Восторг от мышления с возрастом проходит, и мышление перестает восприниматься как нечто "крутое" и вообще "вау". Но вот говорить или даже "бахвалиться" мышлением считается дурным тоном, как если бы оно "крутым" всё-таки не смотря ни на что было. В том, что ты умён, трудно и вообще "стыдно" признаваться даже самому себе, даже если ты действительно умён, и, вообще говоря, быть умным, сиречь "думать", это как бы даже твоя профессия.

Интересно, а почему? Почему ума надо стыдиться на публике? Ну или на публике "внутренней", когда общества вокруг нет, а общественная цензура очень даже есть.

Вот человек говорит "я умный". Это ведь как, что он этим хочет заявить? Он кичится этим, самодовольничает? Ну и мерзкий тип. Подумаешь, умник нашелся. Да я в тысячу раз умнее! А если очевидно, что не умнее, то и пусть, может я конкретно в этом случае глупее (допустим), да вот только все равно умнее хотя бы в том, что не говорю никому "я умный"! Потому что признак умного человека — это быть умным, но как огня бояться об этом говорить.

Это вроде как обладать большим пенисом (ну, вот и Деррида подъехал). Повод для гордости? — Пожалуй, да. Стоит ли об этом говорить на публике? — Нет, это как-то дурно. Но не потому что большой пенис это плохо, а потому что есть некоторые общепринятые правила приличия. Это не только про пенисы, но и вообще про любые конвенционально постыдные вещи.

Возвращаясь от аналогии обратно к уму и мышлению — тут видно сразу три уровня:
1. Ум это что-то хорошее = можно наслаждаться этим (происходит естественным образом, мы это скорее осознаем post factum)
2. Ум это вещь неприличная, постыдная, причем тем постыдней, чем больше = его надо скрывать или хотя бы как-нибудь "прикрывать"
3. И вообще прикрывать надо все постыдные и неприличные вещи, ум тут частный случай

Судя по всему, путаница с выяснением источника стыда и порицания возникает из-за п.2 и п.3. То есть источника этих два, но к сути дела относится только второй из них. Примерно так же, как не следует размахивать пенисом у всех на виду — ответ "потому что общество это не одобряет" легален, но базируется на более глубоких основаниях.

Ну так и что же с умом? Может, это тот же случай, что и с другими постыдными вещами — как с полной наготой? И если так, можно махнуть рукой и, не солоно хлебавши, признать за этим явлением глубокие иррациональные корни? "Да, когда-то основания для стыда были, а сейчас оснований нет, а страх есть". Но всё иррациональное можно просветлить рациональным анализом. Самый плохонький рациональный анализ будет лучше альтернативы в виде вороха разросшихся предрассудков, разных "условий" и проч. — примерно как идти по джунглям сообразно естественным тропинкам или прорубать прямой путь саблей.

Так вот. Попробуем такую гипотезу. Демонстрация интеллекта это не только демонстрация пениса, но и, например, оружия. Умом человек добывает пропитание, обхитряет жертву. Если человек демонстрирует ум, он обхитрит и убьет меня либо прямо сейчас, либо в будущем, а пока он просто нормализует ко мне подобное отношение. На опасность надо реагировать.

Что хочется сделать с человеком, который говорит "я умный"? Прежде всего, где-нибудь подловить его на ума отсутствии. "Умный не будет говорить, что он умный, следовательно, заявляющий подобное дурак" — аргумент никудышный, но в нашем случае весьма иллюстративный. То есть необходимо обнаружить слабость, куда при случае получится "умника" уколоть. При каком случае? — При случае, когда он на нас нападёт. Интересно, что если такая "ахиллесова пята" найдена, с умником можно и даже приятно пообщаться дальше, уже в обычном режиме. Главное, что кнопка "выкл" на экстренную ситуацию была найдена.

Такой ход действий, судя по всему, предпринимается всегда. Фразу "я умный" надо либо опровергнуть (нет, не умный), либо прокомпенсировать (может и умный, а в каком-нибудь ином отношении все равно дурак) либо что-то ей противопоставить (да я сам умный) — иными словами, что угодно, только не оставить её "как есть". Это утверждение в голом виде нестерпимо — как сингулярность, обязательно скрытая за горизонтом событий.

Допустим, это утверждение требует нейтрализации. И требует из-за риска "нападения" со стороны утверждающего (гипотеза). Но что же это за нападение?

Вообще, как умом можно напасть? В голову приходят две вещи — манипуляция и унижение. Манипуляция — использование ума, чтобы контролировать поведение другого человека в нужном манипулятору направлении, часто не считаясь с рисками и не учитывая интересы для манипулируемого. Унижение — демонстрация ума с целью установить или как-то изменить социальный статус того, кто демонстрирует, и того, кому.

Оба случая интересны, но второй будто бы попроще. Дело в том, что риск изменения своего места в социальной иерархии вроде как отсылает нас к фундаментальной, но поэтому очень простой потребности в социальном взаимодействии и социальном же признании. Ну, мол, это базовая нужда, "нам нужно кушать и спать, сей факт остаётся только принять". Ниже уровень в социальной иерархии — меньше возможностей получить социальное признание и меньше возможностей утолить потребность в социальном взаимодействии.

А вот с манипуляциями всё по-другому. Тут четко проглядывается какая-то очень глубокая связь между умом и тем, что мы называем нашим "я", "эго", "душой", "самостью" и т.д. Именно из-за этой связи "я" и "мой ум" так часто путаются. Например, именно из-за неё так часто путаются ум и сознание, так что будто бы высокий ум подразумевает высокую степень осознанности, а высокая степень осознанности якобы гарантирует быстрое и качественное мышление. Одолевая меня своим умом, умный человек как бы уменьшает и "меня самого". На фоне умного человека мал и слаб не только мой ум, но и "я". Я как бы перестаю существовать.

Конечно, ум и это вот "я-чувство" как-то связаны, но едва ли напрямую. То есть можно быть очень умным человеком, но достаточно посредственно осознавать себя, ощущать в себе это пронзительное Хайдеггеровское "присутствие" или "экзистенцию" Сартра. И наоборот. Они взаимосвязаны, но скорее из-за того, что весь мозг как инструмент может быть хорошо развит, и развиты, стало быть, все его отделы и функции. Но всё-таки прямой связи тут нет, как и прямой корреляции.

Так вот — манипуляции. Они как раз оказываются исключением! Манипулируя мной, человек берет бразды правления во мне самом в свои руки. То есть лишает меня некой агентности. В этом смысле он действительно как-то меня "приуменьшает", особенно когда факт манипуляции осознаётся задним числом. "Что же это я все это время делал?". При этом манипуляция осуществляется посредством ума, его способности играть на реакциях другого существа, предсказывать их, программировать нужные посредством активации эмоций и автоматизмов и т.д. То есть, посредственным образом, чужой ум угрожает моему "я", способен вогнать меня в некий манипулятивный сон, в котором меня немножечко "не существует". А тот, кто манипулирует, стало быть, а силу тех же причин очень даже существует.

А теперь проверим. Представим ещё раз ситуацию, когда человек говорит "я умный". Почему это нестерпимо и неприятно?

— Потому что если он действительно умный, то он существует, а я исчезаю.

По крайней мере, звучит правдоподобно.

p.s. Я очень умный.

Как цели нет, так я талантлив
А коли есть, таланта нет

(русский)

Страшный суд домашних вещей, особенно одежды — переезд в другой город.

(Пакуя чемоданы в Петербург)

Убили Дарью Дугину. И, по совершенной случайности, — не убили её отца.

У этого чёрного события есть оборотная сторона, мрачная "хорошая новость": теперь ни у кого не повернётся язык сказать, что Дугин какой-то не очень "серьезный" и даже не "всамделишный" мыслитель, что он пишет "на кого-то" и "для кого-то" и т.д. и т.п., потому что его взгляды ВЫСТРАДАНЫ.

— Ну что вы, право, всё это про Украину, Русский Мир, всякие Китеж-Грады...
— А вы знаете, у меня в ходе войны дочь убили.

Здесь нечего ответить, ничего нельзя возразить. Язык отвалится.

***

Дарью я знал не так много: мы виделись всего несколько раз, хоть и не совсем уж эпизодически; каждый раз это были хорошие разговоры. Кажется, мы планировали вместе читать Плотина и Шеллинга, делились историями об отечественных антиковедах — Светлове, Бугае, Шичалине, Сидаше и др., обсуждали, почему многие хотят воцерковленной жизни, но только "на бумаге", ничего не делают, Даша была на моем дне рождения... Вот и вся моя память о ней.

Дарья Александровна была умна, красива, трудолюбива и талантлива. Её ждало большое будущее. Если верно всё то, во что мы верим — сейчас это большое будущее наступило.

А её отцу, Александру Гельевичу, крепости — во время, для любого отца не поддающееся человеческому описанию.

Есть мысли, которые думаются много лет. Пять лет на "все смертны", пять — на "Сократ человек", и десять — "Сократ смертен".

В мыслях как логических конструкциях не может быть времени, его аналогом — и то спорно — выступает логическая последовательность как зависимость следующего элемента от предыдущего. Но в теле время есть, и оно играет какую-то роль. И многолетние мысли ценны тем, что дают самую роскошную иллюстрацию.

Часто это может быть какое-нибудь странное, темное место, которое застревает в памяти как заноза, но мешать не мешает, и потому вечно находится вне зоны внимания. Иногда что-то её цепляет, она воспаляется, и тогда встаёт вопрос о том, достаточно ли разуму больно, чтобы её, наконец, вытащить. Рано или поздно этот момент настаёт. Галковский писал:

«Мы сошли с перрона подмосковной станции и вдруг наткнулись на столик с книжной лотереей. Отец говорит: "Ну, давай, тяни". ... Ого, выиграл! ... Вот, кстати, смотри-ка, немецкий словарь лежит. Какое совпадение. Ты же во второй класс идёшь, как раз немецкий начнётся ...

Про билет я догадался в 16 лет. Про словарь – в 26. А сейчас думаю, не выдумал ли отец и продавца?»

* * *

В Платоне, особенно позднем, "пифагорейском", меня всегда удивляла одна вещь, а именно — стремление мира тел походить на мир идей. Время — зеркало вечности (Платон), а телесные вещи, их жизнь — зеркало идеального мира, какая-то странная не то пародия, не то аналогия, нелепая, но всё-таки таящая в себе зерно идеального смысла. То, что "там" предстает как простая логическая последовательность, "здесь" отражается в виде последовательности темпоральной, во времени. Иерархия идей "там" превращается в пространственную иерархию, где самое плохое внизу (грязь, болото), а самое хорошее — наверху (звёзды, светила). Почему именно так? Почему то, что выше "онтологически", в мире тел должно быть выше геометрически, пространственно? И всё-таки — да, это правильно. Непонятно, правда, почему, но Платон совершенно прав. Звёзды хорошие, красивые, а грязь плохая, какая-то бестолковая, что ли. И поэтому звёзды наверху, а грязь внизу. И выше = лучше, а ниже = хуже.

С мышлением, видимо, так: проще = раньше, сложнее = позднее. От простого к сложному. В идеальном мире нет времени, и там простое и сложное вложены друг в друга. Все идеи и все переходы между идеями существуют в вечности, т.е. одномоментно — в нашем же мире приходится карабкаться и напрягать физические извилины.

* * *

С каждой новой мыслью, новым выводом — если только он правильный — мы приближаем себя к состоянию вечности. По прошествии времени их у нас один, два три, десятки, сотни... И, однажды достигнутые, они теперь предстают перед нами все, целиком. Так, например, написана "Наука Логики" Гегеля: чтобы понять, что такое "понятие" согласно Гегелю, необходимо прочитать весь труд целиком, а после последней страницы сложить все детали паззла и увидеть картину одномоментно.

Пожалуй, те мысли, на про-думывание и до-думывание которых требуются десятилетия, особенно ценны. Когда они завершены, потраченные годы схлопываются в один-единственный миг, особо ярко напоминая о том, что время ничего не значит.

Пока мы прикидываем, сколько времени в одной секунде, проходит секунда реального времени.

Друзья!

Я работаю преподавателем и сейчас ищу учеников по английскому языку. Опыт преподавания больше пяти лет, в обучении использую коммуникативную методику, признанную лучшей в мире. Обучаю вплоть до уровня C1 (Advanced) и для любых целей: карьера, учёба, жизнь за границей и сдача зарубежных экзаменов. Уже больше шести лет профессионально занимаюсь переводческой деятельностью, могу обучить вас теории и практике перевода. Также возможно совместное чтение и разбор философских текстов на английском языке.

Уроки проходят дистанционно: по скайпу, зуму или здесь, в телеграме.

По всем вопросам писать @bodyofdeath

С наступающим! Пусть в следующем году ожидание смерти будет полезным и приятным.

Небольшое эссе, написанное когда-то для патреона, ныне угасшего.

https://telegra.ph/O-nenuzhnosti-filosofii-08-28

Если в Византии было что-то вроде футбола, были ли в Византии античные офницы?

Апофатика как метод философского изыскания оберегает от ошибок: делать не это, думать не то. Но она также избавляет от обильного щебета ума — с тем, чтобы последние истины не "думались", а проживались, и проживались лично. Апофатическое размышление, таким образом, — это мимикрирующая под рассуждение форма медитации.

Ближайший пример, до которого добралась память. Есть небольшое, но известное высказывание апостола Павла о том, чего не делает любовь. Оно не вполне апофатично (есть и пара "делает"), но из чистоты примера позволим себе взять лишь "не-действия". Тогда получится, что любовь

«... не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде ... никогда не перестает».

Предположим, мы захотели следовать рассуждению ап. Павла, воплотить его в жизнь. Тогда мы, испытывая любовь, будем анализировать наши действия и судить, например, завидуем ли мы в любви; рассудив же, что завидуем, зависть мы отбросим. И вот, изрядно поупражнявшись, вскоре мы начнём любить так, чтобы не делать ни одно из упомянутых действий.

Однако, исключение всего этого не приведёт к любви автоматически. Не заплывая ни в одну такую бухту, рассудочная часть ума, упорствуя в апофатике всё дальше, должна бы, как кажется, привести нас к пустоте. И всё же, не завидуя, не ища своего и т.д., ум человека наконец-то сможет, нет, не подумать о любви, но впервые её увидеть своей высшей, созерцательной частью; ощутить, каково любить само по себе, безо всяких примесей.

Для чего здесь нужна апофатика в частности? Для анализа и отсечения препятствий. Для чего она нужна в целом? — Для начала умного созерцания, при котором рассуждать уже излишне.

Жизнь без смерти очень куцая и незавершенная. Хорошо, что мы смертны. Всей целокупности жизненного опыта есть универсальная альтернатива. Смертность залог нашей свободы, мы не являемся рабами жизни, хоть бы и были в её цепях. Играть в игру с большим энтузиазмом, зная, что это в лучшем случае половина, и есть ещё одно большое дополнение — ничто, небытие. Похоже, что это целый мир, и он противостоит большому цветастому разнообразию жизни, которое наседает друг на друга, так что яблоку негде упасть. Выйти из битком набитого автобуса где-нибудь в глуши, когда за остановкой большая русская равнина — думаю, смерть напоминает что-то подобное. В особенности когда это смерть ненасильственная, и человек лежит "в добром здравии", осознавая все, что с ним происходит. Вообще, наибольшую свободу мы испытываем при переходе из одного состояния в другое — например, изо сна в бодрствование и наоборот; выйти из кинотеатра после долгого фильма; закончив большую работу, откинуться в кресле, а затем пойти за кофе. Между трансценденцией похода за кофе и трансценденцией смерти, безусловно, пропасть. Но чувство здесь, должно быть, одной природы.

Зачастую, читая книгу на узкую, специальную тему, можно обнаружить, что введения как-то сами собой превращаются в оправдательные речи: де, существует кто-то "недопонявший" или даже "не ценящий" конкретного автора, в то время как "на самом деле" творчество оного это "целый мир" и т.д. и т.п. Примеры приводить не буду ввиду их избыточности. Конечно, можно списать это на давнюю академическую традицию, связанную с тем, что тему работы нужно актуализировать и заранее рекламировать перед читателем, однако этим всё не исчерпывается.

Это наблюдение навело меня на мысль о явлении "зумирования". Смысл его вот в чем: чем дольше сознание созерцает феномен, тем более важным и содержательно богатым он становится. Сознание как бы "проваливается" в феномен, поглощается им. Чем дольше сохраняется фокус, тем больше феномен обрастает различными деталями; последние имеют фрактальную природу, когда даже незначительная мелочь, если только не останавливать концентрацию на пол-пути, сама превращается во что-то грандиозное, сложное, приобретает в наших глазах значимость и важность.

Когда сознание насыщается феноменом, он впечатывается в него и становится настолько важным, насколько долго был созерцаем. Этим, по Канту, мы испытываем нужду с кем-то поделиться, и начинается "как это вы ничего не знаете про ранний период поздних дневников Витгенштейна?", "как жаль что никто не интересуется археологией в 18-м веке" и т.д.

Зумирование (или, может, развёртка? углубляющее всматривание? падение в феномен?), конечно же, проявляет себя не только с "физическими" вещами. Например, оно может касаться этики. Пожалуй, это самое занимательное. Скажем, несколько раз я сталкивался в интернете с провокационными вопросами в духе "нажмёте ли вы на кнопку, если в результате получите много денег, но убьёте случайного человека на планете". Это точно про описываемое нами явление: хотя тяжёлыми являются оба случая, причинить вред и даже убить стоящего перед лицом человека бесконечно сложнее, чем неизвестное человеческое существо на планете. Почему? А потому.

Но я отвлёкся. В общем — зумирование. Немножко мы его описали. Но далее возникает закономерный вопрос — где корень этого явления: в сознании или в феномене?

Интуитивно хочется сказать, что в сознание: всё-таки это оно совершает действие, обращает своё внимание на предмет, предпринимается его созерцать — сам же предмет пассивен: кажется, что камень с целой вселенной ползающих по нему букашек и жучков прекрасно обходится без гуляющего по лесу наблюдателя. Однако, есть некая магия в том, как феномены нас пленяют. В частности, непонятно, почему среди всех окружающих вещей, каждая из которых может превратиться в целую вселенную сложности, нас пленяет что-то одно и вовсе не пленяет другое. Да, наше сознание ограниченно, на все вещи его не хватает. И всё же большая загадка, почему случайный ученый решает посвятить жизнь изучению каких-нибудь рептилий, но питает совершенное безразличие к млекопитающим или насекомым. Что его зацепило? Что отозвалось в его душе, когда впервые он погладил живого хамелеона в магазине или поймал ящерку в детстве с другими детьми?

Психолог сказал бы: всё дело в ассоциациях, которые тогда возникли и, например, на всю жизнь связали ящерок с счастливым, детским состоянием будущего ученого в тот летний день. Может быть. Но откуда взялись сами эти ассоциации? И почему их не возникло в случае чего-нибудь другого? А если возникли (например, в тот день он, ребёнок, ещё увидел милого щенка) — почему они не возымели такого же эффекта?

Пожалуй, феномены не такие уж и пассивные, и описанное нами зумирование — это игра двух влюбленных, в которой один зовёт, а другой откликается. Но про это в другой раз.

Психологический опыт с т.з. некой рациональности и здравого смысла зачастую очень банален. "Если ты не подходишь человеку, значит и человек не подходит тебе" и т.д. — это совершенно понятно, и вообще "клянусь Зевсом, это так". Но обрастать мясом и сочиться смыслом такие положения почему-то начинают только после одной-двух историй с самопожертвованием одной стороны в ответ на наплевательское отношение другой.

Я лежал на пляже и смотрел на красивые ягодицы. Они, конечно, шли в одном составе с красивым телом. Бронзовым от загара, покрытым какими-то изумрудами морских капель, блестящих на солнце. Это созерцание было непосредственным: я просто смотрел и не мог оторваться, был прикован к нему. Мне захотелось подойти и просто овладеть этим телом. Прикоснуться, взять его, бог весть чего ещё... Но я стушевался. В общем, не особо интересная история.

Затем, как лабораторный кролик из экспериментов Поршнева, не в силах выбрать ни пойти и взять это тело, ни полностью отвлечься и забыть его, от двух взаимокомпенсирующих импульсов я занялся чем-то третим — начал наблюдать.

Подойти к этому телу и прикоснуться его — что бы мне это дало? Неужели это бы убрало мою тягу к нему? И вообще, как связаны моя завороженность красотой ягодиц с одной стороны, и конкретные действия по отношению к ним — с другой? Если объект этой тяги я беру руками, что-то делаю с ним на уровне и посредством тела — с чего я решил, что это оказывается конечной, результирующей стадией созерцания? Может быть, дело обстоит с точностью до наоборот, и прикосновение рукой к объекту созерцания не даёт удовлетворительного завершения, но всё портит, препятствует подлинному "закрытию гештальта"?

Платон учит: любим мы то, чего нам не хватает. В русском языке "хватает" связано со словом "хватать", и забавным образом формула приобретает буквальный смысл. Получается, я люблю ягодицы, пока не хватаю их (руками), а когда ухвачусь — любовь пройдёт.

Так ли это? Ну, прямо скажем, не всегда. В ряде случаев прикосновение лишь распаляет любовь. И всё же доля истины в этом есть. Может, дело в том, что тут по ошибке смешались разные виды любви? Например, любовь присваивающая и любовь созерцательная. В первом приближении, они находятся в конфликте и помещают субъекта в разный контекст уже в силу разницы чувственных каналов: тактильного и зрительного.

И всё же они как-то связаны. Я не берусь судить о характере этой связи. Например, я не вполне уверен, что эта связь причинно-следственная. В моём случае созерцание побуждало меня к действию, но ведь может случиться так, что во время действия можно остановиться и начать созерцать...

Но одно я могу сказать точно. Хотя связь между двумя видами любви и существует, изначально она имеет губительный характер для обоих видов и мучительно напоминает механизм обсессивно-компульсивного расстройства: совершить действие (вернуться домой и проверить утюг), чтобы избавиться от тревожной мысли ("сгорит квартира").

Мысли и действия — из разных царств; то же и два типа любви. Требуется немалая сноровка, чтобы развести их и наслаждаться каждым видом по-настоящему. Что же до связи, которую мы назвали "губительной", о ней мы поговорим в другой раз.

Смертность нашей личности — не только в том, что она закончится в конце отведённого ей времени. Она постоянно заканчивается, всякий момент умирает. Каждый момент жизни личности уникален, потому что он смертен: произойдёт только один раз и тут же умрёт.

Дальше он останется в памяти тех, кто присутствовал при рождении-смерти этого момента. Как минимум это сам человек, иногда — кто-то ещё. И смертность личности — в том, что человек, если он не присутствовал при определённом моменте жизни, не может этого восполнить, ведь момент упущен, потому что он умер; смертная часть смертного целого.

Смертность виновна в том, что никто из новых друзей не сможет увидеть, какими вы были в юности; как вы вчера, один или одна, гуляли в парке; как здорово было "в тот вечер", и вообще "жаль, что тебя не было"...

Пожалуй, фраза "жаль, что тебя не было" может быть произнесена только смертным существом.