Шторм грыз и швырял корабль отчаянней, злее любого Проклятья.
Чёрный шторм пустоты, незнакомого, безымянного моря, на море уже не похожего. То была тварь с множеством спин, клыков чёрных волн, хребтов – но когда наступал и рушился Хребет Земли, у него был голос. Голос, слитный с душой, с подземным солнцем. Голос, который можно было позвать, напоить своей кровью, понять и сдружиться…
Всё это кончилось, незачем вспоминать.
Буря ярилась бессмысленной, тупой злобой, злобой, в которой не было воли – лишь разрушение.
Воспалённой багряной искрой в ритуальной чаше плескался огонь Старшего Дома – словно зрачок, наблюдающий за гибелью корабля. За их гибелью.
Нет!
Они не погибнут, выстоят.
(с)

Йоника видела колдуна.
Нет, это он видел её.
Застыл посреди своего жилища, холодной, сырой темнотой похожего на подвал. Да, похожего – вокруг рассыпались ритуальные камни, и земля из подпола, и осколки белых костей, и знакомые, горькие травы. А посреди, сгустком плотного мрака, сплетением всех этих сил замер он. Нити силы тянулись от его пальцев, дрожали. Во мраке поблёскивали хищные, пристальные глаза. Под этим взглядом совсем другим стало ощущение собственного тела – слишком открытым и уязвимым. Йоника попыталась отбросить его – но сон лип, как паутина, отзывался в знаках на коже, длился в крови. Сплетался в настойчивый шёпот.
Да.
Всё хорошо. Всё верно. А теперь приходи. Я помогу тебе. Вместе мы…

Прежде Анкарат заставил бы Ритаима очнуться, но теперь только звал тренироваться – усталость мышц хоть немного, но помогала. После одной такой тренировки поднялся с ним на вышку. Долго смотрели, как темнеет море, как стирается горизонт, цедили вино. Наконец Анкарат спросил:
– Совсем тебе здесь невмоготу? Но кругом же лес, всё цветёт – как у вас…
Ритаим мотнул головой, улыбнулся печально:
– Здесь совсем другой лес. Наш Сад – был голодный, но как любой приручённый зверь, любил нас, если мы отгоняли голод. А здесь…
Задумался, сбился, в прозрачных его глазах поднялось знакомое – тень кошмара.
– Даже не хочу это называть, – заключил, – плохой лес. Но я верю, мы его победим. Всех победим – за этим лесом и дальше. Ты ведь всегда побеждаешь.
Эти слова, как печать, ударили в сердце.

Волк всегда дремлет внутри. И порой просыпается.
Бывают дни, когда голос его тих, едва слышен. Легко отмахнуться от него, заглушить шумом разговоров, обыденными делами, мирской суетой.
Бывают иные дни, – когда волк хочет сожрать тебя. Когда голос его набирает силу. Когда уже он заглушает голоса друзей, разливает холод под кожей, самый погожий день делает серым.
Этого волка не победить. Его не изгнать. Его можно только не слушать. А лучше – посмотреть ему в глаза и ответить тем, что заставит его замолчать.
Порой это несложно.В другое время – чудовищно трудно.
Волк всегда дремлет внутри. Но мы сражаемся с тем, что древнее и страшнее нас. Мы боремся с тьмой каждый день, во имя себя и других. Мы ведём сражения со смертью, которым нет конца.
Мы – из рода людского.
И не нам бояться волков.

(с) "Белая королева", Евгения Сафонова

Они забрались на одну из нерабочих испытательных вышек, курили. Позади нависала громада Базы, бронированного города, сумевшего сохранить прежние технологии и понятие о порядке. Последний оплот цивилизации и последняя надежда на будущее. Под её стенами рассыпались огни окрестных городов. Мимо тянулось шоссе, возле Базы подсвеченное сонным помаргиванием фонарей, а дальше – исчезающее в абсолютной тьме. Вглядываясь в эту тьму, Чер думал о том, что «оплот цивилизации» и, тем более, «надежда на будущее» – такая же ветхая, полустёртая ерунда, как рисунки на куполе собора.