Подписи черкесских мастеров серебряного дела на деталях оружия.

Протокол военного совета имамата о назначении Шамиля помощником по военным делам имама Гази-Мухаммада. 1831 г.

Для того, чтобы хотя бы частично быть в теме освещаемого на моём канале дискурса, рекомендую глянуть годную тематическую документалку Лейлы Гагиевой "Вассан-Гирей Джабагиев. Горская республика и гражданская война на Тереке". Получилось, я считаю, очень качественно, в меру информативно и захватывающе. Смотрится на одном дыхании. Все бегом.

youtu.be/LIy2tiVFU8A

Карта: 140 лет на Кавказе. Эволюция этнических групп с 1880 по 2020 год.

Шёлковая шапка аланов Государственный Эрмитаж в Санкт-Петербурге.

Аланы – иранозычное кочевое племя. В поздней античности одна группа алан мигрировала на запад, в Римскую империю, а другая часть осела на Северном Кавказе, оставшись там до тех пор, пока не была разбита монголами.

Заявление Председателя Совета министров Горской Республики Пшемахо Коцева в Парламенте республики по поводу действий Британской военной миссии на Кавказе.

Не ранее 15 декабря 1918.

В Дагестане в настоящее время существуют три течения:

1. К первому течению относится группа людей, которая на стороне большевиков.

2. Ко второму течению относятся люди среднего класса и темная масса, которые определенно говорят, что мы будем подчиняться тому правительству, в руках которого будет находиться твердая власть.

3. Третье течение представляет собой группу светской интеллигенции 1 офицерства, эти два класса стоят за присоединение Горской республики к Азербайджану.

***

Рукописный фонд Института ИАЭ ДНЦ РАН. Заверенная копия.

Роль языка в период политико-духовных перемен в Дагестане начала XX в.

Один из главных вопросов, который подняли дагестанский реформаторы в начале ХХ века, был вопрос преподавания и развития национальных языков и литературы. Вопрос языка преподавания в этом контексте вызвал бурную дискуссию. В среде дагестанских реформаторов было несколько мнений по данной проблеме.

Так, Али Каяев обозначил три разных взгляда на вопрос языка обучения в мусульманских школах Дагестана. Первая группа выступала за внедрение тюркского языка, вторая группа — за обучение на арабском языке, третья — на русском. Критикуя все эти три позиции, Али Каяев призывал обучать детей на местных дагестанских языках.

Такой подход он объяснял тем, что русский язык — это не язык ислама, а внедрение тюркского языка способствует маргинализации дагестанских народов, включению их в орбиту влияния более крупных тюркских народов — турок или татар и, как следствие, — потере дагестанцами своей культурной и национальной идентичности.

Оставаясь сторонником арабского языка как языка науки в Дагестане, Али Каяев, тем не менее, понимал, что этот язык довольно сложен для изучения по старой методике. Его идея заключалась в том, чтобы арабский язык изучали посредством родного языка.

Не отрицая важность и нужность изучения арабского языка, Али Каяев предлагал методику по оптимизации его изучения через активное включение в образовательный процесс на начальном этапе дагестанских родных языков, с последующим переходом на арабский.

Арабский язык продолжал занимать главенствующую роль в качестве основного языка науки как в среде реформаторов, так и их противников. Ни один из тех, кто представлял собой местную духовную элиту, не выступал за полную отмену или замену арабского языка любым другим языком — тюркским или русским.

В этом вопросе и реформаторы, и их оппоненты, за редким исключением, были едины. Голоса же сторонников внедрения тюркского языка в Дагестане оставались в дискуссиях без внимания и не играли существенной роли.

Аналогичных взглядов придерживался и Абусуфьян Акаев. Он критиковал политику царского правительства, которое разрешало изучение необходимых мусульманам естественных наук только на русском языке, видя в этом попытку русификации дагестанцев.

Резкое неприятие дагестанцами русского языка как языка «неверных», равно как и то, что этот язык не способен был воспитать местные народы в духе сохранения своей идентичности, по мнению Акаева, оставлял только один выход — обучение на родных языках.

При этом в конечной своей идее Абусуфьян Акаев все же оставался сторонником арабского языка. Родные языки для него играли ту же роль, что и в риторике Али Каяева — облегчение обучения и сохранение дагестанцами своей идентичности. Оба этих реформатора понимали, что арабский язык не несет угрозу потери национальной и культурной идентичности.

– Шихалиев Шамиль Шихалиевич, «Мусульманское реформаторство в Дагестане (1900-1930 гг.)»

Следовательно, логично сделать вывод о том, что Каяев, будучи одновременно крупным специалистом в арабском и сторонником новометодного обучения, хорошо знал задачи педагогической науки, осознавая большую ответственность педагога за обучение и воспитание мо­лодого поколения перед обществом.

По Каяеву, язык народа имеет две основолагающие задачи, вымещающие/упраздняющие своей практической пользой остальные (к которым во мраке современных этнофолковых веяний можно отнести разные примордиальные миссии): познавательную и унифицирующую пространство.

При том, что Каяев прекрасно понимал важность изучения арабского, он считал, что необходимо отказаться от метода преподавания с применением тасрифа (морфологии арабского языка) на начальных стадиях и обучать дагестанских детей основам морфологии и синтаксиса на языке, которым они владеют. Вот на страницах одной из колонок "Джаридат Дагъистан" он пишет:

«Все мы знаем и наблюдаем, что учащиеся не понимают ничего ни по тасрифу, ни по тем книгам, которые они изучают после – они начинают понимать только спустя долгие годы. И тратят усилия учителя на их обучение и затуманивают умы учащихся и, быть может, это является причиной из отдаления от науки и забрасывания её навсегда».

Нет сомнений в том, что Али Каяев главное внимание уделял реформе методов обуче­ния, направленной лишь на практическое облегение распространения знаний среди населения. Это не было неформальной акцией стадного трайбализма. Это был осознанный шаг к приобщению своего народа к высшему и минимизации имеющихся на этом долгом пути препятствий. Разве не такое целеполагание свойственно лишь подлинным представителям духовной элиты своего времени?

الله أعلم

Исторический труд Али Каяева «аль- Хикайат-уль-мадийа биль-лисан Гъази-гъумук».

Эта книга – первая печатная работа Каяева. Была выпущена в типографии Мухаммад-Мирзы Мавраева тиражом 100 экземпляров в 1910 году.

На титульном листе книги автор поместил стихи и из­речения известных исламских ученых о мудрости просвещения.

Труд представляет собой упорядоченное, обобщенное изложение исторических процессов VII-ХІХ вв. в Дагестане.

В предисловии сборника подчёркивается роль исторической науки в формировании общественного самосознания:

«История - это наука, повествующая о жизни людей прошлого. Знание её обогощает ум, пробуждает людей ото сна и разьясняет им, кто они и откуда».

Создал чат для комментариев и обсуждения разных исторических тем. Оставляю ссылку, глянем, что выйдет: t.me/ciscaucasiachat

«Пишу, сынок, ценное дело будет, люди будут читать».

В январе 1939 происходит второй арест Каяева из-за стандартных обвинений в "организации антисоветских мятежей". Перенесенные им тяготы репрессии не сломили Али как человека и ученого. Достаточно привести выдержки из письма, посланного сыну Каяева Дмитрием Кузьмичем Крючковым, жителем города Георгиевка Семипалатинской области, где Каяев отбывал ссылку:

«Здравствуйте, Нажмутдин Алиевич! Получил от Вас письмо и постараюсь ответитъ подробно о Вашем отце. Крючков Дмитрий Кузьмич, Вашего отца знал с октября 1940 года. Его также знали мой отец Крючков Кузьма Гаврилович и наши соседи. По соседству с нашим домом располагалась баня коммунальнаго хозяйства, где жил и работил Ваш отец.

Жил он в очень плохих условиях... Первое наше знакомство состоялось, когда я увидел дым в бане, вошёл туда и вижу: там сидит измученный старик в шубе, который разжег костер с углями и греется. Побеседовав с ним, понял, что старик образованный. Я пригласил его к нам греться и пить чай. Так с той поры старик стал очень часто за­ходить к нам. Мне не раз приходилось спасать его от сильных бу­ранов: пойдет он на базар, а его ветром сдувало в сугроб, так вот и приходилось его спасать.

Я лично любил его расспрашивать об истории, и он охотно мне рассказывал, что в свое время он наблюдал и изучал быт разных народов. Работая сторожем в бане, ста­рик писал какую-то «Историю» на арабском языке. Я очень удив­лялся его натуре: сутками читал в таком холоде, писал на разных клочках бумаги, замерзшие чернила оттаивали на огне, все говорил мне: «Пишу, сынок, ценное дело будет, люди будут читать».

Мое знакомство с ним продолжалось до осени 1941 года. В декабре 1941-го меня мобилизовали в армию. Провожая меня, старик говорил: «Не бойся, сынок, главное, наша возьмет, живой домой приедешь. Так и сбылось: в 1947 году я демобилизовался домой. Когда приехал, уже старика не было. ...В декабре 1943 года он заболел тифом. Хозяйка дома, где он жил, сдала его в больницу тяжело больным. На второй день он умер...»