Большим недоразумением было бы думать, будто Платон, устами Сократа рассуждая о бессмертии души в диалоге "Федон", тем самым говорит о бессмертии нашей личности. Это не так.

Личность, лик, латинское "persona", т.е. "маска", спадает с души вместе с телом. Небесная память души не принадлежит человеку, в теле-темнице которого она находится. Земная же память, биография, его или её личная история исчезают вместе с телом. Это не значит, что у самой души нет экзистенциального измерения, что она в неком роде не является субъектом и т.д. По Платону, смерть подобна пробуждению в прямом смысле: так же, как в момент пробуждения сон кажется чем-то несерьёзным, легко забывается, сама душа, сбрасывая телесную оболочку, вспоминает себя окончательно и оставляет опыт человеческой жизни в прошлом. Этим сравнением объясняется и описываемая отцом философии трудность некоторых душ с возвращением на родину: у многих из нас бывают такие яркие и трогательные сны, что при пробуждении мы горько сожалеем о том, что они кончились. Так и душа, пристрастившись к земной жизни, не желает прекращать, рвётся обратно, продлевая своё сноподобное существование что есть сил. Подобно тому, как во сне мы сохраняем некоторые базовые знания и навыки из яви, сама душа, существуя здесь, обрывочно помнит фрагменты яви подлинной.

Смерть личности мало волнует Платона. Ему достаточно и того трагического утешения, которое даёт мысль о бессмертии души, никогда по-настоящему мне не принадлежащей. Быть может, я, Платон, умру, навсегда исчезну в складках времени — но где-то там, в занебесных высях, душа будет жить. Всё, что в моих силах — не мешать, не препятствовать её возвращению.

Исчезает ли личность, управляемая нами во сне, когда мы просыпаемся? И да и нет: она оказывается как бы несущественным элементом того, кто видит сон, растворяется в нём; нет ничего проще, чем об этом благополучно позабыть. Гораздо страшнее перенести эту мысль не на сон, а на саму нашу жизнь. И всё же, отказаться от земной личности сквозь страх и трепет — первое, чего от человека требует Платоновская философия.

Разбираясь с темой диссертации, я, по-шеллингиански склонный к вечным поискам и метаниям, долго пытался понять, как собрать воедино свои интуиции общего характера, выходившие, конечно, далеко за пределы исследования. Эти интуиции были следующими:

(1) Идеальные/психические данные не менее реальны, чем материальные/физические. Доминирующая сегодня позиция редукционизма идей к материи является эпистемологической халатностью: совершая подобную редукцию, мы не получаем полной картины мира.

(2) Драматическое напряжение между материальным и идеальным существует эпистемологически, но не онтологически. Мы живём в континуальном мире, который можно рассматривать как всё большее остывание более тонких уровней реальности ("идеальное") с появлением менее тонких, материальных (Плотин) — или как постепенное утончение материального, так что появляется идеальное (позиция нем. класс. философии). Однако, перед познающим возникает дилемма: мышление и вещи конфликтуют и не складываются в единую картину. Отчасти эта ситуация обусловлена Декартовским разделением на две субстанции, которое мы все усвоили, даже если не являемся философами, и с Платоном, если мы плохо учились на философском. Однако существует более глубокая причина, которая фундирует в себе решение Декарта, и относится к самой природе нашего разума, делающей необходимым этот раскол для его (разума) развития.

(3) Должен быть способ адекватно говорить о человеческом внутреннем мире, его переживаниях и в особенности ошибках, который являлся бы научным. Для этого необходим демонтаж результатов сразу двух "революций": (а) коперниканской революции Канта, согласно которой феноменальное сознание имеет дело с собственными репрезентациями вещи, но не самой вещью. Отсюда один шаг до "фолк-психологии" — возможно, самого вредного концепта в философии нового времени; (б) Галилеевской революции в физике, согласно которой реальны первичные свойства вещи, поддающиеся математизации, но не вторичные — цвет, запах, вкус и другие её проявления внутри нашего сознания. Лишь после такого демонтажа наука перестанет быть анти-человечной (насколько она выступает против реальности внутренних миров), а человек анти-научным (поскольку его внутренний мир выпадает из описания, одновременно играя каузальную роль).

Каково же было моё удивление, когда я наткнулся на работы И.Г. Гранта — одной из главных фигур спекулятивного реализма! Его позиция, сформированная в работе о Шеллинге (Philosophies of Nature After Shelling) и истории идеализма (Idealism: The History of a Philosophy) может быть сформулирована (пусть будет по пунктам) следующим образом:

(1) Нам необходимо отвязать понятие природы от тщедушного представления естествознания. Редукция природного к математизируемой физике неживых объектов является интеллектуальной недобросовестностью.

(2) Континентальная философия проиграла в битве за описание природы. Следствием и причиной этого является пренебрежение к неживой материи. Следствием: потому что в лучшем случае континентальный философ останавливается на фигуре животного, оставляя в стороне менее живые (или совсем неживые) формы сущего. Причиной: поскольку континентальная традиция отказывает науке в покорном следовании, храня от рейдерского захвата важную этическую и эстетическую проблематику. Этот проигрыш необходимо преодолеть, создав градуальные метафизики, в которых между моим воспоминанием о поездке в Монмартр и лежащим камнем возле скамейки нет драматической разницы, при этом их нельзя редуцировать друг к другу, как и выбрать что-то как безусловно первичное.

(3) Сама природа устроена как многоуровневая реальность, каждый уровень которой не сводится к другим, хотя и предполагает их своим необходимым условием. Это так, поскольку на каждом уровне действуют силы спонтанности — любая вещь могла реализоваться бесконечным количеством способов. Мышление предполагает наличие сопутствующих ему нейрофизиологических процессов, однако не редуцируется к ним, поскольку для акта мысли существовал бесконечный пул возможностей пойти по другим траекториям.

Об истоках и выводах позиции Гранта поговорим позже.

Друзья, в это воскресенье, 15:00 открывается новый сезон лектория "Интеллектуальные Среды", о чём я, как глава его Питерского филиала, рад сообщить. Первая лекция, посвящённая самому благородному человеческому занятию, пройдёт в замечательной книжной лавке "Листва". Торопитесь зарегистрироваться: количество мест ограничено!

В рамках платонизма сохранить бессмертие личности невозможно не только метафизически, но и биологически. Человек находится в потоках становления, поэтому стремительно меняется на протяжении жизни, так что подчас между двумя периодами его биографии нет сходства, кроме вещей совсем уж базовых: темперамент, повадки самого общего характера, внешность и др. Не прав Галковский, который говорит о конце личности и приводит мысленный эксперимент с воскрешённым Л.Н. Толстым, чей гений, предоставленный сам себе, однажды выскажет на бумаге всё, что мог. Здесь скрывается мысль, будто Толстой как личность представляет собой ограниченный набор воспоминаний, ассоциативных рядов, мыслей... На самом деле, чтобы чему-то закончиться, этому чему-то необходимо иметь постоянный состав. Личность — священная Гераклитова река, в которую нельзя войти дважды: она не имеет начала и конца, и определить её раз навсегда в силу текучей, изменчивой природы невозможно.

И всё же существует по крайней мере два косвенных способа достижения бессмертия, описанные в "Пире". С первым — рождение обычных детей — всё более-менее понятно (он не слишком интересен), однако второй, т.е. рождение детей интеллектуальных, очень занятен, по крайней мере своим местом в платоновской мысли. Как было сказано выше, человек по своей природе изменчив. Однако, ему доступно искусство автобиографии или автонарратива, как и в целом нарративов, натурфилософских "историй". В результате создания нарратива о самом себе или о мире (в данной перспективе это одно и то же) человек выстраивает устойчивую матрицу взглядов, идей и убеждений, которая, в отличие от повседневных аналогов, не исчезает с ходом времени. Этот нарратив может быть пересмотрен и даже отброшен, но важно не это, а сама возможность создания чего-то устойчивого: было бы желание.

В результате нарративных практик между вечным становлением телесного измерения и вечной статикой измерения идеального возникает промежуточное звено устойчивой памяти о самом себе, которая дополняется, меняется и корректируется, одновременно оставаясь постоянной. Если мы вспомним, что процедура припоминания (анамнесис) нужна Платону для пробуждения души от телесного сна и её бодрствования ради невозвращения в мутное болото телесной жизни вновь — нетрудно заключить, что нарративные практики каким-то образом тоже способствуют её пробуждению. Но как, если земная часть души исчезает с приходом смерти?

Всё очень просто: они тренируют её утраченную способность к всезнанию. Вечность несравнима со сколь угодно длящимся временем, однако большие его периоды сильней походят на вечность, чем периоды малые. Лживы и малые, и большие циклы памяти, суждения (от мимолётного наблюдения до целых теоретических систем — вроде той, что придумал в полушутку Платон), мысли, но масштабные человеческие усилия, усилия "на широкую руку" позволяют слегка приблизить душу к тому опыту, что был у неё до воплощения.

Что это даёт самому человеку? — возможность слиться с тем подлинным, нечеловеческим измерением "личности", которое имеет душа. Отождествляя себя с душой, умирать и терять себя совсем не трудно. А раз так, тревожиться не о чем. Если помнить, что это сон, смерть персонажа сна оказывается условной. Впрочем, как и жизнь.

Друзья, подписывайтесь на телеграм-канал лектория "Интеллектуальные Среды"! И приходите на очередное мероприятие уже завтра, в 19:00.

Друзья, уже завтра, 29 сентября в 19:00 состоится мастерская Андрея Макарова "Аргументация: техника убеждения".

В рамках мастерской под руководством модератора участники смогут освоить технику убеждения людей в своей правоте. Вас ожидает приятный досуг, сократический диалог и тонкое искусство аргументации. Мероприятие бесплатное.

Адрес: ул. Итальянская 16/19, образовательное пространство "Итальянская 16".

Предварительная регистрация: https://russianleaders.org/kalendar-sobitiy/masterklass-argumentaciya-tehnika-ubezhdeniya

Приходите!

Читательский клуб возвращается! Мы продолжаем читать «Государство» Платона сегодня (04.10) в 18:00. Присоединиться, как и всегда, можно по ссылке.

Друзья, приходите на очередную мастерскую по сократическому диалогу нашего лектория в эту субботу! Будет интересно.

https://yangx.top/insred/5

Не удержался, вырезал из курса «‎Аристотель и философия поздней античности» Бугая‎ любимый момент — о том, как Плотин и его конкурент Олимпий Александрийский перестреливались звездными заклинаниями.

С одной стороны, невозможно создание идеального языка, который будет способен выразить все мысли предельно точно: речь многогранна, и у любого слова много смыслов, так что каждый из них незаметно затрагивает остальные. С другой стороны, у слов есть всё-таки один смысл, а не другой, так что невозможно передать информацию, используя слова как попало.

В своей речи люди часто совершают две ошибки: или наделяют слова лишь одним смыслом, или почти не обращают на них внимание, отдавая связь со значением на откуп собеседнику. Истина же — то есть, истина риторическая — находится где-то посередине. Это искусство, балансирующее на тонкой грани между бредом и позитивизмом, не впадая ни в то, ни в другое.

Впрочем, говоря о двух этих крайностях, сегодня наблюдается явный перекос в сторону бреда :) Сама идея, что употребление слов может быть некорректным, вызывает отторжение. Как следствие, люди не задумываются о значении слов и используют их как придётся. Другое следствие это наблюдаемый с завидным постоянством отказ давать односложные ответы: да или нет. В обоих случаях мы имеем представление о том, что для одного слова есть много значений и для одного значения есть много слов. Увы, руководствуясь таким представлением, человек, говоря много, не скажет ничего. Это то, что называется болтовнёй: иллюзию понимания, которую она создаёт, может разрушить любой уточняющий вопрос.

Думаю, что главная идея, которая необходима для чёткой речи, есть идея о том, что слова различны между собой, и различие слов выявляет различие смыслов. Иными словами, если в языке существуют два разных слова, за ними стоят два разных смысла в самом прямом смысле этого слова. Если руководствоваться этой идеей, мир начнёт резко детализироваться, а сознание выходить из полудрёмы — такой свободной, но такой бесполезной.

Очередная встреча читательского клуба состоится сегодня, в 18:00. Мы остановились на фрагменте "Государства" 486а. Присоединиться можно по ссылке.

Если сегодня интеллект обычно понимают как рассудочную способность, способность к расчёту, предсказанию ближайших событий и их рациональному планированию, то на протяжении долгого времени, т.е. в античные и вторящие им средние века, интеллект понимался как способность к созерцанию. Какое главное качество того, кто созерцает? — Отрешённость.

Чем более отрешённым является человек, тем он, следовательно, умней. И самые интеллектуальные, самые "умные" задачи предполагались и самыми бесполезными, не относящимися к повседневной жизни. Аристотель сказал, что первая философия, т.е. метафизика, совершенно бесполезна в быту, но ничего ценней не найти. Эта мысль, нервом проходящая через его время, повлияла на средневековый тип мышления: Личный Бог спасения в раннем христианстве, дело которого направлялось скорее к сердцу человека, чем умной душе, пропитался интеллектом и превратился в Бога-перводвигателя, тропинка к которому начиналась с хорошего усвоения не только закона божьего, но и закона исключённого третьего.

Однако платонизм, если понимать под ним идею о драматическом напряжении между двумя регионами бытия, взял своё: раз возникнув, отдельный цех "бесполезных" высоколобых людей, живущих в университетах, стал постепенно отслаиваться от цеха священников — типичных "троешников", которые умной жизни предпочли жизнь ритуальную. Это напоминает концептуальный конфликт между Плотином, который категорически отрицал этос, "гражданские добродетели", и видел путь возвращения к Единому исключительно в умном созерцании, и его учеником Порфирием, понявшим систему своего учителя как иерархию телесных и бестелесных существ, продвижение по которой осуществляется путём ритуальных очищений. Начиная с работ Лоренцо Валла, доказавшего подлог одного важнейшего для католической церкви документа, средневековые интеллектуалы всё чаще видели церковь как отсталый институт: ум и сердце подали иск на развод, который, минуя долгие судебные тяжбы, разрешился в эпоху Просвещения.

И всё же мне кажется, что современная философия до сих пор страдает от этого травмирующего расхождения, столь неестественного... Я отчётливо понимаю, что развитый ум, ум философа должен отрешённо созерцать самое главное, и это интеллектуальное созерцание возможно только о Боге и ни о чём другом. Однако, в современности я не нахожу для этого подходящей традиции. Для этого не подходят и традиции прошлого, поскольку они мертвы: так называемый традиционализм является фарсом, воплем вопиющего в пустыне. Ум давно ушел из церкви, предварительно её растоптав; всё, что здесь остаётся — быть частным интеллектуалом со своим "мнением", обладателем личного "Бога философов", составляя его из обрывков дурно понятых текстов прошлых веков.

Следующие чтения состоятся завтра (22.10) в 17:00. Мы остановились на фрагменте 497b. Присоединяйтесь по ссылке.

Максимум, на что сейчас способны либералы, это нападать на правых. К самокритике они не готовы. Любая критика в их адрес – и начинается истерика.
А альтернативные правые – это очень легкая добыча. Против них обычно выдвигается придуманный спецслужбами тезис о том, что среди альт-правых «много террористов». Эти нарративы от спецслужб так нравятся либералам. Так чернокожие были объявлены террористами, и Черные пантеры были уничтожены. На коммунистов была открыта охота. После 11 сентября каждый мусульманин стал террористом. И каждый раз либералы верили или даже активно принимали участие в травле.
Врагами народа так объявляется горстка интернет-одиночек с сомнительными вкусами и воззрениями, но чаще всего безобидных и без особых запросов. Тогда как истинные враги – капиталисты, элита, медиа – считаются друзьями и покровителями. Это как в одной комнате с мышью и голодным львом считать другом льва и бояться мыши.

Для тех, кто в Петербурге: приходите в четверг на мою мастерскую. Будет интересно!

Опыт нахождения в академии оставляет у меня ощущение постоянной слежки за самим собой, боязни во что-нибудь "вляпаться", такое очевидное для кого-то, но такое неочевидное для меня — простого парня, читавшего много античных текстов. Как если бы философия вновь была подшита к одной родовых процедур (Бадью), и судя по всему, сегодня это политика. Полная и окончательная политизация философии в худшем смысле. Если Аристотель это патриархал и рабовладелец, то об этом-де надлежит помнить не только при рассмотрении его политических взглядов, но и обсуждая логику, физику или метафизику. На мой взгляд, это ситуация философской катастрофы, убивающая мышление задолго до первых его ростков. Выглядит это примерно так:

— Аристотель (он был рабовладельцем) учит, что (рабовладелец) в ходе рассуждения единожды принятый термин (Аристотель — рабовладелец) не должен менять своё содержание (Аристотель говорил, что рабы это хорошо)...

Ну и так далее.

О некоторых совершенно философских вещах нельзя говорить, не став при этом аутсайдером. В ряде случаев оказывается под запретом интерпретировать нечто таким образом, чтобы открывать дорогу к нежелательной интерпретации политики. Или, если принять более пессимистичный взгляд, что от швов философии, как их описывает Бадью, не избавиться (Политика, Математика, Поэзия и Любовь), выходит, что нельзя — или не продуктивно — рассуждать на тему философии с человеком, философия которого подшита к тому, что противоречит шву, наложенному на твою собственную.

Мне кажется принципиально неправильным, по аналогии с политизацией эстетики (Беньямин), политизировать философию — и вообще политизировать что угодно и без разбора. Если, например, Хайдеггер в определённый период своей жизни входил в НСДАП, это вопрос политической философии как отдельного региона исследований, но не тема для Философии с большой буквы, когда поднятый Хайдеггером вопрос о бытии хаотично смешивается с его фашизмом. Своё место онтологии и своё место политической мысли. И третье место — попытке прояснить связь между этими двумя. Не место лишь хаотичному смешению множества философских регионов в одну большую свалку.

Решил постепенно публиковать фрагменты сборника на патреоне, который, к стыду своему, на долгое время забросил. На сей раз это — эссе "О памяти", где я рассуждаю об её особенностях, о том, что такое синестезия, и почему для меня платоновские идеи навсегда связаны с фрагментом детства. Буду рад вашей поддержке!

Очередные чтения нашего клуба пройдут сегодня (25.10) в 16:00. Мы закончили 6-ю книгу "Государства" и наконец-то переходим к мифу о пещере в книге 7-й. Как и всегда, присоединиться можно по ссылке.

Любовь, античность, Платон!

В воскресенье 1 ноября в 18:00 у нас выступит философ, ведущий сообщества «Интеллектуальные среды» и автор телеграм-канала @cryptaplatonica Станислав Зотов с лекцией «Эрос в философии Платона».

Что такое эрос и что такое любовь? Любовь — благо или проклятие? Учение Платона об эросе поможет нам разобраться в тонкостях любви: её о роли в жизни мыслителя и обывателя, её видах и последствиях.

В рамках лекции мы поговорим о роли любви в философии Платона и диалоге «Пир», зададимся вопросом, насколько актуальны его идеи сегодня, а также обсудим, кого следует любить и как правильно это делать!

Вход за свободные пожертвования, регистрация по ссылке: https://knizhnaya-lavka-listva.timepad.ru/event/1464302/

До встречи на Литейном, 33!

Страшный сон любого грека.

https://yangx.top/parakharatteintonomisma/759

Как писал Т.Г. Сидаш в своём сборнике (цитирую по памяти, мысль примерно следующая): как может русский обрусеть или немец онемечиться? И о какой такой "эллинизации" самих греков можно говорить, когда они и так уже эллины? Этот термин применим к тем варварским народам, которые их окружали. Если эллинизировались варвары, то нетрудно догадаться, кто, стало быть, варваризировался...