В ЭТИ ДНИ страна вспоминает события 1993 года. Есть, что вспомнить и мне.
Ниже публикую главу из моей книги «Маяк. Непридуманные истории», но предупреждаю, текст разобьется, как минимум, на две части)
Сначала думала не размещать здесь, но после публикации Вконтакте и отзывов, решила так:
кому интересен взгляд очевидца, тот прочтет.

@Лариса Бравицкая

👇👇👇

В НАЧАЛЕ 90-х, я жила на улице Чайковского, в непосредственной близости от Белого Дома.   
Солнечным, осенним утром, опаздывая в театр Маяковского, где мы готовились к открытию «Маяка», я выскочила из подъезда и обомлела.
Вся улица была запружена милицией, солдатами, танками и прочей военной техникой...
 - Что случилось? - обратилась я к молоденькому сержанту.
 - Да мы сами не знаем, - ответил он мне. - Мы тут с ночи стоим.
 - Да что вы! - всплеснула руками. - С ночи! Голодные?
 - Да как Вам сказать… - смутился парень.
Я ринулась домой, нарезала бутерброды с докторской колбасой, налила в термос горячий кофе и помчалась на улицу.
 - Вот, берите! - с этими словами сунула бутерброды и термос сержанту и другим военным, обступившим меня.
 - Ребята, мне очень нужно в театр Маяковского. Как вы думаете, я могу туда пройти? - и махнула рукой в ту сторону, где находился театр.
 - Конечно! - уплетая за обе щеки бутерброды, закивали они в ответ. - Мы Вас проводим.
Меня проводили до подземного перехода, по которому я благополучно перешла на другую сторону Садового Кольца.
Я шла, улыбаясь солнечному утру. Под моими ногами шуршали осенние листья.
Спустя несколько часов, в театре, мы решили включить телевизор... и раскрыв рот, замерли у экрана.
Оказалось, что за то время, что мы были в «Маяке», в стране успел произойти государственный переворот. В столице ввели комендантский час. Москва превратилась в зону военных действий.
И не просто Москва, а конкретно: Останкино, Белый Дом и улица Чайковского!
Мой дом, где находились мои мама и маленькая дочка Саша, оказался в зоне военных действий!
Смотрю на часы. Без чего-то пять.
На ходу натягиваю пальто и стремглав бросаюсь в сторону дома.
 Я бежала по неожиданно вымершей улице Герцена.
Подбегаю к Театру-Студии Киноактера и вдруг, обращаю внимание на человека, лежащего у колес новенького Запорожца. Он как будто от кого-то прятался.
 - Что с вами?
Он повернул ко мне свое испуганное лицо и зашептал:
 - Там стреляют! Ложись!
 - Это ваша машина? - строго спрашиваю я его.
 - Нет.
 - Хороши вы, нечего сказать. Чужая машина, а Вы под ней прячетесь.
И устремляюсь в сторону улицы Чайковского.
Он проводил меня удивлённым, полным ужаса взглядом.
А я уже подбегаю к жилому дому номер 18, с огромными арками. В то время в нем располагался знаменитый магазин «Дом Ткани». 
 
 Подбегаю к дому и…буквально врезаюсь в войну.
Милиция, военные, гражданские, морские пехотинцы, выстрелы, трассирующие пули, дым, мат-пере-мат...
Вбегаю в арку, выход из которой перекрыл собою пожилой, грузный милиционер.  
В арке столпились человек десять гражданских. Все мужчины. Кроме меня, ни одной женщины...
Милиционер стоял к нам спиной и стрелял в сторону моего дома!
А нам бы только в переход попасть!  Вот он, мой дом! Рукой подать!
Мы ринулись к милиционеру.
 - Назад! - резко развернувшись и вскинув автомат, он дал очередь поверх наших голов.
Мы замерли.
Удивительное свойство моего организма. В критической ситуации, я неожиданно для себя внутренне собираюсь, мысль пульсирует четко и нет ни страха, ни волнения.
 - Нам домой надо! - крикнула я.
 - Я кому сказал! Назад! - он опять вскинул оружие и прицелился прямо в нас.  Губы его дрожали, а лицо - белее снега.
 - Скоро комендантский час! - не унимаюсь я.- Срочно пропустите нас в переход!
 - Сюда нельзя! - заорал он. - Там снайпер на крыше! Бегите в соседнюю арку!
Снайпер! На крыше моего дома! А время идет. Скоро комендантский час.
И вот, десять мужиков и я, пригнувшись, под пулями, перебегаем в соседнюю арку, которая дальше от подземного перехода.
Влетаем в эту арку и попадаем под перекрёстный огонь. С двух противоположных сторон в арку, где мы спрятались, бьют снайперы. А в конце этой арки, вскинув автомат, стоит высокий молодой морской пехотинец, в черном берете.
Он повернулся к нам, одарил белозубой улыбкой и...тут началась такая пальба!
Спиной прижимаюсь к стене. Мужчины последовали моему примеру. Пехотинец бросился ко мне и прикрывая свои телом, начал отстреливаться.
Вдруг, один из гражданских, молодой парень, хватает меня за руку и тянет вниз.
Мы падаем на землю.

Стрельба усиливается.
- Давайте-ка отсюда! - не переставая стрелять, заорал нам пехотинец. - Здесь опасно! Живо!
 - Бежим в подъезд! - шепчет парень, крепко держа меня за руку.
Мы рванули в подъезд. Остальные за нами.
В подъезде было темно и сыро. С улицы до нас доносилась непрекращающаяся стрельба.
Положение глупейшее:
Вот он, мой дом! Только перебежать Садовое Кольцо! Дома мама, маленькая Сашка! Что с ними?
А Время комендантского часа неумолимо приближается.
Надо как-то сообщить домой, что со мною все в порядке, я жива и скоро буду.
Звоню в первую попавшуюся квартиру, слезно прошу позволить воспользоваться телефоном. Не пустили.
Наконец, в третьей квартире сжалились. Звоню домой.
 - Алло! - кричу в трубку.
 - Алё,- слышу на том конце провода спокойный голос дочки.
 - Саша, как вы там?
 - Да, коммунисты уж дом окружили...- шепелявит Саша, у которой недавно выпали два передних зуба.
 - Как окружили..?- в ужасе спрашиваю я. - А бабушка где?
 - А бабушку уж взяли и увели.
(И через паузу) …а-ха-ха-ха-ха!
«Ну, погоди, вот приду домой - удавлю!» - думаю, а сама вслух:
 - Так, слушай меня внимательно! Передай бабушке, что я скоро буду! Не волнуйтесь!
Кладу трубку, а сама думаю: Легко сказать, буду, но как?
- Вот, что, - обращаюсь к стоящим в подъезде мужчинам, - давайте прорываться! Скоро комендантский час. Не ночевать же нам здесь?
На удивление, все согласились
Крадучись на цыпочках, открываем дверь подъезда и выглядываем наружу, в предательски быстро темнеющую улицу.
А там… война только усилилась!
Канонада грохочет, пули свистят, взрывы, кругом огонь и дым!
Мы ринулись в арку, где оборону держал красавец-пехотинец, но там был уже совсем другой военный. Он повернулся, замахал на нас рукой и закричал:
 - Назад! Назад! Бегите отсюда!
Разворачиваемся и стремглав бросаемся в другую арку, где нас поджидал старый знакомый, нервный милиционер.
 - Пожалуйста!  - ору я, пытаясь перекричать грохот. - Пропустите нас в переход! Вон, мой дом! Там маленький ребенок!
 - Хорошо! - кричит он мне в ответ. - Бегите мелкими перебежками, по одному, в переход! Я вас прикрою!
Мужчины, как истинные джентльмены, пропускают меня вперед. Я бегу, что есть мочи, а они за мною следом.
Вот он, спасительный переход!
Пробегаем насквозь и…
 
 - Руки за голову! Лицом к стенке!
Несколько военных грубо хватают и швыряют нас к стенке.
Стою, заложив руки за голову, смотрю на серую облупленную стену и судорожно пытаюсь найти выход...
 - Простите, а в чем дело? - неожиданно повернувшись к военным, задает вопрос щуплый очкарик.
И тут же получает удар ногой в пах.
Очкарик охнул, скорчился и со стоном упал.
 - Стоять! Я сказал, стоять! Не разговаривать!
И тут, я резко разворачиваюсь к этому военному и четко, выделяя каждое слово,  глядя ему прямо в глаза, отчеканиваю:
 - Ты что творишь? Ты что делаешь?
 - У меня только что друга убили! - кричит он навзрыд. - Только что! Друга убили!
 - Это он его убил? - киваю на продолжавшего стонать очкарика, - или , может быть, я его убила?
 - Нет!
 - А раз «нет», то срочно пропусти нас домой! Нам всем домой надо! Ты меня слышишь?
 - Слышу, -  обмяк он. - Бегите. По-одному.
Ворвавшись в квартиру, первым делом бросилась проверять, сколько в доме  соли и спичек.
И откуда у меня это - про соль и спички...?
Ночью мама с Сашей спали на полу.
А я говорила по телефону с моей подругой Катей Гриценко, муж которой, журналист Саша Шашков, был в это время в Останкино.
 - Ну, как вы там? - волновалась за нас Катя
 -  Свет не включаем. На полу лежим. Стреляют сильно.
А Сашка твой как?
 - Он на четвертом этаже, - грустно вздыхает Катя. -  Второй этаж уже взяли…
 Утром мама, под предлогом вынести мусорное ведро, предложила пойти на разведку.
Мы потихоньку открыли дверь квартиры.
По лестнице, за ноги тащили убитого снайпера, накануне сидевшего на крыше нашего дома и стрелявшего по тем самым аркам, где еще совсем недавно пряталась я и мои случайные товарищи по несчастью.
Живот его был разворочен, голова билась о ступени…
 
В следующем 1994-м году, улицу Чайковского переименовали в Новинский бульвар, а Герцена - в Большую Никитскую.

Вернули исторические названия и другим улицам и площадям столицы.
Так начиналась новая история моей страны, а вместе с нею и моя новая жизнь.»
 @Лариса Бравицкая

5 октября, во ВСЕМИРНЫЙ ДЕНЬ УЧИТЕЛЯ, поделюсь с вами историей об одном Учителе.
Его фантастическая судьба - готовый сценарий для захватывающего сериала, а событий, что он пережил, хватило бы на несколько жизней.
Вместить его судьбу в одну маленькую заметку, занятие бессмысленное и безнадежное.
И все-таки, хотя бы кратко, познакомлю вас с этим уникальным Учителем и невероятным Человеком.

👇👇👇

СЕМЕН КАЛАБАЛИН, прототип Семена Карабанова из книги Макаренко «Педагогическая поэма», мальчишка-беспризорник и рецидивист был приговорен ЧК к расстрелу. Спас Макаренко, взял его в свою колонию, где перевоспитывал таких же уголовников и беспризорников. Макаренко был первым, кто в него поверил, это был подвиг учителя, и мальчишка старался изо всех сил оправдать доверие, а потом, решил тоже стать педагогом. Сначала работал под началом Макаренко, а затем, возглавил школу-колонию: запущенное здание, колонисты воруют, проигрываются в карты. И вот, он с женой взялись за дело и через год школа-колония стала образцовой. В Галю, воспитателя, чудесную девушку, влюбился сразу и навсегда. Она стала верным его помощником, женой, другом.
Но однажды случилась трагедия. В колонии появился новенький, психически больной.
Когда Колобалины повели ребят в поход, новенький остался на хозяйстве, зверски надругался и убил их трехлетнего сына. За одну ночь Семен поседел. Похоронив ребенка, на следующий день они с женой вышли на работу. В ту же школу-колонию.
Потом, была еще одна колония с отъявленными головорезами. Его бросали на самые тяжелейшие участки, и он всегда добивался фантастического результата.
Он понимал ребят, ведь сам когда-то был таким же, верил в них, учил уважать в себе личность и пользовался непререкаемым авторитетом.
Все, что имел, зарабатывал, все шло в колонию, бывало, продавал пальто или штаны, чтоб подкормить, купить лекарство и спасти жизнь воспитанника.
Сам с женой жил в тяжелейших условиях, в землянке, впроголодь.
Умерла годовалая дочка, потом сынишка, а потом, наступил 1938 год, его, как врага народа, арестовали, беременную жену уволили с работы, знакомые разом отвернулись.
И только воспитанники, бывшие преступники-малолетки, тайком, ночью, пробирались к землянке своей учительницы и совали ей в форточку свои скудные пайки.
А в это время, так и не выбив на допросах «признания», его направляют в тяжелейший детдом, где 600 подростков, организовав банду, в страхе держали всю округу, грабежи, насилие, разбой, проституция.
Он сломал забор с колючей проволокой, научил ребят мастерить, готовить, возделывать сад, создать свой детский театр, оркестр, хор, спортивные секции, а летом повез ребят на отдых в Крым.
С первым днем войны, явился в военкомат, его отобрали для учебы в спец.отдел ГРУ, после чего группу забросили на Украину, в тыл врага.
Приземлившись, «нарвались» на бандеровцев.
Укр.националисты били жестоко, одна баба пыталась заколоть вилами, но попала в ногу, повредив сухожилие. И только потом, превращенного в месиво, они передали его немцам.
Так он оказался в лагере для военнопленных, а затем, в школе Абвера. Это был шанс собрать разведданные и вернуться на Родину. Вскоре его забросили в Горьковскую область, он явился в НКВД с ценными сведениями, но поверили ему не сразу. И опять тюрьма, ожидание расстрела.
Советская разведка решает начать с немцами «радиоигру». Так Учитель становится двойным агентом.
За несколько лет «радиоигры» был отправлен огромный поток дезинформации, спасены от бомбежек населенные пункты, заводы, армейские подразделения, г.Горький, где Сормовский завод производил военную технику.
За отличную службу был награжден:
В Германии - званием майора вермахта и «Железным Крестом»;
На Родине - званием майора и двумя орденами Отечественной войны.
«Радиоигра» продолжалась до конца 1944 года.

Возвратившись с войны, до конца жизни оставался директором колоний и дет.домов, вместе с женой воспитали около 20 тысяч детдомовцев и колонистов - кандидаты, доктора наук, профессор, член-кор РАО, офицеры, генерал авиации, руководители крупных организаций и предприятий, - из них около 2000 называют его отцом, а Галину - мамой.
В семье выросло пятнадцать детей: 6 родных, 9 приемных, шести национальностей - они продолжили дело родителей.
Когда-то Макаренко произнес: «Я - мастер, а Калабалин -талант!»
Талант, помноженный на любовь и уважение к детям. Таким был Учитель Семен Афанасьевич КАЛАБАЛИН.

@Лариса Бравицкая