День провёл на полигоне. Коллеги изваяли шикарный передвижной (как прицеп) «леопард» из труб, обтянутых сеткой — для фпв-шников. Жаль, не могу фото показать. Из забавного — система распознавания объектов на дроне опознала рыжего полигонного кота Ваську как человека и включила его трекинг. Этот эпизод потом помог понять, что видео с дрона на штабной экран транслировалось с задержкой.

Понял сегодня важную вещь по теме «управление боем, основанное на данных». Посекундный лог событий, автоматически создаваемый системой — гигантское подспорье в последующем разборе ситуаций, особенно ситуаций взаимодействия: кто, что, кому и т.д. Это намного проще и точнее, чем сидеть и сообща вспоминать, что вообще было, кто кому что приказал и кто как выполнил. А если к логу приаттачены на нужных позициях времени тэгированные видеофрагменты объективного контроля с камер дронов (и просто с любых камер), это вообще космос.

Я ещё по своей айтишной юности помню, что логи это наше всё, особенно при разборе сбоев и глюков. Думаю, в ближайшем будущем задача писать и агрегировать логи должно быть базовым требованием к любой используемой технике (включая и оружие), а умение читать логи должно войти в базовый набор знаний любого образованного офицера. Сейчас звучит фантастикой, но многое из того, что казалось фантастикой два года назад, сейчас рутинно используется на фронте каждый день.

Несколько соображений по итогам разговоров с умными людьми про противодронную защиту.

1. Концептуально — что есть оборона, а что безопасность? Оборона — это защита от внешнего врага, а безопасность — от внутреннего. Наличие одноимённых ведомств в структуре государства означает институциональное признание того факта, что те и другие были, есть и будут всегда. С внешними врагами несколько проще: ими, до недавнего времени, были в основном тоже государства — другие. Но бывают и случаи, когда внешний враг это действующая с территории чужого государства негосударственная организованная вооружённая сила — типа ИГИЛа, Хамаса (для Израиля) или того же РДК для нас.

2. С внутренним врагом всегда всё сложнее, потому что механизм определения внутреннего врага сильно зависит от установок политического режима. Понятно, что в качестве внутреннего врага могут выступать агенты врага внешнего, но действующие на твоей территории и обладающие гражданскими правами твоей страны. А могут быть и внутренние политические группы, избравшие такие методы борьбы, которые выходят за конвенциональные правила, и потому идентифицируемые не как легальные оппоненты или критики, и даже не как преступники (которыми занимаются полицейские структуры), а именно как враги.

3. Существующая концепция ПВО — это «контроль воздушного пространства», имеющий целью его защиту от внешнего врага: именно поэтому ПВО это составная часть Министерства Обороны. В старой модели никому не приходило в голову, что возможен такой внутренний враг, у которого может быть своя авиация.

4. Появление массовых беспилотников как технического средства переворачивает доску. В силу простоты и дешевизны беспилотник как ударное средство может быть использован небольшими группами, действующими внутри страны. Да, эти группы могут быть агентами внешнего врага (украинские террористы, запускающие БЛА по российским объектам с российской же территории: Сольцы, Крестцы, Энгельс), но в теории это могут быть любые экстремисты, террористы, психопаты, обманутые мужья/жёны, хулиганствующие школьники, кто угодно. Соответственно, противодронная защита — это теперь вопрос не только обороны (МО), но и безопасности (ФСБ, ФСО, Росгвардия) и правопорядка (МВД), а также ещё и техногенной безопасности (МЧС) и даже биологической/санитарной безопасности (Роспотребнадзор).

5. Контроль внутреннего воздушного пространства в части беспилотников и предотвращение противоправного использования БЛА — не может и не должен быть вопросом Минобороны. Иначе придётся расширять структуру войск ПВО в десятки раз, превращая их в суперведомство размером с МВД или Росгвардию. Военным можно (и нужно) поставить частную задачу — чтобы ничто беспилотное не прилетало с территории сопредельных стран, в особенности недружественных. Но «воздух под радарами» так или иначе придётся контролировать невоенными средствами и невоенными же структурами.

Какова должна быть архитектура такого контроля? Пока непонятно. Самое очевидное — сделать собственность на землю не двухмерной, как сейчас, а трёхмерной, то есть включить в неё ещё и околоземную воздушную зону над объектом; тогда всё, что «под радарами» и «до земли» (зданий, вышек, деревьев и т.п.) — зона ответственности собственника. И объявить перечень разрешённых к применению средств защиты, и пусть защищают себя сами кто во что горазд. Более сложный путь — строить какую-то интегрированную структуру безопасности ближнего воздуха; но это вот прямо без шуток пуд соли съесть.

Интересно, что по этому поводу думают в Министерстве Обороны Лаоса? Евпочя.

Размышления ко Дню Волонтёра.

Один известный предприниматель, создатель нескольких довольно крупных производственно-торговых компаний, сказал мне пару месяцев назад: в начале СВО я помогал нашим, а потом понял, что не могу это делать: в моём кругу есть люди гораздо богаче меня, но они живут прежней жизнью и в ус не дуют, а мне надо держать на плаву мои бизнесы. Почему одни помогают, а другие нет, и это исключительно частный добровольный выбор? Первая моя реакция была: ну ты и эгоист, бро. Но я ему ничего не сказал, а сам задумался.

Действительно. Вот я собирал и продолжаю собирать на дроны и масксети. Вижу, как очень небогатые люди переводят по 100, 200, 500 рублей — на устройства, которые, случается, при стоимости в несколько сотен тысяч иногда не переживают первого-второго полёта, или на производство сеток, которых жизнь — до первого обстрела. А в чате всегда есть ещё и крикливая прослойка критиков, которые вопят о том, что это «должно было» делать государство, а вы вот собираете с людей, потому что оно этого не делает, и при этом нигде не ставите вопрос — а почему оно мышей не ловит? У меня аллергия на формулу «государство должно», потому что в пределе «государство» это мы с вами и есть, но это хрен кому объяснишь.

Применительно к дронам я выбрал стратегию «провоцировать ревность» (у начальства, вестимо). Имея конечной целью устроить постепенный перевод потоков денег на закуп, а потом и на производство дронов для армии с «народных» на «бюджетные». Дроны это и правда дорого и сложно, и схема по их поставке-обслуживанию-ремонту на деньги со сборов вдолгую это неправильно; но система у нас медленная, должно пройти время, пока она раскочегарится. Сейчас — раскочегаривается помаленьку; за эти почти два года удалось совокупными усилиями привлечь весьма структурированное внимание разнообразного начальства к вопросу, и сегодня крупные оборонные концерны строят амбициозные планы по дронострою, а начальники, федеральные и особенно региональные, массово включились в снабжение подшефных подразделений FPV-шками. Пошло дело потихоньку.

С масксетями не так. Здесь донатом являются не только деньги, но и труд человека, который пришёл их плести. И мне это как-то греет душу: не деньги, или во всяком случае не только деньги, но и личный вклад своим временем, вниманием, руками. И это большое дело — получается сеть, сплетённая — без всякого пафоса — с любовью.

Вот, наверное, в этом мой ответ на обиду моего знакомого. Я вот тратил и трачу на это всё в первую очередь свои с самого начала, а я вообще ни разу не олигарх. Этим летом, чесгря, совсем трудно было, особенно когда темпы в подвале выросли: из 2000 сетей первую тысячу сделали за 8 месяцев, а вторую — всего за четыре; но и расходы вдвое. Но я только летом и сборы на подвал в канале объявил, до того сам справлялся. Счас вот на работу поехал в Новгород, полегче стало. И как-то никогда не приходило в голову задаваться вопросом — а почему именно я, а не эти вот охулигархи? А по кочану. Личный выбор. «Радикальный субъект», как выражается Дугин.

Призрак вот написал по теме, я почему и решил тоже написать. Нет сейчас способа взять ружжо и идти вести свою отдельную войну; один ресторатор вот попытался, результаты получились противоречивые. Но можно вот так — на своём месте делать что можешь, не оглядываясь на то, а что там друзья-приятели. А потом смотришь — а ты не один такой, много вас таких. И у тебя уже совсем другой круг друзей, чем был до войны. И он, этот новый круг, тебе гораздо больше нравится.

Вот, везу сертификаты. Уже вторая группа выпустилась. Пока — курсы по-прежнему только для военных. Но будем делать и для гражданских; и не только по дронам, но и по противодронам тоже.

Д.Н.Песков на награждении сегодня начал свою речь со ссылки на опубликованный недавно разбор причин неудач украинского контрнаступа в Washington Post. В качестве одной из ключевых причин того, почему не сработала натовская стратегия, там в тексте названо то, как беспилотники изменили поле боя. Но этого, заметил Песков, не произошло бы, если бы не те несколько тысяч фронтовых операторов дронов, которых различные команды инструкторов успели подготовить с лета прошлого года. И первыми, кто сумел развернуть систему именно массовой подготовки, была как раз команда КЦПН-Дронницы. Поэтому благодарностей я получил две — одну за себя, другую за Александра Любимова, который остался лечить свою инфлюэнцу в Питере.

Приятно такое признание, кто бы спорил. Тем не менее, теперь надо думать уже не только о том, как обороняться. А о том, как «выйти из тупика», раз уж он тоже теперь всеми наконец официально признан. А для этого мало только индивидуальных операторов учить. Надо ещё и кое-что другое. И проблема в том, что это «другое» силами одних только полулюбительских волонтёрских команд уже организовать не получится. Так что теперь мяч на стороне начальства, которое мы, конечно же, любим, ценим, и в его организационных способностях никогда ни на йоту не сомневаемся.

Катя, ты же дочь профессора! Мы всю дорогу именно что по заветам XVIII века и живём. Эпоха Просвещения, ВФР, либертэ-алиготе, вот это всё. К незамутнённости твоей все давно привыкли, но не до такой же степени…

Сегодня приснился диалог с одним моим давним знакомцем, американцем, в 90-е работавшим в посольстве США в Москве, а с тех пор многие годы трудившимся в фонде Киссинджера.

Говорю ему: ну вот, сейчас вы выяснили опытным путём, что ни победить на поле боя, ни задушить нас торговой блокадой у вас не выходит. Единственный способ — проверенный и ранее неоднократно сработавший — состоит в том, чтобы так ювелирно насрать нам в мозг, чтобы мы сами себя победили. Вот этим ваши лучшие умы теперь и должны заниматься.

А он отвечает: знаешь, в чём проблема? В том, что все такие средства, перед тем, как использовать на вас, мы взяли манеру опробовать сами на себе. И, похоже, чересчур сильно этим увлеклись.

На этом я и проснулся.

А пост мой сегодняшний будет об «элитах».

Слова такого не было ни в СССР, ни ещё долгое время после. Оно появилось в широком употреблении только в нулевые, когда вся эта поднявшаяся прослойка начала как-то структурироваться и появилась потребность в каком-то новом слове, кроме бранных.

Павловский мне когда-то говорил: при любом сколь угодно тяжёлом поражении, в масштабах общества, всегда есть группа, которая от него выигрывает. Также верное и обратное: при любой победе в обществе обязательно будет группа проигравших, и это не обязательно прямые сторонники или пособники врага. Просто и поражения, и победы меняют социальную структуру — а значит, кто-то приобретает, а кто-то теряет, и это не индивидуальный сценарий — речь о слоях и средах.

Отталкиваясь от этого суждения, необходимо констатировать вот что.

Мы сейчас, страшно сказать, заявились на статус «государства-цивилизации». Заявились не от хорошей жизни: предыдущие тридцать лет мы честно пытались быть хоть и государством, но ни разу не цивилизацией — скорее частью, пусть сколь угодно периферийной, но частью большой и как бы «настоящей» цивилизации — цивилизации победителей в Холодной Войне, цивилизации «конца истории», строившей от себя и из себя «глобальный мир». Мы вполне согласны были подгонять и своё внутриполитическое устройство, и свою экономику, и свою культурную жизнь под их жёсткие лекала и стандарты, лишь бы нас приняли и признали за своих, хотя бы и в унизительной роли «страны-бензоколонки». Не кто иной как Путин на своём первом сроке спрашивал американских президентов о шансах вступить в НАТО, и вёл предварительные переговоры с лидерами Франции и Германии о перспективах присоединения к ЕС. Плюс ВТО, G-7 (которая тогда была G-8, с Россией), и т.д. и т.п.

Оказалось, что ни тушкой, ни чучелком мы туда к ним не пролазим, вообще никак. Даже если будем совсем-совсем паиньками и заиньками. Единственный шанс на «интеграцию» состоял в том, чтобы по образцу СССР развалиться на сколько-то частей, и тогда какие-то из них, наиболее «соответствующие стандартам», евпочя, может быть и прошли бы. Но на этот финальный суицид мы всё же оказались не готовы — даже в названии «Единая Россия» нет вообще ничего, кроме страха, что она может перестать быть таковой.

И тогда, скорее неволей, чем волей, мучительно и противоестественно, даже и до сих пор, пришлось помаленьку учиться заново отращивать хоть какую-то, хоть на полшишечки, но «субъектность». И едва этот процесс начался, даже только обозначился — Мюнхенская речь, 2007 — как сразу же (08.08.08) встал вопрос о том, что за неё, очень возможно, придётся вполне себе неиллюзорно воевать.

Продолжение следует.

Так вот, об «элитах».

Все многолетние поиски «национально-ориентированных элит» — это поиски отсутствующей чёрной кошки в тёмной комнате. Важно очень чётко и трезво понимать: «колониальный» режим всегда и везде, на уровне базовой архитектуры, даёт «элитам» намного бОльшие возможности и блага, чем режим «суверенный». По большому счёту, только он и делает их в собственном смысле «элитами».

Можно было бы заморочиться и составить табличку возможностей и привилегий, которыми обладают элитарии любой колониальной периферии, и которых они обречены лишиться в случае деколонизации. Это и эксклюзивный доступ к разнообразным благам «первого мира», и разрыв во много порядков в уровне жизни с соплеменниками, и практически полная бесконтрольность и безответственность перед ними и перед кем угодно, кроме «внешних партнёров», которые будут всерьёз требовать лишь одного: выполнения условий торговых контрактов.

Причём во всём остальном партнёры тебе ещё и помогут: организовать «демократию» (это такой специальный колониальный режим управления посредством регулярной смены марионеток в ходе декоративных квазиэлекторальных процедур), внедрить всевозможные стандарты управления, в трудные моменты могут даже и денег подкинуть (в долг, разумеется). Но это всё ерунда по сравнению с главным бонусом — ты получаешь наследственный привилегированный статус, гарантирующий тебе и твоим потомкам место в колониальной аристократии на много поколений вперёд.

А теперь давайте посмотрим на масштаб потерь при переходе «центра ответственности» из внешнего контура во внутренний. Во-первых, твой привычный уровень потребления, вызывающий вполне понятную человеческую зависть, тут же оказывается под атакой вопросов: а точно ли ты настолько ценный для нас всех член общества, что мы считаем нормой такие излишества? Во-вторых, сами излишества — они не там, а тут, на виду: недвижимость, отдых, то-другое. В-третьих, твои дети учатся и живут здесь, вместе с детьми соотечественников, а значит и они и их родители… ну, тут же не скроешь, у кого чего сколько; а главное — не передашь так запросто по наследству даже не сами блага, а их первоисточник. В-четвёртых, чтобы удержать лидерство и собственность, больше нет консалтинга-саппорта: придётся своим умом только. А в-пятых и в-главных, с людьми не получится разговаривать из верхней позиции — ты больше не душеприказчик иноземных белых господ, а такой же как они гражданин отечества. Ну, положим, ты богаче остальных — а другой умнее, а кто-то решительнее, а ещё кто-то просто нужнее родине прямо сейчас. И тебя обсуждают, тебя сравнивают с другими, тебя оценивают — и от этой оценки зависит твоё положение. Какая ты вообще тогда к чёрту «элита»?

Отсюда вывод — сугубо классовый. В интересах «элит» рубиться до последнего именно за колониальную модель, а не за суверенную и уж тем более не за цивилизационную. И даже если отдельно взятый элитарий весь из себя патриот или там ситуативный бенефициар конфликта с «гегемоном», это не меняет общего вектора: «элитариат» как целое есть слой, возможный только при колониальной модели. Частным следствием из этого является парадоксальный вывод, что «трампизм» по отношению к американскому дипстейту есть в своём роде такой же антиколониальный движ, как и наша СВО.

​​«Они были первые из тех верных сынов Российских, которые сию империю … и православную церковь от разорения… возведением нас на всероссийский престол свободили» - так было написано в указе Екатерины II о пожаловании новгородским дворянам Орловым графского титула. Заслуги среднего брата Алексея были для нее особенно значимы. Именно Алексей Григорьевич Орлов обеспечил успех дворцового переворота 28 июня 1762 года.

Свою полезность государству граф Орлов смог доказать не только участвуя в дворцовых интригах, но и как герой самого важного российского морского сражения в ходе Русско-Турецкой войны - Чесменского. За победу в этой битве Алексей Григорьевич получил орден Святого Георгия I степени и право присоединить к своей фамилии почетное прозвание Чесменский.

Орлову было поручено привезти в Россию самозванку - княжну Тараканову. Пожертвовав честью, Орлов выполнил поручение императрицы, ушел в отставку и отошел от дел политических. Его больше интересовали собственные конные заводы, где была выведена одна из самых известных в мире пород - орловский рысак. Алексей Григорьевич также ввел моду на цыганское пение.

После смерти Орлова-Чесменского миллионное состояние унаследовала его дочь Анна. Тяжело переживая утрату отца, она нашла утешение в религии, ее духовным отцом стал иеромонах Фотий, впоследствии ставший настоятелем новгородского Юрьева монастыря, одного из древнейших монастырей России. Анна передавала Фотию огромные средства на благотворительность, при ее поддержке были восстановлены три новгородские обители.

Своими наследниками графиня Орлова-Чесменская указала почти 400 монастырей и соборов, большую часть - 300 тысяч рублей серебром она завещала Юрьеву монастырю. А в качестве культурного наследия Орловых новгородской земле достался усадебный дом Анны Орловой-Чесменской, расположенный рядом с Юрьевым монастырем.

В настоящее время от усадьбы Анны Алексеевны сохранились главный дом, флигель, исторический пруд с островком, главные аллеи парка и отдельные старые деревья – все это находится на территории Новгородского музея заповедника. При поддержке попечительского совета музея готовится уникальная экспозиция «История России – история семей. Род Орловых».

#новгородика

Ну и наконец.

Я обещал подписчикам в чате, что откомментирую пост Любимова про то, «что считать победой». У него там про два документа: 1) акт о военной капитуляции вооружённых сил Украины и 2) акт об упразднении государства Украина.

Что думаю. Постановка вопроса вполне уместна. Неважно, 5 лет для этого понадобится, 10, 50 или 150 — Реконкиста, скажем, вообще 700 лет шла, но справились же кабальерос, а чем мы хуже? В конце концов, как учит нас Арестович, русским досталась от монголов «длинная воля» — ну вот и ладушки.

Но есть два момента.

Первый: установление такого стратегического целеполагания предполагает ответственность за неизбежное множество жертв, в разном смысле этого слова, принесённых на таком пути. А значит, она как минимум требует предварительной проработки и подробного ответа на вопрос: а точно ли это единственно возможный сценарий устранения проблем, которые несёт для нас украинская государственность? Или же существует, хотя бы в теории, такой вариант, при котором Украина — или то, что от неё останется — почему-нибудь сама собой или с помощью каких-то невоенных инструментов влияния трансформируется во что-то такое, с чем можно мирно и спокойно сосуществовать? Ответ «такого варианта нет» вполне возможен, но он должен быть достаточно проработан и обоснован.

И второй: как ни странно, такое целеполагание порождает несколько вопросов по поводу сущностей, которые, хотя и связаны с нынешней украинской государственностью, но не являются её составной частью. В частности, это украинский язык и созданная на нём (и отчасти на русском) украинская культура постсоветского образца, на которой, в свою очередь, зиждется современная украинская идентичность. При любом варианте, кроме разве что тотального геноцида всех её носителей — причём, очевидно, в планетарном, а не только в территориальном масштабе — по поводу неё тоже нужна какая-то стратегия и какое-то целеполагание.

Да, мы понимаем, что она является полностью искусственным конструктом, созданным с помощью современных гуманитарных технологий целевым образом именно как «Антироссия»; это её базовый ДНК. Тотальный геноцид носителей исключён — именно в силу того, что само базовое обоснование нашей вооружённой борьбы строилось на неприемлемости идеологий тотального геноцида — та самая «денацификация». И факт в том, что даже гипотетическое упразднение украинской государственности — в данном случае вообще не решение проблемы, а лишь определённое ситуативное изменение условий среды.

Моя позиция по данному пункту: нужна в первую очередь сопоставимого класса и качества программа и технология работы с идентичностью, «перепрошивки» носителей вируса. Опыт второй половины ХХ века: «государственности» у них не было, а «бандеровская» идентичность цвела и пахла (в тч частично внутри советской), и на её основе довольно легко построили на территории УССР соответствующую государственность. И проблема не будет решена, если ликвидировать только лишь эту последнюю. Настоящая цель именно тут; и ей должны быть подчинены цели меньшего порядка, включая и вопрос об украинском государстве. В то же время, не имея стратегии по данному пункту, к вопросу пределов контроля территории надо подходить с максимальной осторожностью.

Да, по первому пункту Любимова у меня никаких возражений нет.

На последней фотографии, кстати — очень интересная разработка: «дрон-маляр», предназначенный для покраски высотных и труднодоступных конструкций. Есть у него и военное применение, но про это пока умолчим. Вообще, я больше всего на церемонии радовался тому, что явно работает наша программа «44 чижа», названная в честь известного стихотворения Хармса. Она про то, что у дронов и на войне, и в мирной жизни (а _любая_ технология — это, если хорошо подумать, технология двойного назначения) гораздо больше применений, чем те, что уже освоены сейчас.