Современная философия сама сделала работу по собственному уничтожению. Её больше нет, она рассуждает о своем отсутствии: отсутствии метафизики, отсутствии человека, отсутствии Бога. "Ну и отсутствуйте себе на здоровье". Преподавание философии почти повсеместно стало иллюзорным, призрачным: в плохоньких университетах сидят "ценители культуры", относящиеся к философскому наследию как к экспонату, на который надо показывать пальцем и протирать от пыли; в университетах же хороших музейные экскурсии заменяют на перформанс "как философствуют на Западе": заслуженные PhD России соревнуются, кто изобразит западное преподавание наиболее правдиво; у них есть всамделишные указки, доски, аудитории, и они даже умеют "рассуждать на тему", как никто другой выбирая наиболее пикантные пассажи западных философов. Всё это тень теней.
Судя по личному опыту, никакое философствование невозможно и на самом Западе, потому что о некоторых вещах рассуждать просто нельзя, а если можно, нельзя делать определенные выводы, точнее, выводы делать можно и нужно, но только не какие угодно, а исключительно определенные. Безо всяких разговоров о существующих на то причинах, это закабаляет ум, ставит в нем блоки, а ведь философское мышление осуществляется только там и тогда, где эти блоки снимаются. И сама философия в одном из своих свойств — это и есть снятие определенных блоков, зажимов, протаптывание принципиально новых мыслительных троп. Всего этого нет или стремительно исчезает.
И вот, в итоге образованный — по крайней мере, сносно — человек оказывается чем-то вроде чистой доски; свободные искусства касались его ума, но только как смутные воспоминания с университетской скамьи. Он живет "как есть", думает как думается, любит как любится. Простой и простая. Подпорченный или, правильней сказать, постоянно портящийся разными идеологическими вливаниями, советами всяких мастридеров, но также легко от них избавляющийся, подобно ручью, в который льют краску. Сегодня он услышал, что нужно всегда идти вперед, завтра прочел, что в этом безумном мире надо остановиться, замедлиться и вообще "не идти на поводу". Сегодня так, завтра эдак. В общем, "жизнь идет".
Это хорошо. В этой изменчивости, гибкости и простоте — залог духовного здоровья. Тленность тысячи и одного глупого мнения не переходит в тлетворность, поскольку они друг друга заглушают, не позволяя ни одному из своей братии надолго остаться в душе.
Это хорошо, поскольку позволяет душе обратиться к тому, что для нее и ради нее только и создавалось — к античной философии. Мало того — на этом она может и остановиться. Остальное просто не нужно. Положим, засесть за чтение нравственных писем к Луцилию, узнать там, как выбирать себе друзей. Найдя новых друзей или откопав старых, пойти с ними в парк, сесть на траву, смотря на деревья, слушая ветер и наблюдая за людьми, порассуждать о том, что такое красота; в чем состоит благо для дерева, в чем для летящей мимо птицы, а в чем — для человека; послушать, что об этом думают друзья, поспорить, дойти до общей истины. Попеть песни под гитару, выпить вина. После прогулки прийти домой и найти, рассуждали ли об этом древние. Удивленно обнаружить, что рассуждения во многом схожие — потому что простое походит на простое.
Наивно? Я, специалист в своем деле — и пойти в парк "вот так", сесть и поговорить? "Ничего плохого в парке нет, но ведь все не так просто". Но остановимся: не так просто — это как? Чем это таким мы заняты в свободное время? Делать вид, что жизнь в дурной бесконечности информации имеет смысл — это не наивно? И не находимся ли мы в простоте и глупости давно и безвылазно? Смущение от простоты связано с тем, что простым быть страшно. Простой человек — глупый, а мы ведь все должны быть умными и как бы что ли серьезными. Это глубокое заблуждение. Быть простыми — смело, благородно и просто хорошо. И, главное, это никем не запрещено — как не запрещено в пылу разговора подойти к незнакомке и спросить, считает ли она, что смысл и благо для птицы в том, чтобы летать.
Скоро весна, и ковидных ограничений уже нет. Попробуйте.
Судя по личному опыту, никакое философствование невозможно и на самом Западе, потому что о некоторых вещах рассуждать просто нельзя, а если можно, нельзя делать определенные выводы, точнее, выводы делать можно и нужно, но только не какие угодно, а исключительно определенные. Безо всяких разговоров о существующих на то причинах, это закабаляет ум, ставит в нем блоки, а ведь философское мышление осуществляется только там и тогда, где эти блоки снимаются. И сама философия в одном из своих свойств — это и есть снятие определенных блоков, зажимов, протаптывание принципиально новых мыслительных троп. Всего этого нет или стремительно исчезает.
И вот, в итоге образованный — по крайней мере, сносно — человек оказывается чем-то вроде чистой доски; свободные искусства касались его ума, но только как смутные воспоминания с университетской скамьи. Он живет "как есть", думает как думается, любит как любится. Простой и простая. Подпорченный или, правильней сказать, постоянно портящийся разными идеологическими вливаниями, советами всяких мастридеров, но также легко от них избавляющийся, подобно ручью, в который льют краску. Сегодня он услышал, что нужно всегда идти вперед, завтра прочел, что в этом безумном мире надо остановиться, замедлиться и вообще "не идти на поводу". Сегодня так, завтра эдак. В общем, "жизнь идет".
Это хорошо. В этой изменчивости, гибкости и простоте — залог духовного здоровья. Тленность тысячи и одного глупого мнения не переходит в тлетворность, поскольку они друг друга заглушают, не позволяя ни одному из своей братии надолго остаться в душе.
Это хорошо, поскольку позволяет душе обратиться к тому, что для нее и ради нее только и создавалось — к античной философии. Мало того — на этом она может и остановиться. Остальное просто не нужно. Положим, засесть за чтение нравственных писем к Луцилию, узнать там, как выбирать себе друзей. Найдя новых друзей или откопав старых, пойти с ними в парк, сесть на траву, смотря на деревья, слушая ветер и наблюдая за людьми, порассуждать о том, что такое красота; в чем состоит благо для дерева, в чем для летящей мимо птицы, а в чем — для человека; послушать, что об этом думают друзья, поспорить, дойти до общей истины. Попеть песни под гитару, выпить вина. После прогулки прийти домой и найти, рассуждали ли об этом древние. Удивленно обнаружить, что рассуждения во многом схожие — потому что простое походит на простое.
Наивно? Я, специалист в своем деле — и пойти в парк "вот так", сесть и поговорить? "Ничего плохого в парке нет, но ведь все не так просто". Но остановимся: не так просто — это как? Чем это таким мы заняты в свободное время? Делать вид, что жизнь в дурной бесконечности информации имеет смысл — это не наивно? И не находимся ли мы в простоте и глупости давно и безвылазно? Смущение от простоты связано с тем, что простым быть страшно. Простой человек — глупый, а мы ведь все должны быть умными и как бы что ли серьезными. Это глубокое заблуждение. Быть простыми — смело, благородно и просто хорошо. И, главное, это никем не запрещено — как не запрещено в пылу разговора подойти к незнакомке и спросить, считает ли она, что смысл и благо для птицы в том, чтобы летать.
Скоро весна, и ковидных ограничений уже нет. Попробуйте.
Forwarded from mediabrevno
Читая свежие номера НЛО, отмечаешь, что наши теоретики уже достаточно умело овладели западной терминологией и методологией. Однако же пока еще это можно назвать попыткой просунуть ногу в портянке во французскую туфельку. Дело тут даже не в том, что наши академики приходят к очевидным выводам. Наука в принципе и должна доказывать вроде бы очевидное. Проблема скорее в том, что или а) выводов нет вовсе, или б) выводы совершенно поверхностны. И в том, и в другом случае непонятно, зачем было так тонко настраивать методологическую машину, корректно ее использовать, если результат получается нулевой, а то и минусовой (это уже когда не только результаты ставятся под сомнение, но и сама методология).
Как часто вы слышите хорошую, красивую речь? И именно что речь, то, с чем мы "выступаем", причем где-нибудь на сцене, в аудитории, словом, на публике? Я — довольно редко. Даже в университетах, где, казалось бы, "сам Бог велел", композиционное оформление лекций подчас оставляет желать лучшего. То есть, конечно, этому есть много привходящих причин: рутинно-повторяемый из года в год курс, зачастую написанный не самим лектором; студенты, набранные откуда попало "по ЕГЭ" или подчас по обезличенным магистерским экзаменам; отсутствие творческой свободы, и так далее. Желания стараться и вообще "вкладывать душу" это не прибавляет. Допустим.
Но ведь есть причины и внутренние, и вот они-то самые главные; которые, думается мне, в первую очередь связаны с отходом от самого понятия формы, строгой и не очень. Сегодня выступление можно сделать "как-нибудь", и даже не "сделать", а что ли "состряпать", причем на ходу, ведь главное — Донести Мысль. "Ну, короче, вы поняли". Да и вообще, что это такие за патерналистские придирки к речи? Мы ведь свободные люди, к чему в лекции предзаданная композиция? Да-да, в Средние века было принято выстраивать речь по строгим канонам, но ведь мы давно уже от этого отказались и все деконструировали. Ну и, наконец, это просто смешно!
Может быть. А может и нет. Но вот что имеет место без всяких "может" и совсем не смешно так это обилие не прочитанных даже, а "пробубненных" лекций, слушать которые обречены все новые и новые поколения несчастных студентов. И вещь, от которой совсем грустно — обилие тех же студентов, которым "как разговаривать" и "как спорить" своим примером никто не показал и этому никто не учил.
В свое время от традиционных форм построения речи отказались из-за их "безжизненности". Однако, проблема таилась не в самих этих формах, а в их чрезмерном использовании. Взятые сами по себе, они не являются ни чем-то хорошим, ни чем-то плохим. Да и можно ли представить себе что-то более безжизненное (т.е. неинтересное и усыпляющее) чем выступление, когда информация хаотично вываливается на слушателя корявым, запинающимся, бытовым языком? С обилием слов-паразитов, речевых спотыканий, провальных и неприглядных доводов? И, наоборот, как живы и прекрасны лекции Майорова, Авдеенко, Пустовита (называю первое кто приходит в голову) — которые если и не следуют классическим формам целиком, то, по крайней мере, близки к ним, многое оттуда заимствуют! Нет, определенно, обучение классической риторике сегодня нужно как воздух — не только "поставленный голос", "интонации", "жесты" и т.д., но и композиция, сама структура повествования, может быть, даже с элементами драматургии.
Подобно тому, как приятно и свежо звучит заслушанная песня спустя много лет, приятным может стать и возвращение к хорошо забытым канонам.
Но ведь есть причины и внутренние, и вот они-то самые главные; которые, думается мне, в первую очередь связаны с отходом от самого понятия формы, строгой и не очень. Сегодня выступление можно сделать "как-нибудь", и даже не "сделать", а что ли "состряпать", причем на ходу, ведь главное — Донести Мысль. "Ну, короче, вы поняли". Да и вообще, что это такие за патерналистские придирки к речи? Мы ведь свободные люди, к чему в лекции предзаданная композиция? Да-да, в Средние века было принято выстраивать речь по строгим канонам, но ведь мы давно уже от этого отказались и все деконструировали. Ну и, наконец, это просто смешно!
Может быть. А может и нет. Но вот что имеет место без всяких "может" и совсем не смешно так это обилие не прочитанных даже, а "пробубненных" лекций, слушать которые обречены все новые и новые поколения несчастных студентов. И вещь, от которой совсем грустно — обилие тех же студентов, которым "как разговаривать" и "как спорить" своим примером никто не показал и этому никто не учил.
В свое время от традиционных форм построения речи отказались из-за их "безжизненности". Однако, проблема таилась не в самих этих формах, а в их чрезмерном использовании. Взятые сами по себе, они не являются ни чем-то хорошим, ни чем-то плохим. Да и можно ли представить себе что-то более безжизненное (т.е. неинтересное и усыпляющее) чем выступление, когда информация хаотично вываливается на слушателя корявым, запинающимся, бытовым языком? С обилием слов-паразитов, речевых спотыканий, провальных и неприглядных доводов? И, наоборот, как живы и прекрасны лекции Майорова, Авдеенко, Пустовита (называю первое кто приходит в голову) — которые если и не следуют классическим формам целиком, то, по крайней мере, близки к ним, многое оттуда заимствуют! Нет, определенно, обучение классической риторике сегодня нужно как воздух — не только "поставленный голос", "интонации", "жесты" и т.д., но и композиция, сама структура повествования, может быть, даже с элементами драматургии.
Подобно тому, как приятно и свежо звучит заслушанная песня спустя много лет, приятным может стать и возвращение к хорошо забытым канонам.
Метафизика в 21-м веке, веке гиперинформации, огромных — не смотря на бесконечный постмодернистский бубнеж про "кризисы", "закаты" и проч. — достижений во всех науках; какова она? Пожалуй, что очень расслабленная, берегущая силы. Ну вот, скажем, у нас есть космология, в рамках которой — не исключено — может статься, что вселенная "обозримая" это такая бесконечно малая песчинка на общей вселенской текстуре. Бесконечная, нескончаемая даль, по сравнению с которой даже целая галактика, целый кластер галактик — это какой-то ничтожный пиксель на огромной картинке в высоком разрешении. Как же с этим управиться? Что бы такого по этому поводу мог сказать метафизик? А ничего. Вещь умонеохватная — даже для ума, заточенного под метафизику, увы, всё ещё человеческого. Он, пожалуй, не будет и пробовать. Это как новорожденный ребенок и тяжёлая гиря. Представьте. Такой уровень слабости, что усилие не предпринимается даже. Сможет ли ребенок поднять гирю? Определенно нет, и он даже не будет пытаться. Проще представить, что он просто лежит рядом, дёргает ножками и заинтересованно смотрит. Стоит лишь подумать о попытке вынести суждение об огромной вселенной за обозреваемыми пределами — и чувствуешь себя в лучшем случае каким-то тараканом.
И как-то так стихийно-исторически сложилось, что сегодня в плане метафизическом приходится довольствоваться погремушками, то есть проблемами ничтожно-человеческого масштаба, обидно-человеческого. Экология, скажем, или разница между человеком и животным, или сколько гендеров помещается на острие иглы. Впрочем, среди актуального есть и наименее человеческая, как ни странно, тема — изучение нашего сознания. Но даже тут написано так много и так противоречиво, что проще провести исследование самому, чем пытаться уловить слабые волны консенсуса из библиографических океанов; да и библиография эта, надо сказать, посвящена не столько человеку, сколько его имитации, а это, согласитесь, два очень разных акцента.
В общем, всего вокруг — знаний, идей, концептов — много, даже слишком, избыточно-много. Что с этим делать? То же, что и обычно делает человек, если тело демонстрирует ограниченность — создать копирующий функцию инструмент. Положим, метафизический протез в виде машины, обученной, среди прочих, процедурам схватывания конкретных и похожих объектов и концептуализации; эта машина впоследствии бы приносила информацию — но не о самих объектах, а скорее выдавала бы генерализацию свойств целого класса объектов. Приятный женский голос сообщал бы: "хозяин, я проанализировала девятнадцать миллиардов сто восемьдесят семь миллионов пятьсот девяносто одну тысячу триста тридцать шесть планет в режиме реального времени и пришла к интересным выводам". А дальше уже человек сидит себе и помаленьку размышляет. По крайней мере, этот сценарий не так уж унизителен — если только не считать унизительным само обращение к мыслящей машине.
А пока такой машины нет, для занятий метафизикой можно попробовать как-нибудь выкрутиться. Удобнее всего признать, что "объективного внешнего мира" не существует и заниматься феноменологией; другой вариант — стать скептиком, заявив, что наше незнание это не "временно", а надолго или навсегда; Можно уйти в науку и это знание всячески приближать; Ну и, пожалуй, никто не запрещает сохранить принципиальный максимализм, тягая гирю младенческими ручками.
И как-то так стихийно-исторически сложилось, что сегодня в плане метафизическом приходится довольствоваться погремушками, то есть проблемами ничтожно-человеческого масштаба, обидно-человеческого. Экология, скажем, или разница между человеком и животным, или сколько гендеров помещается на острие иглы. Впрочем, среди актуального есть и наименее человеческая, как ни странно, тема — изучение нашего сознания. Но даже тут написано так много и так противоречиво, что проще провести исследование самому, чем пытаться уловить слабые волны консенсуса из библиографических океанов; да и библиография эта, надо сказать, посвящена не столько человеку, сколько его имитации, а это, согласитесь, два очень разных акцента.
В общем, всего вокруг — знаний, идей, концептов — много, даже слишком, избыточно-много. Что с этим делать? То же, что и обычно делает человек, если тело демонстрирует ограниченность — создать копирующий функцию инструмент. Положим, метафизический протез в виде машины, обученной, среди прочих, процедурам схватывания конкретных и похожих объектов и концептуализации; эта машина впоследствии бы приносила информацию — но не о самих объектах, а скорее выдавала бы генерализацию свойств целого класса объектов. Приятный женский голос сообщал бы: "хозяин, я проанализировала девятнадцать миллиардов сто восемьдесят семь миллионов пятьсот девяносто одну тысячу триста тридцать шесть планет в режиме реального времени и пришла к интересным выводам". А дальше уже человек сидит себе и помаленьку размышляет. По крайней мере, этот сценарий не так уж унизителен — если только не считать унизительным само обращение к мыслящей машине.
А пока такой машины нет, для занятий метафизикой можно попробовать как-нибудь выкрутиться. Удобнее всего признать, что "объективного внешнего мира" не существует и заниматься феноменологией; другой вариант — стать скептиком, заявив, что наше незнание это не "временно", а надолго или навсегда; Можно уйти в науку и это знание всячески приближать; Ну и, пожалуй, никто не запрещает сохранить принципиальный максимализм, тягая гирю младенческими ручками.
👍1
Восторг от мышления с возрастом проходит, и мышление перестает восприниматься как нечто "крутое" и вообще "вау". Но вот говорить или даже "бахвалиться" мышлением считается дурным тоном, как если бы оно "крутым" всё-таки не смотря ни на что было. В том, что ты умён, трудно и вообще "стыдно" признаваться даже самому себе, даже если ты действительно умён, и, вообще говоря, быть умным, сиречь "думать", это как бы даже твоя профессия.
Интересно, а почему? Почему ума надо стыдиться на публике? Ну или на публике "внутренней", когда общества вокруг нет, а общественная цензура очень даже есть.
Вот человек говорит "я умный". Это ведь как, что он этим хочет заявить? Он кичится этим, самодовольничает? Ну и мерзкий тип. Подумаешь, умник нашелся. Да я в тысячу раз умнее! А если очевидно, что не умнее, то и пусть, может я конкретно в этом случае глупее (допустим), да вот только все равно умнее хотя бы в том, что не говорю никому "я умный"! Потому что признак умного человека — это быть умным, но как огня бояться об этом говорить.
Это вроде как обладать большим пенисом (ну, вот и Деррида подъехал). Повод для гордости? — Пожалуй, да. Стоит ли об этом говорить на публике? — Нет, это как-то дурно. Но не потому что большой пенис это плохо, а потому что есть некоторые общепринятые правила приличия. Это не только про пенисы, но и вообще про любые конвенционально постыдные вещи.
Возвращаясь от аналогии обратно к уму и мышлению — тут видно сразу три уровня:
1. Ум это что-то хорошее = можно наслаждаться этим (происходит естественным образом, мы это скорее осознаем post factum)
2. Ум это вещь неприличная, постыдная, причем тем постыдней, чем больше = его надо скрывать или хотя бы как-нибудь "прикрывать"
3. И вообще прикрывать надо все постыдные и неприличные вещи, ум тут частный случай
Судя по всему, путаница с выяснением источника стыда и порицания возникает из-за п.2 и п.3. То есть источника этих два, но к сути дела относится только второй из них. Примерно так же, как не следует размахивать пенисом у всех на виду — ответ "потому что общество это не одобряет" легален, но базируется на более глубоких основаниях.
Ну так и что же с умом? Может, это тот же случай, что и с другими постыдными вещами — как с полной наготой? И если так, можно махнуть рукой и, не солоно хлебавши, признать за этим явлением глубокие иррациональные корни? "Да, когда-то основания для стыда были, а сейчас оснований нет, а страх есть". Но всё иррациональное можно просветлить рациональным анализом. Самый плохонький рациональный анализ будет лучше альтернативы в виде вороха разросшихся предрассудков, разных "условий" и проч. — примерно как идти по джунглям сообразно естественным тропинкам или прорубать прямой путь саблей.
Так вот. Попробуем такую гипотезу. Демонстрация интеллекта это не только демонстрация пениса, но и, например, оружия. Умом человек добывает пропитание, обхитряет жертву. Если человек демонстрирует ум, он обхитрит и убьет меня либо прямо сейчас, либо в будущем, а пока он просто нормализует ко мне подобное отношение. На опасность надо реагировать.
Что хочется сделать с человеком, который говорит "я умный"? Прежде всего, где-нибудь подловить его на ума отсутствии. "Умный не будет говорить, что он умный, следовательно, заявляющий подобное дурак" — аргумент никудышный, но в нашем случае весьма иллюстративный. То есть необходимо обнаружить слабость, куда при случае получится "умника" уколоть. При каком случае? — При случае, когда он на нас нападёт. Интересно, что если такая "ахиллесова пята" найдена, с умником можно и даже приятно пообщаться дальше, уже в обычном режиме. Главное, что кнопка "выкл" на экстренную ситуацию была найдена.
Такой ход действий, судя по всему, предпринимается всегда. Фразу "я умный" надо либо опровергнуть (нет, не умный), либо прокомпенсировать (может и умный, а в каком-нибудь ином отношении все равно дурак) либо что-то ей противопоставить (да я сам умный) — иными словами, что угодно, только не оставить её "как есть". Это утверждение в голом виде нестерпимо — как сингулярность, обязательно скрытая за горизонтом событий.
Интересно, а почему? Почему ума надо стыдиться на публике? Ну или на публике "внутренней", когда общества вокруг нет, а общественная цензура очень даже есть.
Вот человек говорит "я умный". Это ведь как, что он этим хочет заявить? Он кичится этим, самодовольничает? Ну и мерзкий тип. Подумаешь, умник нашелся. Да я в тысячу раз умнее! А если очевидно, что не умнее, то и пусть, может я конкретно в этом случае глупее (допустим), да вот только все равно умнее хотя бы в том, что не говорю никому "я умный"! Потому что признак умного человека — это быть умным, но как огня бояться об этом говорить.
Это вроде как обладать большим пенисом (ну, вот и Деррида подъехал). Повод для гордости? — Пожалуй, да. Стоит ли об этом говорить на публике? — Нет, это как-то дурно. Но не потому что большой пенис это плохо, а потому что есть некоторые общепринятые правила приличия. Это не только про пенисы, но и вообще про любые конвенционально постыдные вещи.
Возвращаясь от аналогии обратно к уму и мышлению — тут видно сразу три уровня:
1. Ум это что-то хорошее = можно наслаждаться этим (происходит естественным образом, мы это скорее осознаем post factum)
2. Ум это вещь неприличная, постыдная, причем тем постыдней, чем больше = его надо скрывать или хотя бы как-нибудь "прикрывать"
3. И вообще прикрывать надо все постыдные и неприличные вещи, ум тут частный случай
Судя по всему, путаница с выяснением источника стыда и порицания возникает из-за п.2 и п.3. То есть источника этих два, но к сути дела относится только второй из них. Примерно так же, как не следует размахивать пенисом у всех на виду — ответ "потому что общество это не одобряет" легален, но базируется на более глубоких основаниях.
Ну так и что же с умом? Может, это тот же случай, что и с другими постыдными вещами — как с полной наготой? И если так, можно махнуть рукой и, не солоно хлебавши, признать за этим явлением глубокие иррациональные корни? "Да, когда-то основания для стыда были, а сейчас оснований нет, а страх есть". Но всё иррациональное можно просветлить рациональным анализом. Самый плохонький рациональный анализ будет лучше альтернативы в виде вороха разросшихся предрассудков, разных "условий" и проч. — примерно как идти по джунглям сообразно естественным тропинкам или прорубать прямой путь саблей.
Так вот. Попробуем такую гипотезу. Демонстрация интеллекта это не только демонстрация пениса, но и, например, оружия. Умом человек добывает пропитание, обхитряет жертву. Если человек демонстрирует ум, он обхитрит и убьет меня либо прямо сейчас, либо в будущем, а пока он просто нормализует ко мне подобное отношение. На опасность надо реагировать.
Что хочется сделать с человеком, который говорит "я умный"? Прежде всего, где-нибудь подловить его на ума отсутствии. "Умный не будет говорить, что он умный, следовательно, заявляющий подобное дурак" — аргумент никудышный, но в нашем случае весьма иллюстративный. То есть необходимо обнаружить слабость, куда при случае получится "умника" уколоть. При каком случае? — При случае, когда он на нас нападёт. Интересно, что если такая "ахиллесова пята" найдена, с умником можно и даже приятно пообщаться дальше, уже в обычном режиме. Главное, что кнопка "выкл" на экстренную ситуацию была найдена.
Такой ход действий, судя по всему, предпринимается всегда. Фразу "я умный" надо либо опровергнуть (нет, не умный), либо прокомпенсировать (может и умный, а в каком-нибудь ином отношении все равно дурак) либо что-то ей противопоставить (да я сам умный) — иными словами, что угодно, только не оставить её "как есть". Это утверждение в голом виде нестерпимо — как сингулярность, обязательно скрытая за горизонтом событий.
Допустим, это утверждение требует нейтрализации. И требует из-за риска "нападения" со стороны утверждающего (гипотеза). Но что же это за нападение?
Вообще, как умом можно напасть? В голову приходят две вещи — манипуляция и унижение. Манипуляция — использование ума, чтобы контролировать поведение другого человека в нужном манипулятору направлении, часто не считаясь с рисками и не учитывая интересы для манипулируемого. Унижение — демонстрация ума с целью установить или как-то изменить социальный статус того, кто демонстрирует, и того, кому.
Оба случая интересны, но второй будто бы попроще. Дело в том, что риск изменения своего места в социальной иерархии вроде как отсылает нас к фундаментальной, но поэтому очень простой потребности в социальном взаимодействии и социальном же признании. Ну, мол, это базовая нужда, "нам нужно кушать и спать, сей факт остаётся только принять". Ниже уровень в социальной иерархии — меньше возможностей получить социальное признание и меньше возможностей утолить потребность в социальном взаимодействии.
А вот с манипуляциями всё по-другому. Тут четко проглядывается какая-то очень глубокая связь между умом и тем, что мы называем нашим "я", "эго", "душой", "самостью" и т.д. Именно из-за этой связи "я" и "мой ум" так часто путаются. Например, именно из-за неё так часто путаются ум и сознание, так что будто бы высокий ум подразумевает высокую степень осознанности, а высокая степень осознанности якобы гарантирует быстрое и качественное мышление. Одолевая меня своим умом, умный человек как бы уменьшает и "меня самого". На фоне умного человека мал и слаб не только мой ум, но и "я". Я как бы перестаю существовать.
Конечно, ум и это вот "я-чувство" как-то связаны, но едва ли напрямую. То есть можно быть очень умным человеком, но достаточно посредственно осознавать себя, ощущать в себе это пронзительное Хайдеггеровское "присутствие" или "экзистенцию" Сартра. И наоборот. Они взаимосвязаны, но скорее из-за того, что весь мозг как инструмент может быть хорошо развит, и развиты, стало быть, все его отделы и функции. Но всё-таки прямой связи тут нет, как и прямой корреляции.
Так вот — манипуляции. Они как раз оказываются исключением! Манипулируя мной, человек берет бразды правления во мне самом в свои руки. То есть лишает меня некой агентности. В этом смысле он действительно как-то меня "приуменьшает", особенно когда факт манипуляции осознаётся задним числом. "Что же это я все это время делал?". При этом манипуляция осуществляется посредством ума, его способности играть на реакциях другого существа, предсказывать их, программировать нужные посредством активации эмоций и автоматизмов и т.д. То есть, посредственным образом, чужой ум угрожает моему "я", способен вогнать меня в некий манипулятивный сон, в котором меня немножечко "не существует". А тот, кто манипулирует, стало быть, а силу тех же причин очень даже существует.
А теперь проверим. Представим ещё раз ситуацию, когда человек говорит "я умный". Почему это нестерпимо и неприятно?
— Потому что если он действительно умный, то он существует, а я исчезаю.
По крайней мере, звучит правдоподобно.
Вообще, как умом можно напасть? В голову приходят две вещи — манипуляция и унижение. Манипуляция — использование ума, чтобы контролировать поведение другого человека в нужном манипулятору направлении, часто не считаясь с рисками и не учитывая интересы для манипулируемого. Унижение — демонстрация ума с целью установить или как-то изменить социальный статус того, кто демонстрирует, и того, кому.
Оба случая интересны, но второй будто бы попроще. Дело в том, что риск изменения своего места в социальной иерархии вроде как отсылает нас к фундаментальной, но поэтому очень простой потребности в социальном взаимодействии и социальном же признании. Ну, мол, это базовая нужда, "нам нужно кушать и спать, сей факт остаётся только принять". Ниже уровень в социальной иерархии — меньше возможностей получить социальное признание и меньше возможностей утолить потребность в социальном взаимодействии.
А вот с манипуляциями всё по-другому. Тут четко проглядывается какая-то очень глубокая связь между умом и тем, что мы называем нашим "я", "эго", "душой", "самостью" и т.д. Именно из-за этой связи "я" и "мой ум" так часто путаются. Например, именно из-за неё так часто путаются ум и сознание, так что будто бы высокий ум подразумевает высокую степень осознанности, а высокая степень осознанности якобы гарантирует быстрое и качественное мышление. Одолевая меня своим умом, умный человек как бы уменьшает и "меня самого". На фоне умного человека мал и слаб не только мой ум, но и "я". Я как бы перестаю существовать.
Конечно, ум и это вот "я-чувство" как-то связаны, но едва ли напрямую. То есть можно быть очень умным человеком, но достаточно посредственно осознавать себя, ощущать в себе это пронзительное Хайдеггеровское "присутствие" или "экзистенцию" Сартра. И наоборот. Они взаимосвязаны, но скорее из-за того, что весь мозг как инструмент может быть хорошо развит, и развиты, стало быть, все его отделы и функции. Но всё-таки прямой связи тут нет, как и прямой корреляции.
Так вот — манипуляции. Они как раз оказываются исключением! Манипулируя мной, человек берет бразды правления во мне самом в свои руки. То есть лишает меня некой агентности. В этом смысле он действительно как-то меня "приуменьшает", особенно когда факт манипуляции осознаётся задним числом. "Что же это я все это время делал?". При этом манипуляция осуществляется посредством ума, его способности играть на реакциях другого существа, предсказывать их, программировать нужные посредством активации эмоций и автоматизмов и т.д. То есть, посредственным образом, чужой ум угрожает моему "я", способен вогнать меня в некий манипулятивный сон, в котором меня немножечко "не существует". А тот, кто манипулирует, стало быть, а силу тех же причин очень даже существует.
А теперь проверим. Представим ещё раз ситуацию, когда человек говорит "я умный". Почему это нестерпимо и неприятно?
— Потому что если он действительно умный, то он существует, а я исчезаю.
По крайней мере, звучит правдоподобно.
Страшный суд домашних вещей, особенно одежды — переезд в другой город.
(Пакуя чемоданы в Петербург)
(Пакуя чемоданы в Петербург)
❤1
Убили Дарью Дугину. И, по совершенной случайности, — не убили её отца.
У этого чёрного события есть оборотная сторона, мрачная "хорошая новость": теперь ни у кого не повернётся язык сказать, что Дугин какой-то не очень "серьезный" и даже не "всамделишный" мыслитель, что он пишет "на кого-то" и "для кого-то" и т.д. и т.п., потому что его взгляды ВЫСТРАДАНЫ.
— Ну что вы, право, всё это про Украину, Русский Мир, всякие Китеж-Грады...
— А вы знаете, у меня в ходе войны дочь убили.
Здесь нечего ответить, ничего нельзя возразить. Язык отвалится.
***
Дарью я знал не так много: мы виделись всего несколько раз, хоть и не совсем уж эпизодически; каждый раз это были хорошие разговоры. Кажется, мы планировали вместе читать Плотина и Шеллинга, делились историями об отечественных антиковедах — Светлове, Бугае, Шичалине, Сидаше и др., обсуждали, почему многие хотят воцерковленной жизни, но только "на бумаге", ничего не делают, Даша была на моем дне рождения... Вот и вся моя память о ней.
Дарья Александровна была умна, красива, трудолюбива и талантлива. Её ждало большое будущее. Если верно всё то, во что мы верим — сейчас это большое будущее наступило.
А её отцу, Александру Гельевичу, крепости — во время, для любого отца не поддающееся человеческому описанию.
У этого чёрного события есть оборотная сторона, мрачная "хорошая новость": теперь ни у кого не повернётся язык сказать, что Дугин какой-то не очень "серьезный" и даже не "всамделишный" мыслитель, что он пишет "на кого-то" и "для кого-то" и т.д. и т.п., потому что его взгляды ВЫСТРАДАНЫ.
— Ну что вы, право, всё это про Украину, Русский Мир, всякие Китеж-Грады...
— А вы знаете, у меня в ходе войны дочь убили.
Здесь нечего ответить, ничего нельзя возразить. Язык отвалится.
***
Дарью я знал не так много: мы виделись всего несколько раз, хоть и не совсем уж эпизодически; каждый раз это были хорошие разговоры. Кажется, мы планировали вместе читать Плотина и Шеллинга, делились историями об отечественных антиковедах — Светлове, Бугае, Шичалине, Сидаше и др., обсуждали, почему многие хотят воцерковленной жизни, но только "на бумаге", ничего не делают, Даша была на моем дне рождения... Вот и вся моя память о ней.
Дарья Александровна была умна, красива, трудолюбива и талантлива. Её ждало большое будущее. Если верно всё то, во что мы верим — сейчас это большое будущее наступило.
А её отцу, Александру Гельевичу, крепости — во время, для любого отца не поддающееся человеческому описанию.
❤2👍2👎1
Есть мысли, которые думаются много лет. Пять лет на "все смертны", пять — на "Сократ человек", и десять — "Сократ смертен".
В мыслях как логических конструкциях не может быть времени, его аналогом — и то спорно — выступает логическая последовательность как зависимость следующего элемента от предыдущего. Но в теле время есть, и оно играет какую-то роль. И многолетние мысли ценны тем, что дают самую роскошную иллюстрацию.
Часто это может быть какое-нибудь странное, темное место, которое застревает в памяти как заноза, но мешать не мешает, и потому вечно находится вне зоны внимания. Иногда что-то её цепляет, она воспаляется, и тогда встаёт вопрос о том, достаточно ли разуму больно, чтобы её, наконец, вытащить. Рано или поздно этот момент настаёт. Галковский писал:
«Мы сошли с перрона подмосковной станции и вдруг наткнулись на столик с книжной лотереей. Отец говорит: "Ну, давай, тяни". ... Ого, выиграл! ... Вот, кстати, смотри-ка, немецкий словарь лежит. Какое совпадение. Ты же во второй класс идёшь, как раз немецкий начнётся ...
Про билет я догадался в 16 лет. Про словарь – в 26. А сейчас думаю, не выдумал ли отец и продавца?»
* * *
В Платоне, особенно позднем, "пифагорейском", меня всегда удивляла одна вещь, а именно — стремление мира тел походить на мир идей. Время — зеркало вечности (Платон), а телесные вещи, их жизнь — зеркало идеального мира, какая-то странная не то пародия, не то аналогия, нелепая, но всё-таки таящая в себе зерно идеального смысла. То, что "там" предстает как простая логическая последовательность, "здесь" отражается в виде последовательности темпоральной, во времени. Иерархия идей "там" превращается в пространственную иерархию, где самое плохое внизу (грязь, болото), а самое хорошее — наверху (звёзды, светила). Почему именно так? Почему то, что выше "онтологически", в мире тел должно быть выше геометрически, пространственно? И всё-таки — да, это правильно. Непонятно, правда, почему, но Платон совершенно прав. Звёзды хорошие, красивые, а грязь плохая, какая-то бестолковая, что ли. И поэтому звёзды наверху, а грязь внизу. И выше = лучше, а ниже = хуже.
С мышлением, видимо, так: проще = раньше, сложнее = позднее. От простого к сложному. В идеальном мире нет времени, и там простое и сложное вложены друг в друга. Все идеи и все переходы между идеями существуют в вечности, т.е. одномоментно — в нашем же мире приходится карабкаться и напрягать физические извилины.
* * *
С каждой новой мыслью, новым выводом — если только он правильный — мы приближаем себя к состоянию вечности. По прошествии времени их у нас один, два три, десятки, сотни... И, однажды достигнутые, они теперь предстают перед нами все, целиком. Так, например, написана "Наука Логики" Гегеля: чтобы понять, что такое "понятие" согласно Гегелю, необходимо прочитать весь труд целиком, а после последней страницы сложить все детали паззла и увидеть картину одномоментно.
Пожалуй, те мысли, на про-думывание и до-думывание которых требуются десятилетия, особенно ценны. Когда они завершены, потраченные годы схлопываются в один-единственный миг, особо ярко напоминая о том, что время ничего не значит.
В мыслях как логических конструкциях не может быть времени, его аналогом — и то спорно — выступает логическая последовательность как зависимость следующего элемента от предыдущего. Но в теле время есть, и оно играет какую-то роль. И многолетние мысли ценны тем, что дают самую роскошную иллюстрацию.
Часто это может быть какое-нибудь странное, темное место, которое застревает в памяти как заноза, но мешать не мешает, и потому вечно находится вне зоны внимания. Иногда что-то её цепляет, она воспаляется, и тогда встаёт вопрос о том, достаточно ли разуму больно, чтобы её, наконец, вытащить. Рано или поздно этот момент настаёт. Галковский писал:
«Мы сошли с перрона подмосковной станции и вдруг наткнулись на столик с книжной лотереей. Отец говорит: "Ну, давай, тяни". ... Ого, выиграл! ... Вот, кстати, смотри-ка, немецкий словарь лежит. Какое совпадение. Ты же во второй класс идёшь, как раз немецкий начнётся ...
Про билет я догадался в 16 лет. Про словарь – в 26. А сейчас думаю, не выдумал ли отец и продавца?»
* * *
В Платоне, особенно позднем, "пифагорейском", меня всегда удивляла одна вещь, а именно — стремление мира тел походить на мир идей. Время — зеркало вечности (Платон), а телесные вещи, их жизнь — зеркало идеального мира, какая-то странная не то пародия, не то аналогия, нелепая, но всё-таки таящая в себе зерно идеального смысла. То, что "там" предстает как простая логическая последовательность, "здесь" отражается в виде последовательности темпоральной, во времени. Иерархия идей "там" превращается в пространственную иерархию, где самое плохое внизу (грязь, болото), а самое хорошее — наверху (звёзды, светила). Почему именно так? Почему то, что выше "онтологически", в мире тел должно быть выше геометрически, пространственно? И всё-таки — да, это правильно. Непонятно, правда, почему, но Платон совершенно прав. Звёзды хорошие, красивые, а грязь плохая, какая-то бестолковая, что ли. И поэтому звёзды наверху, а грязь внизу. И выше = лучше, а ниже = хуже.
С мышлением, видимо, так: проще = раньше, сложнее = позднее. От простого к сложному. В идеальном мире нет времени, и там простое и сложное вложены друг в друга. Все идеи и все переходы между идеями существуют в вечности, т.е. одномоментно — в нашем же мире приходится карабкаться и напрягать физические извилины.
* * *
С каждой новой мыслью, новым выводом — если только он правильный — мы приближаем себя к состоянию вечности. По прошествии времени их у нас один, два три, десятки, сотни... И, однажды достигнутые, они теперь предстают перед нами все, целиком. Так, например, написана "Наука Логики" Гегеля: чтобы понять, что такое "понятие" согласно Гегелю, необходимо прочитать весь труд целиком, а после последней страницы сложить все детали паззла и увидеть картину одномоментно.
Пожалуй, те мысли, на про-думывание и до-думывание которых требуются десятилетия, особенно ценны. Когда они завершены, потраченные годы схлопываются в один-единственный миг, особо ярко напоминая о том, что время ничего не значит.
❤2
Пока мы прикидываем, сколько времени в одной секунде, проходит секунда реального времени.
Forwarded from Дортуаръ пепиньерокъ
Представляю съ печалью: молодой мужчина, мой ровесникъ или старше, грустный, стиснувъ челюсти переѣзжаетъ границу съ какимъ-нибудь Казахстаномъ или въ очереди мокнетъ подъ дождемъ на Грузинской военной дорогѣ. Ради чего? Думая, что его жизнь важнѣе, нужнѣе въ какомъ-то другомъ мѣстѣ? Что его жизнь сама по себѣ въ цѣломъ имѣетъ какое-то значеніе? Изъ заслуженнаго недовѣрія къ власти? Въ томъ опустошеніи, которое осталось послѣ разрушительного диссонанса между привычной доктриной бытовой оппозиціонности и все-таки вдругъ ощущаемой исторической необходимости? Разслабленныя души, несчастныя. Если они вернутся, то вернутся на другую планету, гдѣ имъ уже никогда не найти языка съ соотечественниками — если будетъ, куда возвращаться. Любое мнѣніе изъ-за границы съ этого дня слѣдуетъ считать окончательно потерявшимъ подъ собой реальныя основанія.
🤡2❤1😁1
Forwarded from Философ Андрей Макаров (Философ Андрей)
В 1649 году Декарт поддался уговорам шведской королевы Кристины и переехал в Стокгольм, где умер. Он умер от непонимания.
Рене, как и я, любил полежать в постели до тех пор, пока яркое солнце не начнет его будить, играя лучами на белом пододеяльнике с брабантскими кружевами. Можно подумать, можно снова заснуть, или просто понаблюдать за тем, как перемещаются тени от предметов. Нельзя не любить свою кровать за то, что здесь покойно, никаких происшествий, никаких людей, ничего. И вот эта засада: королева Кристина вставала на рассвете и приглашала Рене на беседы о любви и прочей всячине, интересующей девицу, которая решила остаться девственницей. Декарт вставал затемно. Представляю эту унылую картину: Швеция, темень, только ты и полярные медведи тащатся по улицам Стокгольма.
Рене ничего ей не говорил из тактичности. Она по ходу не понимала вообще ничего по жизни. Она была его педагогическим провалом ...и он умер от этого.
Рене, как и я, любил полежать в постели до тех пор, пока яркое солнце не начнет его будить, играя лучами на белом пододеяльнике с брабантскими кружевами. Можно подумать, можно снова заснуть, или просто понаблюдать за тем, как перемещаются тени от предметов. Нельзя не любить свою кровать за то, что здесь покойно, никаких происшествий, никаких людей, ничего. И вот эта засада: королева Кристина вставала на рассвете и приглашала Рене на беседы о любви и прочей всячине, интересующей девицу, которая решила остаться девственницей. Декарт вставал затемно. Представляю эту унылую картину: Швеция, темень, только ты и полярные медведи тащатся по улицам Стокгольма.
Рене ничего ей не говорил из тактичности. Она по ходу не понимала вообще ничего по жизни. Она была его педагогическим провалом ...и он умер от этого.
👍2🤩1
Друзья!
Я работаю преподавателем и сейчас ищу учеников по английскому языку. Опыт преподавания больше пяти лет, в обучении использую коммуникативную методику, признанную лучшей в мире. Обучаю вплоть до уровня C1 (Advanced) и для любых целей: карьера, учёба, жизнь за границей и сдача зарубежных экзаменов. Уже больше шести лет профессионально занимаюсь переводческой деятельностью, могу обучить вас теории и практике перевода. Также возможно совместное чтение и разбор философских текстов на английском языке.
Уроки проходят дистанционно: по скайпу, зуму или здесь, в телеграме.
По всем вопросам писать @bodyofdeath
Я работаю преподавателем и сейчас ищу учеников по английскому языку. Опыт преподавания больше пяти лет, в обучении использую коммуникативную методику, признанную лучшей в мире. Обучаю вплоть до уровня C1 (Advanced) и для любых целей: карьера, учёба, жизнь за границей и сдача зарубежных экзаменов. Уже больше шести лет профессионально занимаюсь переводческой деятельностью, могу обучить вас теории и практике перевода. Также возможно совместное чтение и разбор философских текстов на английском языке.
Уроки проходят дистанционно: по скайпу, зуму или здесь, в телеграме.
По всем вопросам писать @bodyofdeath
❤1
С наступающим! Пусть в следующем году ожидание смерти будет полезным и приятным.
Небольшое эссе, написанное когда-то для патреона, ныне угасшего.
https://telegra.ph/O-nenuzhnosti-filosofii-08-28
https://telegra.ph/O-nenuzhnosti-filosofii-08-28
Telegraph
О ненужности философии
Философия, бывшая когда-то майевтикой, т.е. искусством родов, находится, следовательно, в родовых отношениях к разного рода видам, таким как науки, искусства или образы жизни. Однако, на самом деле философия никогда нигде не находилась и ничем по существу…
Если в Византии было что-то вроде футбола, были ли в Византии античные офницы?
Апофатика как метод философского изыскания оберегает от ошибок: делать не это, думать не то. Но она также избавляет от обильного щебета ума — с тем, чтобы последние истины не "думались", а проживались, и проживались лично. Апофатическое размышление, таким образом, — это мимикрирующая под рассуждение форма медитации.