Одну вещь, которую я говорил на Дроннице, имеет смысл вынести в канал.

Когда я недавно был под Донецком на Покровском направлении, я видел нечто очень приближенное к тому, как должна вестись современная война. Цифровая связь, управление, дроны, аддитивка в цехах при подразделении, оборудованный полигон с тренировкой полётов под РЭБом, налаженное взаимодействие с соседями, техническая возможность управлять бригадой как единым целым побатальонно, прямая связь между разведывательным и огневым контурами, распределённая логистика. Всё это — не в последнюю очередь результат более чем двухлетней работы волонтёров, «прокачивавших» подразделения технологиями и компетенциями.

Но под Курском картина радикально другая. Когда началось вторжение, те силы, что там были, сидели даже без коптеров (не говоря уж об фпв) и на купленных с зарплат баофенгах; связь им положили примерно сразу, а когда уже начали запечатывать прорыв, противника искали пару недель днем с огнем. Когда начали перебрасывать туда силы, координация между надёрганными с миру по нитке подразделениями даже не бригадного, а батальонного масштаба долго была никакой, в результате 70% потерь «глаз» было от дружественного огня. Тероборона в ближнем тылу оказалась малоуправляемой и малобоеспособной, что и неудивительно, учитывая, что её, в отличие от Белгорода, никто никогда не учил. И так далее, не хочу попадать под дискредитацию.

Вывод для нас такой. Волонтёрские команды работают с дружественными подразделениями, и, таки да, доращивают им технологии. Но это остаётся в границах помянутых подразделений, никак не масштабируясь на остальную группировку. Надеяться на то, что компетенции будут как-то растекаться сами собой по горизонтали — сомнительная. В этом смысле, как грустно заметил один из комментаторов в моём чате, деятельность волонтёров в чём-то даже вредна, поскольку она демонстрирует примеры и создаёт впечатление, что у нас в целом прогресс, а у нас прогресс по факту точечный. И сейчас вопрос в том, как масштабировать то, что доказанно работает — а значит, пора от партизанщины переходить к более системному взаимодействию ровно с теми самыми структурами, в которые возникла привычка регулярно плеваться; то есть со штабами и кабинетами.

И в общем даже неважно, насколько они к этому готовы. Надо искать формы.

Валерию Фёдорову — 50.

Мы знакомы уже очень много лет, и сложилась своего рода традиция: каждый раз, приходя к нему в офис на чай, я ухожу минимум с одной, а то и с несколькими книгами. Валера патологический книгоман, он один из самых читающих моих знакомых. Мне это удивительно, потому что и так по работе ты всё время сидишь на гигантском потоке социологической «руды» — бигдаты, и читать таблицы, опросники, листинги фокус-групп — это основной род занятий. А в свободное время… читаешь книги.

Долго пропуская через себя эту самую бигдату, ты поневоле калибруешь невероятную интуицию на большие социальные процессы и движения. Есть известная бюрократическая шутка, что сотрудники отделов по работе с обращениями граждан узнают о наступлении весны на несколько дней раньше синоптиков — по тем своим «партнёрам по переписке», у которых начинаются весенние обострения. Но это ничто по сравнению с прогностическими способностями практикующего социолога. Притом Фёдоров — социолог ещё и «придворный», что в его случае даёт тонкое понимание не только обычного социума, но и «социума власти». Только ленивый не обвинял ВЦИОМ в сервильности; но, как практикующий политтехнолог, я скажу одно: если мне нужна именно точность, в том числе точность прогноза, я иду именно к ним.

Всячески рекомендую подписываться на его канал — в особенности тем, кто имеет вкус к вооружённому цифрами размышлению. И, конечно, ещё раз с днём рождения.

Про это я тоже подробно говорил с комбригом и офицерами «гусар». Там основной тезис такой: не то чтобы «системное», но работающее оргрешение — дальнолёт-«глаза» над полосой наступления, мавики с бустером (от Грубника, хехе), ретрики в воздухе для обеспечения нужной дистанции радиоуправления и группа фпв-шников, задача всех вместе — охота за операторами противника, которые кошмарят дронами наступающую пехоту и особенно логистику последней мили. Работает так: дальнолёт засекает любое движение, мавики проводят доразведку, фпв летят в точки, где вскрыто присутствие противника. Если добивают миномёты, то подключают и их. Можно и артиллерию, но это сложнее: своей у бригады почти нет, а значит просить, а это время, плюс она работает по площадям, не столько про уничтожить, сколько про «подавить». Именно отсюда проистекает фраза про то, что неделя наступательного боя обходится бригаде в 4 млн спонсорских денег, в результате чего уровень потерь снижается до «приемлемого». На что деньги? В основном на всю эту летающую технику, которая по сути дорогой расходник и которой нет по штату снабжения. Но без неё уровень потерь сразу стремится к неприемлемому, потому что ситуация начинает приходить к той, как описано у Филолога во втором отрывке. В части пассивной защиты также важен носимый рэб у штурмов, причём не сам по себе, а в комбинации со средствами замера радиопогоды, чтобы понимать, на каких частотах летают дроны противника и давить именно их. Отсюда мой тезис выше в одном из постов, что либо тратить деньги на железки, либо всё равно тратить деньги… на выплату гробовых.

Я знаю сам, что власти наши дрянь. Установив это, перейдём к предмету текущего обсуждения. ((с)М.Ю.Соколов)

Нужно проговорить следующие вещи. Мы вступили в войну, имея,
в-нулевых, несправедливое общественное устройство,
во-первых, чудовищную разницу в доходах между стратами общества,
во-вторых, многолетний отрицательный кадровый отбор в т.н. «илиты»,
в-третьих, деградировавшие институты,
в-четвёртых, абсолютную неготовность и нежелание значительной части правящего слоя воевать, даже перед лицом риска потерять всё, включая жизнь.

Все эти позиции, как и вытекающие из них следствия — будь то Минские, за которые никто не понёс и не понесёт ответственности, будь то перевооружение армии, проводившееся нынешним Лефортовским военным округом известно какими методами, будь то разведка и аналитика в предвоенный период, я уж не говорю о такой роскоши, как дееспособная «мягкая сила». Всё это есть факты, лежащие на столе, и смешно их оспаривать.

Мы тридцать лет жили в обществе, где абсолютной доминантой было демонстративное потребление и личное благосостояние (причём неважно как добытое) как единственный объективный критерий успеха. Мы ничего не изменили в этих константах, не сделали пока ни шага в этом направлении — просто вместе с ними вдруг оказались, как в том анекдоте: «а теперь попробуем со всей этой ..нёй взлететь». Оно даже как будто бы летит, но, как уже в другом анекдоте, «низэнько-низэнько».

Единственное, надеюсь, чему нас научил-таки ХХ век — что решать подобные проблемы путём попытки свергнуть власть и изменить строй в воюющей стране — это гарантированное поражение. В одном случае вероятное, в другом гарантированное — чувствуете разницу? Есть, однако же, понятный страх, что в случае победы, которая если и возможна, то в общем-то только «вопреки» и «несмотря на» вышеизложенное, что всё это не просто сохранится, но ещё и забетонируется и забронзовеет, и тогда уже вообще никакие вопросы никому не задашь: типа, победителей не судят. Отсюда значимая часть тех, кто сейчас вложился «всем собой» в победу-как-задачу, пытается как-то застраховать риски этого (гипотетического пока что, как и сама победа) отлива в гранит. Застраховать политически, фиксируя противоречия и свою позицию в них.

Я на это смотрю как культуролог (в тч по диплому, ага). Для меня вся эта порча возникает и существует в первую очередь в культуре, и лишь во вторую, вследствие первого — в т.н. «власти», «илите», «системе», «институтах» и т.п. Не «власть» управляет культурой, а скорее культура — «властью», равно как и всеми прочими песочницами. И не так уж многое можно сделать с этим на уровне «политики» и «госуправления» — гораздо меньше, чем кажется. Но это не значит, что сделать вообще ничего нельзя — просто надо искать не самую верхнюю точку, а точку максимального влияния на процессы: а это почти всегда не одно и то же.

За семьдесят лет мы прошли путь от предельной ответственности, когда люди платили нередко жизнью даже за ошибки, включая невольные, а подчас даже и не свои — к предельной безответственности, когда можно, конечно, в порядке личного невезения попасть под раздачу, но в общем случае тебе ничего или почти ничего не будет ни за какие факапы и даже преступления. И это была базовая гуманистическая установка. Сейчас иначе: народ алчет репрессий и радостно улюлюкает вслед каждому арестованному по коррупционным статьям, даже не дожидаясь решения суда (взяли — значит, уже виновен), и всё время предъявляет претензии власти по поводу недостаточной суровости наказаний, в особенности для «элитариев».

Про Гудвина. Он был у нас на предыдущих Дронницах (кроме недавней), он действительно был очень хорошим спецом по дальнолётам. Мир праху. То, что таких людей списывают в штурма — потеря безотносительно к причинам и деталям конфликта с командирами. Собственно, это главный аргумент в пользу беспилотия как отдельного рода войск — против чего я всегда был, но жизнь показывает, что есть ещё резоны, кроме чисто управленческих: нужен механизм, позволяющий беречь кадры, в том числе и от своеволия командиров. Их мало, очень мало.

​​Он зачитывался произведениями Державина, Пушкина, Карамзина, Жуковского и Шиллера. Его строгий отец многое запрещал детям, отдушиной для сына были книги. С самых ранних лет Фёдор Михайлович Достоевский мечтал стать писателем.

По настоянию отца Фёдор вместе со старшим братом получил техническое образование, что совсем не соответствовало его внутреннему устройству. Через год после окончания Инженерного училища он бросил всё, чтобы написать собственное литературное произведение. Через знакомого Фёдор Михайлович передал рукопись романа «Бедные люди» Николаю Некрасову для публикации в «Петербургском сборнике». Произведение произвело фурор – Достоевский купался в комплиментах литераторов и критиков: «Новый Гоголь явился!» Литературный мир с нетерпением ждал следующих произведений. Одни за другими появлялись новые повести и рассказы, но они уже не производили ожидаемого впечатления. Некрасов с Тургеневым даже написали сатирическую эпиграмму: «Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, На носу литературы Рдеешь ты, как новый прыщ».

В 1847 году Достоевский увлекся социалистическими идеями и примкнул к кружку Михаила Петрашевского, где рассуждали о свободе печати, судебной и крестьянской реформе. В 1849 году за ниспровержение государственного устройства Федор Михайлович вместе с еще 20-ью петрашевцами был приговорен к расстрелу. Он уже стоял на эшафоте, когда казнь была заменена каторгой. По словам писателя, выжить в суровых условиях сибирского острога ему помогло Евангелие, подаренное женой декабриста Фонвизина на перегоне в Тобольске.

Спустя 10 лет Достоевский возвратился в Петербург и в русскую литературу, вышли в свет «Записки из мертвого дома», «Униженные и оскорбленные», «Записки из подполья». Во время первой поездки в Европу Фёдор Михайлович пристрастился к рулетке, проигрывал всё, что у него было. Долги копились, а после смерти брата он переписал на себя и его долги.

Чтобы поправить материальное положение Федор Михайлович согласился на кабальные условия издателя Стелловского по выпуску трехтомного собрания сочинений. К осени 1866 года был почти готов роман «Преступление и наказание», но по условиям контракта Достоевский должен был представить еще один роман до конца месяца, и если бы он не успел сдать его в срок, Стелловский был волен следующие 9 лет выпускать произведения Достоевского без оплаты. Благодаря стенографистке Анне Сниткиной, которая впоследствии стала его женой, Федор Михайлович написал роман «Игрок» за 26 дней.

Всю жизнь писатель прожил практически в нищете. Свою первую и единственную недвижимость – дом в Старой Руссе – он купил в 55 лет. Семья прожила здесь 8 летних сезонов. В доме на набережной реки Перерытица были написаны «Бесы» и «Подросток», Пушкинская речь и статьи для «Дневника писателя». Старая Русса стала прототипом Скотопригоньевска, а ее жители - героев романа «Братья Карамазовы». Лето 1880 года, проведенное в «своем гнезде», как называл свой дом Федор Михайлович, стало для него последним.

#новгородика

Напишу о вещах тонких и неочевидных.

Когда мне Саша Любимов рассказал, что Гудвин не сможет приехать на третью Дронницу и про конфликт с комполка, я ему тогда брякнул: Дима сильно повышает риск пойти за Мурзом и Берегом. Я не имел в виду опасность именно от командира. Другое.

Я всё-таки бОльшую часть жизни — больше 30 лет — занимался не военными, а политическими кампаниями; либо выборными, либо медийными. Но у меня именно оттуда есть внутренний термин «берсерк». Это состояние, в которое чаще всего входит технолог тогда, когда кампания начинает сыпаться. В нём он становится, с одной стороны, более эффективным и опасным, но, с другой стороны, его намного легче «убить». Убить тут в кавычках потому, что стрелять у нас на выборах давно перестали (хотя в 90-е это было обычным делом), поэтому речь идёт скорее о выпадении в состояние (иногда временное, а то и насовсем) полной дальнейшей профнепригодности.

Чуть в сторону. Когда сейчас французики Бравери и ДюКлозель пишут свои длинные простыни про «когнитивную войну», мне смешно — это примерно как серия мемов «миллениалы изобрели…» Политические кампании давным-давно по сути и есть такая война, просто ведущаяся целиком нелетальными средствами. Это про то, как ты работаешь с сознаниями людей — оппонентов, властей, элит, медийщиков, избирателей и т.д., а целью является власть, то есть в буквальном смысле «захват территории». И я это всегда примерно так и понимал. Стратегия, штабы, пехота и т.д. — это всё наша цеховая рабочая терминология, не про войну, а именно про выборы. В одной из лекций я буквально излагаю механику кампаний в метафорах видов ВС и родов войск: эфирные медиа (ТВ и радио) как авиация; наружка, листовки и АПМ — как артиллерия разных калибров; поля как пехота; а, например, блогер — разновидность тяжеловооружённой пехоты (типа бойца со стингером, который может завалить даже самолёт при удаче). Ну и, конечно, социология как разведка, а контрики как ДРГ, и тд.

Так вот, возвращаясь в войну «традиционную». Целью ведь и там на самом деле никогда не является физическое убийство других существ твоего вида; целью всегда является «разобрать на кирпичики» противостоящий тебе субъект — врага. Сломать его волю и замыслы. Просто убийство долго было единственным известным способом этого добиться. На заре письменной истории великим достижением в части гуманизации войн было изобретение рабовладения: когда побеждённых врагов никто не убивает, а превращает в «говорящий скот», лишённый права жить и действовать по собственной воле, которая теперь целиком передаётся победителю.

Я всегда держался концепции, что ключевое для стратега — что политического, что военного — это сохранять голову холодной в любых обстоятельствах. Не дать себе потерять позицию; не дать себе заморочить голову ни вражеской, ни, что куда опаснее, своей собственной пропаганде. Но бывают ситуации, когда ты «теряешь позицию», почва буквально плывёт из-под ног, картина мира идёт трещинами. И вот именно тогда, в качестве «орудия последнего шанса», включается берсерк — буквально скиллл «атака» наращивается за счёт ослабления скилла «защита». И чаще всего это происходит ровно как у Гудвина — в ситуациях, когда проблема обнаруживается в собственных штабах. Здесь ещё уместно вспомнить фамилию Пригожин — там та же механика свинчивания в берсерки, причём ещё с Бахмута.

Чтобы не было неясностей. Я считаю, что против Гудвина и Эрнеста было совершено преступление, и ни в коем случае не хочу этим рассуждением как-то обелить преступников. Тема берсерка нужна для другого. Мы все в целом (даже как страна) и каждый ходим под этим риском. И надо очень внимательно следить за тем, чтобы «голова» оставалась всегда «холодной». В любой ситуации, будь то хоть ядерный удар по Москве. Потому что наша цель в конечном итоге выжить и победить, а не славно погибнуть за правое-но-безнадёжное дело. Даже в личном качестве, сознательно идя на смерть, надо делать это так, чтобы и этим нанести максимальный ущерб противнику. А в целом, «как субъекту», убиваться об реальность путём сваливания в берсеркерство противопоказано категорически.

#Гудвин_Правосудие

Для того, чтобы оценить каким специалистом в БПЛА был убитый командованием 87-го Отдельного Стрелкового Полка 1-й Славянской Бригады Дмитрий Лысаковский «Гудвин» в первый раз публикую лекцию, которую Гудвин прочитал на Первом Всероссийском Слете операторов боевых БПЛА «Дронница» в начале сентября 2022 года.
Лекция называется «Эволюция гражданских и мелкосерийных БПЛА и их применимости в решении прикладных задач» и совсем не утратила своей актуальности.

Кроме того, повторю, что Русская Армия нуждается в МАССОВЫХ СИСТЕМНЫХ РЕПРЕССИЯХ для своего оздоровления. По ряду причин в ее рядах ныне слишком много людей неподходящих по моральным и деловым качествам для службы.

Необходимо:
🔺Сформулировать критерии, по которым отфильтровать тех, кого не должно быть в ВС РФ. И на верхних и на нижних уровнях иерархии.
🔺Создать юридические и организационные механизмы для репрессий.
🔺Последовательно провести кампанию по очищению структуры. С системным разгромом ключевых армейских мафий, лишением власти и собственности ряда людей и членов их семей.
🔺Внести изменения в действующее законодательство для системного предотвращения таких ситуаций, из-за которой погиб «Гудвин».

P.S. Я помогаю фронту с мая 14 года. Поэтому имею право на непростое высказывание. 1-ю Славянскую Отдельную Мотострелковую Бригаду следует показательно расформировать, это станет хорошим символом очищения. Они недостойны иметь свое знамя.

К посту Любимова про репрессии. С лета 2022 мы с ним многое вместе сделали и продолжаем делать, и на многие вещи смотрим одинаково. Но различия в предшествующем опыте обуславливают и некоторую разницу в подходах. Я испытываю скепсис по поводу идеи репрессий. И вот почему.

В одной из прошлых жизней я был, как многие знают, советником Володина. И, в частности, с 2018-го ходил и ныл во все кабинеты, куда меня тогда пускали, что у нас наша действующая конституция РФ — это коллекция благоглупостей, гнездившихся в головах юрфаковской профессуры в 92-93, и хорошо бы хотя бы самые вопиющие из тамошних косяков поправить. Я добился своего — в 2020, как все помнят, началась вся эта история с поправками. Но как только процесс перешёл в практическую плоскость, невесть откуда набежали толпой космонавты, фигуристы, народные артисты, попы всех конфессий и прочие уважаемые люди, и понесли туда такое количество отборной дичи, что, глядя на это, уместно было встать в позу того монтёра из забытой рекламы: «ё-моё, что ж я сделал-то?» Хорошо, нашлись в системе умные люди, которые, глядя на это, по-быстрому свернули лавку, внеся единственную действительно полезную поправку — про то, чтоб действующий государь правил нами примерно всегда; перекрестились, проехали, ковид-мовид, до лучших времён. Эта история научила меня, что выступать с радикальными идеями, не имея ясности про то, кто, как, какими методами и в каком контексте будет их претворять в жизнь — затея в высшей степени опасная.

С репрессиями риски куда выше. Вот прочитал царь-батюшка призывы волонтёров, проникся, собирает на совещание верхних погонных и говорит им: так, с этого дня начинаем массовые системные репрессии. Ты, брюква №1, отвечаешь за массовость, ты, брюква №2, за системность, а ты, брюква №3, за суровость-неотвратимость. Те такие покивали и пошли исполнять. В делопроизводстве по-быстрому сочинили KPI по посадкам, расстрелам, пыткам и конфискациям. На последний трек сразу пролез какой-нибудь ловкий сын Урарту из ошивавшихся в приёмной, и тут же по тусовке прайс объявил и за вписывание в списки, и за выписывание. Брюквы же, едва выйдя с совещания, принялись воевать за границы полномочий своих ведомств в этом новом «нацпроекте», поэтому репрессии начали непосредственно друг с друга. Общество при виде сего охренело, поделившись на три неравные группы: одна кричит «ату их! раздавите гадину! за победу!», другая — «не тех, надо наоборот вот этих!», третья — «террор! ежовщина! куда мы катимся!»; внутрипол впал в ступор, потому что при спокойном состоянии общества он наловчился как минимум конкурсы и тренинги организовывать, а при охреневшем не очень-то даже знает, за что браться. Госмедийка — та вообще выпала в неуправляемое пике перманентной истерики. Ну а дальше всё по классике — отрепрессируют кого попало, в рандомном порядке, а потом начнут вылавливать по тюрьмам тех, кто выживет, чтобы было кому ракеты дроны делать.

И, кстати, если кто-то думает, что в заветном 37-м это всё происходило как-то более лучше, то таки нет: примерно так оно и происходило, даже и тогда.

В этом смысле я, если уж на то пошло, всё-таки за максимально высокоточные репрессии. В рамках общемирового тренда от работы по площадям к работе по целям. Вовремя выявленным, тщательно разведанным и максимально соответствующим типу и возможностям применяемого средства поражения. Примерно как сейчас с планомерной перегруппировкой наиболее ценных кадров на более выгодные позиции — из Фрунзенского военного округа в Лефортовский.

Мы начинаем КВН ))

Опять же к вопросу о том, как работает социальная механика. Тезис про ребёнка, который может вертолётиком рулить, и который поэтому тоже оператор. И, да, пока вся тема не обросла «военной специальностью» и прочей институциональной машинерией — так и будут говорить. В этом исходном посте от админа Кати — квинтэссенция всех наших неудач в этой войне; буквально «я вам новых нарожаю» (или даже «уже нарожала»). Собственно, на недавней Дроннице мне действующие боевые операторы говорили, что у нас многие офицеры и генералы — это такая же «наташа» по уровню понимания предмета. И в первую очередь именно поэтому надо выделять в отдельный род войск со своим начальством, хоть это и неверно с точки зрения беспилотия как сквозной технологии.

Чат. Нужна помощь. Мой доблестный автомобиль, похоже, в очередной поездке на юг отдал Богу душу. Движок сказал, что 400 тысяч пробега это для него слишком. Купить новую машину я в обозримые месяцы не смогу, но смогу взять в аренду, рублей за 60-70 в мес. А транспорт нужен вот прям жизненно. Поэтому если вдруг у кого-то есть возможность сдать мне в аренду какой-нибудь одновременно шустрый и вместительный транспорт, пишите в личку @chadayev

Договорились с чатом на такой вариант. Счас чат собирает мне на что-нибудь внедорожное попроще, а я попозже, когда куплю уже сам себе что-то, «чатовскую» машину отдам на СВО. Инициативные участники откопали карту 2202202392431585, на которую я когда-то собирал на дроны — на ней сейчас 56192 рубля. Ещё раз. Это инициатива подписчиков, не моя. Временный вариант, пока идёт сбор, мне один из подписчиков нашёл. Хочу сказать, что у меня отличные читатели. Причем везде, в самых разных точках отечества.