Федеральное интернет-издание "Ваши Новости" и творческое пространство Захара Прилепина "Бункер на Лубянке" возобновляют проект
СВО/БОЛЬШОЙ КОНТЕКСТ.

20 января состоится эфир и запись XI выпуска. Ждем гостей к 19:00, начало в 19:15.

Гость первого выпуска 2023-го политолог и философ Алексей Чадаев.

Главные темы:
▪️ Задачи кампании 2023 года
▪️ Как вступят в войну армии стран НАТО 
▪️ Состязание экономик
▪️ Станет ли геноцид русских на Западе явным
▪️ Перенос гражданской войны на территорию страны.

Регистрация обязательна.

Пришедшие смогут задать вопросы лично.

Трансляцию прямого эфира можно будет посмотреть здесь: https://www.youtube.com/watch?v=LWypK3voB0I

Наш адрес: Большая Лубянка, 24/15, стр. 3. Вход во двор напротив Т-образного перекрестка Милютинского и Боброва переулков.

Теперь некоторые мои заметки с семинара по «мышлению офицера».

1. Самый полезный для меня блок — обзорная лекция Переслегина о проигранных войнах России. У него получается, что Россия проиграла всего 8% войн, в которых участвовала — то есть в целом проигрыш скорее исключение, чем правило. Он подробно разобрал несколько разных по времени и типу войн, начиная с Ливонской и заканчивая Холодной (которая как бы и не совсем война). В максимальных деталях — Крымская, Японская, Первая Мировая, Гражданская-за-белых, Польский поход. Выделил ряд общих закономерностей, по отношению к которым можно абстрагироваться от поправок на эпоху и технологии. Ливонская выделяется тем, что прямо по ходу войны была сделана попытка «перетряхнуть элиты» сверху — собственно опричнина. К итоговой победе, впрочем, так и не приведшая. Но он везде фиксирует необычайно высокое — в сравнении с другими странами — влияние фактора даже не в чистом виде прямого предательства (хотя и оно часто случалось), сколько в целом поведения элит, их стремления всякий раз «играть свою игру» на фоне идущей войны. Получается, что в списке рисков это едва ли не главный.

2. Не менее интересный кусок — сравнительный анализ русского и украинского «культурных кодов» с военной точки зрения. Я для себя понял, что украинское военное мышление — утрированно тактическое: «мы одержали 28 перемог, можно уже сдаваться?», а русское, наоборот, всегда хромает по тактике: «мы рано или поздно обязательно победим, только хрен знает как». Украинский младший офицер либо сержант — в целом качественнее русского, но есть своего рода дефект, являющийся продолжением плюсов: он категорически неспособен сомневаться и рефлексировать. В каких-то случаях это полезно, но глобально — ахиллесова пята. Русский — не только в погонах, вообще любой — наслаждается сомнением, буквально купается в нём, у него в голове всегда живёт и уживается несколько разных правд. Для украинца, наоборот, сомнение — крайне некомфортное состояние, он (и выбранная им сторона) либо во всём права и за неё надо стоять до конца, либо… либо сторону надо менять, причём тотально и сразу на 180 градусов. Он категорически не признаёт полутонов. Собственно, именно поэтому «враждебные нарративы» надо в их случае именно физически блокировать, не допускать даже тени сомнений в принятой на данный момент картине мира.

Продолжу ещё.

Продолжаю заметки с семинара о мышлении для военных.

Понятие «политические технологии» более-менее устоялось и в понятийном ряду, и в языке, и кто такой «политтехнолог», никому особо объяснять не надо. Сейчас, правда, это понимается достаточно узко — как человек, работающий на выборах, но, конечно, политтехнологии вообще гораздо шире, чем «выборные технологии».

Сейчас, однако, на наших глазах возникает абсолютно новая сфера инструментального знания — я бы её назвал «военно-политические технологии». В общем, уже из названия понятно, о чём это: например, о том, как устроить мятеж или заговор либо сильно дискредитировать власть в стране-противнике, и, наоборот, как предотвратить реализацию таких сценариев у себя дома. Но это в пределе. На тактическом уровне это, например, способность к решению простых задач, вроде информационно-пропагандистского обеспечения значимых событий, вроде того же взятия Соледара или ракеты в Днепропетровске.

Военно-политический технолог — это тот, кто работает во всех сферах, где реальность войны соприкасается с большими общественно-политическими процессами, колебаниями в настроениях людей, активностью пассионарных групп и дискуссии, ведущейся вокруг и по поводу участия страны в боевых действиях. Это широкий круг задач, начиная от подготовки «политруков» для фронта и заканчивая оперативным купированием информационных кампаний и спецопераций противника в медиаполе. Мне трудно судить о том, есть ли уже «спрос» или «рынок»; в моём представлении рекрутирование таких специалистов должно быть устроено в несколько иной, не вполне «рыночной» логике. Но факт в том, что это именно профессия, внутри которой должен быть свой пакет технологий, частично «конверсированный» из гражданских политтехнологий, а частично, разумеется, создаваемых непосредственно под специфические задачи политической работы в условиях войны. И было бы правильно осмыслить это именно как специализацию, даже профессию, если угодно.

И ещё немного о военном мышлении.

Когда я прошлой осенью читал лекцию танкистам о Канте и его «Критике чистого разума», отдельно разбирал разницу между априорным и апостериорным суждением. С точки зрения офицера, к апостериорным суждениям относятся реконструкции (например, о расположении войск противника), сделанные на основании данных разведки. К априорным же — гипотезы о его замысле, основанные на принципе «поставить себя на его место — и как бы ты действовал». Лефевр в «Алгебре конфликта» показывает, что в борьбе мышлений превосходство имеет тот, у кого выше «ранг рефлексии» — то есть когда один понимает, как думает другой (ранг рефлексии 2), а этот другой понимает, как тот понимает его ход мысли (ранг рефлексии 3), у второго в рангах «плюс один».

Но у этой борьбы рангов есть всегда свой «чит-код». Он состоит в том, чтобы попытаться думать так, как противник заведомо не сможет. Ну это как моя любимая история про одну из военных операций ВОВ (успешную, кстати), где в прорыв вводили из-за особенностей местности не танки, а кавалерию, и решение о направлении главного удара принималось исходя из логистической возможности доставить по отсутствующим как класс дорогам овёс для лошадей. Разумеется, в германском Генштабе никто такую «логику планирования» просчитать не смог — там к тому времени не осталось уже старых кавалеристов, а вот среди советских «маршалов Победы» они ещё были. Или другая операция, когда замкнуть кольцо окружения удалось исключительно из-за несогласованности действий двух «крыльев», в результате которого они три раза промахивались друг мимо друга, перемалывая державшую коридор группировку противника примерно как зубы, заходящие одни за другие; и штабы — и свои, и чужие — окончательно перестали понимать, что там вообще происходит.

Кстати, как я сейчас понимаю, взятие Соледара также оказалось возможным главным образом благодаря применению такого типа логики, которую не смогли «просчитать» штабы противника, ибо она не была в полном смысле военной. Тут пока слишком горячо и свежо, чтобы публично обсуждать детали, но, похоже, это тот самый случай, когда ключом к превосходству стала непредсказуемость, основанная на взятой из очень специфической сферы деятельности культуре планирования операций. «Говорящие с ветром», ага.

В этой связи я в очередной раз вспоминаю единственную из пяти партий, выигранных Ли Седолем у AlphaGo. Тот самый 78-й ход, изменивший течение игры, был, как впоследствии показал анализ, довольно грубой ошибкой — но настолько грубой, что искусственный интеллект не распознал её как ошибку и не сумел ею воспользоваться. В результате случилось то, что случилось — свою вероятность выигрыша система поначалу оценивала в 55%, затем в 40, затем в 30, а когда стало меньше 20, она сдалась.

Выводов, как водится, не будет, но вот айтишное понятие «кладж», то есть «продуктивная ошибка», в данном случае очень к месту.

А тем временем продолжаем. Это и вам тоже — всем, кто участвовал и продолжает участвовать в сборе (см.в закрепе). Мало сейчас об этом пишу, но есть некоторый опыт — кое про что лучше писать поменьше.

Ну и ещё одно. Это уже не с общего сбора (с него деньги по-прежнему тратятся ТОЛЬКО на дроны и обвязку к ним), это отдельная адресная инициатива подписчиков.

Здоровья тебе, друг. А инструктора по коптерам найду обязательно, либо сам съезжу, в конце концов.

Начинаем youtu.be/LWypK3voB0I

Огромное спасибо всем, кто пришёл, смотрел, слушал, задавал вопросы. По-моему очень удачный формат, такого московского вечерне-пятничного неспешного разговора.

«Страх победы и надежда на поражение». Напишу об этом «дискурсе» ещё; а пока — то, что сказал в эфире только что.

Страх победы и надежда на поражение

Эта формула родилась в разговоре с Сергеем Переслегиным ещё в декабре, когда мы проектировали семинар КЦПН по мышлению на войне. В понедельник я использовал её в эфире «Время покажет», а сейчас разверну, что имеется в виду.

Характеризуя устройство российского общества, каким оно было все 30 постсоветских лет, нельзя обойти вниманием одну важную деталь. Уровень интеграции в «глобальный мир» был одновременно и показателем высокого социального статуса в здешней пирамиде. Условно, самые «успешные» жили «там» практически всеми собой — счета, недвижимость, семьи, обучение детей и т.д., а здесь была только «территория охоты». Средние выставляли напоказ свои фото из турпоездок — кто побогаче из Штатов и Европы, кто победнее из олл-инклюзивов в Турции и Тае, и хвастались удачным шоппингом и брендовым(либо квази-брендовым) шмотом на миланских и анатолийских распродажах. И даже самые простые потихоньку разучивали синонимы успешной жизни — «евроремонт», «айфон», «макдональдс» и т.д. Отдельные «разъёмы» были для стартаперов и айтишников — выход на глобальные рынки (в т.ч.рынки инвестиций), для учёных — публикации по Скопусу, для политиков — заметность в мировых СМИ, для деятелей культуры — награды и поощрения «там», и т.д.

То, что нынешняя ситуация есть не просто пограничная война, а конфликт со всем глобальным Западом, ставит под вопрос всю архитектуру такой пирамиды. И не представляет сомнений, что даже решительная военная победа над Украиной, будь она одержана, лишь усугубляет ситуацию: всё, ради чего жили, на что ориентировались и подо что подстраивали жизненные стратегии, в этом случае наверняка превратится (и так уже почти превратилось) в тыкву.

Но есть ещё слабый, призрачный шанс, надежда хоть в каком-то виде вернуть всё как было: для этого нужно проиграть. Тогда Россию, конечно, накажут, но в основном ведь «режим» и так и не рискнувший сбросить его иго «народ»; а «нормальные люди», пусть даже откупившись какой-то контрибуцией, опять получат возможность стремиться в тот сияющий мир, мечта о котором составляла смысл их жизни. И в этом смысле поражение «по очкам», без крушения всей системы, а просто фиксация неуспеха и отказ от претензий, пусть даже с потерей всех «новых территорий», включая Крым — почти идеальный сценарий выхода из ситуации, главное — дотерпеть и дождаться, пока «эти деды» и «дебилы в погонах» всё наконец провалят.

Такие настроения существуют и в бизнес-элите, и среди чиновников (особенно бенефициаров коррупционной ренты), и даже среди военных и «силовиков» (те же чиновники, только в погонах). Для них реальность до 24.02.22 была именно «нормой», а всё случившееся с того момента — личной катастрофой. И любые возможные военные успехи лишь усугубят её, сделают её необратимой. Именно поэтому — страх победы и надежда на поражение.

На другой стороне — все те, кто принципиально НЕ считают этот колониальный порядок вещей нормальным и достойным состоянием нашего общества. Но их процент неуклонно падает по мере движения снизу вверх по этой самой пирамиде, что и неудивительно. И если говорить о рисках, то вот это и есть сегодня наш самый главный риск.

Чей Рим

В моей Новгородской лекции был момент, вызвавший удивление и в зале, и среди онлайн-комментаторов. Это когда я сказал, что вопрос между нами и ними не в том, «чей Крым», а в том, «чей Рим», и речь тут вовсе не о нынешней столице Итальянской Республики.

У Гиббона в первых главах его «Истории упадка Римской империи» есть такой пассаж — Рим был ценен не только своими размерами, ведь русский царь сейчас владеет даже бОльшими пространствами, чем когда-то римские цезари, но это не делает его равным им ни в каком смысле. Кроме понятной-привычной британской русофобии, в этой формуле содержится важный доктринальный принцип. Гиббон далее разворачивает идею: Рим — это ещё и дороги, водопроводы, но главное — правовая система, дающая гражданам и их собственности невероятный уровень защищённости и тем самым свободы. Потому что свобода — это поняли ещё греческие законодатели в своих полисах — не есть отсутствие государственной тирании: тирания рока и беззащитности вне охраняемого «периметра» куда страшнее. Свобода — это одно из наиболее сложных, дорогих и труднодостижимых завоеваний и установлений цивилизации, а слово «Рим» для всякого человека европейской культуры носит ещё и буквально тот смысл, который мы сейчас вкладываем в слово «цивилизация».

Мне неинтересны идущие сейчас с новой силой в нашей «тусовочке» споры условных «красных» с «белыми», «советских» с «царскими». На известном уровне абстракции и то, и другое — разные версии одного и того же «романовского» проекта, и чуткий М.Волошин не зря ещё в начале 20-х отчеканил — «великий Пётр был первый большевик». И Романовы до Петра, и Романовы после Петра, и большевики после Романовых, и даже правящая ныне (пока в составе всего лишь двух с половиной монархов) династия Ельцинидов после большевиков, при всём различии их стратегий, имели одну общую «большую стратегию» — я бы её назвал по-умному стратегией «инкрементальной вестернизации». А если более человеческим языком — взять с Запада всё то, что нам нужно и чего у нас нет, и при этом умудриться остаться собой, не превратившись в их колонию.

При Михаиле, Алексее, Фёдоре и Софье это был преимущественно польско-украинский вектор заимствований, начиная с Петра и далее — англо-голландский, начиная с Александра I — французский, с Ленина — немецко-австрийский, а после 1945 и до наших дней — американский. «Остаться собой» тоже понималось по-разному — в XVII веке это определялось через роль центра мирового православия, в XVIII — через военно-административную самостоятельность и имперскую мощь, в XIX сюда добавился «культурный суверенитет» и роль центра «мировой контрреволюции», начиная с 1917-го — наоборот, роль «пьемонта» мировой революции, а после Ялты-Потсдама-Нюрнберга роль «страны-миродержца», ядерно-сырьевого «полюса силы», пусть и на паях с заклятыми друзьями-«атлантистами». Но всё это детали, в главном ничего не изменилось аж с 1613-го: мы берём частями у них разные их практики и даже теории, инсталлируем у себя в причудливых сочетаниях, но всякий раз пытаемся отделить нужные нам зёрна от губительных для нас плевел; хотя что именно считать зёрнами, а что плевелами — тут подходы время от времени, да, меняются.

Новость нынешнего момента, пожалуй, в том, что пропорция зёрен и плевел сейчас такова, что некоторые горячие головы доходят до ревизии всей «романовской» парадигмы как таковой. Но если двигаться в эту сторону, разворот будет превосходить по масштабу и глубине даже 1917-й. И да, первое, что мы выясним на этом пути — придётся «импортозамещать» ни много ни мало весь цивилизационный фундамент, плиты для которого мы оптом завозили оттуда последние несколько веков.

Кстати, споры «имперцев» (красных, белых, «евразийских», неважно) с «националистами» в этом смысле даже более продуктивны. Их качеству мешает то, что националисты у нас (за редкими исключениями вроде покойного Крылова) чудовищно дремучи, а имперцы опять же за редкими исключениями столь же чудовищно невнятны и сервильны.

По сути, это спор о том, где должна находиться главная «точка сборки» идентичности — там же, где госвласть (имперский подход) или где-то ещё (почва-кровь-язык-культура etc.). Но для этого «где-то ещё» недостаёт годных слов в нашем языке, и вместо точных понятий шаблон мышления выплёвывает заёмный и кое-как переведённый глоссарий австро-германского нацбилдинга.

Наиболее продуктивный путь развития «националистического» дискурса состоит в поиске путей «разгосударствления» системы сборки общего «мы» из множества индивидуальных «я», и в этом он — не таким уж и парадоксальным образом — смыкается с дискурсом «либеральным» с его «меньше государства». Но это требует куда бОльшего внимания к реальной социологии и антропологии, к тому, что у врагов зовётся cultural studies, вообще к прикладному человеко- и обществоведению. Но такое редко встречается.

В свою очередь, для любых «имперцев», вне зависимости от цветовой идентификации штанов, ключевым предметом интереса должны быть по идее не завывания о величии престола, а способы сделать столь обожаемое ими государство более умным и сложным, чем оно есть сейчас. Поскольку ключевой риск для него на поверхности: как только интегральная сложность объекта управления превышает, соответственно, интегральную сложность управляющего центра, управляемость теряется просто «по законам физики». В этом смысле моё всегдашнее недоумение по поводу наших имперцев (опять же любого цвета) — это их застарелое брезгливое невнимание к реальным механизмам и архитектуре госуправления. Не в какой-то вымышленной реальности, а здесь и сейчас, у нас и «у них».

В этом смысле для меня в этом споре ключевой вопрос не в симпатиях к той или иной стороне, а к уровню и качеству самого этого спора. Не понимаю пока как, но очень хотелось бы его повысить.

Среди множества событий, случившихся на сентябрьской Дроннице, было соглашение, подписанное с Новгородским госуниверситетом. Вот его первые плоды — на площадке факультета информационных технологий КЦПН организует семинар по «специальному» применению беспилотников для студентов. Рассчитываем на то, что НовГУ (имени, между прочим, Ярослава Мудрого)) станет в будущем «базовой кафедрой» для Дронницы, где могут апробироваться и новые разработки, и новые программы обучения.

А я тем временем продолжаю осваивать несколько более сложные леталки, чем мавики-матрасы. Не всё могу рассказать, но в скором времени у наших артиллеристов появятся новые возможности по корректировке огня, особенно актуальные в свете появления на ТБД новой натовской техники. Работаем.

Ещё про «торговлю страхом» — в каком смысле «Leopard» is the message

А вот это фото с… освящения беспилотника.

История такая. Ко мне обратилась подписчица, прихожанка одного из московских храмов. У них была идея собрать их приходом деньги на беспилотник, чтобы отдать в какую-то конкретную часть, что называется «из рук в руки». А у меня висел как раз запрос на беспилотник для медицинской роты одной из бригад — он им нужен для поиска раненых, разведки дороги (часто попадали под обстрелы — машина в решето уже). И я сказал, что пусть собирают на коптер медикам - тем, кто жизни спасает. А у бригады тоже есть духовник, он проследит и расскажет, как коптер будет использоваться. А оператора обучим уже мы.

Такие вот будни тыла.

Не писал несколько дней. Во-первых, был в деловой поездке на Урале. Во-вторых, пришло несколько тяжёлых новостей. Погибли двое из наших бывших курсантов — не на задании, просто прямым попаданием снаряда в блиндаж. Один из них вообще смог стать своего рода асом-дроноводом за это время, даже награду успел получить. Ещё один разведчик-дроновод подорвался на растяжке и попал… ну да, в Новоайдарский госпиталь; списывались ещё в пятницу, сейчас пытаюсь выяснить, что с ним, но, кажется… (UPD: вышел на связь, живой).

Ладно. На войне как на войне. Планирую февраль, в котором, кажется, надо бы иметь не 24 часа в сутки, а минимум 48. Из важного: мы с Александром Любимовым, главой КЦПН, решили сделать ещё один форум, после Дронницы, IT-Дронницы и семинара по мышлению. На сей раз это будет семинар по технологиям и практикам информационно-психологической войны. Дату и место пока точно не скажу, но скорее всего в этот раз Москва, и постараемся организовать всё сколь получится быстро.

В чём замысел. Очень хочется предметного, профессионального разговора с медийщиками, социологами, психологами, политтехнологами — по инструментальному описанию именно этого аспекта противостояния. Без шаманства и ритуальных плясок, холодным умом. Что и как работает, на что и как влияет. Как действует противник, как действуем мы, в чём сильные и слабые стороны того и другого подходов. Что изменилось за прошедший год.

Также хотелось бы привлечь несколько «смежных» категорий: от дизайнеров, занимающихся тематическим визуальным рядом, до айтишников, занимающихся OSINT. Ну и да, уже чисто для себя — понять наконец, как правильно модерировать чат комментариев, чтобы и дискуссию живую не убить, и ботов-троллей в то же время научиться отстреливать превентивно на дальних дистанциях ))

Так что приглашаю к сотрудничеству всех, кому эта затея почему-нибудь интересна. В одном из следующих постов опубликую контакты, связь, прочие организационные подробности.

Довольно длинный монолог у Шейнина. Попробую сделать текстовую версию.

Ну и пока делается расшифровка, тезисно.

Насколько я понимаю по итогам «танковых» торгов, США, как ни странно, НЕ заинтересованы в «военном поражении России на Украине» и последующем коллапсе российской государственности. В этом случае они теряют несколько важных рычагов контроля над Европой — начиная от НАТО, которое в этом случае попросту утратит смысл своего существования, и заканчивая «сырьевой удавкой», поскольку любое марионеточное правительство в Москве будет означать снова неограниченный поток дешёвых углеводородов для ЕС. Впрочем, разумеется, военная победа России им также не очень выгодна — как минимум, ставит под удар все их усилия по навязыванию «порядка, основанного на правилах».

Наиболее выгодный для них вариант — это сделать украинскую войну длительной, позиционной. Под это дело истощить нынешние военные арсеналы Европы и навязать ей новую милитаризацию, причём посредством закупок американской (свою производить Европа в этой ситуации в нужном количестве и по нужной цене не сможет) военной техники. Медленный, долгий, мутный конфликт. Именно этим объясняется нынешний торг по поставкам, их объёмы (вполне достаточные для долгой обороны, но недостаточные для решительных наступлений) и логика выбора самих вооружений: сначала восточноевропейские «архивы» советского ВПК, затем закрома ВПК европейского. А «Абрамсы» и прочее — ну, будут… когда-нибудь, наверное. Через год, не раньше. И с обычной бронёй. И тридцать штук.

Что касается европейцев, их игра, наоборот, состоит в том, чтобы в какой-то момент стороны вышли на перемирие — просто в силу бесперспективности попыток чего-либо добиться военным путём для каждой из сторон. Тогда можно взять паузу и спокойно строить некий «восточный вал», причём с Украиной внутри периметра. Разумеется, до этого было бы желательно отодвинуть границу такого «вала» подальше на восток, но тут уж как получится. Плюс сама конфигурация границ логично подводит к тому, что неплохо было бы ещё и как-то решить проблему «белорусского балкона», то есть сменить режим в Белоруссии. Но этим опять-таки проще заниматься тогда, когда нет активных военных действий.

Если думать за Украину, то тут понятно — надо строить ситуацию так, чтобы любая уступка Москве по любому вопросу воспринималась как неприемлемое поражение всего «коллективного Запада», то есть «территориально целостная Украина» должна стать впредь и надолго священным символом его неколебимого могущества. Поэтому только границы 1991 года, любое другое решение — зрада без вариантов.

А вот если думать за Россию, то… а не буду здесь писать. Пригодится ещё где-нибудь, мало ли.

А тем временем потихоньку продолжаю