Журналистка Ангелина Давыдова, специализирующаяся на экологии, написала о том, как война России с Украиной меняет мировую экологическую повестку и место России в ней.

Последствия можно обобщить так:
— Перестраиваются мировые энергетические рынки: многие страны поменяли поставщиков природного газа и нефти, срочно строят инфраструктуру для СПГ, перезапускают угольные станции, обсуждают продление работы АЭС (или строительство новых станций), инвестируют в новые проекты по добыче ископаемого топлива. Впрочем, средне- и долгосрочный тренд остается неизменным: значение и доля возобновляемых источников энергии продолжают расти.
— Война перекраивает мировые рынки продовольствия и удобрений. Ряд стран планирует расширить производство зерновых и добычу сырья для производства удобрений, а это угрожает экосистемам и биоразнообразию.
— Сокращение поставок металлов из Украины, а также частичные санкции и ограничения на поставки из России трансформируют глобальную металлургию.
— В лесном секторе российские поставщики столкнулись с санкциями, международные сертификационные структуры ушли из РФ, экспорт перенаправлен. Всё это повышает нагрузку на леса в других регионах мира и влияет на планы по развитию биоэкономики, например, в ЕС.
— Наконец, не стоит забывать и о том, что боевые действия оказывают прямое влияние на экосистемы в самой Украине.

Сама Россия пока что не отказывается от зелёной повестки, но меняются аргументы и стратегии. Реальность между тем такова, что снижение ВВП, уменьшение доли российской экономики в мировой, депопуляция — всё это может привести к повторению ситуации 1990-х годов: выбросы тогда снизились более чем на 30%, обязательства в рамках Киотского протокола были перевыполнены. Вот только это вряд ли может считаться реальной декарбонизацией.

По ссылке внизу можно сделать предзаказ вот такой моей книги. Хотя обложка и содержание выглядят так, будто все делалось прямо сейчас, по следам горячих событий, это работа последних почти четырех лет, учитывая время на подробное ознакомление с материалом в виде книг, сотен часов видео (ресурс, мало доступный прежним авторам), документов на сайтах иностранных учреждений, и аналоговых документов в архиве МИД России.

По жанру это плутарховское параллельное жизнеописание, но не людей, а трех обществ — испанского, португальского, греческого — во время перехода от диктатуры к демократии, который там случился почти одновременно, и в годы, которые этому переходу предшествовали. Это и сорок лет одиночества (столько их было в Испании, и Португалии, в случае Греции — семь), и осень сразу нескольких патриархов и убийство дракона, но исключительно на документальном материале. Но и без людей не обошлось, куда без них.

Гносеологические это строгая книга, где самые очевидные версии событий приняты как наиболее вероятные. Одновременно она полностью противоречит той дурной русской традиции (к счастью, начавший уходить), где чем скучнее, тем солиднее, интересно писать — не барское дело, кому надо продерутся, а за пределами области скуки сразу разверзается мир безответственного фантазирования . Те кто следит за современной западной академией и лучшими книгами на русском языке, знают, что это давно не так: мир преодолел различие между художественной (для удовольствия) и не художественной (для знания) прозой, и вернулся к почти античному представлению о литературе, где умение получать чувственное удовольствие от исследования реальности было общим и само собой разумеющимся. Ну и разумеется, для жителей и политиков авторитарных стран, которые склонны примерять такие вещи на себя, это книга-аналогия, книга-инструкция и даже книга-предостережение. В частности, жителям посткоммунистического востока Европы и России книга должна помочь выйти из круга аналогий связанных с падением коммунистических режимов — ведь все три рассмотренные на ее страницах консервативные диктатуры, подобно нынешним и в отличие от советской, исправно снабжали своих граждан джинсами с колбасой и держали границы открытыми.

Книга адресована больше тем, кто читает по-русски, на английском, испанском, португальском и греческом об этих событиях и их героях написано несопоставимо больше. Международный вклад этой книги можно усмотреть в том, что практически нет работ, которые рассматривают все три перехода вместе, хотя они происходили одновременно, а режимы, начавшиеся по-разному, эволюционировали сходным образом, но закончились по-разному — один в результате революции, другой — договорной демократизации «со сделкой», третий — проваленной военной авантюры.

Вероятно, соединить в одной книге про все три перехода (от которых, всех трех, Хантигтон считает свою третью волну демократизации) мешала не часто встречающаяся комбинация языков для чтения, включая русский, который дал мне возможность оценить позицию и роль СССР — второй сверхдержавы того времени. Здесь, кроме прессы, тогдашних советских книг (включая пропагандистские) и документов, помог крайне полезный разговоры с бывшим министром иностранных дел России Игорем Ивановым, который в молодости служил дипломатом в советской миссии в Мадриде, открывшейся накануне смерти Франко, был свидетелем, хроникером, и, в том что касается изменений советской позиции, участником событий. Так что короткая английская версия книги, если в ней появится нужда, будет касаться этого, мало известного в мировой науке и документальной литературе аспекта событий. А для читающих на русском — это, судя по всему, первая книга о том, как три консервативные диктатуры, одновременно противостоящие западным ценностям и коммунизму, превратились в современные демократии — со своими, разумеется, особенностями.

https://www.ozon.ru/product/konets-rezhima-kak-zakonchilis-tri-evropeyskie-diktatury-819883925/?sh=mDkuR7Uo-A

Михаил Виноградов рассказывает, как уходящий год изменил региональную политику в России, и спорит с тремя сложившимися стереотипами о ней.

Первый: роль губернаторов резко выросла. Тезис стал популярен, когда в конце сентября российские власти объявили о частичной мобилизации и ввели частичное военное положение. Сравнения со временами пандемии, когда роль глав регионов тоже якобы резко возросла, стали общим местом. Но на деле ковидный 2020 год не привел к серьезному укреплению роли губернаторов. В 2022 году политический вес губернаторов тоже не увеличился. Главам регионов сегодня не хватает политической субъектности. Система военкоматов и помогающих им органов МВД по-прежнему не подчинена региональным властям. И губернаторы по-прежнему не могут повлиять на выработку приоритетов. Всё, что касается войны и сопутствующих ей тем, спускается с федерального уровня. В целом тенденции 2022 года никак нельзя считать признаками децентрализации и рефедерализации.

Второй: регионы — главные драйверы Z-патриотизма. В реальности количество частных машин со знаками «Z» в Москве и регионах различалось несущественно, а к концу года такие экземпляры и вовсе стали экзотикой. То же касается и властей. Несколько глав регионов действительно демонстрируют подчеркнуто жесткую позицию в стиле «все для фронта» и «священной войны». Но от губернаторов не требуется выглядеть радикальнее Дугина и Пригожина — и многие из них ограничиваются сугубо ритуальными жестами.

Третий: из регионов высасывают последние соки. Экономики регионов на проблемы 2022 года реагировали примерно так же, как и во время прошлых кризисов 2008 и 2015 годов. Доходную часть региональных бюджетов в 2022-м и, похоже, в 2023 году в целом удастся наполнить, так что государство продолжит вовремя платить по социальным обязательствам и кредитам. В общем, существенно расстановка сил не изменилась.

В 2023 году ситуация в российских регионах будет служить своеобразным индикатором успехов и провалов во внутренней, экономической и социальной политике страны. При этом роль периферии может несколько повыситься. Конечно, к серьезному наращиванию субъектности регионы не готовы. Однако всесилие федерального центра остается в прошлом, и полностью игнорировать этот факт уже не получится.

Андрей Колесников пишет о будущем российской демографии, которой на словах сильно обеспокоено правительство и лично Владимир Путин. На деле же получается так: год службы 300 тысяч мобилизованных в армию — это минус 25 тысяч рождений (как подсчитал директор Института демографии ВШЭ Михаил Денисенко). Цифра не слишком большая, но в условиях длящегося спада рождаемости, а также эмиграции и планируемого повышения возраста призыва для мужчин «в самом расцвете сил» она может существенно увеличиться.

Текущая милитаризация самого образа существования нации едва ли станет стимулом для активного репродуктивного поведения, за вычетом, разумеется, тех, кто считает своим долгом поставлять Родине для будущих войн пушечное мясо и готов строить жизнь в рамках однополой семьи по-русски из старого анекдота: бабушка, мама и дочка. Отец, сын, брат — или рекруты, или мобилизованные, или эмигрировавшие.

Как заключает Колесников, одна из главных проблем сегодняшнего российского общества состоит в том, что старшее поколение, генерация 70-летних руководителей страны, решает за молодежь, как и в каких условиях им жить. И что гораздо хуже — как и за кого им умирать. Такую стратегию едва ли можно признать ответственной и стимулирующей нормальное развитие страны. Не говоря уже о том самом «сбережении народа».

Ксения Лученко пытается разобраться с ситуацией вокруг Украинской православной церкви. Украинское государство настойчиво дает понять, что будущее УПЦ зависит от того, насколько убедительно она порвет связи с РПЦ и сможет это доказать. Понимая это, глава УПЦ митрополит Онуфрий, выступая на ежегодном епархиальном Собрании Киевской митрополии, не только перечислил пункты нового Устава УПЦ, где зафиксировано, что «предстоятель Украинской православной церкви не является членом Священного Синода Русской православной церкви», но и еще раз обратил внимание на своё несогласие с позицией патриарха Кирилла по поводу войны.

Тем не менее, заявив о своей полной независимости от Московской патриархии, УПЦ пока не выполнила ни одного из трех необходимых для этого условий и не обратилась к РПЦ с запросом о предоставлении автокефалии. Не исключено, что причина в том, что украинские власти могут расценить такое обращение как доказательство связей с Москвой и признание себя частью РПЦ.

Вероятно, УПЦ остается только одно — тянуть время и по мере поступления реагировать на новые вводные. А пока она останется в юридической и канонической серой зоне: де-факто независимая, но никто, кроме нее самой, это не признает.

У патриаршего предложения о рождественском перемирии были очевидные внутренние издержки — в распаленной партии войны не могли понравиться формулировки о междоусобной брани и даже сама идея мирной инициативы. Однако предложение явно тестирует новые военно-политические технологии, где очередная эскалация боевых действий или бомбардировок будет время от времени предваряться мирными инициативами прикрытия. Эти призывы должны создавать температурные колебания в мировом и украинском общественном мнении, которое предполагается прогонять между полюсами мирных предложений и ужасов войны, в надежде привести его в нужное для Кремля состояние. 

О предложении рождественского перемирия, которое странно выделяется на фоне привычных новостей об уничтожили, наградили, взяли https://carnegieendowment.org/politika/88784

Смысл жизни в смерти — классический поворот для русской культуры и в XIX, и в XX веке, о чем писал филолог Михаил Эпштейн. Не найдя смысла в жизни, его пытаются найти в смерти. Об этом вспоминает Андрей Архангельский, посмотрев новогодний эфир российских телеканалов.

Велик соблазн сказать, что этот новый военный стиль демонстрирует своим и чужим, что война теперь — тотальная, маски сброшены, и Россия будет идти до конца. Разошедшиеся в соцсетях наиболее радикальные высказывания артистов в новогоднюю ночь, однако, заслонили собой весь остальной массив спетого и сказанного. Возможно, это было сделано намеренно — чтобы создать ощущение, что Россия всем обществом перешла на военные рельсы. Но если смотреть новогодние вечера целиком — то есть глазами российского обывателя, — общая картинка будет выглядеть совершенно иначе.

Привычное новогоднее болото лишь изредка было разбавлено вкраплениями воинственного (как реплика Петросяна «нравится — не нравится, Россия расширяется»). Официальная риторика делает упор на мир. Военные с бокалами шампанского в руках желают, чтобы «все поскорее вернулись, обняли своих близких». Военкор Николай Долгачев желает всем «мира». Военные медики с типичными украинской и российской фамилиями за праздничным столом также желают мира. И телеведущий Соловьев тоже желает мира.

Никакой новой эстетики в целом, собственно, нет. Есть отдельные вспышки агрессивного, словно оговорки по Фрейду, и несколько натужное разбавление привычного золотисто-серебристого формата людьми в военной форме. Те, кто режиссирует и продюсирует новогодние огоньки, сознательно добивались именно этого эффекта: чтобы воинственного духа было ровно столько, сколько нужно, чтобы где-то там, в Кремле, главные зрители поставили мысленно галочку.

Кремлю важно сохранить в качестве генерального именно ощущение скучной стабильности/нормальности. Несмотря на все обещания превратить страну в военный лагерь, власть явно не спешит реализовать этот тезис на практике. Не спешит — понимая, что единственный актив, единственное достижение, которое сегодня можно продать «дорогим россиянам», — это то, что никаких тягот войны страна пока не несет — в отличие от Украины. И это говорит о многом; в частности, о том, что Кремль боится радикализации внутри страны больше, чем нуждается в поднятии боевого духа.

Со дна есть путь только наверх — так, видимо, теперь думают российские функционеры, чиновники и политики, приезжающие фотографироваться в окопах в зону боевых действий для продвижения по карьерной лестнице. Об этом феномене рассказывает Андрей Перцев.

Участвуют ли эти люди в реальных боях — вопрос открытый. Но они сфотографировались в фронтовой амуниции на передовой и тем самым обозначили себя в качестве участников боевых действий. И чем дальше, тем яснее становится, что ставка политиков-солдат, известных своими способностями угождать руководству, была верной. Президент Путин все больше увлекается самим процессом войны, постоянно говорит о доблести участников боевых действий и даже новогоднее обращение записал на фоне людей в военной форме.

Раньше амбициозные представители российской элиты гонялись за карьерным ростом, учась в губернаторских школах и сражаясь в конкурсе «Лидеры России». Сейчас таким «модным мероприятием» становится война, а те, кто не спешит радикализироваться, все чаще будут оказываться на обочине.

Политический и управленческий фасад системы окончательно превратится в разнородное лоскутное одеяло, сшитое в соответствии с переменчивыми вкусами президента. «Ветераны» там будут соседствовать с «молодыми технократами» и еще не вымершими как вид выходцами из Общероссийского народного фронта. В любом случае этот отрицательный отбор будет выталкивать наверх конъюнктурщиков, готовых на все ради внимания начальства, а система продолжит деградировать, ведь с радующих Путина «ветеранов» много не спросишь.

Публикация в «Известиях» статьи бывшего главы украинской партии «Оппозиционная платформа — За жизнь» Виктора Медведчука, похоже, знаменует его возвращение в большую политику. Константин Скоркин (@skorkin_zhuk) рассказывает, что за этим стоит. Концепция этого камбэка вполне ясна: Кремль будет говорить о мире не с Зеленским, а с Медведчуком, которого по-прежнему видит лидером пророссийской партии в Украине. Однако время для этого, если когда и было, давно и безнадежно упущено.

Нынешняя реанимация старой идеи «правильной Украины» показывает, что Россия уперлась в политический тупик. Киев Зеленского упорно отказывается соглашаться на условия Москвы, а западная военная помощь помогла ВСУ нанести ряд чувствительных поражений российским войскам, отбив в том числе территории, которые Кремль так опрометчиво поспешил объявить частью России. Также не происходит и ожидаемого с февраля прошлого года раскола украинских элит и массового недовольства Зеленским.

Если «партия мира» не появляется естественным путем, то Москва, похоже, готова создать ее искусственно, чтобы вести переговоры о мире вместо Зеленского с Медведчуком — фактически с самими собой. Другое дело, что сейчас многие российские ястребы, требующие от Кремля дальнейшей эскалации, считают Медведчука одним из виновников провала блицкрига-2022 — ведь это в том числе он годами дезинформировал Кремль о ситуации в Украине. Так что любые инициативы с его участием будут подвергаться нещадной критике.

Однако Путин остается верен своей стратегии запускать одновременно несколько конкурирующих проектов, создавать «оперативный туман», чтобы оставаться над схваткой кланов и посмотреть, кто из них окажется более успешным.

Впрочем, у активизации Медведчука есть и более тревожный подтекст возможной подготовки нового крупного наступления, в обозе которого поедет и новоявленный миротворец.

Если вы читали декабрьскую статью Никиты Смагина, то сегодняшняя новость о том, что Иран отказался признать «присоединение» регионов Украины к России не стала для вас такой уж неожиданное. Реальные настроения большей части иранского населения сильно отличаются от приятной для Москвы антизападной картинки, писал Смагин. Для большинства иранцев Россия — тоже часть империалистической угрозы, как и США.

Сближение России с Ираном пока происходит лишь на словах, пишет Никита Смагин. Российские власти и пропаганда хотят представить его дружбой народов, объединенных общей борьбой с Западом. Но в своих попытках они игнорируют не только традиционные антироссийские настроения иранцев, но и то, что на деле иранское общество очень устало от бесконечных обвинений в адрес США и Израиля, которыми их власти заменяют решение насущных проблем.

Помимо этого, Россия начала поддерживать Исламскую Республику тогда, когда та столкнулась с тяжелейшим кризисом легитимности. Понятно, что государства во всем мире дружат скорее правительствами, а не народами. Но проблема в том, что историческое сближение Москвы с иранскими исламистами происходит в момент, когда Исламская Республика входит в пике кризиса легитимности. Большинство иранцев сегодня ненавидят не только власть, но и всякого, кто ей помогает.

С первых дней российского вторжения в Украину Русская православная церковь встала на сторону Кремля. Дело, как считает Ксения Лученко, не только в привычке одобрять любые действия начальства (забывая, кто у христиан на самом деле «начальник»), не в идеологии и не в мистических мотивах: патриарх Кирилл надеется сохранить свою церковь в границах погибшей империи, поэтому сделал ставку на путинские танки.

Патриарх Кирилл полностью идентифицирует себя с путинской политической элитой, с российским режимом и не может помыслить будущее РПЦ иначе, как реконструкцию советской церкви в прежних границах и в декоре «святой Руси».

Теперь живущие в России советские дети выросли и радуются, когда новости или пропагандистские ролики сообщают им, что удалось погасить украинские елки при помощи ракет, и европейские, оставив европейцев без газа или электричества. Мало кого смущает, что это как раз работа сил зла, которым они противостояли детьми….

Россияне смотрят на Украину сквозь остановленное время — без нас и после нас здесь не было бы и нет ничего — и этим обосновывают свое право на захват и разрушение. Переход общего советского «мы» к новому «мы и они» завершается на глазах. Война Путина против Украины не только укрепляет формирующуюся национальную идентичность украинцев, избавляя ее от советских черт, но точно так же меняет постсоветскую идентичность огромного числа граждан России.

https://carnegieendowment.org/politika/88858

Весь 2022 год российские экономисты пытались понять, как в условиях ведения войны наладить внешнеторговые расчёты. Безуспешно, но обозначился чёткий тренд: фокус смещается на криптовалюты и юанезацию платежей, что быстро увеличивает зависимость российской экономики от китайской валюты со всеми вытекающими рисками. Об этом рассказывает Александра Прокопенко.

Выходит так, что пока Кремль фантазирует о независимости от доллара, отсутствие альтернатив толкает российские фирмы наращивать операции в рубле и китайском юане. Доля расчётов в юанях на российском рынке за 9 месяцев повысилась с 0,4% до 14%. В биржевых торгах — с 3% до 33%.

Дедолларизация, которой гордятся российские власти, по факту оборачивается юанезацией. Россия дрейфует в направлении юаневой валютной зоны, а зависимость от доллара меняется на зависимость от юаня. Такую замену трудно назвать надежной: на российские резервы и платежи будут влиять решения компартии и Народного банка Китая в части управления валютным курсом.

Тем временем надежды российских чиновников, что Китай поможет Москве обходить санкции, не оправдались. Китай к ним не присоединяется, но аккуратно следует введенным запретам. При этом экономическая зависимость России от Китая будет только нарастать. А значит, в своем «развороте на Восток» Кремлю придется учитывать геоэкономические интересы Китая подчас в ущерб собственным планам.

Вторжение в Украину полностью заслонило другую военную операцию России — в Сирии. У России стало гораздо меньше сил на неё — она держит там все меньше своих военных, уступает контроль над территориями, сокращает гуманитарную помощь. Однако все это совсем не значит, что она оттуда уходит. О том, почему Россия пока остаётся в Сирии, рассказывает Никита Смагин.

Во-первых, Сирия — один из самых логичных источников военных кадров с реальным боевым опытом. К тому же именно она была чем-то вроде ролевой модели спецоперации, которую затем попробовали перенести на украинское направление.

Во-вторых, Сирия — это не только отвлекающий фактор для России, но и ценный актив, потенциальный объект для торга с Турцией, Ираном и Израилем. Более того, в перспективе возможен и диалог с США, что особенно важно — ведь почвы для российско-американского разговора по большинству других тем уже нет.

Бессмысленность и жестокость российского вторжения в Украину вызывает ассоциации со Второй мировой с её массовыми убийствами и разрушениями в погоне за химерой реванша. По примеру Второй мировой многие пытаются представить и исход этой войны, но не учитывается один важный момент: у мира и в первую очередь Запада нет ощущения, что от исходов этой войны зависит его собственное выживание, а значит аналогии стоит искать где-то ещё.

Максим Саморуков напоминает, что в недавней истории уже была война, которая шла у самых границ Евросоюза и поразила Запад своей бессмысленной жестокостью — война в Югославии. По примеру её окончания можно попытаться представить, что ждёт Россию и Украину в будущем.

Тогда Сербия проиграла по всем фронтам. Разгромленная и униженная, она не только потеряла малейшую возможность для реванша, но и попала в тотальную зависимость от Запада. Самая развитая страна Восточной Европы за несколько лет превратилась в глухие задворки.

Прошла почти четверть века, но ковыряние в тогдашних болячках до сих пор остается в центре общественной дискуссии в Сербии. Учитывая, как состарят население России военные потери и эмиграция, не приходится надеяться, что тема войны с Украиной когда-то уйдет в прошлое. С Путиным или уже без него, российское общество ещё многие десятилетия будет упорно возвращаться к этой теме, холить свои обиды и веру в несправедливость к ним мира, бездумно расходуясь на то, чтобы сохранить хотя бы остатки лица.

Но ничего хорошего эта аналогия не сулит и Украине. Даже самый позитивный сценарий — не Косово, а Хорватии, — на деле оказывается не таким уж позитивным.

Конечно, Россия и Украина — это гораздо более масштабные государства, чем Сербия и Хорватия (и тем более Косово), но вряд ли одного этого отличия от Югославии будет достаточно, чтобы не повторить её послевоенную судьбу.

Российское вторжение в Украину усилило внимание мира к персоне Евгения «Повара Путина» Пригожина. В каждом его успехе видят доказательство его могущества и блестящих перспектив, в каждом поражении — намек на скорое списание в утиль. Между тем ни о том, ни о другом всерьез говорить пока не приходится, считает Татьяна Становая (@stanovaya).

Пригожин нащупал золотую жилу: если государство неэффективно решает те или иные задачи (или просто хочет соблюдать внешние приличия), на помощь приходят квазигосударственные инструменты. Путину это понравилось. Такой подход в сочетании с демонстрацией дерзкого патриотизма создавал иллюзию вседозволенности — и это не могло не привести к востребованности Пригожина в войне против Украины.

Но с каждым днем растет расхождение между тем, какую роль Путин отводит ЧВК, и тем, какое место сам Пригожин для себя считает заслуженным. Для президента ЧВК — это некий атрибут, присущий любой державе с геополитическими амбициями, но действовать она должна без самодеятельности. Однако Пригожин, который ещё недавно действовал именно в такой логике, вышел далеко за рамки отведенной зоны ответственности. Бизнесмен стал не просто публичной фигурой — он на глазах превращается в полноценного политика со своими, весьма революционными взглядами.

Готов ли он бросить вызов Путину? Пока Путин относительно силен и способен удерживать баланс между группами влияния, Пригожин безопасен. Но малейшее ослабление может спровоцировать Пригожина бросить вызов власти — пусть поначалу не напрямую Путину. Война порождает монстров, чьи лихачество и отчаянность могут стать вызовом для государства, стоит ему проявить малейшую слабость.

Слова о «корейском сценарии» окончания российско-украинской войны бывшего советника ОП Украины Алексея Арестовича вызвали большой резонанс в СМИ. Но что вообще такое «корейский сценарий» и как его можно примерить к нынешнему конфликту? Подразумевается ли раскол Украины на восток и запад по примеру Северной и Южной Кореи или речь о «вечном перемирии» между Россией и Украиной как между двумя корейскими государствами? Кореевед Андрей Ланьков не пытается ответить на эти вопросы, а просто рассказывает, как война 1950–1953 годов завершилась (?) в самих Кореях.

Существующий правовой режим означает, что Северная Корея теоретически не признает за Южной права на существование, и наоборот. Более того, межкорейский конфликт любой интенсивности по-прежнему можно объявить «внутренним делом» Кореи, полицейской «спецоперацией» и «наведением порядка на суверенной территории».

Скорее всего, режим перемирия, при всей его кажущейся политической двусмысленности, будет определять отношения между двумя Кореями еще много десятилетий. К нему в целом привыкли и приспособились — а вот его замена чревата политическими проблемами.

Пока Путин увлечён войной и почти не обращает внимания на внутреннюю повестку, гражданская часть вертикали власти в России переживает серьёзный кризис.

Публичное единство всегда было одним из главных правил работы вертикали. Споры должны были вестись за закрытыми дверями и модерироваться высшим руководством. Теперь же публичные споры об изменении законодательства стали нормой. В них участвуют ведущие представители власти, и они не просто говорят — они предлагают действовать. В результате «центры принятия стратегических решений» оказались в кризисе, пишет Андрей Перцев.

Разнонаправленные сигналы, которые посылают осмелевшие представители власти, множат управленческий хаос и тревожность российского общества. Володин, Клишас, Матвиенко — ещё недавно все они были тяжеловесами в российской вертикали власти и не делали заявлений просто так. Теперь же они говорят ровно противоположные вещи, и нет никакой возможности понять, чья позиция возьмет верх.

Почему это происходит? С началом войны президент Путин полностью взял управление страной в свои руки, став единственным начальником. Функции былых центров принятия решений оказались редуцированы — они могут заниматься тактическим планированием, а стратегические вопросы находятся в сфере ответственности главы государства. Но увлечённому войной президенту явно не до «гражданских вопросов», и отдельные части вертикали это чувствуют.

На фоне слухов о приближающемся новом российском наступлении президент Украины Зеленский развернул большую кадровую чистку. С помощью антикоррупционной кампании он стремится не только укрепить доверие внутри страны и успокоить западных союзников, но и усилить собственную власть, считает Константин Скоркин (@skorkin_zhuk).

Зеленский продемонстрировал, что готов пожертвовать самыми близкими соратниками, если они наносят репутационный ущерб команде. Летом был уволен его старый друг Иван Баканов, возглавлявший СБУ и проглядевший измену в рядах силовиков. Теперь с поста снят замглавы президентской администрации Кирилл Тимошенко, один из руководителей предвыборной кампании Зеленского, а затем куратор любимого детища президента — инфраструктурного нацпроекта «Большое строительство».

В то же время основная масса уволенных чиновников — фигуры второго-третьего ряда. Пока не совсем ясно, насколько речь идет о наказании стрелочников, а насколько — о чёрных метках крупным фигурам, к которым подбираются через их заместителей и помощников.

Военное положение даёт Зеленскому инструменты и возможности, о которых раньше он не мог и мечтать. Но и тут есть свои красные линии. Это позиция украинского общества, готового ради победы к внутренним ограничениям, но по-прежнему чуткого к злоупотреблениям власти. А также влияние западных союзников, от чьей поддержки зависит выживание страны и которые вряд ли допустят сползание Украины к авторитаризму.