Каждый мечтает об этом: проникнуть за грань видимого мира, отыскать новое, неведомое волшебство. Обратить его в звук, петь, меняя явь. Научить этой песне других, оставить след, изменить мир.
Все, но не я.
«Ты нашел ее, это твоя песня, – сказал мне учитель. Смотрел печально, как на неизлечимо больного. – Ты не обязан делиться ею. Твое право». Стыд обжег меня тогда: не желаю отдать найденное волшебство людям своей деревни, тем, кого знаю всю жизнь.
Тем, кто жалеет меня или презирает. Тем, кто не хочет меня понять.
Нет, пусть лучше песня смолкнет вместе со мной, вновь растворится за гранью мира. Я отдам ее лишь тому, кто поверит мне, – или никому вовсе.
(с)

Огонь почти умер – россыпь углей остывает, дышит багрянцем, изредка встрескивает, рассыпается рыжими искрами. Армельти сидит у костра – но на него не смотрит. Смотрит в ту же чёрную пропасть моря. Может, и размышляет о том же.
Я подхожу, сажусь рядом. Не глядя, она берёт мою руку. Сколько прошло времени с тех пор, как мы сидели так вдвоём — наяву? Как будто целая жизнь – настолько всё изменилось. Молчим и смотрим во тьму, туда, где враги. Алые отблики пламени растворяются в черноте.
– Не спишь? Сменять меня ещё рано.
Её голос печальный – но очень спокойный. Ни тени сомнений.
Я отпускаю свет – чтобы помочь, чтобы тьма не стала совсем абсолютной.
– Я всё равно не засну. Лучше побуду здесь.
И кроме света в ладонях и темноты вокруг, кроме нашей решимости и печали нет ничего.