#традиция — продолжение
Как я писал ещё осенью 2021-го, по отношению к истории люди делятся на эсхатооптимистов и эсхатопессимистов. Если совсем по-простому и на пальцах:
- Первые про то, что мир движется от тёмного прошлого к светлому будущему, а в конце нас обязательно ждёт рай на земле и всеобщее счастье.
- Вторые — про то, что мир движется от Золотого Века ко всё более худшим временам, а в конце нас обязательно ждёт Армагеддон и страшный суд.
Ни то, ни другое недоказуемо: это классическая зона «априорных суждений», иначе говоря, «богословский слой сознания» (см.в моём посте по ссылке). Одни верят так, другие эдак. Вот коммунисты (как и все гегельянцы и, шире, все «прогрессисты») — эсхатооптимисты. А христиане, мусульмане и на самом деле вообще все монотеисты — эсхатопессимисты.
Для нас важно то, что на хронотопологической карте первые и вторые по-разному размещают в том числе и Истину. Для ЭП она была когда-то изначально дана в полноте, а потом мы её только теряли-теряли, пока не потеряли совсем. Ну то есть она в прошлом. Для ЭО — всё наоборот: рано или поздно мы узнаем всё, ну или потомки узнают. Ну то есть она в будущем.
Соответственно, для ЭО нет и не может быть никакой «мудрости предков»: всё, что от них до нас дошло — это коллекция ошибок и заблуждений, мб и имеющая какую-то важную фактологическую ценность, но ни в коем случае не могущая быть руководством к действию. Напротив, её надо опровергать, преодолевать или даже вообще игнорировать.
Анекдот, с которого обычно начинают излагать в вузах историю развития научной картины мира — про восемь лап у мухи по Аристотелю. Типа, до какого-то момента, пока Аристотель числился непререкаемым авторитетом, никто не дерзал сказать, что на самом деле их шесть. И только когда постановили, что опыт и эксперимент важнее мнения авторитетов древности, муху таки смогли записать в нормальные насекомые. И дальше длинный разговор про парадигму научного знания, принципы верификации, фальсификации и т.д. — даже не полезу туда.
Но я хорошо понимаю того англиканского епископа, который в письмах иронизировал: вот, сидят родовитые бездельники в подвалах своих замков, переливают какую-то гадость из пробирки в пробирку и на основании этих занятий делают выводы об устройстве и законах созданного Господом мироздания. Действительно, экое самомнение у всех этих ньютонов.
Продолжение следует
Как я писал ещё осенью 2021-го, по отношению к истории люди делятся на эсхатооптимистов и эсхатопессимистов. Если совсем по-простому и на пальцах:
- Первые про то, что мир движется от тёмного прошлого к светлому будущему, а в конце нас обязательно ждёт рай на земле и всеобщее счастье.
- Вторые — про то, что мир движется от Золотого Века ко всё более худшим временам, а в конце нас обязательно ждёт Армагеддон и страшный суд.
Ни то, ни другое недоказуемо: это классическая зона «априорных суждений», иначе говоря, «богословский слой сознания» (см.в моём посте по ссылке). Одни верят так, другие эдак. Вот коммунисты (как и все гегельянцы и, шире, все «прогрессисты») — эсхатооптимисты. А христиане, мусульмане и на самом деле вообще все монотеисты — эсхатопессимисты.
Для нас важно то, что на хронотопологической карте первые и вторые по-разному размещают в том числе и Истину. Для ЭП она была когда-то изначально дана в полноте, а потом мы её только теряли-теряли, пока не потеряли совсем. Ну то есть она в прошлом. Для ЭО — всё наоборот: рано или поздно мы узнаем всё, ну или потомки узнают. Ну то есть она в будущем.
Соответственно, для ЭО нет и не может быть никакой «мудрости предков»: всё, что от них до нас дошло — это коллекция ошибок и заблуждений, мб и имеющая какую-то важную фактологическую ценность, но ни в коем случае не могущая быть руководством к действию. Напротив, её надо опровергать, преодолевать или даже вообще игнорировать.
Анекдот, с которого обычно начинают излагать в вузах историю развития научной картины мира — про восемь лап у мухи по Аристотелю. Типа, до какого-то момента, пока Аристотель числился непререкаемым авторитетом, никто не дерзал сказать, что на самом деле их шесть. И только когда постановили, что опыт и эксперимент важнее мнения авторитетов древности, муху таки смогли записать в нормальные насекомые. И дальше длинный разговор про парадигму научного знания, принципы верификации, фальсификации и т.д. — даже не полезу туда.
Но я хорошо понимаю того англиканского епископа, который в письмах иронизировал: вот, сидят родовитые бездельники в подвалах своих замков, переливают какую-то гадость из пробирки в пробирку и на основании этих занятий делают выводы об устройстве и законах созданного Господом мироздания. Действительно, экое самомнение у всех этих ньютонов.
Продолжение следует
#традиция — продолжение
Читал-писал, да и заснул прямо за станком ))
Для того, чтобы двигаться дальше в рассуждении, надо доформулировать, как обстояло дело с передачей знания в дописьменной культуре. На полях: Сократ, Христос и Мухаммед — это ведь именно дописьменная мудрость: все трое не умели ни читать, ни писать, священные тексты составлены учениками и сподвижниками. Конфуций, вроде как, умел, но главный текст конфуцианства — Лунь Юй — опять-таки написан учениками. То же Будда. И даже Лао-Цзы — этот-то точно умел писать, но исследователи говорят, что Дао-Де-Цзин написан таки сильно позже, чем жил дед.
Итак, главный механизм — это прямое общение учитель-ученик. И оно по сей день числится наиболее качественным, «прямым» по сравнению со всеми позднейшими дистанционными формами. А.де Бенуа даже своё авторское определение традиции выводит именно отсюда: традиция — это набор механизмов передачи мудрости именно таким древним способом.
Тем не менее важно понимать, что традиция живёт обычно внутри институтов. Семейная традиция передаётся в семье, религиозная — в храме, военная — в армии, государственная — в учреждениях власти. Более того, это один из ключевых показателей прочности и жизнеспособности института — то, насколько хорошо в нём работают механизмы поддержания и возобновления традиции. Можно жёстче сказать: институт только тогда и существует как сколько-нибудь устойчивая долговременная форма, когда в нём возникает и поддерживается соответствующая традиция.
Но всё это, повторяю, изначально ещё из дописьменной эпохи. С появлением письменности возникли разные новые возможности, но и, с другой стороны, новые угрозы. Текст работает по-другому, чем прямая речь мастера. И именно на этом сдвиге случались самые великие потрясения в классических религиях, от христологических споров (закончившихся появлением Ислама как логического продолжения монофизитства) до Великого раскола 1054 г., от всех исламских фитн до Реформации. Да, в общем, точно так же и гегельянцы раскололись на левых и правых, а потом уже и марксисты: пресловутая «переписка Энгельса с Каутским» это типичный богословский спор, как, кстати, и полемика Ленина с Плехановым.
Если вкратце, разница в том, что учеником надо стать, и это целое дело. А текст можно просто взять и прочитать, он для этого не требует от тебя никаких других усилий, а главное, принятия _роли_ ученика. Ну или «сына/дочери»: в каком-то смысле «ученик» и есть «сын», которому «отец» передаёт мудрость из соответствующей ролевой позиции.
Продолжение следует
Читал-писал, да и заснул прямо за станком ))
Для того, чтобы двигаться дальше в рассуждении, надо доформулировать, как обстояло дело с передачей знания в дописьменной культуре. На полях: Сократ, Христос и Мухаммед — это ведь именно дописьменная мудрость: все трое не умели ни читать, ни писать, священные тексты составлены учениками и сподвижниками. Конфуций, вроде как, умел, но главный текст конфуцианства — Лунь Юй — опять-таки написан учениками. То же Будда. И даже Лао-Цзы — этот-то точно умел писать, но исследователи говорят, что Дао-Де-Цзин написан таки сильно позже, чем жил дед.
Итак, главный механизм — это прямое общение учитель-ученик. И оно по сей день числится наиболее качественным, «прямым» по сравнению со всеми позднейшими дистанционными формами. А.де Бенуа даже своё авторское определение традиции выводит именно отсюда: традиция — это набор механизмов передачи мудрости именно таким древним способом.
Тем не менее важно понимать, что традиция живёт обычно внутри институтов. Семейная традиция передаётся в семье, религиозная — в храме, военная — в армии, государственная — в учреждениях власти. Более того, это один из ключевых показателей прочности и жизнеспособности института — то, насколько хорошо в нём работают механизмы поддержания и возобновления традиции. Можно жёстче сказать: институт только тогда и существует как сколько-нибудь устойчивая долговременная форма, когда в нём возникает и поддерживается соответствующая традиция.
Но всё это, повторяю, изначально ещё из дописьменной эпохи. С появлением письменности возникли разные новые возможности, но и, с другой стороны, новые угрозы. Текст работает по-другому, чем прямая речь мастера. И именно на этом сдвиге случались самые великие потрясения в классических религиях, от христологических споров (закончившихся появлением Ислама как логического продолжения монофизитства) до Великого раскола 1054 г., от всех исламских фитн до Реформации. Да, в общем, точно так же и гегельянцы раскололись на левых и правых, а потом уже и марксисты: пресловутая «переписка Энгельса с Каутским» это типичный богословский спор, как, кстати, и полемика Ленина с Плехановым.
Если вкратце, разница в том, что учеником надо стать, и это целое дело. А текст можно просто взять и прочитать, он для этого не требует от тебя никаких других усилий, а главное, принятия _роли_ ученика. Ну или «сына/дочери»: в каком-то смысле «ученик» и есть «сын», которому «отец» передаёт мудрость из соответствующей ролевой позиции.
Продолжение следует
#традиция — продолжение
На полях. Когда я работал в Грозном (был такой эпизод в биографии), я часто ходил в лавку возле мечети (не новой, а старой, им.Д.Арсанова, я там жил рядом) — полистать брошюрки на прилавке и поговорить со стариками. Некоторые деды там сидели с конца 80-х, что называется, «всё видели».
Меня предметно интересовала дискуссия между суфиями и салафитами о роли учителя. У салафитов всё понятно: они такие «протестанты» от ислама — вот есть Коран, есть ты, есть Аллах. Умеешь читать — читай, делай как там велено и попадёшь в рай; а всё, что вокруг наверчено потом разными людьми в разные эпохи, это ширк, куфр и прочий харам. И в особенности в суфийском исламе их возмущал принцип тариката — некого «пути», по которому надо идти под руководством наставника и на условиях полного ему подчинения.
Деды у мечети были, разумеется, из суфийской традиции: чеченский ислам в целом это детище мюридизма, что признают даже и те, кто с подозрением относится к «официальному» (при Рамзане) культу Кунта-Хаджи Кишиева и «кадирии». И они мне очень подробно и убедительно, с притчами и анекдотами, рассказывали о том, почему и зачем человеку для становления в вере нужен учитель, и насколько опасно, будучи неподготовленным, читать самому священные тексты и делать из них выводы и извлекать руководство к действию.
Кроме всего прочего, это были умные, тактичные, приятные в общении люди — на контрасте с их оппонентами, типичными радикалами с блеском в глазах и «кто не с нами, тот против нас». Но я всё же в глубине души понимал, что мне их позицию принять будет трудно: я-то в жизни до всего доходил сам, именно что «по книжкам», без «наставников». Ну не считать же всерьёз Глеба Павловского шейхом тариката, честное слово; я его, по правде сказать, даже и в свои двадцать и тридцать таковым не считал, о чём и написал подробно в «Крабатовой мельнице».
И тем не менее в какой-то момент до меня дошло. Ведь в исламе специально очень жёстко оговорено, что подлинный текст Корана — это тот, что на арабском; любой перевод — это не Коран, а «толкование смыслов». У нас в христианстве-то главный раскол в итоге и случился ровно по языку: «западное» и «восточное» христианство — это, в конечном счёте, просто «латинское» и «греческое». При этом на арабском Корана давно уже не говорят нигде в мире, включая и современный арабский мир. А это значит — для любого верующего — что нужна именно что _традиция_, чисто человеческий способ восприятия и понимания веры, причём именно на том языке, на котором ты привык говорить и думать с детства. И это значит, что, может быть, не обязательно так радикально, как у суфиев — но, да, обязательно нужен учитель.
Продолжение следует
На полях. Когда я работал в Грозном (был такой эпизод в биографии), я часто ходил в лавку возле мечети (не новой, а старой, им.Д.Арсанова, я там жил рядом) — полистать брошюрки на прилавке и поговорить со стариками. Некоторые деды там сидели с конца 80-х, что называется, «всё видели».
Меня предметно интересовала дискуссия между суфиями и салафитами о роли учителя. У салафитов всё понятно: они такие «протестанты» от ислама — вот есть Коран, есть ты, есть Аллах. Умеешь читать — читай, делай как там велено и попадёшь в рай; а всё, что вокруг наверчено потом разными людьми в разные эпохи, это ширк, куфр и прочий харам. И в особенности в суфийском исламе их возмущал принцип тариката — некого «пути», по которому надо идти под руководством наставника и на условиях полного ему подчинения.
Деды у мечети были, разумеется, из суфийской традиции: чеченский ислам в целом это детище мюридизма, что признают даже и те, кто с подозрением относится к «официальному» (при Рамзане) культу Кунта-Хаджи Кишиева и «кадирии». И они мне очень подробно и убедительно, с притчами и анекдотами, рассказывали о том, почему и зачем человеку для становления в вере нужен учитель, и насколько опасно, будучи неподготовленным, читать самому священные тексты и делать из них выводы и извлекать руководство к действию.
Кроме всего прочего, это были умные, тактичные, приятные в общении люди — на контрасте с их оппонентами, типичными радикалами с блеском в глазах и «кто не с нами, тот против нас». Но я всё же в глубине души понимал, что мне их позицию принять будет трудно: я-то в жизни до всего доходил сам, именно что «по книжкам», без «наставников». Ну не считать же всерьёз Глеба Павловского шейхом тариката, честное слово; я его, по правде сказать, даже и в свои двадцать и тридцать таковым не считал, о чём и написал подробно в «Крабатовой мельнице».
И тем не менее в какой-то момент до меня дошло. Ведь в исламе специально очень жёстко оговорено, что подлинный текст Корана — это тот, что на арабском; любой перевод — это не Коран, а «толкование смыслов». У нас в христианстве-то главный раскол в итоге и случился ровно по языку: «западное» и «восточное» христианство — это, в конечном счёте, просто «латинское» и «греческое». При этом на арабском Корана давно уже не говорят нигде в мире, включая и современный арабский мир. А это значит — для любого верующего — что нужна именно что _традиция_, чисто человеческий способ восприятия и понимания веры, причём именно на том языке, на котором ты привык говорить и думать с детства. И это значит, что, может быть, не обязательно так радикально, как у суфиев — но, да, обязательно нужен учитель.
Продолжение следует
#традиция — продолжение
Всё это была присказка, и притом неоконченная — надо бы ещё много деталей добавить. Но наступает рабочая неделя, когда «будет некогда». Поэтому, перепрыгивая несколько «пропущенных глав», сразу к главному: несколько тезисов о традиции.
1. «Мудрость» и «знание» — не синонимы. Мудрость это качество, относящееся к человеку, и означающее способность порождать знание. Знание — продукт мудрости, но не она сама. В частности, из этого следует, что знание можно передавать, мудрость — невозможно; её можно только «набираться», иначе говоря, выращивать в себе, и это достигается именно в ходе упражнений по восприятию чужого и порождению собственного знания.
2. Передача и восприятие кодифицированного знания от одного «сознания» к другому — высокорисковый процесс. Причём основные риски связаны именно с ошибками восприятия. Традиция — набор культурных механизмов, созданных специально для работы с этими рисками. Если простыми словами, это то, что «учит учиться».
3. Система рационального знания (в частности, «научного») — это, в пределе, попытка полностью обнулить роль знающего, «объективировать» знание. По-простому, ценное знание — в самом тексте, а не в его авторе. Не имеет никакого значения, кто автор — важно только то, что написано.
4. В недрах такой «экстернальной онтологии» неизбежно зарождается идея «прогресса» как «перманентной революции» в науке — всякое существующее знание есть по определению уже нечто устаревшее и неизбежно подлежащее ревизии на основе новейших данных.
5. Будучи спроецированной на социальную реальность, идея «прогресса» также неизбежно приходит в своём развитии к идее «перманентной революции» уже в прямом смысле: по Троцкому. «Старый мир» всегда основан на «старом знании», наука идёт вперёд, значит, надо приводить «производственные отношения» в соответствие новому уровню «производительных сил». В труху.
6. Главный удар, который всегда наносит ПР — как раз по Традиции. На пальцах: у той задача, чтобы «сыновья ходили путями отцов» — у этой, наоборот, чтобы сыновья не просто НЕ ходили их путями, но радикально с ними порвали: «отречёмся от старого мира». Для этого, в частности, необходимо разбомбить все институты, где она существует и воспроизводится, будь то семья, церковь, государство, армия и т.д. Нам проще это понимать: мы в последние сто лет всё это пережили на себе.
7. На уровне метафоры: когда в автомобиль ставится гораздо более мощный двигатель, а тормоза остаются прежними — их срывает. Да, скорость увеличивается. А вот управляемость, мягко говоря, падает. Традиция — это действительно тормоз, а наука — двигатель; но величайшая глупость — ускорять, не задумываясь о том, куда, собственно, едем и как в случае чего будем тормозить.
Всё это была присказка, и притом неоконченная — надо бы ещё много деталей добавить. Но наступает рабочая неделя, когда «будет некогда». Поэтому, перепрыгивая несколько «пропущенных глав», сразу к главному: несколько тезисов о традиции.
1. «Мудрость» и «знание» — не синонимы. Мудрость это качество, относящееся к человеку, и означающее способность порождать знание. Знание — продукт мудрости, но не она сама. В частности, из этого следует, что знание можно передавать, мудрость — невозможно; её можно только «набираться», иначе говоря, выращивать в себе, и это достигается именно в ходе упражнений по восприятию чужого и порождению собственного знания.
2. Передача и восприятие кодифицированного знания от одного «сознания» к другому — высокорисковый процесс. Причём основные риски связаны именно с ошибками восприятия. Традиция — набор культурных механизмов, созданных специально для работы с этими рисками. Если простыми словами, это то, что «учит учиться».
3. Система рационального знания (в частности, «научного») — это, в пределе, попытка полностью обнулить роль знающего, «объективировать» знание. По-простому, ценное знание — в самом тексте, а не в его авторе. Не имеет никакого значения, кто автор — важно только то, что написано.
4. В недрах такой «экстернальной онтологии» неизбежно зарождается идея «прогресса» как «перманентной революции» в науке — всякое существующее знание есть по определению уже нечто устаревшее и неизбежно подлежащее ревизии на основе новейших данных.
5. Будучи спроецированной на социальную реальность, идея «прогресса» также неизбежно приходит в своём развитии к идее «перманентной революции» уже в прямом смысле: по Троцкому. «Старый мир» всегда основан на «старом знании», наука идёт вперёд, значит, надо приводить «производственные отношения» в соответствие новому уровню «производительных сил». В труху.
6. Главный удар, который всегда наносит ПР — как раз по Традиции. На пальцах: у той задача, чтобы «сыновья ходили путями отцов» — у этой, наоборот, чтобы сыновья не просто НЕ ходили их путями, но радикально с ними порвали: «отречёмся от старого мира». Для этого, в частности, необходимо разбомбить все институты, где она существует и воспроизводится, будь то семья, церковь, государство, армия и т.д. Нам проще это понимать: мы в последние сто лет всё это пережили на себе.
7. На уровне метафоры: когда в автомобиль ставится гораздо более мощный двигатель, а тормоза остаются прежними — их срывает. Да, скорость увеличивается. А вот управляемость, мягко говоря, падает. Традиция — это действительно тормоз, а наука — двигатель; но величайшая глупость — ускорять, не задумываясь о том, куда, собственно, едем и как в случае чего будем тормозить.
Ну и собственно политическое резюме.
Кто наши враги в нынешней войне? Это крайне отмороженные адепты «социальной инженерии» — может быть, даже куда более отмороженные, чем были большевики в своё время. Те бомбили главным образом хозяйственные институты — в первую очередь, институт собственности; все остальные они если и трогали поначалу, то потом довольно быстро с этим завязали. Эти обнуляют всю линейку институтов «старого мира» — от государства до пола, от религии до «человека» как такового.
Уже у Поппера в «Нищете историцизма» и «Открытом обществе» более-менее видна программа. Если история есть способ конструирования и воспроизводства идентичностей — значит, её нужно объявить ересью как таковую. Если государство это «внешний контур» общества, защищающий его от влияний снаружи — значит, его надо отменить (или, по крайней мере, превратить в фикцию). Если пол — это социальная роль, обременённая соответствующей традицией воспитания — значит, надо от него уйти, заодно похоронив все привязанные к половой роли долженствования. «Далее везде».
При этом ничто не мешает производить на ровном месте альтернативные конструкты того же формата из подручного материала, что называется, «под задачу». Можно сконструировать и «вырастить в пробирке» народ-язык-историю-веру, поместить в этот «сеттинг» бесхозный деклассированный социум на востоке Европы и вуаля — есть рынок сбыта ржавого железа, сама собой очищается от населения ценная пахотная земля, а у остающихся там туземцев перед тобой ещё и долги по правнуки за «помощь». Главное периметр удержать. Гениальный и высокоприбыльный бизнес, притом на чистых гуманитарных технологиях.
Главное, что необходимо сломать, расчистив для этой машинки «рабочую область» — существующие системы воспроизводства идентичностей, обобщённо — «традиции». Вообще все и любые. Вам больше не нужно никакое ваше прошлое — мы придумаем для вас историю Вестероса, Средиземья и Земноморья. Будущее тоже не нужно — мы для вас уже сочинили миры «Звёздных войн», «Дюны» и «Амбера». Вам не нужна ваша этничность — это токсично и гитлергитлер; не нужна вера — это «оскорбляет чувства», не нужна семья — это оскорбляет небинарных, не нужна ваша культура — все люди братья; не нужно государство — там агрессивный авторитаризм и милитаризм. Мы расскажем вам, какими вам быть, чтобы быть «современными»: что носить, что есть, во что верить, как думать, как и с кем жить. А кто несовременный, того мы сначала «отменим», а потом просто убьём.
В этом смысле когда мы говорим о «традиционных ценностях» и войне за них, это вовсе не про рубашки-платки-балалайки-тюбетейки. Это про право оставаться собой: помнить своё прошлое, строить планы и учить детей именно тому, чему хотим их учить мы — такие мы, какими нас научили наши старшие.
Кто наши враги в нынешней войне? Это крайне отмороженные адепты «социальной инженерии» — может быть, даже куда более отмороженные, чем были большевики в своё время. Те бомбили главным образом хозяйственные институты — в первую очередь, институт собственности; все остальные они если и трогали поначалу, то потом довольно быстро с этим завязали. Эти обнуляют всю линейку институтов «старого мира» — от государства до пола, от религии до «человека» как такового.
Уже у Поппера в «Нищете историцизма» и «Открытом обществе» более-менее видна программа. Если история есть способ конструирования и воспроизводства идентичностей — значит, её нужно объявить ересью как таковую. Если государство это «внешний контур» общества, защищающий его от влияний снаружи — значит, его надо отменить (или, по крайней мере, превратить в фикцию). Если пол — это социальная роль, обременённая соответствующей традицией воспитания — значит, надо от него уйти, заодно похоронив все привязанные к половой роли долженствования. «Далее везде».
При этом ничто не мешает производить на ровном месте альтернативные конструкты того же формата из подручного материала, что называется, «под задачу». Можно сконструировать и «вырастить в пробирке» народ-язык-историю-веру, поместить в этот «сеттинг» бесхозный деклассированный социум на востоке Европы и вуаля — есть рынок сбыта ржавого железа, сама собой очищается от населения ценная пахотная земля, а у остающихся там туземцев перед тобой ещё и долги по правнуки за «помощь». Главное периметр удержать. Гениальный и высокоприбыльный бизнес, притом на чистых гуманитарных технологиях.
Главное, что необходимо сломать, расчистив для этой машинки «рабочую область» — существующие системы воспроизводства идентичностей, обобщённо — «традиции». Вообще все и любые. Вам больше не нужно никакое ваше прошлое — мы придумаем для вас историю Вестероса, Средиземья и Земноморья. Будущее тоже не нужно — мы для вас уже сочинили миры «Звёздных войн», «Дюны» и «Амбера». Вам не нужна ваша этничность — это токсично и гитлергитлер; не нужна вера — это «оскорбляет чувства», не нужна семья — это оскорбляет небинарных, не нужна ваша культура — все люди братья; не нужно государство — там агрессивный авторитаризм и милитаризм. Мы расскажем вам, какими вам быть, чтобы быть «современными»: что носить, что есть, во что верить, как думать, как и с кем жить. А кто несовременный, того мы сначала «отменим», а потом просто убьём.
В этом смысле когда мы говорим о «традиционных ценностях» и войне за них, это вовсе не про рубашки-платки-балалайки-тюбетейки. Это про право оставаться собой: помнить своё прошлое, строить планы и учить детей именно тому, чему хотим их учить мы — такие мы, какими нас научили наши старшие.
К Турчаку я всегда относился плохо, и оценки таковые ему выписывал публично — как и он мне, впрочем (в эфире у Соловьёва ещё в 2018). А за время СВО отношение поменял. Почему? Если вкратце — «не трус». Не в смысле под бомбы лезть, а в смысле не бояться идти наперекор куда более сильным (в аппаратном смысле) оппонентам: они, впрочем, тоже уже поменяли работу. Понятия не имею, почему сейчас такой вираж в карьере, но в любом случае желаю ему успехов на новом месте, да и вообще.
Изобретение врага
05 июня 2024 / 14:36
Джорджо
Агамбен
философ
Полагаю, что многие задавались вопросом, почему Запад, и в частности европейские страны, радикально изменив политику, которую они проводили в последние десятилетия, вдруг решили сделать Россию своим смертельным врагом.
Ответ на самом деле, безусловно, возможен. История показывает, что когда по какой-то причине принципы, обеспечивающие идентичность, терпят неудачу, изобретение врага является средством, которое позволяет – пусть даже ненадежным и в конечном итоге губительным образом – противостоять ему. Именно это и происходит на наших глазах. Очевидно, что Европа отказалась от всего, во что верила на протяжении веков – или, по крайней мере, думала, что верила: своего Бога, свободы, равенства, демократии, справедливости. Если даже священники больше не верят в религию, с которой идентифицировала себя Европа, то и политика уже давно утратила способность направлять жизнь отдельных людей и народов. Занявшие их место экономика и наука никоим образом не способны гарантировать идентичность, которая не имеет ничего общего с формой алгоритма. Изобретение врага, с которым можно бороться любыми средствами, на данный момент является единственным способом утолить все нарастающую боль перед лицом всего, во что человек больше не верит. И уж точно не является признаком богатого воображения выбрать в качестве врага того, кто на протяжении сорока лет, от основания НАТО (1949) до падения Берлинской стены (1989), позволял вести так называемую холодную войну на всей планете, которая, как казалось по крайней мере в Европе, окончательно сошла на нет.
В отношении тех, кто по глупости упорно пытается таким образом обрести заново хоть что-то, во что можно, следует помнить, что нигилизм - утрата всякой веры - это самый опасный из гостей, которого не только невозможно укротить ложью, но который может лишь привести к гибели тех, кто принял его в свой дом.
Quodlibet, 31 мая 2024 г.
05 июня 2024 / 14:36
Джорджо
Агамбен
философ
Полагаю, что многие задавались вопросом, почему Запад, и в частности европейские страны, радикально изменив политику, которую они проводили в последние десятилетия, вдруг решили сделать Россию своим смертельным врагом.
Ответ на самом деле, безусловно, возможен. История показывает, что когда по какой-то причине принципы, обеспечивающие идентичность, терпят неудачу, изобретение врага является средством, которое позволяет – пусть даже ненадежным и в конечном итоге губительным образом – противостоять ему. Именно это и происходит на наших глазах. Очевидно, что Европа отказалась от всего, во что верила на протяжении веков – или, по крайней мере, думала, что верила: своего Бога, свободы, равенства, демократии, справедливости. Если даже священники больше не верят в религию, с которой идентифицировала себя Европа, то и политика уже давно утратила способность направлять жизнь отдельных людей и народов. Занявшие их место экономика и наука никоим образом не способны гарантировать идентичность, которая не имеет ничего общего с формой алгоритма. Изобретение врага, с которым можно бороться любыми средствами, на данный момент является единственным способом утолить все нарастающую боль перед лицом всего, во что человек больше не верит. И уж точно не является признаком богатого воображения выбрать в качестве врага того, кто на протяжении сорока лет, от основания НАТО (1949) до падения Берлинской стены (1989), позволял вести так называемую холодную войну на всей планете, которая, как казалось по крайней мере в Европе, окончательно сошла на нет.
В отношении тех, кто по глупости упорно пытается таким образом обрести заново хоть что-то, во что можно, следует помнить, что нигилизм - утрата всякой веры - это самый опасный из гостей, которого не только невозможно укротить ложью, но который может лишь привести к гибели тех, кто принял его в свой дом.
Quodlibet, 31 мая 2024 г.
Мысль по итогам одного разговора на пмэфе. То, что проблема производительности труда и вопрос нелегальной миграции тесно связаны, говорили и писали уже многие, в тч и я тут на канале. А вот то, что повышение пенсионного возраста имеет сюда такую же тесную взаимосвязь, это как-то ещё не звучало. А это так. Дефицит кадров был не менее значимым резоном пенсионной реформы, чем дефицит ПФ. Объективный дефицит рабочих рук в стране не является ничьей пропагандой, это реальность, данная в ощущениях любому работодателю. Но, в отличие от других стран, повышавших ПВ, у нас есть гигантский резерв роста производительности (с соответствующим высвобождением кадров в тех случаях, где пятеро делают работу, которую вполне может выполнять один) — если, конечно, этим предметно заниматься.
Предвижу в комментах дежурный всплеск активности борцов с капитализмом, частной собственностью на средства производства и эксплуатацией трудящихся, поэтому специально для них. Я предпочитаю не иметь вообще никакого мнения по вопросу о капитализме/социализме до тех пор, пока не сформирую его специально путём, как это у меня водится, обстоятельного заныра в изрядную библиографию первоисточников. До того момента любую позицию считаю заведомо несерьёзной и пропагандистской. У меня до сих пор дурное послевкусие от той пропаганды «эффективного частного собственника», которой нас кормил прозападный агитпроп ещё в 90-х, при том, что это было не более чем пиар-обеспечение гигантской воровайки с распилом заводов на металлолом, поэтому я даже Рэнд не мог читать без отрыжки. Но и противоположный нарратив — переиздание ещё более беспомощного агитпропа позднесоветского — у меня вызывает такие же подозрения. Временная «рабочая версия», которой пользуюсь до тех пор, пока ниасилил разобраться в вопросе поглубже, состоит в том, что условный Форд (и даже Рэй Крок) по антропотипу куда ближе к лучшим из «красных директоров», чем они оба — к нашим «эффективным менеджерам», будь то частным или государственным. А значит, водораздел где-то не там.
Предвижу в комментах дежурный всплеск активности борцов с капитализмом, частной собственностью на средства производства и эксплуатацией трудящихся, поэтому специально для них. Я предпочитаю не иметь вообще никакого мнения по вопросу о капитализме/социализме до тех пор, пока не сформирую его специально путём, как это у меня водится, обстоятельного заныра в изрядную библиографию первоисточников. До того момента любую позицию считаю заведомо несерьёзной и пропагандистской. У меня до сих пор дурное послевкусие от той пропаганды «эффективного частного собственника», которой нас кормил прозападный агитпроп ещё в 90-х, при том, что это было не более чем пиар-обеспечение гигантской воровайки с распилом заводов на металлолом, поэтому я даже Рэнд не мог читать без отрыжки. Но и противоположный нарратив — переиздание ещё более беспомощного агитпропа позднесоветского — у меня вызывает такие же подозрения. Временная «рабочая версия», которой пользуюсь до тех пор, пока ниасилил разобраться в вопросе поглубже, состоит в том, что условный Форд (и даже Рэй Крок) по антропотипу куда ближе к лучшим из «красных директоров», чем они оба — к нашим «эффективным менеджерам», будь то частным или государственным. А значит, водораздел где-то не там.
И про войну. Сейчас только ленивый не пишет о насущной необходимости массовой окопной противодронки от fpv. А команда Дронницы объявила это вопросом номер один ещё в прошлом августе, и постаралась донести эту тз (и это ТЗ) до всех тех ЛПР, к которым мы имели хоть какой-то доступ. За прошедшее с тех пор время мы на полигоне Ушкуйника оттестили десятки разных устройств, отработали несколько моделей противодействия. И пришли к однозначному выводу. Формулирую.
Никакое чисто техническое решение проблемы в обозримой перспективе невозможно. Путь к решению — не в далёком будущем, а здесь и сейчас — состоит в сочетании технических решений с решениями чисто организационными. Нужны спецкоманды антидронщиков, в особенности для работы в связке со штурмовиками. У них должна быть в руках система как можно более раннего обнаружения, идентификации и захвата целей, основанная на комбинации разных технологий разведки. РЭБом можно перекрывать набор стандартных частот, а для нестандартных не обойтись без кинетических средств поражения. Успех этих средств зависит больше от эффективности технологий наведения, чем от плотности огня. Можно и нужно сбивать дроны дронами, быстрый дрон-антидрон это уже реальность, но опять же важно, чтобы он находил цель, по возможности без участия операторов. И да, лучшее средство борьбы с дронами — выявлять и подавлять точки запуска, наземные средства управления, а в идеале самих операторов: иначе это борьба с пулей, а не со стрелком. этим надо заниматься отдельно и специально, как у артиллеристов контрбатарейной борьбой.
В этом смысле «на сборке» комплексного решения по защите должны сидеть не инженеры. А грамотные военные, строящие систему на организационном уровне и способные выдавать ТЗ разработчикам на создание или доработку её отдельных элементов на уровне железа и софта.
Скажу, когда я поверил в fpv-дроны как в важный фактор ближайшего будущего. Когда штурмовик Лёха из «Чёрных гусар», прошедший у нас обучение летом 22-го на мавиках, сказал: мне нужен другой дрон. Такой, который несёт пару-тройку кило, пусть на два-три километра и пусть даже в один конец. Но вот есть посадка, я вижу с мавика тех, кто там сидит, но мне кроме миномёта нечем их достать. А так было бы.
То же и тут. От задачи. А задачу определяет тот, кому применять.
Никакое чисто техническое решение проблемы в обозримой перспективе невозможно. Путь к решению — не в далёком будущем, а здесь и сейчас — состоит в сочетании технических решений с решениями чисто организационными. Нужны спецкоманды антидронщиков, в особенности для работы в связке со штурмовиками. У них должна быть в руках система как можно более раннего обнаружения, идентификации и захвата целей, основанная на комбинации разных технологий разведки. РЭБом можно перекрывать набор стандартных частот, а для нестандартных не обойтись без кинетических средств поражения. Успех этих средств зависит больше от эффективности технологий наведения, чем от плотности огня. Можно и нужно сбивать дроны дронами, быстрый дрон-антидрон это уже реальность, но опять же важно, чтобы он находил цель, по возможности без участия операторов. И да, лучшее средство борьбы с дронами — выявлять и подавлять точки запуска, наземные средства управления, а в идеале самих операторов: иначе это борьба с пулей, а не со стрелком. этим надо заниматься отдельно и специально, как у артиллеристов контрбатарейной борьбой.
В этом смысле «на сборке» комплексного решения по защите должны сидеть не инженеры. А грамотные военные, строящие систему на организационном уровне и способные выдавать ТЗ разработчикам на создание или доработку её отдельных элементов на уровне железа и софта.
Скажу, когда я поверил в fpv-дроны как в важный фактор ближайшего будущего. Когда штурмовик Лёха из «Чёрных гусар», прошедший у нас обучение летом 22-го на мавиках, сказал: мне нужен другой дрон. Такой, который несёт пару-тройку кило, пусть на два-три километра и пусть даже в один конец. Но вот есть посадка, я вижу с мавика тех, кто там сидит, но мне кроме миномёта нечем их достать. А так было бы.
То же и тут. От задачи. А задачу определяет тот, кому применять.
К посту про капитализм и социализм (и дискуссии в комментах). Давайте объясню кое-что.
У моего способа мышления есть ограничения, некоторые из таковых (понятно, не все) мне известны и понятны. Например, в отношении социальной реальности я оперирую институтами (хотя, конечно, никакой не «институционалист» в обычном смысле). Институт для меня есть устойчивая и воспроизводящаяся форма отношений — между людьми и людьми, между людьми и вещами, даже между людьми и «понятиями» (не буду тут расшифровывать). Соответственно, до тех пор, пока я не опишу любую тему на языке институтов, по умолчанию считаю, что я в ней ничего не понимаю.
При этом у меня два основных конкурирующих метода — инженерный (от родителей, от учителей, от айтишного опыта и различной практики и т.д.) и культурологический (от базового образования и работы в политической сфере). Они не единственные, просто наиболее «ходовые» и разработанные, что ли. Инженерный — это схемами и механизмами, культурологический — это образами/метафорами и аналогиями. Из других есть в запасе ещё философский, но мне в нём не очень уютно — слишком много чисто языковых (и вследствие этого коммуникативных) проблем, когда одни и те же термины у разных мыслителей означают разное. Поэтому я часто иду через язык (ещё один метод), вплоть до составления глоссариев рабочих понятий — кстати, именно из такого глоссария, сделанного для собственных текущих нужд, в своё время (2005) выросла первая книжка про Путина: в оригинале она называлась не «Путин. Его идеология», а куда прозаичнее: «Язык официальных выступлений Президента РФ: ключевые формулы и их контекстное окружение». Ещё есть драматургический, «поставленный» в своё время в многолетних занятиях в литературной студии, как он работает — проще всего посмотреть в серии разборов сказок на сайте. Ну и ещё несколько, но это как с приёмами в боевых искусствах — есть те, которые ты многократными тренировками доводишь до «памяти тела», а есть те, которые ты на тренировках иногда исполняешь, но в реальном поединке вряд ли применишь.
Так вот. Когда я читал марксов Капитал, меня ужасно бесило, что он так нигде и не удосужился дать хоть сколько-нибудь развёрнутое определение понятию класса. Как будто и так всем ясно. Нихрена не ясно. Разбираясь с этим (с подачи Фасселла, автора великолепно скандальной книжки «Класс» про стратификацию американского общества), я докопался аж до реформы Септимия Севера (когда он, собственно, и ввёл «классы» как одновременно и маркеры социального статуса, и набор родов войск в римской армии, чему мы обязаны понятием equity, слово, означавшее изначально всадников), но даже и сейчас, пожалуй, запутаюсь, если придётся объяснять кому-нибудь разницу между классом, сословием, кастой и т.д. Но куда хуже то, что Маркс избежал также и развёрнутого определения понятия собственности (Eigentum). А там много неочевидных лакун, особенно в контексте выстроенной им критики «частной собственности» (Privateigentum) на средства производства (Produktionsmittels).
В русском языке, к слову, с этим вышел вообще полный винегрет: например, мы переводим Privat как «частный», что попросту неверно. В результате вместо стройной латинской оппозиции «приватный-публичный» у нас в качестве вариантов антонима к «частному» месиво из «групповой», «коллективный», «общественный», «государственный» и т.п.; а ещё «частный» нередко смешивают с «частичный» (по-русски «долевой»). Отсюда так по-идиотски выглядят на русском все споры о «частной собственности».
С собственностью же какие есть загвоздки, например. Она везде понимается как «право». То есть работает только в рамках какой-нибудь правовой системы (пусть даже совсем неформализованной, типа «естественного права»). Учёному немцу XIX в трудно вообразить реальность, в которой правовой системы нет вообще никакой (им кажется, что даже в палеолите какая-то да была). А вот в актуальном русском языке для такой (типовой для нас) ситуации даже есть специальное слово «беспредел».
У моего способа мышления есть ограничения, некоторые из таковых (понятно, не все) мне известны и понятны. Например, в отношении социальной реальности я оперирую институтами (хотя, конечно, никакой не «институционалист» в обычном смысле). Институт для меня есть устойчивая и воспроизводящаяся форма отношений — между людьми и людьми, между людьми и вещами, даже между людьми и «понятиями» (не буду тут расшифровывать). Соответственно, до тех пор, пока я не опишу любую тему на языке институтов, по умолчанию считаю, что я в ней ничего не понимаю.
При этом у меня два основных конкурирующих метода — инженерный (от родителей, от учителей, от айтишного опыта и различной практики и т.д.) и культурологический (от базового образования и работы в политической сфере). Они не единственные, просто наиболее «ходовые» и разработанные, что ли. Инженерный — это схемами и механизмами, культурологический — это образами/метафорами и аналогиями. Из других есть в запасе ещё философский, но мне в нём не очень уютно — слишком много чисто языковых (и вследствие этого коммуникативных) проблем, когда одни и те же термины у разных мыслителей означают разное. Поэтому я часто иду через язык (ещё один метод), вплоть до составления глоссариев рабочих понятий — кстати, именно из такого глоссария, сделанного для собственных текущих нужд, в своё время (2005) выросла первая книжка про Путина: в оригинале она называлась не «Путин. Его идеология», а куда прозаичнее: «Язык официальных выступлений Президента РФ: ключевые формулы и их контекстное окружение». Ещё есть драматургический, «поставленный» в своё время в многолетних занятиях в литературной студии, как он работает — проще всего посмотреть в серии разборов сказок на сайте. Ну и ещё несколько, но это как с приёмами в боевых искусствах — есть те, которые ты многократными тренировками доводишь до «памяти тела», а есть те, которые ты на тренировках иногда исполняешь, но в реальном поединке вряд ли применишь.
Так вот. Когда я читал марксов Капитал, меня ужасно бесило, что он так нигде и не удосужился дать хоть сколько-нибудь развёрнутое определение понятию класса. Как будто и так всем ясно. Нихрена не ясно. Разбираясь с этим (с подачи Фасселла, автора великолепно скандальной книжки «Класс» про стратификацию американского общества), я докопался аж до реформы Септимия Севера (когда он, собственно, и ввёл «классы» как одновременно и маркеры социального статуса, и набор родов войск в римской армии, чему мы обязаны понятием equity, слово, означавшее изначально всадников), но даже и сейчас, пожалуй, запутаюсь, если придётся объяснять кому-нибудь разницу между классом, сословием, кастой и т.д. Но куда хуже то, что Маркс избежал также и развёрнутого определения понятия собственности (Eigentum). А там много неочевидных лакун, особенно в контексте выстроенной им критики «частной собственности» (Privateigentum) на средства производства (Produktionsmittels).
В русском языке, к слову, с этим вышел вообще полный винегрет: например, мы переводим Privat как «частный», что попросту неверно. В результате вместо стройной латинской оппозиции «приватный-публичный» у нас в качестве вариантов антонима к «частному» месиво из «групповой», «коллективный», «общественный», «государственный» и т.п.; а ещё «частный» нередко смешивают с «частичный» (по-русски «долевой»). Отсюда так по-идиотски выглядят на русском все споры о «частной собственности».
С собственностью же какие есть загвоздки, например. Она везде понимается как «право». То есть работает только в рамках какой-нибудь правовой системы (пусть даже совсем неформализованной, типа «естественного права»). Учёному немцу XIX в трудно вообразить реальность, в которой правовой системы нет вообще никакой (им кажется, что даже в палеолите какая-то да была). А вот в актуальном русском языке для такой (типовой для нас) ситуации даже есть специальное слово «беспредел».
…Поэтому в нашей культурно-правовой реальности «собственность» это примерно так: «моё это то, что я сам считаю моим, и в той мере, в которой мне удаётся навязать всем остальным их на то условное согласие». В этом смысле известного противоречия марксизма — между общественным характером производства и частным характером собственности на его средства — в русском мире попросту не существует. Кто всех нагнул — тот и хозяин, в тч «средств». Но это определяется не правом, а силой (очень широко, однако же, понимаемой). И все знают на подкорке: похрен, сколько у тебя чего — в любой момент, если оборзеешь сильнее положенного (а кому и докуда положено борзеть, то царь решает, причём не сам единолично, а «посоветовавшись с землёй» путём разных сложных неформальных коммуникативных практик, и на основе не менее сложных неписаных адатов, именуемых «понятиями») — выгребут и высушат. И именно такое положение вещей у нас считается единственно справедливым: у народа (и, опосредованно, у признаваемой им власти) должно непременно быть это право. Про это есть другое важное русское слово: «передел».
Всё это я доформулировал вотпрямщас, наблюдая изнутри ПМЭФ. Главное в нём не пресловутые эскортницы и уж тем более не сессии-шмессии: главное — это реактуализация статусов самых борзых из ситуативных хозяев «средств производства» с точки зрения того, кому и до каких пределов разрешено безнаказанно борзеть. Порядок, основанный на level-ах. Сама ярмарка понтов в этой ситуации выполняет вполне практическую функцию конкурса заявок: вот, декларирую, что мой статус в системе таков. Атрибуты — вот они. О, прокатило, надо же. Из этого напрямую следует, что я имею право на такое-то количество соответствующих данному статусу активов. Где я их возьму и у кого отожму — это уже мой вопрос, я его порешаю как раз наоборот тихо и без пыли, на максимальном удалении от разных там глаз. А здесь я должен в первую очередь обосновать то, почему беспонтово и опасно пытаться что-либо отжать уже у меня. Дорогое, кстати, удовольствие. Но жизненно необходимое, если ты «эффективный госуправленец» или «патриотичный предприниматель» или даже «ведущий эксперт по макроэкономике» или как ещё нынче принято называть тех, кого в исторические времена именовали попросту «знать».
Forwarded from Военная История - РВИО
⚡️ РВИО и РОЗ на ПМЭФ-2024
Подключайтесь к интервью с политологом, писателем, общественным деятелем Алексеем Чадаевым.
Тема: «Военно-политическая философия: координатные сетки многомерной войны»
🔜 Начало 6 июня в 11:55 (мск)
Сообщество РВИО в «ВКонтакте»
Канал «История.РФ»
#РВИО #новости_РВИО
👉 Подписаться на РВИО
Подключайтесь к интервью с политологом, писателем, общественным деятелем Алексеем Чадаевым.
Тема: «Военно-политическая философия: координатные сетки многомерной войны»
Сообщество РВИО в «ВКонтакте»
Канал «История.РФ»
#РВИО #новости_РВИО
👉 Подписаться на РВИО
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Попал под лошадь. Видел Колесникова у нас на сессии и прям как почуял: ох, напишет ведь. https://www.kommersant.ru/doc/6759935
Коммерсантъ
Глашатай истин роковых
Им стал на пленарном заседании ПМЭФ-2024 не только Владимир Путин, но и Сергей Караганов
Сегодня еду обратно в Новгород с пмэфа. Когда ехал в туда, поставил на рипит песню «едем-едем в соседнее село на дискотеку». Полтора часа езды от завода нашего до экспофорума, меньше, чем в Москве с утра в центр по пробкам. Илитный кустюм с галстухом теперь надолго упакован в портплед, впереди лето на полигонах и в лабораториях. На следующей неделе финально обрабатываем партию пламегасителей для фронта и везём заказчикам. Снова опять искать для подвала деньги на сырьё для плетения сетей. Сборы на дроны-антидроны я больше на карту собирать не буду, только на спецсчёт Ушкуйника, наконец открыли его как надо, скоро опубликую. Пишут жёны бойцов-штурмовиков, просят помочь с глушилками для фпв. Терпеливо объясняю, что мы что-то даём только при условии, если командование пришлёт потенциальных пользователей устройств к нам на обучение. Опыт, сын ошибок трудных. На след неделю полное расписание переговоров с разработчиками и производителями устройств, первых резидентов заселяем на площадку Ушкуйника. Рутина. А в голове присказка от моей деревенской бабушки: «эх, не умела пёсья нога на блюде лежать…»
Forwarded from Никитин Новгородский
Еще при жизни его называли Благословенным. Он был наречен в честь новгородского князя Александра Невского. Сразу после рождения бабушка забрала его у родителей, решив самостоятельно воспитать идеального императора.
Начало правления Александра I ознаменовалось многочисленными реформами, положительно встреченными обществом: открывались университеты, гимназии и училища, был издан указ «О свободных землепашцах», создан Государственный совет, сократился дефицит бюджета, была ослаблена цензура. Одним словом - «дней Александровых прекрасное начало».
Почти весь период правления императора Россия воевала. Вначале это были неудачи и поражения, но постепенно государство наращивало свое могущество, результатом которого стали победы в русско-турецкой и русско-шведской войнах. В конце июня 1812 года в Россию вторглась армия Наполеона. Защита государства требовала немедленного создания резервов военной силы, были созданы три округа временного внутреннего ополчения. Новгородская губерния вошла во 2-ой округ.
Уже к сентябрю 1812 года новгородцы собрали по 1 человеку с 37 ревизских душ – всего более 10 тысяч ратников, а также значительные средства на их содержание и обмундирование. Духовенство послало в ряды армии 32 пастыря. Новгородцы мужественно сражались с войсками Наполеона в составе корпуса генерала Петра Витгенштейна, на малую родину возвратилось не более 3 тысяч человек.
При Александре I была учреждена особая модель существования военных подразделений – военные поселения, в которых солдаты совмещали военную и хозяйственную деятельность. Их создание было поручено Алексею Аракчееву. На территории Новгородской губернии первые военные поселения начали образовываться в 1816 году, центрами стали Новгород и Старая Русса. Устройству поселений сопутствовало масштабное строительство дорог.
Император лично контролировал функционирование системы поселений. Так, в новгородском государственном архиве сохранился комплекс подлинных высочайших повелений императора Александра I. Например, новгородскому гражданскому губернатору предписывалось обеспечить более быстрый проезд до Старой Руссы, также выделялись деньги на «устройство самого города».
Остатки построенных в Новгородской губернии военных поселений можно увидеть и сегодня. В обиходной речи все они именуются «аракчеевскими казармами».
#новгородика
Начало правления Александра I ознаменовалось многочисленными реформами, положительно встреченными обществом: открывались университеты, гимназии и училища, был издан указ «О свободных землепашцах», создан Государственный совет, сократился дефицит бюджета, была ослаблена цензура. Одним словом - «дней Александровых прекрасное начало».
Почти весь период правления императора Россия воевала. Вначале это были неудачи и поражения, но постепенно государство наращивало свое могущество, результатом которого стали победы в русско-турецкой и русско-шведской войнах. В конце июня 1812 года в Россию вторглась армия Наполеона. Защита государства требовала немедленного создания резервов военной силы, были созданы три округа временного внутреннего ополчения. Новгородская губерния вошла во 2-ой округ.
Уже к сентябрю 1812 года новгородцы собрали по 1 человеку с 37 ревизских душ – всего более 10 тысяч ратников, а также значительные средства на их содержание и обмундирование. Духовенство послало в ряды армии 32 пастыря. Новгородцы мужественно сражались с войсками Наполеона в составе корпуса генерала Петра Витгенштейна, на малую родину возвратилось не более 3 тысяч человек.
При Александре I была учреждена особая модель существования военных подразделений – военные поселения, в которых солдаты совмещали военную и хозяйственную деятельность. Их создание было поручено Алексею Аракчееву. На территории Новгородской губернии первые военные поселения начали образовываться в 1816 году, центрами стали Новгород и Старая Русса. Устройству поселений сопутствовало масштабное строительство дорог.
Император лично контролировал функционирование системы поселений. Так, в новгородском государственном архиве сохранился комплекс подлинных высочайших повелений императора Александра I. Например, новгородскому гражданскому губернатору предписывалось обеспечить более быстрый проезд до Старой Руссы, также выделялись деньги на «устройство самого города».
Остатки построенных в Новгородской губернии военных поселений можно увидеть и сегодня. В обиходной речи все они именуются «аракчеевскими казармами».
#новгородика
