У этого сердца был голос, была и память, слишком далёкая, заглушённая. Голос не пламени, не огненных жил, голос человека – молодого и сильного, мечтавшего защитить свою землю, пронести её пламя дальше и дальше. Его имя давно истлело, развеялось, кости и кровь обратились в прах. Осталось только это стремление.
Огромное – даже сквозь смерть.
(с)

— И все-таки… — сказал бывший шляпник, меняя тему. — Когда же придет весна?
Остальные тут же закивали.
— А может, она вообще уже не придет… — пробурчала старушка с больными ногами.
— А?? — донеслось со всех сторон сразу.
Бывший шляпник задернул молнию куртки до самого верха. Я перехватила поудобнее кочергу.
— В обычный год ветер давно бы уже поменялся, на деревьях показались бы почки, а море бы посветлело, — произнес бывший шляпник. — А в этом году снег все валит как сумасшедший и даже не думает таять. Это очень странно, как ни крути.
— Ну, лет тридцать назад вроде случалась какая-то аномалия, разве нет?
— Э, все не так просто… Подумайте сами! Раз исчезли календари — значит, нам будет нечего перелистнуть, чтобы знать, какой месяц закончился, верно? Стало быть, и нового месяца не начнется, сколько бы мы ни ждали. А значит, не придет и весна.
— Но… что тогда будет дальше?
— Вы хотите сказать, не будет весны — не наступит и лето? И снег не сойдет с полей? Как тогда вырастить урожай?!
— Если холод не прекратится, нам всем конец. Керосин уже у всех на исходе!
Жалобы сыпались со всех сторон, то по очереди, а то и одновременно. Ветер, еще холоднее прежнего, пронесся вихрем по улице. Устало урча, проехал заляпанный грязью автомобиль.
— Не волнуйтесь. Не стоит паниковать. Календари — это всего лишь бумажки! Просто нужно еще чуть-чуть потерпеть. Все наладится. Все будет в полном порядке, — только и повторял бывший шляпник, словно пытаясь убедить себя самого.
— Ну да… Ну да… — кивали и мы ему в ответ.
* * *
Но в итоге все вышло так, как предсказала старушка с больными ногами. Сколько мы ни ждали, весна не пришла. И вместе с пеплом календарей снег запечатал под собою нас.
(с)
"Полиция памяти"

Шторм грыз и швырял корабль отчаянней, злее любого Проклятья.
Чёрный шторм пустоты, незнакомого, безымянного моря, на море уже не похожего. То была тварь с множеством спин, клыков чёрных волн, хребтов – но когда наступал и рушился Хребет Земли, у него был голос. Голос, слитный с душой, с подземным солнцем. Голос, который можно было позвать, напоить своей кровью, понять и сдружиться…
Всё это кончилось, незачем вспоминать.
Буря ярилась бессмысленной, тупой злобой, злобой, в которой не было воли – лишь разрушение.
Воспалённой багряной искрой в ритуальной чаше плескался огонь Старшего Дома – словно зрачок, наблюдающий за гибелью корабля. За их гибелью.
Нет!
Они не погибнут, выстоят.
(с)

В Городе и в небольших кампаниях у Отряда не было старших: звенья двигались единой цепью, единой силой, их вела земля и память битв прошлого.
Но для этого похода Правитель выбрал воплощение своей воли. Звали его Аметран, выглядел он ровесником Правителя, люди его звена тоже были старше других. Лица его Анкарат до сих пор не рассмотрел – ни перед началом похода, ни сегодня, когда он в тяжёлом молчании ехал мимо их спешившегося звена после провальной вылазки. Бросал медленные, гулкие фразы: план был несложный, что помешало исполнить? Тэхмирэт, ты всегда был благоразумным. Никто не откликался, а в голове Анкарата плыли обрывки тумана и плясали рыжие блики – такие же, как блики священного пламени, яркие, злые.
Потому, когда Аметран спросил, чья же это была идея, Анкарат вскинулся:
– Моя, – и махнул окровавленной ладонью. Рана уже затянулась, и нить клятвы сверкала даже сквозь кровь. Никак её не перерезать, жаль.
– А, – сказал Аметран без выражения, без интереса, – тогда ясно.
И повернулся к остальным:
– Непросто будет удержать ваше звено целым. Сложный элемент. Сгорит быстрее, чем предыдущий.
(с)