От её голоса образы пошли кругами, как вода от брошенного камня. Медленней, медленней… застыли. Вокруг замерли белые стены, чистые, с острым запахом свежей краски. На стене напротив, над широкой консолью чернел фасеточный глаз, собранный из множества экранов. Всё, что только что мчалось мимо, рассыпалось по мониторам мозаикой. Вот строки позывных, вот люди собирают какую-то аппаратуру, вот жители города ходят по улицам – чёрно-белым, но отчётливо летним. Парень и девушка стоят у прилавка с газетами, смеются вместе с продавцом. Вдали бликует река.
– Ну, – печально усмехнулась Кода, – хотя бы это место реагирует на нас – или это твой приятель? Или…
Она сбилась.
Один из экранов мигнул и завьюжил цветом, множеством тонких линий, как электрическое веретено.
Лим!
– Скорей! – Кода схватила Хоккли за руку – в груди защекотало, она успела понять, почему – без него слишком легко провалиться в прежний кошмар, эта слабость злила, но разобраться с ней можно и позже. Кода вдохнула глубже – под рёбрами заискрило – и нырнула в фасеточный глаз мониторов, как в тёмную воду.

Вокруг Гриза вились и кружили нити, расцвечивали темноту узорами, переплетались с голосом степи и меняли его, ловили рисунки созвездий. Колдовство искрило, колюче потрескивало, холодило воздух.
Столько прошли вместе, Анкарат столько раз видел его магию, но понял только теперь: мальчишка из каньонов, готовый на всё, лишь бы сохранить связь с волшебством, повторявший знаки, чтобы прогнать страх; мальчишка, в которого Килч так долго не верил – теперь мог изменить силу, разлившуюся вокруг. Мать Гриза не была связана с древним народом кровью, но выбрала этот путь однажды – и сила пути проросла в её сыне, ведь он так сильно этого желал.
Да. Так и должно быть. Не кровь и не воля Вершины должны определять, на что способны люди, а их стремления.