В контексте сказанного — немного к теории информационной войны.

1. Современное понимание войны предполагает, что старый термин из военной стратегии «театр боевых действий» приобретает новое измерение — это именно театр, в том смысле, что есть сцена, на котором происходит действие непосредственно вовлечённых участников, а есть «зрительный зал», представляющий из себя, в пределе, весь мир — точнее, ту его часть, которая потребляет информацию из глобальных медиа (где под медиа понимается всё что угодно, вплоть до соцсетей и сарафанного радио). Зал видит не саму войну, а некую картинку с ТБД, при наблюдении которой проживает определённые состояния, и под их влиянием тоже совершает некие действия, от вполне пассивных (выбор предпочитаемых источников информации) до весьма активных — донатов волонтёрским структурам, голосований на выборах за те или иные политсилы, принятие политических решений (в случае элит — они тоже в зале в вип-ложах). Информационная война — это в пределе борьба за то, что именно видит зал на этой картинке, в какой «драматургический сюжет» увиденное складывается в их головах, на чьей стороне оказываются симпатии, насколько сильны переживаемые эмоции и т.д.

2. Гораздо более интересным фактом является то, что и сами участники процесса, т.е. противоборствующие стороны, до некоторой степени видят происходящее из этого «зала». Непосредственная реальность боя даёт им только локальный фрагмент картинки, а всё остальное «достраивается» ими до целого под влиянием тех информационных источников, которыми они пользуются «в свободное от основных занятий» время. И это также довольно сильно влияет на их боевую эффективность, мотивацию, психологическую устойчивость и т.д. Более того: картинка из «зала» становится для них одним из способов заглянуть за кулису «тумана войны», уточнить и прояснить ситуацию, в том числе — добыть необходимые разведданные: на этой механике построена вся OSInt-война, то есть разведка по открытым источникам.

3. Теперь вместо метафоры театра применим другую, родственную ей — метафору футбольного стадиона. Команды на поле, зрители на трибунах, ещё в разы больше зрителей — у экранов. За каждыми воротами — фан-зона одной из команд в соответствующих цветах и с кричалками, среди остальных трибун есть также и болельщики той и другой команды, и болельщики совсем третьих команд, и вообще ничьи не болельщики, а просто любители зрелища. То же самое и у телеаудитории. Но есть разница: зрители на стадионе видят происходящее на поле непосредственно и слышит только свистки судьи, крики игроков и шум трибун, а телеаудитория видит то, что показывает камера, а слышит в основном голос комментатора, который объясняет, что именно они видят.

4. В нашем случае команды — это сражающиеся армии, зрители на стадионе — мирное население, оказавшееся непосредственно в зоне боевых действий, а телеаудитория — это все потребители новостей оттуда. Теперь представим, что команды не гоняют мяч, а убивают друг друга из разного оружия, на трибуны тоже может в любой момент прилететь что-то смертельное. А вот телеаудитория отделена от происходящего стеклом экрана, но и видеть может лишь то, что в кадре (а кадры у всех разные из разных частей поля), а понять увиденное ей пытаются «помочь» комментаторы, нанятые менеджерами играющих команд и комментирующие происходящее в их интересах. Но у зрителя есть некоторая возможность выбирать того из комментаторов, который ему больше импонирует — впрочем, медиаменеджеры изо всех сил пытаются или ограничить этот выбор, или как-то на него повлиять.

5. Собственно, вот эта работа — подбор нужных кадров для показа, комментаторов для интерпретаций, выработка для них стратегий комментирования, корректировка таковых в реальном времени в зависимости от происходящего на поле, анализ реакций аудитории, борьба за размер и качество этих аудиторий — это всё и есть в современной медиареальности информационная война.

Ну и теперь немного практикума по инфовойне от наших дорогих небратьев.

В последние дни, после серии терактов против представителей временных администраций на освобождённых территориях, наша сторона начала раскручивать тему «Украина — государство-террорист». Что делают они? Организуют публичное шоу с сообщением о поимке российской ДРГ, планировавшей убийства Резникова, Буданова и почему-то Боцмана, и тут же на опережение вбрасывают нарратив «Россия — государство-террорист». Выглядит, разумеется, как «держи вора», но кто обращает внимание на такие детали? В этом смысле налицо творческий подход к работе с фактами: если нужных фактов, работающих на твой нарратив или на то, чтобы перебить невыгодный для тебя нарратив противника, под рукой нет, их можно организовать подручными средствами. Причём задействовать для этого структуры, вообще не предназначенные по основному профилю для работы с медиакартинкой, но именно ради той самой медиакартинки. Кто врёт? Никто не врёт. Реальность создаётся, сразу в пакете с нужным набором интерпретаций.

Поставил себе вместо звукового сигнала на то, что Яндекс определяет как нежелательные звонки (в основном от «служб поддержки банка» такие шли всегда). А на будильнике у меня Конашенков на рипите: «Вооруженные силы Российской Федерации продолжают специальную военную операцию».

Про бренды и контрафакт в СВО-реальности

На 1 канале сег вечером. Говорю о наёмниках. Не успел сказать про ключевое в их механике выбора стороны: у нас если ты случайно бабушку обидел, свои же душу вынут, ибо система; а вот с той — закон джунглей, потому что что бы ни произошло, глазами мировой медии виноваты всё равно русские; и значит — можно всё. Настоящий рай для «диких гусей».

Сравнивая сегодняшнее противостояние России и Запада с эпохой «холодной войны», нельзя не заметить, насколько по-разному тогда и сейчас выглядит тема свободы. Тогда западный мир выглядел предпочтительнее по целому набору разных свобод: от свободы бизнеса до свободы слова. Разнообразие в политике, культуре, медиа, свобода перемещений, выбора рода занятий, право на частную жизнь в очень широком смысле и пределах. Советская же система контролировала человеческую жизнь и вмешивалась в неё довольно плотно, и переход на ту сторону вполне мог выглядеть как «выбрал свободу».

Сейчас же с тамошних флагов свобода куда-то исчезла. И не только с флагов. Об экономических свободах неудобно как-то даже и говорить; что до политических и особенно культурных, там за эти годы как-то сам собой вырос глобальный партком похлеще советского, и поди против него чего скажи. Их пропаганда, кстати, этот сдвиг зафиксировала — сейчас изгнание плохих русских из западного рая упаковывается скорее как ограничение доступа к потребительским благам и технологиям, но не как необходимое действие в борьбе за свободу против несвободы.

Можно долго спорить, где сейчас больше свобод — тут или там; как по мне, субъективно, так тут. Но намного важнее даже не фактическое состояние вещей, а ценностная рамка конфликта: «та сторона» даже и не пытается предложить себя в качестве оплота свободы в борьбе с тиранией. Наоборот, не брезгует вполне «сталинскими» по духу нарративами о коллективной ответственности всех российских граждан за «агрессию», то есть сводя дело к цивилизационному противостоянию, а не ценностному.

Мы, впрочем, тоже не торопимся подхватить выпавшее знамя; нет никакого дискурса, разворачивающего то, за какие именно свободы мы воюем. Вообще ничья тема. Странно, да?

Традиционная рубрика «субботний Никитин»

Ганзейский союз. Первые санкции

Экономические санкции и эмбарго как инструменты политического шантажа применялись западными странами еще во времена Ганзейского союза, возникшего в середине 12 века и объединившего свободные торговые города Северо-Западной Европы.

Формально Великий Новгород в Ганзейском союзе не состоял, но по заключенным с новгородцами договорам ганзейцы получали здесь право беспошлинной торговли. При этом все обслуживание ганзейских караванов осуществлялось исключительно новгородцами, и реализация товаров тоже шла только через новгородских купцов. Ганзейцев не всегда устраивали условия этих договоров, и они регулярно требовали их пересмотра в части предоставления особых льгот.

Опыт санкционного и даже военного давления на своих торговых партнеров у ганзейцев был солидный. Например, когда в норвежском Бергене ущемили интересы Ганзы, немцы ограничили поставку пшеницы, что вызвало голод в Норвегии, и, как следствие, привело к большей сговорчивости местного населения. Ганзейцы надеялись применить уже отработанную схему и по отношению к Великому Новгороду.

В 15 веке из-за периодических неурожаев на Руси новгородцы остались без зерна. Бедственным положением наших предков тут же воспользовалась Ганза, введя запрет на поставки в Великий Новгород пшеницы. Тем самым наши «западные партнеры» пытались повлиять на политическую и экономическую независимость нашего государства. Но предприимчивые новгородцы сумели произвести импортозамещение зерна, используя местные продукты, и тем самым сохранили государственный суверенитет. Позже новгородцы вводили ответные санкции - блокировали поставки воска и древесины в Европу.

После присоединения Новгорода к Москве новое государство постепенно формирует внутренний рынок, укрепляется торговля с Востоком, а торговля с Ганзой уходит на второй план. Лишившись русского рынка, Ганза постепенно утрачивает главенствующее торговое положение на Балтике, а в 17 веке союз и вовсе прекращает свое существование.

#новгородика

Весь день сегодня тут. Не буду пока описывать впечатления, надо ещё их как-то собрать и структурировать. Но в целом скажу: надо ли проводить такие мероприятия во время СВО? Ответ: да, надо, и не для того, чтобы что-то там кому-то демонстрировать. Просто это самая очевидная точка синхронизации для всех, кто тем или иным образом в теме оружия и актуального опыта его применения. Рассказал многим знакомым в погонах и без про Дронницу, некоторые обещались приехать.

Недавно ко мне обратилась группа молодых интеллектуалов с предложением совместно учредить — а мне, в свою очередь, своим ветхозавѣтнымъ авторитетом осенить — новый мощный синк-тэнк по выработке Национальной Идеологии и Образа Будущего. Я тоже считал, что моим иррегулярным потугам в этой области недостаёт системности и твёрдого научного подхода, поэтому дал согласие.

Когда решали вопрос о названии, то путём множества креативных мозгоштурмов, эджайл-сессий, форсайтов-бэксайтов, хаотизационно-бездеятельностных игр и прочих актов кипения коллективного разума остановились на следующем, пусть несколько тяжеловесном, но достаточно ёмком и многое объясняющем нейминге:

"Научно-исследовательский институт мракобесия, обскурантизма и государственного управления (НИИМОГУ) при Клубе мужчин-бездельников".

Начиная с грядущих выходных и далее под брендом этого молодого, амбициозного и энергичного заведения будет публиковаться ряд набросков и исследований по самым актуальным вопросам неустанного поиска лучшими умами отечества Русской Идеи.

Следите за обновлениями.

Блин, ну почему, почему я раньше не читал этих стихов? Кейтлин Джонстон, Австралия.

Dissent is Russian, or haven’t you heard?
Dissent is Russian.
Peace activism is Russian.
Exposing war crimes is Russian.
Inconveniencing Democrats is Russian.
Tara Reade? Russian.
Julian Assange? Russian.
Jill Stein? Russian.
Tulsi Gabbard? Russian.
Russia? You bet your sweet ass that’s Russian.
Conspiracy theories are Russian.
Alternative media are Russian.
It’s Russian to ask questions.
It’s Russian to reveal objective facts.
It’s Russian to tell the truth.
Truth is Russian in an empire of lies.
If truth is Russian, I don’t want to be Australian.
If truth is Russian, you can call me Svetlana.
If truth is Russian, then I will ascend to the clouds
by climbing a Tolstoy novel,
kicking my feet out in front of me
with my bum low to the ground
balancing a bottle of vodka atop a fur hat
whilst shouting “Stallone was the bad guy in Rocky IV”
until my voice is hoarse.
If truth is Russian, then let’s all get Russian.
Get as Russian as possible.
Get aggressively Russian.
Get offensively Russian.
Get Russianly Russian.
Get so Russian it hurts.
Get so Russian they write Palmer Report articles about you.
Get so Russian that Rachel Maddow spits your name like it’s poison.
Get so Russian that Putin calls you and says tone it down.
Get so Russian that Khabib Nurmagomedov has nightmares about fighting you.
Camus said “The only way to deal with an unfree world
is to become so absolutely Russian
that your very existence is an act of rebellion,”
or something like that.
So get Russian, baby.
Fold your arms and get low on the dance floor.
Get low, shorty,
get low, low, low.
Get low,
get low,
and get Russian.

Итак, первая заметка в подборку проекта "Институт мракобесия и обскурантизма".

Пожалуй, одна из главных цивилизационных инноваций, которая и сделала в итоге Запад тем самым великим мировым Западом — критическое мышление. Декартовское cogito ergo sum помнят многие, но следующий логический шаг — dubito ergo cogito, сомневаюсь — значит мыслю. Европейская история прогресса мысли, науки, технологий — это в первую очередь история утверждения ценности сомнения, история опровержения устоявшихся догм, борьбы с общепринятыми табу. И, соответственно, история борьбы за право на иную точку зрения.

Не могу понять, в какой момент и с какой именно водой выплеснули этого ребёнка. Сегодня право на сомнение, и уж тем более право на иную точку зрения совершенно точно не входит в корпус фундаментальных прав человека, которые подлежат защите. Cancel culture — это в своём роде апофеоз отказа от признания за сомнением и альтернативой права на существование. Есть единственная истина; все, кто её не принимают, больше не уважаемые оппоненты и даже не смертельные враги — их просто нет, или по крайней мере не должно быть.

Эта скрепа, будучи выдернутой, потянула за собой многие другие. Демократия, многопартийность, свобода слова, разделение властей, право на защиту в суде... всё это становится фикцией или декорацией, как только право на сомнение исчезает из числа базовых ценностей. И, соответственно, довольно легко профанируются, проституируются, превращаются в собственную противоположность.

Когда ты это видишь, становится легче понять, в чём, собственно, ценность "многополярности". Пока она существует, homo dubius тоже возможен, ему необязательно уходить в гетто, как средневековым алхимикам, спасавшимся от инквизиции. Но как только полюс один — всё, наступает infallibilitas — та самая "непогрешимость", главное, обо что случился тысячу лет назад церковный раскол.

Меня тут закидали в личку возмущёнными воплями об откровенно сексистском характере проекта НИИМОГУ при КМБ. Дабы развеять столь гнусные домыслы, представлю рассуждение о правильном православном битье жены по Домострою.

Начну с практического. Много лет назад был у меня один диалог с представителем криминального мира в одном далёком сибирском городе. Человек был "положенцем", то есть выше, чем "смотрящий", но ниже, чем "вор в законе"; по смыслу — такой надсмотрщик или куратор, назначаемый вором на регион, где своего вора нет, чтобы следить за соблюдением "понятий". Разговор был, в частности, о том, как в их системе устроена "молодёжная политика" — то есть подбор, обучение и продвижение "перспективных кадров", а равно и продвижение в молодёжной среде, так сказать, "ценностей сообщества", то есть того самого пресловутого АУЕ. Мой собеседник строил свою позицию на том, что неотъемлемым и обязательным элементом "понятийного" воспитания является регулярное физическое насилие над воспитуемыми — без этого, он был твёрдо убеждён, никакое обучение никогда не даст своих плодов. Кроме того, насилие важно ещё и в том смысле, что оно создаёт и укрепляет иерархию — которая возникает как таковая не тогда, когда бьют, а ровно тогда, когда бить уже не нужно — послушание и уважение проявляется само, без битья.

Практической целью моего общения, однако, была ситуация в тюрьмах на Юге и Кавказе, которую я и хотел обсудить с человеком понимающим, но неангажированным. А там в те времена происходила тихая революция — "понятия" повсеместно сдавали позиции шариату в его радикальной версии. Насилие показало свои пределы — шейхи говорили матёрым криминальным авторитетам: "ваш закон от людей, а наш от Аллаха", не ломались ни под какими пытками и умирали с улыбкой на устах. И воры — в нарушение всех своих установлений — разными способами сигналили "кумовьям" о том, что им срочно нужна помощь, потому что почва буквально уходит из-под ног. Две антисистемы — старая и новая — сошлись в конфликте, и новая показала своё превосходство над старой.

И положенец признал: да, проблема есть. В старые, советские времена, религия как-то в какой-то степени была в ходу в их мире, но по мере того, как церковь срасталась с государством уже в новые времена, иметь дело с попами становилось всё более "западло", а без попов как-то и вера куда-то делась, остались лишь те самые "человеческие" законы-понятия.

При чём тут битьё жён? А при том, что любая иерархия, не имеющая собственного "неба", рано или поздно обнаруживает себя держащейся на одном лишь насилии, которое в конечном счёте делегитимируется. В этом смысле тезис "если Бога нет, то всё позволено" оборачивается своей противоположностью: если Бога нет, то и битьё жены есть не утверждение установленной Им иерархии, а всего лишь грязное "домашнее насилие". Бить жену можно только при условии, если Бог, во-первых, есть (то есть оба в браке это признают и сам брак Его именем), а во-вторых, именно от Него у мужа и есть это право, в том числе и с ограничениями.

Ну а когда в семье нет иерархии — то понятно же, что на следующем шаге нет и никакой семьи. Есть только "временный союз", обречённый рано или поздно на распад. Единственный вариант её как-то сохранить — перенести насилие в область нефизическую, то есть "психологическую". И тем самым установить матриархат, ибо на этом фронте женщина априори сильнее, ровно так же, как и мужчина на физическом. Что мы и имеем на практике. Но максимум бунта, который мужчина может себе позволить — он попросту сбегает, на время или насовсем.