Снова написал на Карнеги. Хороших новостей и ожиданий нет, причем я твердо убежден, что их нет для всех трех сторон. Самый оптимальный сценарий - чтобы ухудшение ситуации происходило постепенно, а не скачкообразно.

С 12 декабря азербайджанские экоактивисты перекрыли своим митингом Лачинский коридор — единственную дорогу, связывающую Карабах с Арменией. Движение остановилось, хотя всего полгода назад особый статус Лачинского коридора и право армян свободно ездить по нему не оспаривал даже Баку. Иначе азербайджанские власти не стали бы с опережением сроков строить дорогу в обход сел Лачинского района, которые перешли под контроль Азербайджана.

Отчасти происходящее — следствие того, что порядок въезда в контролируемую армянами часть Карабаха до сих пор остается не урегулированным. На деле все решали миротворцы, которые не всегда действовали последовательно.

Теоретически по согласованию с миротворцами в Степанакерт может приехать любой журналист — российский или западный. Но если этот журналист по итогам поездки выпустит материал, симпатизирующий армянской стороне, то в Баку его сразу назовут пропагандистом, призывающим к нарушению территориальной целостности Азербайджана, и обвинят миротворцев в попустительстве.

Сейчас, когда дорога перекрыта азербайджанскими активистами, конструктивно урегулировать порядок проезда вряд ли возможно. Непонятно и то, как российские миротворцы могли бы вернуть себе авторитет в этой ситуации. Любая попытка разогнать блокирующий митинг окончательно испортит отношения между Москвой и Баку. Уже сейчас возможность продления мандата миротворцев после 2025 года под огромным вопросом, а прямое противодействие азербайджанцам на их территории закроет его окончательно. Поэтому Москва выбирает бездействие.

Российская пропаганда предпочитает не замечать происходящее, а вот азербайджанские СМИ резко ужесточили свою риторику в отношении миротворцев. Используя самую причудливую конспирологию, их обвиняют в коррупции и проармянской предвзятости, вплоть до утверждений, что российские миротворцы — сами замаскированные армяне.

Выйти из сложившейся ситуации с пустыми руками Азербайджан уже точно не захочет. Его запрос — установить на въезде в Карабах со стороны Армении хотя бы таможенный контроль, а также обеспечить азербайджанским чиновникам возможность посещать регион под защитой миротворцев. Также Азербайджан требует от российских миротворцев жестко придерживаться линии, что Карабах неизбежно должен перейти под полный азербайджанский контроль, и всякого, кто препятствует этому, туда нельзя пропускать — особенно если это армяне.

Столь амбициозные требования Баку автоматически сближают российских миротворцев с позицией Армении, потому что они тоже хотят сохранить статус-кво. Чтобы споры решались кулуарно, а по Лачинскому коридору могли ездить по умолчанию все — пусть и с возможностью периодически учитывать озабоченности Баку. А главное, миротворцы не хотели бы заявлять, что армянская администрация в Степанакерте нелегитимна. Ведь тогда сразу встанет вопрос: если эта власть нелегитимна, то какая легитимна?

Пока Москва пытается переждать в надежде, что все как-нибудь рассосется. Но вести серьезный разговор с Баку неизбежно придется, и он будет о пересмотре существующих порядков в пользу Азербайджана. Степень потери лица для России и ее миротворцев будет пропорциональна тому, насколько сильно азербайджанцы позволят себе нарушить старые правила.

На этот раз компромисс между Москвой и Баку, скорее всего, будет найден — миротворцы согласятся частично выполнить новые требования Азербайджана. Но возврата к прежней норме уже не будет, как не будет и комфортного для России статус-кво.

После начала российского вторжения в Украину Владимир Путин несколько раз менял его публично заявленные цели. Сначала речь шла о «денацификации» и «демилитаризации», затем — о защите России от НАТО, в какие-то моменты — о помощи Донбассу. Но сейчас разговоры о целях вообще прекратились: президенту больше нравится рассуждать о самом процессе войны и её промежуточных результатах — приобретении «новых территорий». Война для президента превратилась во что-то вроде компьютерной игры, считает Андрей Перцев — нет особых целей, ценен сам путь. Начав воевать, Путин вошёл во вкус, а потому вряд ли сядет за стол переговоров в ближайшее время.

Чиновники, которые чутко следят за президентскими настроениями, уже перестроились под его новое отношение к войне. Сам Путин упоминает, что Минобороны делает всё возможное для обеспечения мобилизованных всем необходимым. Члены правительства добросовестно собираются на заседания Координационного совета по обеспечению СВО, а Путин в этом процессе активно участвует.

Риски у такого отношения президента к войне немалые. В Украине гибнут реальные люди, а не компьютерные юниты. Превращение войны в игру — это упрощение, которое выносит за скобки и морально-этические вопросы, и объективные трудности. Ещё опаснее выглядит любовь президента к войне как к процессу — эта игра ему понятна и кажется относительно простой. А вот мирные переговоры — это отказ от того, что приносит удовольствие — по Путину, «процесс непростой и длительный».

Именно поэтому война вдолгую — без целей, ради самого процесса — выглядит для Путина самым комфортным вариантом развития событий. Отказаться от боевых действий он сможет, только если они уже не будут приносить ему удовольствие. Например, если российским «юнитам» на фронте нанесут новые критические поражения.

Мало кого удивило, что в конце года Путин отменил все традиционные для него разговорные мероприятия. Не будет «большой пресс-конференции», не состоялось «прямой линии», которой ждали ещё с лета, а на днях стало известно о переносе послания Федеральному собранию на следующий год.

Вроде всё просто: успехов на фронте нет, объяснить толком нынешние цели «спецоперации» тоже сложно. Но загвоздка в том, что в отличие от пресс-конференции и линии, послание Федеральному собранию раз в год — конституционная обязанность президента, а прошлое обращение было в апреле 2021 года.

Идеей о том, что Путин нарушил конституцию, сегодня вряд ли кого-то можно удивить. Но то, как Кремль неофициально объясняет перенос послания, выдает крайне пренебрежительное отношение путинских подчиненных к собственной работе, что объективно вредит российскому президенту.

Проблема процедурных нарушений появилась до войны — вспомним нарушения сроков назначения губернаторов или крайне сомнительные с точки зрения нарушения процесса правки конституции. С войной ситуация кардинально усугубилась: закон вместе с его формальными процедурами сильно девальвирован. Это хорошо видно по тому, как «закончилась» мобилизация — как пояснил сенатор Андрей Клишас, слова Путина важнее всякого указа, или по тому, как снимали главу Счетной палаты без обновленного закона.

Все это, как считает Татьяна Становая (@Stanovaya), ведёт не только к процедурной хаотизации, что явно недооценивается Кремлем, но и к обесцениванию порядка — некогда одной из главных ценностей российского режима. В условиях отхода от порядка отказ от регулярных «больших» выступлений серьезно бьет по политическому лидерству президента. Но, видимо, в российских верхах и у самого Путина сложилось убеждение, что сам факт войны против заклятых врагов России и есть лучшее доказательство такого лидерства.

Позиции России в Центральной Азии еще в прошлом году были настолько прочными, что им не угрожало даже растущее присутствие Китая. Но все изменилось с началом российского вторжения в Украину — вместе с украинскими городами Кремль уничтожает влияние России по всему миру, особенно на постсоветском пространстве.

Теперь любое заявление или жест, отклоняющиеся от линии Москвы, выглядят как попытка стран Центральной Азии разорвать связи с Россией и провоцируют дискуссии о скором конце ее влияния в регионе. Хотя многие формальные показатели, напротив, рисуют картину бурного сотрудничества: товарооборот России с регионом быстро растет, в обе стороны движутся огромные миграционные потоки, а количество встреч на высшем уровне бьет рекорды.

Так что в итоге происходит: Центральная Азия отдаляется от России или, наоборот, сближается с ней? Читайте на @carnegiepolitika:

https://carnegieendowment.org/politika/88671

После обнуления президентская администрация и элиты стали исходить по умолчанию из сценария «вечного Путина». То есть из того, что тема ограничений по срокам утратила актуальность. Главный вопрос на сегодня — какое влияние на решение Путина окажет война. Особенно с учетом того, что она пошла не так, как планировалось.

Тут существуют две точки зрения. Сторонники первой считают, что масштабы проблем и угроз, с которыми сейчас сталкивается Россия из-за войны, станут для Путина мощным аргументом в пользу того, чтобы остаться у власти. Он известен своим негативным отношением к тем, кто покидает посты в трудные моменты («политическим дезертирам») и вряд ли сам согласится пойти по такому пути.

Другие уверены: Путин не только давно созрел для передачи власти преемнику, но и может рассматривать это как один из элементов разрешения конфликта с Украиной. Часть российской элиты явно надеется, что цепочку негативных событий получится прервать с помощью политической перезагрузки.

Оба подхода — это не более чем отражение настроений в элитах. Нет никаких оснований с уверенностью говорить о том, какой вариант в итоге выберет президент. Тем более что Путин известен своей склонностью принимать решения в последний момент, часто под влиянием ситуативных факторов и вопреки ожиданиям большинства.
https://carnegieendowment.org/politika/88699

Журналистка Ангелина Давыдова, специализирующаяся на экологии, написала о том, как война России с Украиной меняет мировую экологическую повестку и место России в ней.

Последствия можно обобщить так:
— Перестраиваются мировые энергетические рынки: многие страны поменяли поставщиков природного газа и нефти, срочно строят инфраструктуру для СПГ, перезапускают угольные станции, обсуждают продление работы АЭС (или строительство новых станций), инвестируют в новые проекты по добыче ископаемого топлива. Впрочем, средне- и долгосрочный тренд остается неизменным: значение и доля возобновляемых источников энергии продолжают расти.
— Война перекраивает мировые рынки продовольствия и удобрений. Ряд стран планирует расширить производство зерновых и добычу сырья для производства удобрений, а это угрожает экосистемам и биоразнообразию.
— Сокращение поставок металлов из Украины, а также частичные санкции и ограничения на поставки из России трансформируют глобальную металлургию.
— В лесном секторе российские поставщики столкнулись с санкциями, международные сертификационные структуры ушли из РФ, экспорт перенаправлен. Всё это повышает нагрузку на леса в других регионах мира и влияет на планы по развитию биоэкономики, например, в ЕС.
— Наконец, не стоит забывать и о том, что боевые действия оказывают прямое влияние на экосистемы в самой Украине.

Сама Россия пока что не отказывается от зелёной повестки, но меняются аргументы и стратегии. Реальность между тем такова, что снижение ВВП, уменьшение доли российской экономики в мировой, депопуляция — всё это может привести к повторению ситуации 1990-х годов: выбросы тогда снизились более чем на 30%, обязательства в рамках Киотского протокола были перевыполнены. Вот только это вряд ли может считаться реальной декарбонизацией.

По ссылке внизу можно сделать предзаказ вот такой моей книги. Хотя обложка и содержание выглядят так, будто все делалось прямо сейчас, по следам горячих событий, это работа последних почти четырех лет, учитывая время на подробное ознакомление с материалом в виде книг, сотен часов видео (ресурс, мало доступный прежним авторам), документов на сайтах иностранных учреждений, и аналоговых документов в архиве МИД России.

По жанру это плутарховское параллельное жизнеописание, но не людей, а трех обществ — испанского, португальского, греческого — во время перехода от диктатуры к демократии, который там случился почти одновременно, и в годы, которые этому переходу предшествовали. Это и сорок лет одиночества (столько их было в Испании, и Португалии, в случае Греции — семь), и осень сразу нескольких патриархов и убийство дракона, но исключительно на документальном материале. Но и без людей не обошлось, куда без них.

Гносеологические это строгая книга, где самые очевидные версии событий приняты как наиболее вероятные. Одновременно она полностью противоречит той дурной русской традиции (к счастью, начавший уходить), где чем скучнее, тем солиднее, интересно писать — не барское дело, кому надо продерутся, а за пределами области скуки сразу разверзается мир безответственного фантазирования . Те кто следит за современной западной академией и лучшими книгами на русском языке, знают, что это давно не так: мир преодолел различие между художественной (для удовольствия) и не художественной (для знания) прозой, и вернулся к почти античному представлению о литературе, где умение получать чувственное удовольствие от исследования реальности было общим и само собой разумеющимся. Ну и разумеется, для жителей и политиков авторитарных стран, которые склонны примерять такие вещи на себя, это книга-аналогия, книга-инструкция и даже книга-предостережение. В частности, жителям посткоммунистического востока Европы и России книга должна помочь выйти из круга аналогий связанных с падением коммунистических режимов — ведь все три рассмотренные на ее страницах консервативные диктатуры, подобно нынешним и в отличие от советской, исправно снабжали своих граждан джинсами с колбасой и держали границы открытыми.

Книга адресована больше тем, кто читает по-русски, на английском, испанском, португальском и греческом об этих событиях и их героях написано несопоставимо больше. Международный вклад этой книги можно усмотреть в том, что практически нет работ, которые рассматривают все три перехода вместе, хотя они происходили одновременно, а режимы, начавшиеся по-разному, эволюционировали сходным образом, но закончились по-разному — один в результате революции, другой — договорной демократизации «со сделкой», третий — проваленной военной авантюры.

Вероятно, соединить в одной книге про все три перехода (от которых, всех трех, Хантигтон считает свою третью волну демократизации) мешала не часто встречающаяся комбинация языков для чтения, включая русский, который дал мне возможность оценить позицию и роль СССР — второй сверхдержавы того времени. Здесь, кроме прессы, тогдашних советских книг (включая пропагандистские) и документов, помог крайне полезный разговоры с бывшим министром иностранных дел России Игорем Ивановым, который в молодости служил дипломатом в советской миссии в Мадриде, открывшейся накануне смерти Франко, был свидетелем, хроникером, и, в том что касается изменений советской позиции, участником событий. Так что короткая английская версия книги, если в ней появится нужда, будет касаться этого, мало известного в мировой науке и документальной литературе аспекта событий. А для читающих на русском — это, судя по всему, первая книга о том, как три консервативные диктатуры, одновременно противостоящие западным ценностям и коммунизму, превратились в современные демократии — со своими, разумеется, особенностями.

https://www.ozon.ru/product/konets-rezhima-kak-zakonchilis-tri-evropeyskie-diktatury-819883925/?sh=mDkuR7Uo-A

Михаил Виноградов рассказывает, как уходящий год изменил региональную политику в России, и спорит с тремя сложившимися стереотипами о ней.

Первый: роль губернаторов резко выросла. Тезис стал популярен, когда в конце сентября российские власти объявили о частичной мобилизации и ввели частичное военное положение. Сравнения со временами пандемии, когда роль глав регионов тоже якобы резко возросла, стали общим местом. Но на деле ковидный 2020 год не привел к серьезному укреплению роли губернаторов. В 2022 году политический вес губернаторов тоже не увеличился. Главам регионов сегодня не хватает политической субъектности. Система военкоматов и помогающих им органов МВД по-прежнему не подчинена региональным властям. И губернаторы по-прежнему не могут повлиять на выработку приоритетов. Всё, что касается войны и сопутствующих ей тем, спускается с федерального уровня. В целом тенденции 2022 года никак нельзя считать признаками децентрализации и рефедерализации.

Второй: регионы — главные драйверы Z-патриотизма. В реальности количество частных машин со знаками «Z» в Москве и регионах различалось несущественно, а к концу года такие экземпляры и вовсе стали экзотикой. То же касается и властей. Несколько глав регионов действительно демонстрируют подчеркнуто жесткую позицию в стиле «все для фронта» и «священной войны». Но от губернаторов не требуется выглядеть радикальнее Дугина и Пригожина — и многие из них ограничиваются сугубо ритуальными жестами.

Третий: из регионов высасывают последние соки. Экономики регионов на проблемы 2022 года реагировали примерно так же, как и во время прошлых кризисов 2008 и 2015 годов. Доходную часть региональных бюджетов в 2022-м и, похоже, в 2023 году в целом удастся наполнить, так что государство продолжит вовремя платить по социальным обязательствам и кредитам. В общем, существенно расстановка сил не изменилась.

В 2023 году ситуация в российских регионах будет служить своеобразным индикатором успехов и провалов во внутренней, экономической и социальной политике страны. При этом роль периферии может несколько повыситься. Конечно, к серьезному наращиванию субъектности регионы не готовы. Однако всесилие федерального центра остается в прошлом, и полностью игнорировать этот факт уже не получится.

Андрей Колесников пишет о будущем российской демографии, которой на словах сильно обеспокоено правительство и лично Владимир Путин. На деле же получается так: год службы 300 тысяч мобилизованных в армию — это минус 25 тысяч рождений (как подсчитал директор Института демографии ВШЭ Михаил Денисенко). Цифра не слишком большая, но в условиях длящегося спада рождаемости, а также эмиграции и планируемого повышения возраста призыва для мужчин «в самом расцвете сил» она может существенно увеличиться.

Текущая милитаризация самого образа существования нации едва ли станет стимулом для активного репродуктивного поведения, за вычетом, разумеется, тех, кто считает своим долгом поставлять Родине для будущих войн пушечное мясо и готов строить жизнь в рамках однополой семьи по-русски из старого анекдота: бабушка, мама и дочка. Отец, сын, брат — или рекруты, или мобилизованные, или эмигрировавшие.

Как заключает Колесников, одна из главных проблем сегодняшнего российского общества состоит в том, что старшее поколение, генерация 70-летних руководителей страны, решает за молодежь, как и в каких условиях им жить. И что гораздо хуже — как и за кого им умирать. Такую стратегию едва ли можно признать ответственной и стимулирующей нормальное развитие страны. Не говоря уже о том самом «сбережении народа».

Ксения Лученко пытается разобраться с ситуацией вокруг Украинской православной церкви. Украинское государство настойчиво дает понять, что будущее УПЦ зависит от того, насколько убедительно она порвет связи с РПЦ и сможет это доказать. Понимая это, глава УПЦ митрополит Онуфрий, выступая на ежегодном епархиальном Собрании Киевской митрополии, не только перечислил пункты нового Устава УПЦ, где зафиксировано, что «предстоятель Украинской православной церкви не является членом Священного Синода Русской православной церкви», но и еще раз обратил внимание на своё несогласие с позицией патриарха Кирилла по поводу войны.

Тем не менее, заявив о своей полной независимости от Московской патриархии, УПЦ пока не выполнила ни одного из трех необходимых для этого условий и не обратилась к РПЦ с запросом о предоставлении автокефалии. Не исключено, что причина в том, что украинские власти могут расценить такое обращение как доказательство связей с Москвой и признание себя частью РПЦ.

Вероятно, УПЦ остается только одно — тянуть время и по мере поступления реагировать на новые вводные. А пока она останется в юридической и канонической серой зоне: де-факто независимая, но никто, кроме нее самой, это не признает.

У патриаршего предложения о рождественском перемирии были очевидные внутренние издержки — в распаленной партии войны не могли понравиться формулировки о междоусобной брани и даже сама идея мирной инициативы. Однако предложение явно тестирует новые военно-политические технологии, где очередная эскалация боевых действий или бомбардировок будет время от времени предваряться мирными инициативами прикрытия. Эти призывы должны создавать температурные колебания в мировом и украинском общественном мнении, которое предполагается прогонять между полюсами мирных предложений и ужасов войны, в надежде привести его в нужное для Кремля состояние. 

О предложении рождественского перемирия, которое странно выделяется на фоне привычных новостей об уничтожили, наградили, взяли https://carnegieendowment.org/politika/88784

Смысл жизни в смерти — классический поворот для русской культуры и в XIX, и в XX веке, о чем писал филолог Михаил Эпштейн. Не найдя смысла в жизни, его пытаются найти в смерти. Об этом вспоминает Андрей Архангельский, посмотрев новогодний эфир российских телеканалов.

Велик соблазн сказать, что этот новый военный стиль демонстрирует своим и чужим, что война теперь — тотальная, маски сброшены, и Россия будет идти до конца. Разошедшиеся в соцсетях наиболее радикальные высказывания артистов в новогоднюю ночь, однако, заслонили собой весь остальной массив спетого и сказанного. Возможно, это было сделано намеренно — чтобы создать ощущение, что Россия всем обществом перешла на военные рельсы. Но если смотреть новогодние вечера целиком — то есть глазами российского обывателя, — общая картинка будет выглядеть совершенно иначе.

Привычное новогоднее болото лишь изредка было разбавлено вкраплениями воинственного (как реплика Петросяна «нравится — не нравится, Россия расширяется»). Официальная риторика делает упор на мир. Военные с бокалами шампанского в руках желают, чтобы «все поскорее вернулись, обняли своих близких». Военкор Николай Долгачев желает всем «мира». Военные медики с типичными украинской и российской фамилиями за праздничным столом также желают мира. И телеведущий Соловьев тоже желает мира.

Никакой новой эстетики в целом, собственно, нет. Есть отдельные вспышки агрессивного, словно оговорки по Фрейду, и несколько натужное разбавление привычного золотисто-серебристого формата людьми в военной форме. Те, кто режиссирует и продюсирует новогодние огоньки, сознательно добивались именно этого эффекта: чтобы воинственного духа было ровно столько, сколько нужно, чтобы где-то там, в Кремле, главные зрители поставили мысленно галочку.

Кремлю важно сохранить в качестве генерального именно ощущение скучной стабильности/нормальности. Несмотря на все обещания превратить страну в военный лагерь, власть явно не спешит реализовать этот тезис на практике. Не спешит — понимая, что единственный актив, единственное достижение, которое сегодня можно продать «дорогим россиянам», — это то, что никаких тягот войны страна пока не несет — в отличие от Украины. И это говорит о многом; в частности, о том, что Кремль боится радикализации внутри страны больше, чем нуждается в поднятии боевого духа.

Со дна есть путь только наверх — так, видимо, теперь думают российские функционеры, чиновники и политики, приезжающие фотографироваться в окопах в зону боевых действий для продвижения по карьерной лестнице. Об этом феномене рассказывает Андрей Перцев.

Участвуют ли эти люди в реальных боях — вопрос открытый. Но они сфотографировались в фронтовой амуниции на передовой и тем самым обозначили себя в качестве участников боевых действий. И чем дальше, тем яснее становится, что ставка политиков-солдат, известных своими способностями угождать руководству, была верной. Президент Путин все больше увлекается самим процессом войны, постоянно говорит о доблести участников боевых действий и даже новогоднее обращение записал на фоне людей в военной форме.

Раньше амбициозные представители российской элиты гонялись за карьерным ростом, учась в губернаторских школах и сражаясь в конкурсе «Лидеры России». Сейчас таким «модным мероприятием» становится война, а те, кто не спешит радикализироваться, все чаще будут оказываться на обочине.

Политический и управленческий фасад системы окончательно превратится в разнородное лоскутное одеяло, сшитое в соответствии с переменчивыми вкусами президента. «Ветераны» там будут соседствовать с «молодыми технократами» и еще не вымершими как вид выходцами из Общероссийского народного фронта. В любом случае этот отрицательный отбор будет выталкивать наверх конъюнктурщиков, готовых на все ради внимания начальства, а система продолжит деградировать, ведь с радующих Путина «ветеранов» много не спросишь.

Публикация в «Известиях» статьи бывшего главы украинской партии «Оппозиционная платформа — За жизнь» Виктора Медведчука, похоже, знаменует его возвращение в большую политику. Константин Скоркин (@skorkin_zhuk) рассказывает, что за этим стоит. Концепция этого камбэка вполне ясна: Кремль будет говорить о мире не с Зеленским, а с Медведчуком, которого по-прежнему видит лидером пророссийской партии в Украине. Однако время для этого, если когда и было, давно и безнадежно упущено.

Нынешняя реанимация старой идеи «правильной Украины» показывает, что Россия уперлась в политический тупик. Киев Зеленского упорно отказывается соглашаться на условия Москвы, а западная военная помощь помогла ВСУ нанести ряд чувствительных поражений российским войскам, отбив в том числе территории, которые Кремль так опрометчиво поспешил объявить частью России. Также не происходит и ожидаемого с февраля прошлого года раскола украинских элит и массового недовольства Зеленским.

Если «партия мира» не появляется естественным путем, то Москва, похоже, готова создать ее искусственно, чтобы вести переговоры о мире вместо Зеленского с Медведчуком — фактически с самими собой. Другое дело, что сейчас многие российские ястребы, требующие от Кремля дальнейшей эскалации, считают Медведчука одним из виновников провала блицкрига-2022 — ведь это в том числе он годами дезинформировал Кремль о ситуации в Украине. Так что любые инициативы с его участием будут подвергаться нещадной критике.

Однако Путин остается верен своей стратегии запускать одновременно несколько конкурирующих проектов, создавать «оперативный туман», чтобы оставаться над схваткой кланов и посмотреть, кто из них окажется более успешным.

Впрочем, у активизации Медведчука есть и более тревожный подтекст возможной подготовки нового крупного наступления, в обозе которого поедет и новоявленный миротворец.

Если вы читали декабрьскую статью Никиты Смагина, то сегодняшняя новость о том, что Иран отказался признать «присоединение» регионов Украины к России не стала для вас такой уж неожиданное. Реальные настроения большей части иранского населения сильно отличаются от приятной для Москвы антизападной картинки, писал Смагин. Для большинства иранцев Россия — тоже часть империалистической угрозы, как и США.

Сближение России с Ираном пока происходит лишь на словах, пишет Никита Смагин. Российские власти и пропаганда хотят представить его дружбой народов, объединенных общей борьбой с Западом. Но в своих попытках они игнорируют не только традиционные антироссийские настроения иранцев, но и то, что на деле иранское общество очень устало от бесконечных обвинений в адрес США и Израиля, которыми их власти заменяют решение насущных проблем.

Помимо этого, Россия начала поддерживать Исламскую Республику тогда, когда та столкнулась с тяжелейшим кризисом легитимности. Понятно, что государства во всем мире дружат скорее правительствами, а не народами. Но проблема в том, что историческое сближение Москвы с иранскими исламистами происходит в момент, когда Исламская Республика входит в пике кризиса легитимности. Большинство иранцев сегодня ненавидят не только власть, но и всякого, кто ей помогает.

С первых дней российского вторжения в Украину Русская православная церковь встала на сторону Кремля. Дело, как считает Ксения Лученко, не только в привычке одобрять любые действия начальства (забывая, кто у христиан на самом деле «начальник»), не в идеологии и не в мистических мотивах: патриарх Кирилл надеется сохранить свою церковь в границах погибшей империи, поэтому сделал ставку на путинские танки.

Патриарх Кирилл полностью идентифицирует себя с путинской политической элитой, с российским режимом и не может помыслить будущее РПЦ иначе, как реконструкцию советской церкви в прежних границах и в декоре «святой Руси».

Теперь живущие в России советские дети выросли и радуются, когда новости или пропагандистские ролики сообщают им, что удалось погасить украинские елки при помощи ракет, и европейские, оставив европейцев без газа или электричества. Мало кого смущает, что это как раз работа сил зла, которым они противостояли детьми….

Россияне смотрят на Украину сквозь остановленное время — без нас и после нас здесь не было бы и нет ничего — и этим обосновывают свое право на захват и разрушение. Переход общего советского «мы» к новому «мы и они» завершается на глазах. Война Путина против Украины не только укрепляет формирующуюся национальную идентичность украинцев, избавляя ее от советских черт, но точно так же меняет постсоветскую идентичность огромного числа граждан России.

https://carnegieendowment.org/politika/88858

Весь 2022 год российские экономисты пытались понять, как в условиях ведения войны наладить внешнеторговые расчёты. Безуспешно, но обозначился чёткий тренд: фокус смещается на криптовалюты и юанезацию платежей, что быстро увеличивает зависимость российской экономики от китайской валюты со всеми вытекающими рисками. Об этом рассказывает Александра Прокопенко.

Выходит так, что пока Кремль фантазирует о независимости от доллара, отсутствие альтернатив толкает российские фирмы наращивать операции в рубле и китайском юане. Доля расчётов в юанях на российском рынке за 9 месяцев повысилась с 0,4% до 14%. В биржевых торгах — с 3% до 33%.

Дедолларизация, которой гордятся российские власти, по факту оборачивается юанезацией. Россия дрейфует в направлении юаневой валютной зоны, а зависимость от доллара меняется на зависимость от юаня. Такую замену трудно назвать надежной: на российские резервы и платежи будут влиять решения компартии и Народного банка Китая в части управления валютным курсом.

Тем временем надежды российских чиновников, что Китай поможет Москве обходить санкции, не оправдались. Китай к ним не присоединяется, но аккуратно следует введенным запретам. При этом экономическая зависимость России от Китая будет только нарастать. А значит, в своем «развороте на Восток» Кремлю придется учитывать геоэкономические интересы Китая подчас в ущерб собственным планам.

Вторжение в Украину полностью заслонило другую военную операцию России — в Сирии. У России стало гораздо меньше сил на неё — она держит там все меньше своих военных, уступает контроль над территориями, сокращает гуманитарную помощь. Однако все это совсем не значит, что она оттуда уходит. О том, почему Россия пока остаётся в Сирии, рассказывает Никита Смагин.

Во-первых, Сирия — один из самых логичных источников военных кадров с реальным боевым опытом. К тому же именно она была чем-то вроде ролевой модели спецоперации, которую затем попробовали перенести на украинское направление.

Во-вторых, Сирия — это не только отвлекающий фактор для России, но и ценный актив, потенциальный объект для торга с Турцией, Ираном и Израилем. Более того, в перспективе возможен и диалог с США, что особенно важно — ведь почвы для российско-американского разговора по большинству других тем уже нет.