Умерла Таня Москвина.
В это невозможно поверить и я ещё не в состоянии это осознать...
Я не могу представить себе, как без неё останутся муж Серёжа и сыновья Сева и Коля.
Думать об этом выше моих сил.
Я и себя не могу представить без неё... Немыслимо...
"Какой светильник разума угас...".
Я ещё не в силах сказать "Прощай...".
В это невозможно поверить и я ещё не в состоянии это осознать...
Я не могу представить себе, как без неё останутся муж Серёжа и сыновья Сева и Коля.
Думать об этом выше моих сил.
Я и себя не могу представить без неё... Немыслимо...
"Какой светильник разума угас...".
Я ещё не в силах сказать "Прощай...".
ТАНЯ.
Я с ней познакомилась на Московском вокзале, что-то в самом начале 80-х.
Я уезжала на семинар молодых кинокритиков в Болшево (я была молодая, но уже модная и знаменитая), а её ко мне подвёл мой приятель Сережа Шолохов (это было так давно, что я даже не помню, были ли они в то время женаты - кажется, еще нет), и сказал, что она тоже едет. Меня провожал Юрка, а её - Серёжка, мы с ней оказались в одном купе.
Я её до тех пор никогда не видела, но читала пару-тройку её забойных текстов в газете у Саши Андреевой.
Когда мы вышли на Ленинградском вокзале в Москве, чтобы пересесть до Болшева, в электричку на Ярославском, мы уже были подругами.
Мы всю ночь болтали обо всём на свете, она мне показалась нахальной, но я в ту пору любила нахальных - главное, чтоб были умными.
А она была умной. И очень образованной.
Я это подчеркиваю особо, потому что в нашей тогдашней ленинградской тусовке умными были все - глупые в тусовку просто не попадали, отметаясь на подступах.
А вот серьезно образованных было не слишком много - их всегда было мало.
Она подхватывала влёт любую цитату (мы все любили говорить цитатами в ту пору), но не была зависима от этих цитат: своё мнение для неё всегда значило больше, чем даже мнение великих.
Она вообще всегда была независима.
Нам нравилось одно и то же, одно и то же не нравилось.
Она мгновенно стала завсегдатаем нашего дома, где пили, пели, гуляли, разговаривали обо всём на свете.
Она умела это всё - пить, петь, гулять, говорить.
В ней было то, что всегда нравилось нам с Юркой в людях: бесшабашность и своеволие.
Она была бескомпромиссна - и в любви, и в неприятии. Ей не было всё равно, что о ней говорят и думают, но и подстраиваться, чтобы понравиться, она считала ниже своего достоинства.
Она вычеркивала людей безжалостно, но умела ценить и любить тех, кого считала заслуживающими своего внимания и своей привязанности.
И тут ей хоть кол на голове теши: ей могли рассказывать что угодно плохое о людях, к которым лежало её сердце - но никогда никому не удалось интригами или сплетнями поменять её отношение к любимым людям.
Нас с ней не раз и не два пытались поссорить. Но мы встречались, брали в руки рюмку водки или бокал вина, и моментально выясняли любые недоразумения.
Внутренне мы с ней всегда были похожи: обе самоуверенные, обе жёсткие, обе с высокой самооценкой, обе готовые защищать любимое и любимых всегда и вопреки всему.
Она всегда была олицетворением идеи полноты жизни - её красоты, её радости, её смысла, её гармонии. Таня вся была про жизнь, от макушки до пят.
И это был не мужской ум - рациональный и практический; это был яркий, яростный и мощный женский ум, подкрепленный силой эмоции.
Однажды - уже после смерти моего мужа (которого она любила, и который всегда любил её) - мы сидели у меня в квартире, ели, пили, болтали, и вдруг стали объясняться друг другу в любви. Вспоминая все недоразумения, которые между нами были, вспоминая все счастливые совместные мгновенья, всё-превсё.
Танюха мне сказала тогда: "Знаешь, самое главное, что мы с тобой не трусы и не предатели. Я всё могу простить и стерпеть кроме этого!".
Я усмехнулась: "И еще кроме глупости!".
Она посмотрела на меня с изумлением: "Я вокруг себя глупость истребила как класс, давным-давно, еще в юности! А ты - нет?".
И впервые у меня не хватило духу сказать ей правду.
Я не смогла признаться ей, что я порой не решаюсь истребить глупость как класс, поскольку уговариваю себя, что хорошие человеческие качества для меня способны компенсировать ум.
Для неё ум нельзя было компенсировать ничем. Это было её кредо.
В этом она была суровее и честнее, чем я. Бескомпромисснее.
В тот вечер мы сказали друг другу фундаментальную вещь: неважно, как часто мы видимся и как часто мы перезваниваемся. Важно, что мы знаем: мы есть друг у друга.
Танюша, дорогая моя, вот тут мы с тобой были неправы обе: надо было чаще и встречаться и перезваниваться, независимо от того, что мы знали: мы есть друг у друга.
Я с ней познакомилась на Московском вокзале, что-то в самом начале 80-х.
Я уезжала на семинар молодых кинокритиков в Болшево (я была молодая, но уже модная и знаменитая), а её ко мне подвёл мой приятель Сережа Шолохов (это было так давно, что я даже не помню, были ли они в то время женаты - кажется, еще нет), и сказал, что она тоже едет. Меня провожал Юрка, а её - Серёжка, мы с ней оказались в одном купе.
Я её до тех пор никогда не видела, но читала пару-тройку её забойных текстов в газете у Саши Андреевой.
Когда мы вышли на Ленинградском вокзале в Москве, чтобы пересесть до Болшева, в электричку на Ярославском, мы уже были подругами.
Мы всю ночь болтали обо всём на свете, она мне показалась нахальной, но я в ту пору любила нахальных - главное, чтоб были умными.
А она была умной. И очень образованной.
Я это подчеркиваю особо, потому что в нашей тогдашней ленинградской тусовке умными были все - глупые в тусовку просто не попадали, отметаясь на подступах.
А вот серьезно образованных было не слишком много - их всегда было мало.
Она подхватывала влёт любую цитату (мы все любили говорить цитатами в ту пору), но не была зависима от этих цитат: своё мнение для неё всегда значило больше, чем даже мнение великих.
Она вообще всегда была независима.
Нам нравилось одно и то же, одно и то же не нравилось.
Она мгновенно стала завсегдатаем нашего дома, где пили, пели, гуляли, разговаривали обо всём на свете.
Она умела это всё - пить, петь, гулять, говорить.
В ней было то, что всегда нравилось нам с Юркой в людях: бесшабашность и своеволие.
Она была бескомпромиссна - и в любви, и в неприятии. Ей не было всё равно, что о ней говорят и думают, но и подстраиваться, чтобы понравиться, она считала ниже своего достоинства.
Она вычеркивала людей безжалостно, но умела ценить и любить тех, кого считала заслуживающими своего внимания и своей привязанности.
И тут ей хоть кол на голове теши: ей могли рассказывать что угодно плохое о людях, к которым лежало её сердце - но никогда никому не удалось интригами или сплетнями поменять её отношение к любимым людям.
Нас с ней не раз и не два пытались поссорить. Но мы встречались, брали в руки рюмку водки или бокал вина, и моментально выясняли любые недоразумения.
Внутренне мы с ней всегда были похожи: обе самоуверенные, обе жёсткие, обе с высокой самооценкой, обе готовые защищать любимое и любимых всегда и вопреки всему.
Она всегда была олицетворением идеи полноты жизни - её красоты, её радости, её смысла, её гармонии. Таня вся была про жизнь, от макушки до пят.
И это был не мужской ум - рациональный и практический; это был яркий, яростный и мощный женский ум, подкрепленный силой эмоции.
Однажды - уже после смерти моего мужа (которого она любила, и который всегда любил её) - мы сидели у меня в квартире, ели, пили, болтали, и вдруг стали объясняться друг другу в любви. Вспоминая все недоразумения, которые между нами были, вспоминая все счастливые совместные мгновенья, всё-превсё.
Танюха мне сказала тогда: "Знаешь, самое главное, что мы с тобой не трусы и не предатели. Я всё могу простить и стерпеть кроме этого!".
Я усмехнулась: "И еще кроме глупости!".
Она посмотрела на меня с изумлением: "Я вокруг себя глупость истребила как класс, давным-давно, еще в юности! А ты - нет?".
И впервые у меня не хватило духу сказать ей правду.
Я не смогла признаться ей, что я порой не решаюсь истребить глупость как класс, поскольку уговариваю себя, что хорошие человеческие качества для меня способны компенсировать ум.
Для неё ум нельзя было компенсировать ничем. Это было её кредо.
В этом она была суровее и честнее, чем я. Бескомпромисснее.
В тот вечер мы сказали друг другу фундаментальную вещь: неважно, как часто мы видимся и как часто мы перезваниваемся. Важно, что мы знаем: мы есть друг у друга.
Танюша, дорогая моя, вот тут мы с тобой были неправы обе: надо было чаще и встречаться и перезваниваться, независимо от того, что мы знали: мы есть друг у друга.
Потому что теперь мне остаётся лишь жалеть о каждой упущенной возможности, о каждой несостоявшейся встрече. Мы забыли не о том, что человек смертен. Мы забыли, что он бывает внезапно смертен.
Царствие тебе Небесное, дорогая.
Прощай.
Царствие тебе Небесное, дорогая.
Прощай.
Чаще люблю того, кто видит лишь хорошее.
Но доверяю чаще тому, кто видит плохое.
С одной лишь оговоркой - для обоих: видит, а не выдумывает.
Но доверяю чаще тому, кто видит плохое.
С одной лишь оговоркой - для обоих: видит, а не выдумывает.
Давно заметила, что как только возникают передо мной вопросы, на которые я не умею дать (или сформулировать) ответ, мне его сразу «подбрасывает» мироздание.
Или в качестве прямого ответа, или в качестве толчка, направления к последующим размышлениям.
О. Павел Великанов — известный «церковный либерал», взгляды которого мне далеко не всегда близки.
Но он — умнейший и образованнейший человек, объективно вписанный в сиюминутную реальность, живущий не за семью замками правил и условностей, а умеющий чутко (подчас — избыточно) откликаться на мир вокруг него.
И то, что именно он написал этот текст, дающий мне некую внутреннюю точку опоры, наверное, симптоматично.
Этот текст по смыслу касается всех сфер бытования человеческого разума и человеческой культуры, и если сейчас мне и требовалась какая-то помощь в том, чтобы понять суть противостояния нынешней «антикультуры» всемирной культуре, то именно этот текст даёт мне такое понимание.
*****************
«...Русский живет, повторяя снова и снова фразу: «Поживем — увидим! Как Бог даст!».
Россия и «Запад» — своего рода шифры для обозначения фундаментального вопроса об универсальности мышления и культуры. И если для «Запада» его истина общеобязательна, однозначна и рациональна, то Россия — о другом. Когда «Запад» говорит: сначала нарисуем, а потом по этим чертежам все построим и заставим именно по ним жить, то Россия, улыбаясь, говорит: «Было гладко на бумаге, да забыли про овраги! Поживем — увидим. А там и нарисуем!»
Интенция, которой верно следует русский народ веками, вполне созвучна христианскому учению о глубинной поврежденности человеческой природы после грехопадения: проблема человека не в том, что он что-то недопонимает или вообще неправильно, нелогично мыслит. Качество мышления и уровень философской рефлексии для русского вовсе не определяет качество жизни как таковой — она сама для нас и есть первичная, базовая ценность. Причем это качество измеряется не обилием житейских благ или ступенями карьерной лестницы и даже не семейным счастьем. Оно определяется простым словом «лад»: тот, кто в ладу с Богом, окружающими, природой, историей, — у того и жизнь ладная. Христианские заповеди не являются утонченными гносеологическими открытиями: в них особо-то и анализировать нечего. Их надо просто выполнять, а не рефлексировать над ними. Проблема человека в том, что живет он плохо. А потому и мыслит худо. И мы подходим к очень важной стороне: связи «делания» и «бывания».
Тип «человека-головастика», с распухшей от идей головой и хилым тельцем, органически не близок русскому. Герои наших былин и сказок, любимые образы святых далеки от изысканного интеллектуализма. Нет, они вовсе не безумны, скорее над-рациональны — иначе как понять, с чего это вдруг Илья Муромец, 33 года провалявшийся в параличе, вдруг становится обладателем «непомерной силы богатырской?» Но во всех героях есть одна общая черта: они «сильны духом».
Как метко выразился Борис Гройс, «в известном смысле русская философия есть философски сформулированная анти-философия». То, что так искренне возмущало Чаадаева, уже в глазах славянофилов оказалось едва ли не главным преимуществом русского перед европейцем: та самая «неопределенность», «непривязанность» открывала двери подлинной универсальности — доброжелательного принятия без поглощения и без растворения.
Феномен многонациональной и поликонфессиональной России, где «русский» — это прежде всего определенный «стиль жизни» и «стиль отношений», а не нация и не религия, можно понять только из этой универсальности пресловутой «неопределенности».
В беседе с Никодимом Христос говорит: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3:8).
Но никакое дыхание — в том числе и Духа — невозможно без простора той самой «неопределенности»: в тисках строгой рациональности и управляемости дыхание Духа невозможно...».
https://expert.ru/expert/2022/30/russkiy-messianizm-ne-o-vlasti-a-o-pravde/
Или в качестве прямого ответа, или в качестве толчка, направления к последующим размышлениям.
О. Павел Великанов — известный «церковный либерал», взгляды которого мне далеко не всегда близки.
Но он — умнейший и образованнейший человек, объективно вписанный в сиюминутную реальность, живущий не за семью замками правил и условностей, а умеющий чутко (подчас — избыточно) откликаться на мир вокруг него.
И то, что именно он написал этот текст, дающий мне некую внутреннюю точку опоры, наверное, симптоматично.
Этот текст по смыслу касается всех сфер бытования человеческого разума и человеческой культуры, и если сейчас мне и требовалась какая-то помощь в том, чтобы понять суть противостояния нынешней «антикультуры» всемирной культуре, то именно этот текст даёт мне такое понимание.
*****************
«...Русский живет, повторяя снова и снова фразу: «Поживем — увидим! Как Бог даст!».
Россия и «Запад» — своего рода шифры для обозначения фундаментального вопроса об универсальности мышления и культуры. И если для «Запада» его истина общеобязательна, однозначна и рациональна, то Россия — о другом. Когда «Запад» говорит: сначала нарисуем, а потом по этим чертежам все построим и заставим именно по ним жить, то Россия, улыбаясь, говорит: «Было гладко на бумаге, да забыли про овраги! Поживем — увидим. А там и нарисуем!»
Интенция, которой верно следует русский народ веками, вполне созвучна христианскому учению о глубинной поврежденности человеческой природы после грехопадения: проблема человека не в том, что он что-то недопонимает или вообще неправильно, нелогично мыслит. Качество мышления и уровень философской рефлексии для русского вовсе не определяет качество жизни как таковой — она сама для нас и есть первичная, базовая ценность. Причем это качество измеряется не обилием житейских благ или ступенями карьерной лестницы и даже не семейным счастьем. Оно определяется простым словом «лад»: тот, кто в ладу с Богом, окружающими, природой, историей, — у того и жизнь ладная. Христианские заповеди не являются утонченными гносеологическими открытиями: в них особо-то и анализировать нечего. Их надо просто выполнять, а не рефлексировать над ними. Проблема человека в том, что живет он плохо. А потому и мыслит худо. И мы подходим к очень важной стороне: связи «делания» и «бывания».
Тип «человека-головастика», с распухшей от идей головой и хилым тельцем, органически не близок русскому. Герои наших былин и сказок, любимые образы святых далеки от изысканного интеллектуализма. Нет, они вовсе не безумны, скорее над-рациональны — иначе как понять, с чего это вдруг Илья Муромец, 33 года провалявшийся в параличе, вдруг становится обладателем «непомерной силы богатырской?» Но во всех героях есть одна общая черта: они «сильны духом».
Как метко выразился Борис Гройс, «в известном смысле русская философия есть философски сформулированная анти-философия». То, что так искренне возмущало Чаадаева, уже в глазах славянофилов оказалось едва ли не главным преимуществом русского перед европейцем: та самая «неопределенность», «непривязанность» открывала двери подлинной универсальности — доброжелательного принятия без поглощения и без растворения.
Феномен многонациональной и поликонфессиональной России, где «русский» — это прежде всего определенный «стиль жизни» и «стиль отношений», а не нация и не религия, можно понять только из этой универсальности пресловутой «неопределенности».
В беседе с Никодимом Христос говорит: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин. 3:8).
Но никакое дыхание — в том числе и Духа — невозможно без простора той самой «неопределенности»: в тисках строгой рациональности и управляемости дыхание Духа невозможно...».
https://expert.ru/expert/2022/30/russkiy-messianizm-ne-o-vlasti-a-o-pravde/
Эксперт
Русский мессианизм не о власти, а о правде
«Неопределенность», «непривязанность» России открывала ей двери для подлинной универсальности — доброжелательного принятия всех без поглощения и без растворения
Железное правило.
Немного занимаясь историческими штудиями, внезапно обнаружила для себя (может, кто другой и сопоставил эти факты раньше, а я - лишь сейчас), что как только в английской истории появлялись король по имени Генрих и его первый канцлер по имени Томас, для Томаса почему-то такое сотрудничество всегда заканчивалось плачевно.
И даже если Генрих был один, а Томасов у него по очереди было два - железное правило всё равно не знало исключений.
🤔😴
Немного занимаясь историческими штудиями, внезапно обнаружила для себя (может, кто другой и сопоставил эти факты раньше, а я - лишь сейчас), что как только в английской истории появлялись король по имени Генрих и его первый канцлер по имени Томас, для Томаса почему-то такое сотрудничество всегда заканчивалось плачевно.
И даже если Генрих был один, а Томасов у него по очереди было два - железное правило всё равно не знало исключений.
🤔😴
По поводу нашумевшей покражи денег в Тбилиси одним «светлым лицом» у другого «светлого лица», - то я этому нимало не удивлена.
Удивлена я была гораздо раньше: когда мои друзья из «хороших лиц» сперва три дня подряд репостили сообщение об исчезновении жены всехнего общего приятеля, а потом еще целый день, отрицая очевидное, писали, что проклятая гэбуха преследует убитого горем мужа за его участие в маршах и митингах.
Примерно так: «Это совершенно невозможно! Мы с ним вместе были на митинге!».
P.S. Как бы и сейчас не вскрылось, что оба фигуранта - и вор и жертва - ходили на одни и те же митинги.
Удивлена я была гораздо раньше: когда мои друзья из «хороших лиц» сперва три дня подряд репостили сообщение об исчезновении жены всехнего общего приятеля, а потом еще целый день, отрицая очевидное, писали, что проклятая гэбуха преследует убитого горем мужа за его участие в маршах и митингах.
Примерно так: «Это совершенно невозможно! Мы с ним вместе были на митинге!».
P.S. Как бы и сейчас не вскрылось, что оба фигуранта - и вор и жертва - ходили на одни и те же митинги.
Опять вспомнила Таню Москвину (я думаю про неё эти двое суток непрерывно).
Жаловалась на неразобранные до сих пор коробки после ремонта:
— Тань, ну вот никак руки не доходят!
Она глянула на меня с ехидной улыбкой:
— Можешь выкинуть эти коробки, даже не открывая: вещь не понадобилась год – вещь не понадобится никогда.
— Я тогда половину дома могла бы выкинуть!
— Выкидывай, не жалей. Выкидывать надо не только вещи, но и отношения, которые не понадобились больше года. С человеком, с которым больше года не разговаривал – по большому счету и говорить уже не о чем.
Жаловалась на неразобранные до сих пор коробки после ремонта:
— Тань, ну вот никак руки не доходят!
Она глянула на меня с ехидной улыбкой:
— Можешь выкинуть эти коробки, даже не открывая: вещь не понадобилась год – вещь не понадобится никогда.
— Я тогда половину дома могла бы выкинуть!
— Выкидывай, не жалей. Выкидывать надо не только вещи, но и отношения, которые не понадобились больше года. С человеком, с которым больше года не разговаривал – по большому счету и говорить уже не о чем.
Какое редкое качество по нынешним временам - верность.
Казалось бы - что сложного?
Помни тех, кого любишь. И не предавай.
Помни то, что любишь - и не предавай.
Помни тех, кто сделал тебе добро - и не предавай.
Но, оказывается, это всё «так сложно», всё «так неоднозначно»...
Тут плюс, там - минус, «одно пишем - два в уме»...
И во всём-то подлец-человек умеет найти себе оправдание и объяснение.
Казалось бы - что сложного?
Помни тех, кого любишь. И не предавай.
Помни то, что любишь - и не предавай.
Помни тех, кто сделал тебе добро - и не предавай.
Но, оказывается, это всё «так сложно», всё «так неоднозначно»...
Тут плюс, там - минус, «одно пишем - два в уме»...
И во всём-то подлец-человек умеет найти себе оправдание и объяснение.
Немного о пиаре.
Два дня в Риме и два дня во Флоренции - Ватикан и Вилла Боргезе, Галерея Академии и Капелла Медичи...
Возвращенное себе чувство сопричастности Бесконечности, Божественной красоте.
Искусство - лучший пиар эпохи и общества.
Месседж, который направляют обществу театр, кино, архитектура, музыка, литература, живопись - это не раскрашенные картинки для увеселения или умиротворения граждан, это не "гробы повапленные", повествующие человечеству о его смертности и его проблемах.
Всё это вместе взятое - след эпохи в умах потомков.
Когда-то и Шекспир был современностью елизаветинской эпохи. Про Елизавету и её времена можно не знать ничего, но завидовать им уже за то одно, что при них писал Шекспир.
Можно не помнить никаких деяний Лоренцо Великолепного и его потомка Козимо I Медичи, достаточно того, что при них и для них творили Сандро Боттичелли, Микеланджело Буонарроти и Бенвенуто Челлини.
Русских царей можно путать между собою, но невозможно не знать, что Екатерининская эпоха - это Растрелли и Кваренги, Баженов и Казаков, что Александровская эпоха - это юный Пушкин и Монферран, что эпоха Николая I - это зрелый Пушкин, Гоголь, молодой Толстой...
Кого сегодня интересует наполеоновская Европа, перетасованная, как колода карт, если в память о нём не осталось ничего, кроме ампирных портретов, ампирной архитектуры, и платьев стиля ампир?
Барон Осман с маркизом де Турни - и те по себе оставили больше культурного наследия, чем Наполеон.
Чёрт подери, мы больше 80 лет жили при советской власти, страна прошла через 100 кругов ада, но однажды эти круги миновали, а блестящий кинематограф и театр, значительная литература, уникальная музыка - остались!
Да, с архитектурой и изобразительным искусством было не очень. Но в других видах искусств советские шедевры останутся на века.
И вот пришла пост-эпоха.
Неважно, как звали правителя.
От одного "в культурке" осталась реклама пиццы, от двух других - и того меньше.
Модные журналы родились, исчезли и забылись, войны и катаклизмы однажды заканчиваются.
А художественных памятников практически не осталось.
И вспомнить будет нечего. Ну, разве что, фейсбук.
Два дня в Риме и два дня во Флоренции - Ватикан и Вилла Боргезе, Галерея Академии и Капелла Медичи...
Возвращенное себе чувство сопричастности Бесконечности, Божественной красоте.
Искусство - лучший пиар эпохи и общества.
Месседж, который направляют обществу театр, кино, архитектура, музыка, литература, живопись - это не раскрашенные картинки для увеселения или умиротворения граждан, это не "гробы повапленные", повествующие человечеству о его смертности и его проблемах.
Всё это вместе взятое - след эпохи в умах потомков.
Когда-то и Шекспир был современностью елизаветинской эпохи. Про Елизавету и её времена можно не знать ничего, но завидовать им уже за то одно, что при них писал Шекспир.
Можно не помнить никаких деяний Лоренцо Великолепного и его потомка Козимо I Медичи, достаточно того, что при них и для них творили Сандро Боттичелли, Микеланджело Буонарроти и Бенвенуто Челлини.
Русских царей можно путать между собою, но невозможно не знать, что Екатерининская эпоха - это Растрелли и Кваренги, Баженов и Казаков, что Александровская эпоха - это юный Пушкин и Монферран, что эпоха Николая I - это зрелый Пушкин, Гоголь, молодой Толстой...
Кого сегодня интересует наполеоновская Европа, перетасованная, как колода карт, если в память о нём не осталось ничего, кроме ампирных портретов, ампирной архитектуры, и платьев стиля ампир?
Барон Осман с маркизом де Турни - и те по себе оставили больше культурного наследия, чем Наполеон.
Чёрт подери, мы больше 80 лет жили при советской власти, страна прошла через 100 кругов ада, но однажды эти круги миновали, а блестящий кинематограф и театр, значительная литература, уникальная музыка - остались!
Да, с архитектурой и изобразительным искусством было не очень. Но в других видах искусств советские шедевры останутся на века.
И вот пришла пост-эпоха.
Неважно, как звали правителя.
От одного "в культурке" осталась реклама пиццы, от двух других - и того меньше.
Модные журналы родились, исчезли и забылись, войны и катаклизмы однажды заканчиваются.
А художественных памятников практически не осталось.
И вспомнить будет нечего. Ну, разве что, фейсбук.
Похороны Татьяны Москвиной состоятся 30 июля в субботу на Смоленском кладбище.
Отпевание в храме Смоленской иконы Божьей Матери начнется в 12.30.
Отпевание в храме Смоленской иконы Божьей Матери начнется в 12.30.
Прочла в ленте про то, что теперь опустевшее место Тани может занять некая бойкая блоггерша.
Даже не смешно.
Что толку спорить: кому и кобыла - невеста.
Просто хочу напомнить, что больше всех в колхозе старалась лошадь, но это не сделало её председателем колхоза.
Даже не смешно.
Что толку спорить: кому и кобыла - невеста.
Просто хочу напомнить, что больше всех в колхозе старалась лошадь, но это не сделало её председателем колхоза.
Традиционные ценности.
Сегодня с утра на пляже было очень людно.
Видимо, до Черногории доехали-таки июльские отпускники.
Помимо сербской и русской, разобрала несколько раз услышанную польскую речь, немецкую, английскую. Даже, кажется, венгерскую слышала - что в наших местах редкость.
Итальянцы и французы к нам не едут, остальных - пруд пруди. Много совсем белокожих, только что приехавших. Большинство с детьми.
Ну, дети, разумеется, орут, визжат, и т.д. и т.п.
С интересом наблюдала.
Дети русских и местных затыкаются довольно быстро по той причине, что родителями немедленно выполняется любая их хотелка: хочу в море (несмотря на довольно сильны волны сегодня), не хочу в море (по причине тех же волн), хочу мороженое, хочу смузи, хочу игрушку, хочу-хочу-хочу.
Покорные родители предпринимают всё, чтобы их ангелоподобный мелкий засранец как можно быстрее заткнулся.
К счастью, орущих на детей и шлёпающих их мамаш на пляже не было. Но, кроме поляков, все остальные родители были рабски подчинены детям.
На удивление, самые воспитанные дети у поляков.
Никто из взрослых не мчится выполнять желания дитятки в ответ на их первые же попытки рёва, а одна, совсем еще юная польская мамаша, терпеливо и внятно разъясняла крохотному ребенку, что так себя вести нельзя, что она ему даст дома то, что он требует, а тут - пляж, тут этого нет. Ребенок был понятливый, она дала ему камешки, он сразу отвлёкся и увлёкся, не стал швырять камушками в маму, как некоторые иные дети.
Как ни странно, с детьми много занимаются молодые отцы. Это уже независимо от национальности. Папаши нынче с детьми много тетешкаются.
И тут на пляж вышла албанская семья (не знаю, наши или приезжие): мальчик лет пяти в шортиках, молодой бородатый папа в шортиках, совсем крохотная девочка в сарафанчике на руках у закутанной от пяток до макушки мамаши.
А на дворе у нас нонеча в районе 36-38 градусов.
Мама была довольно озорная и весёлая, не забитая, папа смотрел на неё влюбленными глазами и всё время норовил взять за руку. То есть там всё у них хорошо. Малютка шалила и смеялась, не ныла, когда на неё надевали песочник (сто лет не видела на детях песочники). Потом она залезла на разлёгшегося папу, и что-то ему щебетала.
А вот юный жирненький бай (или у них беки, а не баи?) выделывался так, что даже на сегодняшний гудящий от детского визга пляж произвёл впечатление. Он кричал, рыдал, топал ногой, что-то требовал (я не понимаю по-албански), от злости швырял вещи наземь.
Мама скакала вокруг него козой.
Папа вообще никак не реагировал, пока ему тоже не надоело.
И он, сняв с себя дочку, встал с лежака.
Ничего не сказал и не сделал: просто молча встал. Отец. Мужчина.
И пятилетнему свинёнку словно вставили в рот кляп.
Больше я его голоса не слышала. Если он что-то и говорил, то строго себе под нос и очень тихо.
И папа больше с лежака не вставал, кроме как уйти дрызгаться в море.
Сегодня с утра на пляже было очень людно.
Видимо, до Черногории доехали-таки июльские отпускники.
Помимо сербской и русской, разобрала несколько раз услышанную польскую речь, немецкую, английскую. Даже, кажется, венгерскую слышала - что в наших местах редкость.
Итальянцы и французы к нам не едут, остальных - пруд пруди. Много совсем белокожих, только что приехавших. Большинство с детьми.
Ну, дети, разумеется, орут, визжат, и т.д. и т.п.
С интересом наблюдала.
Дети русских и местных затыкаются довольно быстро по той причине, что родителями немедленно выполняется любая их хотелка: хочу в море (несмотря на довольно сильны волны сегодня), не хочу в море (по причине тех же волн), хочу мороженое, хочу смузи, хочу игрушку, хочу-хочу-хочу.
Покорные родители предпринимают всё, чтобы их ангелоподобный мелкий засранец как можно быстрее заткнулся.
К счастью, орущих на детей и шлёпающих их мамаш на пляже не было. Но, кроме поляков, все остальные родители были рабски подчинены детям.
На удивление, самые воспитанные дети у поляков.
Никто из взрослых не мчится выполнять желания дитятки в ответ на их первые же попытки рёва, а одна, совсем еще юная польская мамаша, терпеливо и внятно разъясняла крохотному ребенку, что так себя вести нельзя, что она ему даст дома то, что он требует, а тут - пляж, тут этого нет. Ребенок был понятливый, она дала ему камешки, он сразу отвлёкся и увлёкся, не стал швырять камушками в маму, как некоторые иные дети.
Как ни странно, с детьми много занимаются молодые отцы. Это уже независимо от национальности. Папаши нынче с детьми много тетешкаются.
И тут на пляж вышла албанская семья (не знаю, наши или приезжие): мальчик лет пяти в шортиках, молодой бородатый папа в шортиках, совсем крохотная девочка в сарафанчике на руках у закутанной от пяток до макушки мамаши.
А на дворе у нас нонеча в районе 36-38 градусов.
Мама была довольно озорная и весёлая, не забитая, папа смотрел на неё влюбленными глазами и всё время норовил взять за руку. То есть там всё у них хорошо. Малютка шалила и смеялась, не ныла, когда на неё надевали песочник (сто лет не видела на детях песочники). Потом она залезла на разлёгшегося папу, и что-то ему щебетала.
А вот юный жирненький бай (или у них беки, а не баи?) выделывался так, что даже на сегодняшний гудящий от детского визга пляж произвёл впечатление. Он кричал, рыдал, топал ногой, что-то требовал (я не понимаю по-албански), от злости швырял вещи наземь.
Мама скакала вокруг него козой.
Папа вообще никак не реагировал, пока ему тоже не надоело.
И он, сняв с себя дочку, встал с лежака.
Ничего не сказал и не сделал: просто молча встал. Отец. Мужчина.
И пятилетнему свинёнку словно вставили в рот кляп.
Больше я его голоса не слышала. Если он что-то и говорил, то строго себе под нос и очень тихо.
И папа больше с лежака не вставал, кроме как уйти дрызгаться в море.
С Днём Крещения Руси!
Сегодня, в день празднования Крещения Руси, я, может, что-то не то скажу, и меня поправят.
Но я в последнее время как никогда много смотрю и читаю проповедей и выступлений православных священнослужителей.
Я знаю, что время нынче непростое, и вижу, что в проповедях этих сейчас чрезвычайно много не прямых высказываний, а иносказаний - дабы ненароком неосторожным словом не повредить церкви (потому что Христу повредить нельзя).
Но я уже научилась "читать между строк", как когда-то мы в совершенстве умели читать между строк в советские времена.
И я вижу, что у многих - и служителей, и мирян - миновала пора растерянности и непонимания происходящего.
Вижу, что сегодня сердца и речи многих уважаемых пастырей - со своей паствой, с народом, нуждающемся в укреплении и поддержке.
Да просто вижу, что постепенно консолидируются все те, для кого служение Богу - не карьера, а миссия.
И мне от этого делается спокойнее и не так страшно.
Слава Богу за всё!
Сегодня, в день празднования Крещения Руси, я, может, что-то не то скажу, и меня поправят.
Но я в последнее время как никогда много смотрю и читаю проповедей и выступлений православных священнослужителей.
Я знаю, что время нынче непростое, и вижу, что в проповедях этих сейчас чрезвычайно много не прямых высказываний, а иносказаний - дабы ненароком неосторожным словом не повредить церкви (потому что Христу повредить нельзя).
Но я уже научилась "читать между строк", как когда-то мы в совершенстве умели читать между строк в советские времена.
И я вижу, что у многих - и служителей, и мирян - миновала пора растерянности и непонимания происходящего.
Вижу, что сегодня сердца и речи многих уважаемых пастырей - со своей паствой, с народом, нуждающемся в укреплении и поддержке.
Да просто вижу, что постепенно консолидируются все те, для кого служение Богу - не карьера, а миссия.
И мне от этого делается спокойнее и не так страшно.
Слава Богу за всё!
КАРМА
У меня очень специфические отношения с окружающими меня предметами.
Несколько лет назад, гуляя по столице нашей Родины в обществе подруги Анны Рождественской, и увлеченная трепотней, я забыла правило "Не стой под стрелой", смело пошла под поднятый автоматический шлагбаум, который, натурально, в этот же миг опустился мне точно на переносицу, сломав мне очки и наделав мне проявившиеся назавтра синяки под обоими глазами.
Несчастный случай, да. Плюс - мое раздолбайство.
Делая мне ремонт в квартире, уважаемые мною прораб Эдик и рабочий Женя, немного понаблюдав за мной, решили по возможности срезать или скруглить у меня в квартире все косяки - вероятно, этим они спасли мне жизнь.
В первый же вечер в Черногории, открывая посудный шкаф, долбанула себя дверцей в висок.
Выжила, спасибо, Господи...
Полчаса тому назад той же дверцей хрястнула себя по той же переносице (синяков ждём завтра).
Про большой палец ноги, дважды разбитый о порог собственного балкона, уже даже и не вспоминаю.
Как и про то, что две недели я жила с перегоревшей лампочкой, поскольку стремянки у меня тут нет, а я по росту до лампочки не достаю даже со стола. Спасибо, у помощницы Ivana Paunovic роста оказалось достаточно и она мне лампочку вкрутила.
И вот сейчас, прямо сию минуту, шла мимо стула, который отлично видела, но коленку об этот стул всё-таки расшибла.
Ну это как называется?
😕
У меня очень специфические отношения с окружающими меня предметами.
Несколько лет назад, гуляя по столице нашей Родины в обществе подруги Анны Рождественской, и увлеченная трепотней, я забыла правило "Не стой под стрелой", смело пошла под поднятый автоматический шлагбаум, который, натурально, в этот же миг опустился мне точно на переносицу, сломав мне очки и наделав мне проявившиеся назавтра синяки под обоими глазами.
Несчастный случай, да. Плюс - мое раздолбайство.
Делая мне ремонт в квартире, уважаемые мною прораб Эдик и рабочий Женя, немного понаблюдав за мной, решили по возможности срезать или скруглить у меня в квартире все косяки - вероятно, этим они спасли мне жизнь.
В первый же вечер в Черногории, открывая посудный шкаф, долбанула себя дверцей в висок.
Выжила, спасибо, Господи...
Полчаса тому назад той же дверцей хрястнула себя по той же переносице (синяков ждём завтра).
Про большой палец ноги, дважды разбитый о порог собственного балкона, уже даже и не вспоминаю.
Как и про то, что две недели я жила с перегоревшей лампочкой, поскольку стремянки у меня тут нет, а я по росту до лампочки не достаю даже со стола. Спасибо, у помощницы Ivana Paunovic роста оказалось достаточно и она мне лампочку вкрутила.
И вот сейчас, прямо сию минуту, шла мимо стула, который отлично видела, но коленку об этот стул всё-таки расшибла.
Ну это как называется?
😕
Страх неудачи.
Как-то задумалась об истоках своего очень жёсткого, часто чрезмерного отношения к людям, которые по какой-то причине кажутся мне недостаточно умными.
И я (к своему большому сожалению и последующему раскаянию) их иногда незаслуженно обижаю.
И я-таки вспомнила - откуда.
Шестой класс. Математика.
Я первые пять школьных лет была круглой отличницей, не затрачивая к этому никаких усилий. Всё мне давалось само собой, легко, играючи. Чем быстрее сделаю, тем скорее можно будет схватить книжку и спрятаться с ней. И все были довольны - родители и учителя, а я-то больше всех.
А в шестом появилась математичка Галина Павловна, надменная, красивая полная брюнетка, которая не испытывала ни малейшего интереса к тем, кто не всё и не сразу схватывал у неё на лету.
Она с удовольствием занималась с математически одаренными детьми, а остальным полупрезрительно "выводила оценки". Именно от неё я услышала и запомнила, что "с возрастом человек не умнеет, просто лучше научается скрывать свою глупость!".
А я, как на грех, что-то не поняла, и пошло-поехало: одно стало цепляться за другое, первое непонятое рождало новое непонимание, а я уже приучила всех к тому, что во всём разберусь сама, самооценка была завышенная, и меня настиг ужас разочаровать в себе близких: я боялась признаться в том, что чего-то не понимаю и не могу понять без посторонней помощи.
В классе я моментально рухнула с Олимпа в категорию презираемых Галиной Павловной, но до домашних этот мой кошмар добрался не сразу.
И, наконец, всё-таки неисправимые тройки вынудили меня признаться, что так, мол, и так.
Исправлять ситуацию взялся папа и всё еще больше испортил: он, как и Галина Павловна, не переносил, если его не поняли с первого раза. Но его уровень был слишком сложен для 12-летней девочки, и я тоже не поняла. А вынести папино разочарование было выше моих сил.
Я рыдала и не могла даже маме признаться в происходящем.
Но она догадалась сама и отвела меня к своей сослуживице, у которой было трое детей, но не было мужа и денег. Как мама догадалась, что именно мне было нужно, я не знаю, - но она догадалась.
Варвара Потаповна Гимельфарб (не смейтесь, её правда так звали!) была огромная, как ледокол, говорила басом, курила Беломор, и её кровные дети в ужасе улепетывали от неё врассыпную, как только она поднимала на них глаза. Я так даже и не узнала, как их зовут.
Занималась она со мной 3 недели, по два занятия в неделю.
После второго занятия с ней я догнала лидеров класса; после четвертого - в глазах школьной математички появилось уважительное недоумение, потому что я перерешала чуть ли не целиком оба задачника - и по алгебре и по геометрии; после шести моих занятий с Варварой было решено, что репетитор мне уже не нужен.
Более того, она была приглашена в наш дом на устроенный в её честь ужин, потому что перед тем папа был вызван в школу, осыпан комплиментами, и назван "великим педагогом" (о существовании Варвары никто не знал, а папа, похоже, тоже не сознался).
Так вот, за этим ужином громадная Варвара, выпив три-четыре рюмки водки, сказала: "Самый ужасный страх - это страх неудачи. Не сама неудача, которую каждый может пережить, а именно страх того, что она вдруг случится. Я, знаете ли, это постигла на своём горьком опыте - очень боялась разочаровать своего мужа. Так боялась, что разочаровала его в себе более, чем полностью!".
Педагогичная мама быстро выпроводила меня из-за стола.
С математикой у меня с тех пор всё было хорошо, но вот про страх неудачи я запомнила навсегда.
Потому что неудачу можно пережить и даже исправить.
А вот страх неудачи никогда не позволяет добиться удач.
Как-то задумалась об истоках своего очень жёсткого, часто чрезмерного отношения к людям, которые по какой-то причине кажутся мне недостаточно умными.
И я (к своему большому сожалению и последующему раскаянию) их иногда незаслуженно обижаю.
И я-таки вспомнила - откуда.
Шестой класс. Математика.
Я первые пять школьных лет была круглой отличницей, не затрачивая к этому никаких усилий. Всё мне давалось само собой, легко, играючи. Чем быстрее сделаю, тем скорее можно будет схватить книжку и спрятаться с ней. И все были довольны - родители и учителя, а я-то больше всех.
А в шестом появилась математичка Галина Павловна, надменная, красивая полная брюнетка, которая не испытывала ни малейшего интереса к тем, кто не всё и не сразу схватывал у неё на лету.
Она с удовольствием занималась с математически одаренными детьми, а остальным полупрезрительно "выводила оценки". Именно от неё я услышала и запомнила, что "с возрастом человек не умнеет, просто лучше научается скрывать свою глупость!".
А я, как на грех, что-то не поняла, и пошло-поехало: одно стало цепляться за другое, первое непонятое рождало новое непонимание, а я уже приучила всех к тому, что во всём разберусь сама, самооценка была завышенная, и меня настиг ужас разочаровать в себе близких: я боялась признаться в том, что чего-то не понимаю и не могу понять без посторонней помощи.
В классе я моментально рухнула с Олимпа в категорию презираемых Галиной Павловной, но до домашних этот мой кошмар добрался не сразу.
И, наконец, всё-таки неисправимые тройки вынудили меня признаться, что так, мол, и так.
Исправлять ситуацию взялся папа и всё еще больше испортил: он, как и Галина Павловна, не переносил, если его не поняли с первого раза. Но его уровень был слишком сложен для 12-летней девочки, и я тоже не поняла. А вынести папино разочарование было выше моих сил.
Я рыдала и не могла даже маме признаться в происходящем.
Но она догадалась сама и отвела меня к своей сослуживице, у которой было трое детей, но не было мужа и денег. Как мама догадалась, что именно мне было нужно, я не знаю, - но она догадалась.
Варвара Потаповна Гимельфарб (не смейтесь, её правда так звали!) была огромная, как ледокол, говорила басом, курила Беломор, и её кровные дети в ужасе улепетывали от неё врассыпную, как только она поднимала на них глаза. Я так даже и не узнала, как их зовут.
Занималась она со мной 3 недели, по два занятия в неделю.
После второго занятия с ней я догнала лидеров класса; после четвертого - в глазах школьной математички появилось уважительное недоумение, потому что я перерешала чуть ли не целиком оба задачника - и по алгебре и по геометрии; после шести моих занятий с Варварой было решено, что репетитор мне уже не нужен.
Более того, она была приглашена в наш дом на устроенный в её честь ужин, потому что перед тем папа был вызван в школу, осыпан комплиментами, и назван "великим педагогом" (о существовании Варвары никто не знал, а папа, похоже, тоже не сознался).
Так вот, за этим ужином громадная Варвара, выпив три-четыре рюмки водки, сказала: "Самый ужасный страх - это страх неудачи. Не сама неудача, которую каждый может пережить, а именно страх того, что она вдруг случится. Я, знаете ли, это постигла на своём горьком опыте - очень боялась разочаровать своего мужа. Так боялась, что разочаровала его в себе более, чем полностью!".
Педагогичная мама быстро выпроводила меня из-за стола.
С математикой у меня с тех пор всё было хорошо, но вот про страх неудачи я запомнила навсегда.
Потому что неудачу можно пережить и даже исправить.
А вот страх неудачи никогда не позволяет добиться удач.
О. Илия Павлов, настоятель Храма Св. Луки:
Дорогие друзья!
2 августа, во вторник, в храме Святого Апостола и Евангелиста Луки (по адресу: Санкт-Петербург, Соляной пер., 13) будет праздноваться память Святого Пророка Божия Илии – ДЕНЬ МОЕГО ТЕЗОИМЕНИТСТВА. Всех, кто имеет возможность – приглашаю разделить со мной радость праздничной службы.
В программе:
08:30 – Входные молитвы. Проскомидия. Литургия.
12:00 – Праздничный концерт.
12:30 – Братская трапеза (фуршет).
У тех, кто не может присутствовать на службе – есть возможность подать записки на праздничную литургию – в храме или виртуально – прислать имена на WhatsApp, на номер +7-921-756-51-02. Пожертвования можно прислать на карту Сбербанка 5469 9802 8813 9963.
Дорогие друзья!
2 августа, во вторник, в храме Святого Апостола и Евангелиста Луки (по адресу: Санкт-Петербург, Соляной пер., 13) будет праздноваться память Святого Пророка Божия Илии – ДЕНЬ МОЕГО ТЕЗОИМЕНИТСТВА. Всех, кто имеет возможность – приглашаю разделить со мной радость праздничной службы.
В программе:
08:30 – Входные молитвы. Проскомидия. Литургия.
12:00 – Праздничный концерт.
12:30 – Братская трапеза (фуршет).
У тех, кто не может присутствовать на службе – есть возможность подать записки на праздничную литургию – в храме или виртуально – прислать имена на WhatsApp, на номер +7-921-756-51-02. Пожертвования можно прислать на карту Сбербанка 5469 9802 8813 9963.