Не, ну серьёзно. Чубайс сбежал. Илларионов давно сбежал. Авен ещё более давно сбежал, хотя это не сразу все поняли. Даже, кажется, Кох сбежал. Кудрин, правда, не сбежал, но он не из столбовых, он из питерской мэрии. А кто-то же должен в стране быть дежурным по эффективности, рассказывая с томным видом, сколько старушек должны отдать Богу душу, чтобы Россия могла, наконец, вписаться в рынок? И кого бы дружно ненавидели, клеймили и проклинали все народно-патриотические силы? Это важная роль, и её занимать сейчас некому. Крокодил Гена, согласно мультику, работал в зоопарке крокодилом. Кто-то должен работать либералом.

Тема закрывающихся дверей потребительского рая (в связи с недавним интервью каналу «Потерянный рай») навела меня вот на какие размышления.

Интеграция в глобальный мир — это ведь не только кухонная микроволновка, которая всегда думает о нас. Эта интеграция, например, предполагала, что у нас больше не будет — причём никогда — своего авиапрома. Он просто не нужен — зачем, если есть Боинг и Эйрбас? И неконкурентен к тому же — по множеству причин, но ключевая среди них та, что конкуренция в современном мире давно уже идёт далеко не по рыночным правилам. С идеей проектировать и строить свои самолёты нам так или иначе пришлось бы рано или поздно расстаться — это прекрасно понимали, кстати, топ-менеджеры Аэрофлота, всеми силами старавшиеся сбагрить обременение в виде «суперджетов».

А теперь есть шанс, что мы снова будем делать самолёты. Стоит оно «Макдональдса» или бутиков с «итальянским» шмотом, который теперь адепткам придётся покупать на его реальной исторической родине — в Китае? И когда я говорю «мы», я ведь имею в виду не абстрактную «страну», а нескольких своих близких друзей, которые работают в нашем авиапроме, и теперь понимают, что они снова нужны.

И это всё — к большому вопросу о том, зачем мы вообще живём.

Так получилось, что я с довольно юных лет много общался с людьми, находящимися на пороге смерти. В мои 11-12 я более полутора лет ездил с группой волонтёров (тогда такого слова не было) в дом престарелых на Юго-Западной, в корпус для неходячих, раз в неделю по субботам. Мы обмывали стариков, мазали им пролежни йодом, высаживали на горшок, кормили с ложечки — и разговаривали с ними. А они считали месяцы — кто-то недели — а кто-то и дни до своего последнего вздоха. И рассказывали нам свои жизни.

Мне запомнился один случай. Бабушка, неходячая и почти слепая, была до пенсии преподавательницей эсперанто. И она отдельно попросила взять у неё несколько уроков — так она ощущала свою нужность. И я сидел у её постели и учил с ней склонения и спряжения этого уже совсем непонятно зачем существующего искусственного языка.

И примерно тогда я понял для себя, что едва ли не самое важное в жизни — что ты будешь говорить, хотя бы даже и самому себе, когда жизнь подойдёт к концу. Зачем она была. Что ты делал, чего достиг, что получилось, а что нет. И под этим углом тема «потребительского рая» выглядит даже смешно — что, рассказывать внукам или правнукам, какие божественные были устрицы в Сен-Тропе и закаты на Мальдивах? Как классно ты выглядел/а в новой весенней коллекции от Бриони или Китона? Чушь какая-то.

Мне сейчас 43. Полжизни уже позади — а то и больше: даже если кирпич на голову не упадёт, поди ещё доживи до 86, отца вот хоронили в день его 85-летия. И, в общем, есть что рассказать и поинтереснее, но мало, мало. Однако о чём я точно не буду жалеть — так это о том, что теперь уменьшится возможность обрасти новым хламом взамен старого. Особенно если в обмен на это появится другая возможность — делать то, о чём ты всегда мечтал, но не имел ни малейшего шанса, коль скоро выпало родиться на периферии чужой цивилизации. И все мои надежды нынешнего момента, если уж о главном, связаны с тем, что теперь у нас не остаётся другого выхода, кроме как опять строить свою. Выйдет или нет — даже не так уж важно. Главное — это ровно тот масштаб цели, из-за которого не обидно будет уходить из мира, когда придёт срок.

Несколько раз говорил за последние недели разным своим знакомым, жалующимся на те или иные «свинцовые мерзости» российского госуправления, и раньше-то неприятные, а в нынешней обстановке и вовсе обидно-неуместные, одну и ту же фразу. «Да, в родном Мордоре бардак — это не новость, и тем более не повод бежать записываться в эльфы». Но особенно выстёгивают жалобы на другое — ах, «нас» теперь никто не любит! Вот таких, переживающих из-за годного внешнего пиара, единственный смысл которого — сделать общественно-одобряемыми в своих странах гигантские военные поставки одной из сторон конфликта, не выходя из рамки «борьбы за мир и против войны» — даже жалеть непонятно как. Лично меня, наоборот, все эти истерики cancellinga — именно они — укрепляют в понимании, что в главном мы правы. Вот если б там не было такого единодушия — может, ещё и оставалось бы пространство для сомнений. Теперь нет.

А вообще — пора реанимировать полузабытое слово «пораженцы».

В новом контексте это выглядит так. Утверждение того, что решение 24.02 было ошибкой — а значит, и признание ЛДНР было ошибкой, и донбасское сопротивление было ошибкой, и Крым был ошибкой — это шанс, что совестливо-неполживо-рукопожатные возглавят процесс под названием «платить и каяться», это в некотором смысле обоснование их будущего права на власть (в очень широком смысле слова «власть»), причём надолго, на десятилетия.

Но в то же время — парадокс — этот сценарий потребует очень мало изменений и в структуре власти, и в социальной пирамиде, и в модели управления: образ будущего сводится к тому, что «жить будем примерно как жили, только хуже». И наоборот — выстоять и победить возможно только если довольно сильно поменять многое в стране, и здесь образ будущего другой — «жить будем ещё неизвестно как, но точно по-другому, чем жили».

Главное, что этот путь предполагает с неизбежностью постепенное появление новой элиты — от руководителей предприятий до «властителей дум»: все эти места будут заняты другими людьми, чем те, кто их занимал десятилетия до этого. А вот путь поражения — это, наоборот, путь сохранения примерно навсегда своих мест для элиты «старой». Часть из которой, конечно, сейчас в эмиграции, но другая часть — вполне себе здесь и при делах. Однако день за днём становится всё более заметно, что они попросту недееспособны в новых обстоятельствах, т.к. даже теоретическая вероятность «такого» в их картине мира никогда не существовала. И, значит, вообще-то они тоже под ударом.

Это интуитивное, на ощущениях. «Вот лично мне будет лучше или хуже, если мы победим? А если проиграем?» И когда выясняется, что лучше будет, если проиграем — это как раз и определяет выбор стороны.

По наводке одного из читателей глянул забавную штуку — лекцию одного из многочисленных «тренеров личностного роста» некого Зеленина перед киевскими студентами. Объясняет, как Украина «побеждает в информационной войне». Говорит про мифодизайн, проводит различие между модерном, постмодерном и метамодерном, рассказывает про Деда Мороза, Голобородько-Зеленского.

И, внимание, говорит прямым текстом — да, мы знаем, что на самом деле наши убивают русских пленных, волонтёры воруют гумпомощь, а «призрак Киева» никогда не существовал; но мы транслируем как боевой миф, что они благородные герои, а призрак сбил десятки русских самолётов. И нам плевать, что в реальности это не так — мы создаём свою реальность, учитывая, что в метамодерне никакой разницы между объективной и нарисованной реальностью нет, так как событиями управляет не то, как есть на самом деле, а то, во что люди верят. Это, мол, русские отстали, застряли в модерне-постмодерне, а мы вот на передовом краю прогресса.

Сам Зеленин — из Северодонецка, говорить на украинском ему тяжело, всё время сбивается на русский. Также и большинство его слушателей. Смотреть то ещё удовольствие, вся эта куча дешёвых инфоцыганских примочек пополам с дремучим невежеством. Но он очень характерен именно как типаж — таких «люденов»-«прогрессоров» там целый культурный слой; не один Арестович, а «тысячи их» — попроще, да, но в общем то же самое.

Но я-то думаю вот о чём. Наш агитпроп всё время воюет с «фейками», говорящие головы всё время делают круглые глаза — ах, они опять врут! А «они» себе давно уже объяснили — нее, мы не просто «врём», это такая суперсовременная технология пополам с магией: создаём альтернативную мифологическую реальность, а потом она воплощается в жизнь — вон, послали корабль известно куда, а потом он и правда туда пошёл. Главный принцип такой: то, во что ты веришь, важнее того, как есть на самом деле — потому что это не про то, «как есть», а про то, как «должно быть».

Интересно в этой связи про Бучу, или про мариупольский роддом — это же в такой логике, получается, не просто попытка обвинить российскую армию в том, чего не было, а скорее попытка «мифодизайнерским» путём _сделать_ её такой, как у них на экране?

Правда что, впору у нас вводить институт капелланов со специальной компетенцией по экзорцизму. Это ж на самом-то деле никакой не «передний край прогресса», а просто обычная чертовщина — старая-добрая, малороссийско-причерноморская, гоголевская, булгаковская и ильфо-петровская, с шутками и прибаутками. Не то чтобы вселенская хтонь, а скорее балаган мелких бесов. Но мелкий или не мелкий — утянуть-то в пекло за ним не заржавеет.

https://us02web.zoom.us/rec/play/AR389FNpKYRqyXVVHFYY92wYitDJyea6-SuUElitLu4N3nhN14qq0x9NARRAwShzvZvtqnf8INLgttaE.E-olos8klsFrvELE

Получил в личку очередную ссылку от одного из френдов — смотри, какой хай вокруг явления на донецких фронтах Кристины Потупчик. Всячески воздерживался от темы, ибо в этой патриотической песне моё оттюнингованное ухо отчётливо слышит тоску по соответствующим бюджетам, но тут увидел попутно очередной реквием по СиПу и решил высказаться.

Итак. Чем, глазами системы, попутчики отличаются от потупчиков.

Проблема в том, что как только ты от диванно-экранного патриотизма переходишь к патриотизму деятельному, например, включаясь в какую-нибудь активность хотя бы по сбору и доставке гумпомощи на передний край, ты почти сразу сталкиваешься с таким количеством «свинцовых мерзостей» нашей управленческой машины, что у тебя претензий к ней довольно быстро становится едва ли не больше, чем праведного гнева к врагам по ту сторону линии фронта. Апофеоз — Стрелков, который теперь любому Навальному фору даст в радикализме описаний «как у нас чего». На другом полюсе — Ходаковский, умный и чуткий старый солдат, который, в отличие от, при деле и потому лишь время от времени тихо, но всё же заметно вздыхает и ворчит, как лермонтовский Максим Максимыч. Это неизбежно: в системе нашей «не так» сплошь и рядом, куда ни ткни.

А вот если ты в первую очередь исполнитель, мнения принципиально не имеющий (не потому, что его вообще нет, а потому, что ты натренирован должным образом), ты воспринимаешь всё это просто как привычные детали ландшафта, и делаешь своё дело в рамках поставленной задачи и выделенных на неё ресурсов. Что, собственно, и нужно было. Ты попутно не требуешь от России преобразиться, искоренить коррупцию, бюрократизм, неэффективность, предательство в верхах, породить новую национальную идею и т.д. и т.п. — просто делаешь что поручили, и отчитываешься на понятном руководству языке кипиаев. Вопросы есть? Нет вопросов.

В юности я пожил какое-то время в Оптиной (даже не в самом монастыре, а ещё дальше, в скиту). Понял, что такое школа послушания. Это когда настоятель даёт тебе задание, нарочито бессмысленное, а ты идёшь его выполнять, не ропща и не саботируя — и через то достигаешь необходимого духовного роста в главных монашеских добродетелях смирения и терпения. Смысл в этом, а не в твоих физических усилиях как таковых. А смиренных Господь вознаграждает — более, нежели гордецов; аминь.

А кто этого ещё не понял, тот ментальный украинец. Даже если он по взглядам и позиции на нашей стороне.

Христос воскресе, православные.

Общался вчера с одним украинцем, из уехавших в Россию после 2014. Задал ему вопрос: почему первое, что делают местные на освобождённых территориях — это восстанавливают памятники Ленину и вешают красные флаги? Причём у меня масса свидетельств, что это именно местная инициатива, нашим бы такое и в голову не пришло — да я и знаю, что так и есть, путинскую лекцию про «настоящую декоммунизацию» все слышали. Плюс у нас здесь Ленин — это скорее курёхинский гриб, вообще ничего не символ.

Он сказал так. Вот посмотри на укропов. У них Бандера — это же не про светлые идеи Степана Андреевича, а про жирный-прежирный фак москалям. Ровно то же самое Ленин у херсонских и харьковских «пророссийских» — в первую очередь это жирный фак киевским «бандерам». Назло им — вот то, с чем они больше всего боролись, пусть знают. Символическая война.

И ещё, кстати, это пусть менее очевидный, но и Кремлю тоже привет. Что не надо нам не только киевских декоммунизаторов, но и московских. И что реальная почва для общности — это Советский Союз, к которому у нас уважения намного больше, чем ко всему тому, что вы там без нас творили последние тридцать лет.

Глубоко задумался. Потому что есть в этом какая-то третья правда, отдельная от обеих окопных правд этой войны.

Извините, сейчас будет серия постов не по актуалке. Просто вчера начал складываться пазл, и я его попробую выложить.

Мой учитель В.Л.Глазычев, архитектор, полиглот и мыслитель, в силу изначальной специальности любил называть себя «вольным каменщиком». На что я ему иногда возражал, что Россия страна не каменная, а деревянная, и у нас должны были бы быть не «масоны», а «шарпантьеры» — вольные плотники.

Поясню, в чём мысль. Из камня строить долго и дорого, но зато и стоять будет — веками. И если возникает новая задача, проще достроить, перестроить, отремонтировать, чем сносить и строить заново. Из дерева строится быстро, дёшево, красиво, но есть проблема — неизбежно, и довольно быстро, портится и гниёт. Срок службы можно продлить текущим ремонтом, но вообще чем дальше, тем проще снести гнилое сооружение и построить на его месте новое с нуля, из свежих брёвен. Причём дело не в свойствах стройматериала, а скорее в свойствах сознания: даже когда в массовом строительстве воцарился железобетон, мы и из него завели привычку строить так, как будто он дерево — я имею в виду «хрущёвки» и «брежневки» — несколько десятилетий, и неизбежно под снос.

И это, как вы понимаете, не только про строительство в его непосредственном смысле. Та же механика действует и при строительстве институтов — государственных, общественных, экономических, культурных и т.д. Они — даже новодельные — у нас имеют свойство довольно-таки быстро сгнивать, причём до неремонтопригодного состояния. Проще снести и строить новый, как будто прошлого не было. Несмотря на все издержки разрыва с традицией, потери преемственности, необходимости заново переизобретать уже кем-то изобретённое… Всё равно — как начнёшь пытаться что-то сохранить и осторожно «модернизировать», тут же вляпываешься вместе со всяким ценным в гниль, антисанитарию, мох и тараканов.

Война — великий ревизор, и она за эти два с лишним месяца очень наглядно показала, как много у нас всего не просто гнилого, а сгнившего до основания. От абсолютно гнилой (как выяснилось, но а будто бы не знали?) «культурно-медийной элиты» до догнивающих где-то на складах образцов продукции «импортозамещения», создававшейся (как выяснилось, но а будто бы не знали?) для отчётно-распильной картинки. И да, сейчас правда не то время, чтобы напирать на критику, но надо уже сейчас ясно понимать: гниль довольно скоро придётся чистить.

Итак, начинаю «заметки вольного плотника».

Всякое общество становится более успешным тогда, когда у наиболее востребованного с точки зрения актуальных общественных задач антропотипа наивысшие шансы пробиться на вершину статусной пирамиды и получить приоритетный доступ к общественным ресурсам. И наоборот — если люди нужного типа не имеют шансов пробиться наверх, обречены оставаться на периферии статусной иерархии, такое общество останавливается в развитии, в нём накапливается та самая «гниль».

При этом речь не об одиночках и не о чьих-то талантах, речь именно о типажах. Если люди, хорошо умеющие торговать и/или строить бизнес, получают эти возможности — возрастает мощь экономики. Если это люди, хорошо умеющие исследовать мир и создавать новое знание — возрастает мощь науки. Если это люди, хорошо умеющие воевать — возрастает военная мощь. Если это люди, хорошо умеющие управлять и создавать разумные правила и законы — возрастает мощь государства как управленческого целого. Наконец, если это люди, хорошо умеющие потреблять и тратить — возрастают дворцы, яхты и бутики с модным шмотом.

Тут ключевое, на длинной дистанции — как распределяются по приоритетам «юноши (и девушки), обдумывающие житьё». Кто кем хочет быть, и почему. Например, относительная успешность русского IT-сектора в нулевые и десятые — это результат того, что множество талантливых и амбициозных людей именно моего поколения (70-х и 80-х годов рождения) выбрали для себя этот путь в девяностые; но уже в следующем поколении IT перестало быть настолько привлекательным треком для молодых, и новые «Яндексы» и «Телеграмы» поколение миллениалов и «снежинок» уже, конечно, породить не сможет — не хватает критической массы людей соответствующего типа.

То же про войну. Престиж армии, конечно, вырос по сравнению с теми же 90-ми, но всё равно нельзя сказать, что за последние годы именно лучшие из лучших осознанно выбирали для себя путь — становиться офицерами, инженерами-оборонщиками или военными аналитиками, и строить оборонную мощь страны. Из детей элиты — управленцев, бизнесменов или медиазвёзд — тоже мало кто шёл в военные училища. Скорее это был путь карьеры для амбициозных ребят from the middle of nowhere — и то хлеб, именно на таких сейчас держится боеспособность ВС РФ на передовой; но их мало, гораздо меньше, чем нужно. Восемь лет, прошедших с 2014-го, когда стало ясно, что рано или поздно воевать придётся, в этом смысле прошли почти впустую — страна в этом смысле готова была к «ограниченной спецоперации», но, конечно, не к такой войне, которую пришлось вести.

Конечно, стоит вопрос — а можно ли было её всё же избежать? Допустим, можно было, но это тоже требовало значительных усилий, для которых тоже не нашлось нужных людей. То, что случилось в годы и особенно в месяцы, непосредственно предшествующие СВО — это грандиозный провал нашего внешнеполитического контура, пресловутой «мягкой силы», которая оказалась и не мягкой, и не силой. Ни наша дипломатия, ни наш медиаблок, ни наши спецслужбы не сумели найти нужного языка для «разговора с миром», и по сей день в нём мы воспроизводим формулы родом из первых десятилетий «холодной войны», которых этот самый мир уже попросту не понимает, считывает как явный анахронизм. И причина та же — в этих сферах попросту не оказалось в достаточном количестве ярких, амбициозных и умных молодых людей, там для таких не было никакой «траектории роста».

Не было её и в публичной политике — а, как ни странно, СВО показала, насколько это тоже важно. Конкурентная политсистема — это ещё и гигантская лаборатория, где закаляются кадры журналистов, пропагандистов, политтехнологов, публичных спикеров, вообще «вождей», способных вести за собой других. У нас она окончательно зачахла к концу нулевых — в отличие от соседей, которые сейчас всю эту братию мобилизовали на «информационную войну», и они там к месту. Включая и тех, кто сбежал отсюда — не столько даже по идейным причинам, сколько просто не найдя себе места в в благостно-гомогенной медиареальности, центрированной на Кремль.

В последние годы часто проводились конкурсы «Лидеры России». Вот сейчас, казалось бы, их время, этих самых лидеров. В Мариуполе, Изюме, Херсоне, Мелитополе, Донецке, Луганске — показывать, кто действительно достоин столь громкого титула, выданного явно авансом. И?

И поскольку предыдущая серия постов может показаться уж слишком неверноподданной, разбавлю её, пожалуй, одним несколько более лоялистским. Расскажу о том, что мне больше всего нравится в происходящем сейчас — несмотря на череду катастроф, и объективных, и вполне рукотворных.

Восемь лет назад, в момент решений по Крыму, я сформулировал свою позицию так: радоваться — нечему, впереди — пот, кровь и слёзы. Но решение — правильное, потому что оно означает первый шаг из безвременья, из «конца истории». Тогда тем решением сказали: мы — не «РФ», возникшая в 91-м на пьянке в Беловежской Пуще и выполняющая роль кладбищенского лума на могилах собственных предков, мы — та самая историческая Россия, которую, оказывается, ещё всё-таки не добили. Разумеется, этой заявкой мы восстановили против себя такое количество сил, какое и представить себе невозможно. Но этот пост — об альтернативе.

Начну издалека. Стальной занавес из санкций, оперативно воздвигнутый вокруг нас сразу после 24.02, даёт повод говорить — ну всё, теперь как Иран или Северная Корея, живите на обочине современности. А ведь были частью глобального мира, и электрочайник Тефаль, не говоря уже о смартфоне, в режиме 24/7 думал о вас. Быть частью глобальной экономики — всегда лучше и комфортнее, чем жить в автаркии, так что вас ждёт нищета и прозябание на долгие годы, ибо сами ничего делать не умеете, всё покупали за доллары, которые вам давали за вашу нефть и газ.

Под этим утверждением лежит классическая идея, что ключ к эффективной экономике — это разделение труда, в данном случае — страновое. Быть в глобальной экономике хорошо потому, что каждая страна поставляет на мировой рынок то, что она умеет делать лучше всех, а об остальном не заморачивается — закупает у других; и это путь к общему процветанию и благополучию.

Но в самой парадигме «разделения труда» есть одна дьявольская деталь, на которую редко обращают внимание. Как только появляется разделение труда — появляется и иерархия. Чей-то труд становится более важным и значимым, а ещё более важной становится позиция того, кто управляет самим этим «разделением»: кому что делать. Глазом не моргнёшь — и оказывается: кто-то фараон, а кто-то раб.

Сегодняшняя эпопея с «оплатой газа в рублях» высветила как на ладони, каким было место, предписанное России в «мировом разделении труда» все предшествующие годы, и что это означало для нашего общества и для всех сфер нашей жизни. В том числе, например, дало ответ и на вопрос о том, «почему так много государства в экономике». Идея простая: сырьё — туда, деньги за него — типа наши, но тоже остаются там, и тратятся там; при этом исключительно на задачи текущего потребления, ни в коей мере не на приобретение производственных активов или, не дай Бог, технологий. Производства, оставшиеся от СССР, пусть себе медленно умирают, высвобождая рыночные ниши, образование и наука относительно современного уровня — ну, тоже пусть пока будут, но лучшие кадры всё равно уедут в лучший мир, благо в примитивной колониальной экономике им всё равно не будет точек приложения. Оставалась мелочь — дождаться, пока сгниёт на складах советский ядерный арсенал и поумирают последние руководители с т.н. «имперскими амбициями», а на их место придут «эффективные менеджеры». И всё, дальше — обочина человечества: те, кто у вентиля, живут по стандартам первого мира, все остальные — по стандартам третьего мира, но ни те, ни другие и в мыслях не имеют хоть как-то оспаривать этот порядок вещей.

Вдумайтесь. Ни у вас, ни у ваших детей, ни у ваших внуков-правнуков в этой модели не было никакого будущего, кроме шанса уехать в первый мир и там кем-то стать. А теперь будет шанс — пока лишь шанс! — что можно будет становиться кем-то здесь. Учёным, инженером, предпринимателем, режиссёром, офицером, политиком… на своей земле, в своей стране, на родном языке. Это одно — перевешивает все потери «потерянного рая». Стоит того.

И ещё. Про «царя в голове».

Давно стало общим местом говорить, что «любить страну» и «любить государство» это разные вещи. Часто цитируют Салтыкова-Щедрина — про «путать Отечество и «Ваше превосходительство»». И ещё Чаадаева из «Апологии сумасшедшего» — «я не научился любить свою родину с закрытыми глазами». Это такой базовый, общеобязательный для всякого образованного русского человека пакет цитат и формул.

Мне самому пришлось довольно сильно скорректировать эту логику у себя в голове тогда, когда я в своё время подробно изучал историю Второй Мировой. И именно когда читал многотомник Черчилля, вдруг ясно понял для себя одну вещь. Наша пропаганда — особенно после Хрущёва — нам всегда рассказывала, что «войну выиграл народ», причём имелось в виду, что во многом вопреки «бездарному», «безграмотному», «бесчеловечному» и т.д. руководству Сталина. Этот канон утвердился после разоблачения «культа личности», да так и остался, даже до сего дня. И я понял тогда, что это такая же глупость, как и противоположное утверждение ультрагосударственников — что, мол, войну выиграл сталинский гений. Никакой «народ» сам по себе войн не выигрывает, равно как, впрочем, и вождь. Война это в первую очередь гигантская социальная, экономическая, технологическая, дипломатическая и т.д. система отношений, и здесь не скажешь, чей вклад больше — народного героя, идущего на танк с гранатой, или руководителя, принимающего трудные решения о запуске в серию тех или иных образцов вооружений, либо о планах электрификации промплощадок под эвакуируемые производства.

Жёстко говоря, «народ» и «государство» связаны намного сильнее, чем принято думать. И в этом смысле последовательный борец с «коррумпированным кремлёвским режимом» рано или поздно обязательно вырождается в тривиального русофоба. На чудесном сайте «детектор.медиа», где пасутся и общаются друг с другом многие видные бойцы нынешней «информационной войны» с украинской стороны, есть характерный текст некой Дианы Буцко про то, как она объясняет западным журналистам, почему «путинская война» это вредный и неправильный термин, и почему ответственность за эту войну несёт не только лично Путин, но и каждый россиянин, вне зависимости от того, как он относится к Кремлю. Тоже, в общем, об этом, хотя и с другой стороны.

В этом смысле те, кто повторяют за Салтыковым и Чаадаевым, не понимают одного важного обстоятельства. Салтыков был кадровый чиновник, причём именно что «его превосходительство», как действительный статский советник (генерал-майор, если по-военному). Чаадаев был боевой офицер, прошедший всю войну с Наполеоном от начала до конца и маршировавший с императором в конном строю по покорённому Парижу. Они оба были «государственные люди», и, критикуя те или иные «свинцовые мерзости» в государстве, держали в голове то, как это можно исправить, строили образ действия для власти и для элиты, плотью от плоти которой были сами. Те, кто повторяют за ними их обличения, даже и в голове не держат мысли пойти и сделать по-другому.

Можно и нужно критиковать то, что не так в государстве. Но лучше, если ты при этом достаточно понимаешь его изнутри, если к тому же сам внутренне готов пойти и сделать по-другому. А иначе это просто трёп на ветер.

Вот Ольшанский про то же, про что я писал с неделю назад

Скажу что-то ужасное.
Я совершенно не считаю Украину нацистским государством.
Я не считаю то зло - а это большое зло - которое Украина несет себе, нам и всем вокруг - сколько-нибудь похожим на подлинный исторический нацизм.
Разумеется, всем известен тот вооруженный ультраправый движ, который воюет сейчас на той стороне против русских, - но вовсе не он управляет государством в Киеве, и уж тем более не он вдохновляет подавляющее большинство людей, которые вешают на себя в соцсетях желто-голубые флажки. Этот самый движ - не более чем инструмент, который нужен одной стороне как боевой топор, а другой - как отличное пугало, но если мы между собой - не в телевизоре для ширнармасс, а всерьез, - будем называть украинство нацизмом, мы ничего в нем не поймем.
Кто такие были настоящие нацисты?
Ведь это были не просто плохие парни, которые кого-то убивали - мало ли кто кого убивает на свете, - нет, у них были вполне определенные черты, резко отличавшие нацизм от любых других мрачных явлений в истории.
Нацизм - это биологизация политики, биологизация общественных отношений.
Нацист - это человек, который рассматривает людей как прямое продолжение флоры и фауны, и создает государство, поступающее с этими людьми в точности так же, как с растениями и животными. Государство, которое разводит или уничтожает кого-то в зависимости от его врожденных, базовых, "природных" признаков этничности, расы, физиологии etc. - как садовник, сажающий розы и выпалывающий сорняки. Тут у нас двухметровые голубоглазые блондины из Германии или Швеции - они нам нужны, а тут у нас кривоногий горбоносый Рабинович, его долой. Это - нацизм. Именно этим он отличается от любых других проклинаемых или просто неоднозначных режимов разных времен, включая, кстати, и фашизм, который не следует путать с нацизмом.
Нетрудно заметить, что никакого биологизаторства в киевской политике нет. Никаких механизмов разделения людей в зависимости от того, Иванов это или Иваненко, блондин или брюнет, и чья бабушка с кем была в браке, и какой у кого процент той или другой крови, - на Украине нет.
Наоборот, киевская власть - это очень пестрый интернационал деятелей самого разного происхождения. Против нас там играют и русские, и евреи, и армяне, и грузины, и прибалты, и англосаксы, и кто только не, - и какой-нибудь луганский бандит Данилов, секретарь тамошнего совбеза, никак не поражается в правах из-за того, что он обычный русский негодяй, равно как и московские эмигранты, все эти Евгении Киселевы, никем не рассматриваются под лупой на предмет их генеалогии, звучания имен, формы носов и ушей.
Нет, архитектура украинства держится на чем-то другом, на чем-то очень далеком от нацистской теории, и даже сам стиль украинского политического существования - анархический, газообразный, если угодно, - не имеет ничего общего с машинерией германского орднунга.
Чтобы стать нацистом, нужно было быть немцем или "арийцем", а эта возможность не могла быть приобретена, так что двери для неправильных людей были закрыты сразу и навсегда.
А вот украинцем, как ни смешно, может стать чуть не любой человек в мире. Таким открытым доступом к себе - какой есть у них - не отличаются, и это мягко говоря, все окружающих их и нас народы.
И эта странные киевские двери нараспашку - заставляют подозревать, что украинство - это не только не нацизм, но и не нация вообще.
Это что-то другое.

(продолжение следует)

Иногда всё, что пишут в новостях, можно прочитать в довольно старых книгах.

———

Давайте посмотрим на вещи проще и точнее. Кореллия объявила нам войну. Соответственно наша торговля с ней прекратилась. Но… — учтите, что я до предела упрощаю проблему, учтите, что за последние три года Кореллия поставила всю свою экономику на атомный путь, основываясь на технологиях, которые мы ей поставляли. Как вы думаете, что произойдет теперь, когда все это начнет постепенно выходить из строя — реакторы, генераторы, машины?

Первыми заглохнут бытовые приборы. Через полгода у каждой домохозяйки перестанет работать такой удобный и любимый атомный нож. Перестанет жарить мясо ее драгоценная атомная духовка. Выйдут из строя очаровательный душ, стиральная машина. Кондиционер заглохнет в самый жаркий день.

Что из этого следует? Людям многое приходится переносить, когда идет война. Многое приходится переносить, посылая сыновей на жуткую смерть в разбитых звездолетах, погибая под бомбами врага. Все это можно перенести, даже если придется перебиваться на сухом хлебе и сырой воде в пещерах! Но безумно трудно пережить даже самые маленькие лишения, когда патриотического подъема нет! Вот это будет тупик! Ведь не будет ни битв, ни бомбардировок, ни осады…

А будет вот что: нережущий нож, холодная духовка, дом, замерзающий посреди суровой зимы. Это будет раздражать обывателей, и в конце концов народ заропщет!

— И вы всерьез ставите на это? Чего вы ждете? Бунта домохозяек? Новой Жакерии? Восстания мясников и зеленщиков, потрясающих тупыми топорами и капустными сечками и скандирующих: «Верните нам наши автоматические-самые-лучшие-атомные-стиральные машины!»?

— Нет, сэр, — прервал его Мэллоу. — Я рассчитываю не на это. Я рассчитываю на общее недовольство, на фоне которого может разыграться недовольство гораздо более крупных фигур. Производителей, Сатт. Фабрикантов, промышленников Кореллии. У них тоже будет масса поводов для недовольства. Они-то чем лучше домохозяек и мясников? Начнут выходить из строя станки, от первого до последнего сконструированные по весьма специфическим проектам. Задохнется тяжелая индустрия…

А. Азимов, «Foundation». Годы написания — 1942-1951

И ещё сегодняшнее про роль Кириенко — https://rutube.ru/video/84d612c7ffda54ff1694e8ae07b88e61/

Продолжая «заметки вольного плотника».

Будет неправильно, если не зафиксировать один системный, концептуальный провал российской политики, который сыграл, наверное, ключевую роль в нынешней украинской драме — но не только в ней.

Я имею в виду политику «своих сукиных сынов». Всех этих якобы «пророссийских» или «договорных» элитариев, на кабинетных тёрках с которыми наши начальники десятилетиями пытались выстроить систему отношений со странами-соседями. Кучма, Ахметов, Янукович, Порошенко, Тимошенко, Гепа-Допа, Медведчук, Курченко — все они в том или ином формате и в разное время участвовали в этой бесконечной кадрили. А в итоге оказалось, что единственные, кому там откликается идея идти дальше с Россией — это те, кто с самого начала был чужим на этом празднике жизни: так называемые «обычные люди»: те, кто сейчас воюет в донбасском ополчении или везёт гуманитарку в Херсон и Мариуполь.

Украина — в гораздо большей степени, чем даже Россия — всегда была государством для элит, а не для людей. Но элит (в отличие от) очень широко понимаемых — включая, например, и значительную часть городского прекариата, местных властей, «креативный класс» почти в полном составе и т.д. — короче, всех, кому в постсоветской Украине жить было лучше, чем пролам. Россия, кстати, чуть иначе: у нас, наоборот, все эти «верхне-средние» слои постоянно чувствовали свою ущемлённость, обиженность, вторичность. Условно, на Украине если ты владелец хотя бы трёх палаток с овощами — ты уже человек, можешь на что-то влиять; у нас даже если ты миллиардер, но не из «ближнего круга», а как какой-нибудь Тиньков-Чичваркин, ты, в общем, никто и звать никак, и мнение твоё ни по какому вопросу никого не интересует. Именно украинская элита сплотилась сейчас вокруг идеи защиты — не столько даже «своего государства», они его всегда презирали — сколько своего «добра» и статуса в этом государстве. А также своих «точек входа» в глобальный мир, тех возможностей, которые даёт статус колониальной периферии тем немногим счастливцам из местных, у кого они есть.

И именно поэтому единственный шанс получить на Украине надёжную точку опоры состоял не в том, чтобы находить «своих людей» в элитах и договариваться с ними, а в том, чтобы выращивать контрэлиту — из тех, кому в довольно-таки широком, надо признать, киевском элитном консенсусе заведомо не было места. Находить дерзких и отчаянных, готовых идти до конца не потому, что за Кремль, а потому, что нет у них места и нет жизни в незалежной-самостийной. Таких всегда было немало, и сейчас тоже. Но это требовало совсем другой политической логики, полностью отличной от той, которой по инерции следовали наши начальники все эти годы.

Вопрос в том, способны ли на такое вообще наши начальники. И будут ли когда-либо.

Пётр Тихонович Карелов, мой дед по матери, ушёл на войну ещё летом 41-го. Попал на Ленинградский фронт, внутрь блокадного кольца, в пехоту. В 42-м на «Невском пятачке» ему оторвало ногу. Вернулся в родную деревню после её освобождения, летом 43-го.

Тимофей Семёнович Немков, отчим моего отца (родной мой дед Алексей Чадаев погиб ещё в 35-м) отвоевал от звонка до звонка — был призван 23 июня 1941, в августе попал в плен, бежал, в октябре, пройдя сквозь линию фронта, пришёл домой в Москву, через неделю после всех проверок был отправлен снова на фронт. Войну закончил в Вене в 45-м.

Брат бабушки Кирилл Сафронов сгорел в танке под Прохоровкой. Другой её брат — Константин Сафронов — воевал в Карелии, имея ранение ещё на финской войне, получил второе уже в 43-м. Ещё один брат — Иван Сафронов — будучи призван в том же 43-м, в 44-м угодил в штрафбат, но тоже выжил, был комиссован по ранению.

В одном из моих бесчисленных диалогов с близкими-родными-знакомыми, оказавшимися в нынешних событиях «по другую сторону истории», был такой момент. «Неужели наши (моя собеседница — русская, хоть и живёт в Европе) готовы стрелять в живых только ради того, чтобы защищать память мёртвых? Что это за некрофилия в общенациональном масштабе? Какая разница, кто там кого победил в прошлом веке, кто там был прав и неправ, даже на каком языке говорить… неужели всё это стоит того, чтобы хвататься за оружие и воевать?» Я запомнил этот вопрос, потому что он в пределе о том, что такое вообще вещи, за которые можно воевать.

Все перечисленные выше — люди сугубо мирных профессий. Никто из них не был кадровым военным. Плотник, слесарь, тракторист, фельдшер, шахтёр. Войну тогда выиграла армия, состоящая в основном из людей, чьим призванием никогда не была война, кто никогда не любил войну и не хотел войны. Но как-то ведь все они поняли тогда, что есть за что воевать, что надо упереться и победить.

Думаю, вы понимаете, о чём я. С Днём Победы, друзья.

Заметки вольного плотника.

Интересно, что у донбасских ополченцев в последнее время всё больше набирает популярность пароль-отзыв «Слава Украине!» — «В составе России!». Но я, когда это слышу, думаю вот о чём.

Передача части конфискованных ресурсов РФ Украине. Попытка заменить Россию на Украину на саммите G20. Несколько заявлений лидеров стран, что судьбу антироссийских санкций будет решать Украина — мол, мы готовы их снимать только если Украина решит, что можно. В целом это выстраивается в ненавязчивую линию — что современная Украина это и есть та «другая Россия», которую они готовы и хотели бы видеть вместо путинской РФ в кругу тн «цивилизованных стран». Напоминаю — для очень многих западных наблюдателей это всё выглядит так — есть свои-правильные русские (которые теперь, в порядке пропагандистской условности, называются украинцами), и есть неправильные, «путинские», неосоветские; первым мы помогаем, вторые — наши враги. Условно говоря, «Навального» теперь зовут «Зеленский».

И эта логика, кстати, на ура считывается нашими внутренними украинствующими — которые ежедневно в эфире внимают мантрам Арестовича как инструкциям из небесного обкома. И которые не устают объяснять про преимущества украинской политической модели, именно как цивилизационного выбора — который Киев сделал правильно, а Москва нет, расплодив у себя агрессивный милитаризм вместе с несвободой, коррупцией и, конечно, культом проклятого совка, всё более открытым. Ну то ещё немного — и прозвучит сакраментальное «Слава России» — «В составе… эээ… Европы».

То есть, конечно, не прозвучит. Потому что чтобы даже в отдалённой перспективе в составе Европы — надо поделить «бывшую империю» ещё на несколько штук «украин», компактных, относительно гомогенных по составу («чеченцы отдельно, якуты отдельно») и в этом виде, по прошествии нескольких десятилетий «демократического транзита» (включая всевозможные люстрации и декоммунизации), возможно, и пригодных к статусу кандидатов в кандидаты куда-нибудь, но это ещё какая-нибудь международная комиссия (наверняка с поляком-председателем) будет решать, достаточно ли уже заплатили и покаялись.

И я в этом контексте понимаю наше «внутреннее украинство» именно так: будучи по-настоящему последовательным, оно должно обязательно прийти к выводу, что «проблема» — не в Путине, и не в «милитаризме», и не в «силовиках», а в недораспаде империи. Она непременно должна быть демонтирована, чтобы «перестать быть угрозой миру».

Это всё хорошо, потому что для нас — тех, кто по другую сторону — означает одно: опции «спустить на тормозах» нет. Шкура в игре. Мы решаем вопрос выживания — а не «присоединения территорий» и т.п. Ну а в таких случаях, как учит нас наша история, включаются механизмы другого уровня. И я вижу, как это — медленно, медленнее, чем нужно — но происходит.