«Минтруд не видит предпосылок для введения четырехдневки», – сказал на днях министр А. Котяков.

Тем самым, идея Д. Медведева о четырехдневной рабочей неделе, запущенная в массы еще в середине 2019 года, всплывает периодически, но пока без шансов быть реализованной на практике. Заметим, идея привлекательная, так как зарплату при сокращенной рабочей неделе предлагается не снижать.

Два года назад планировались пилотные проекты по переходу на «четырехдневку» в рамках нацпроекта «Производительность труда и поддержка занятости», но нет, не срослось. Тем более, нынешнее трудовое законодательство и так позволяет сокращать продолжительность рабочего дня или рабочей недели по договоренности с работниками. При этом оплата труда может зависеть как от отработанного времени, так и от выполненного объема работ. То есть шансы не потерять в зарплате все же есть.

Но, видимо, пока что сокращение рабочего времени мало кому выгодно. Работодатели будут вынуждены либо перестраивать бизнес-процессы и нанимать дополнительный персонал, чтобы обеспечить непрерывность производства, либо это будет повод сворачивать бизнес, как уже бывало в кризисные периоды.

Работники рискуют потерять в доходах, ведь на просторах матушки-России поди еще поищи таких сознательных, ответственных и высокомотивированных сотрудников, которые готовы сделать за четыре дня то, что раньше с трудом успевали за пять. На многих производствах без переоснащения и новых технологий такое вообще вряд ли возможно.

Ну, а третья сторона – государство – как часто у нас бывает, просто выжидает. О том, чтобы компенсировать работодателям издержки, возникающие при потенциальном переходе к четырехдневной рабочей неделе, речь вообще не идет. Хотя такие издержки неизбежно возникают.

Поэтому запасаемся поп-корном и ждем следующих эпизодов этого вялотекущего спектакля под названием «вот бы работать поменьше времени, а зарабатывать столько же».

Банк России в своем регулярном мониторинге по привычке акцентирует внимание на сохранении высоких инфляционных ожиданий населения. Согласно опросу ООО «инФОМ», проводимому по заказу Банка России, респонденты оценивают инфляцию на ближайшие 12 месяцев в 11,3%.

Ссылаясь на рост инфляционных ожиданий населения, Банк России пытается поддержать свой тезис о неразумных потребителях, которые сначала разогнали цены на потребительском рынке чрезмерными тратами в период после выхода экономики из карантинных ограничений, а потом еще больше нарастили потребление из-за опасений относительно сохранения высоких темпов роста цен в будущем. Лечение этой напасти в логике ЦБ известно и заключается в повышении ключевой ставки.

При этом в том же самом документе содержится пассаж о том, что оценки краткосрочных ценовых ожиданий предприятий дополнительно выросли, и главным драйвером роста ценовых ожиданий стал ускоряющийся рост издержек. Доля предприятий, отметивших данный фактор, достигла в мае максимального значения за последние 12 лет.

Решительно непонятно, как действия ЦБ по провышению ключевой ставки позволят бороться с такой инфляцией издержек, возникшей в связи с нарушением работы производственных и транспортно-логистических цепочек во всей мировой экономике.

А внутренний спрос ростом ставки, безусловно, можно таким образом и еще подрезать. Вот только проблему инфляции это по-настоящему не решит.

1,5 млрд руб. — во столько оценивается объем российского телемедицинского рынка в 2019 году. Размер же мирового рынка телемедицины составил около 50 млрд долл. Нехитрый расчёт показывает, что доля России на мировом рынке была менее 0,05%.

При этом доля населения России составляет примерно 1,9% мирового населения. Что это значит? А то, что наши граждане пока недообеспечны телемедицинскими услугами по сравнению со среднестатистическим жителем планеты. И это нездОрово, да и нездорОво.

Решить проблему бедности в России можно только путем введения пособий для людей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации. Так считает первый вице-премьер А. Белоусов.

Возможно, он имел в виду введение в России минимального гарантированного дохода для малоимущих семей, который покрывал бы дефицит денежных средств, которых не хватает для выхода из бедности.

Или это было признание того, что программа «Социального контракта», которую сейчас активно продвигают, пока что не очень хорошо справляется с функцией вывода из бедности. Напомним, что этот способ адресной поддержки малоимущих предусматривает временную материальную поддержку в обмен на трудоустройство, переобучение, открытие своего дела или ведение личного подсобного хозяйства.

Данных о результатах программы «Социального контракта» в регионах немного. Но вот пример Нижегородской области, которая является лидером по реализации данного проекта.

Там в 2020 году на это дело было выделено 1,780 млрд рублей, и почти все деньги израсходовали. Заключили 22 тыс. социальных контрактов, которые затронули более 63 тыс. граждан (с учетом членов семей). Однако из бедности это позволило вытащить менее половины охваченных программой людей – только 10 тыс. семей, или 25 тыс. человек. И не факт, что в текущем году материальное положение этих людей не ухудшится, и они снова не скатятся в бедность.

И да, в Нижегородской области ситуация с бедностью лучше, чем в целом по стране: там в 2020 году уровень бедности составлял 9,5% (305,5 тыс. человек) против 12,1% по России в целом. Так что даже в не самых худших условиях социальный контракт не является панацеей.

В продолжение темы о том, как бороться с бедностью, вышла заслуживающая внимательного прочтения статья Дмитрия Белоусова. Перед нами своего рода развилка – сосредоточиться ли в первую очередь на повышении социальных пособий и зарплат бюджетникам, или же обеспечивать восстановление роста, которое и потянет за собой рост зарплат и пособий?

Безусловно, для немалой части населения повышение пособий и зарплат в бюджетном секторе стало бы хорошим подспорьем. Но что дальше? Одного этого шага очень мало. Спрос вырастет, а внутреннее предложение – нет. Отсюда и рост импорта, и мощное давление на доходы компаний, о котором пишет автор. Устойчивого роста не получится.

Поэтому разумнее выглядит другой вариант, рассматриваемый в статье – «новая индустриализация», где государство содействует росту инвестиций, модернизации производства, создает «каркас» для развития бизнеса. Появятся новые современные производства – будут и рабочие места, и допдоходы в бюджет. А отсюда – и рост доходов, причем не только для получателей бюджетных средств, но и для более широких слоев населения.

Вот только для реализации этого варианта и правительству, и Банку России придется сыграть ту роль, к которой давно уже не прибегали – стимулирование экономического роста, причем не точечное, а массовое и масштабное…

Власти Китая встревожены укреплением юаня. Народный банк Китая объявил о повышении требований по резервированию валютных депозитов, чтобы ограничить предложение иностранной валюты и сдержать таким образом рост курса юаня.

Китаю действительно есть о чем беспокоиться. За последний год юань укрепился к доллару на 11% до максимального уровня за последние 3 года. Высокий курс юаня угрожает конкурентоспособности китайских экспортеров, что является крайне нежелательным в свете продолжающейся торговой войны с США, а также задач, поставленных партией и правительством по апгрейду собственной промышленности и освоению новых ниш на рынках технологической продукции.

В итоге власти Китая не готовы отказаться от регулирования валютного курса. На прошлой неделе заместитель главы Народного банка Китая опроверг слухи о том, что власти собираются перейти к полностью плавающему валютному курсу. По его словам, система управляемого плавания является предпочтительной для Китая в данной момент и в обозримом будущем.

Темные люди эти китайцы. Если бы зашли на сайт Банка России, то узнали бы, что «плавающий курс действует как «встроенный стабилизатор» экономики, что является его основным преимуществом по сравнению с управляемым курсом. Он помогает экономике подстраиваться под меняющиеся внешние условия, сглаживая воздействие на неё внешних факторов». Но дело в том, что Китай и не хочет ни под кого подстраиваться, а хочет сам диктовать условия, в том числе и в валютной политике. И чем дальше, тем больше. А у нас все управление в экономике пустили на самотек и назвали это «встроенными стабилизаторами».

Сколько времени нужно, чтобы накопить денег на собственную квартиру? В агентстве АКРА посчитали, что для среднего россиянина этот срок составляет почти 9 лет. Раньше, до коронакризиса, было 8 – цены были пониже, а доходы, наоборот, повыше.

Вот только не все заметили, что посчитано это все на таком примере, что новому квартировладельцу особо не позавидуешь. «Условный гражданин» получает среднюю зарплату в своем регионе, покупает на нее некий базовый набор товаров и услуг, а все остальное копит. И после 9 лет такого житья накапливает на условную квартиру площадью… 33 кв. метра на вторичном рынке… Если она, конечно, за это время не подорожает.

Грустный пример, но важный – ведь он дает понять, какие трудности создает «квартирный вопрос» и до какой степени важна для населения доступная ипотека. Ведь сколько нужно копить для того, чтобы обеспечить для семьи действительно человеческие жилищные условия, и представить страшно.

И ещё о первоначальном взносе на ипотеку. В начале 2020 года у 40% тех, кто хотел бы взять ипотечный кредит, денег на первоначальный взнос не было, а для того, чтобы собрать его, большинству потребовалось бы 2-4 года. Некоторые готовы и на то, чтобы для первоначального взноса взять потребительский кредит (доля таких заемщиков оценивается до 25%) Естественно, долговая нагрузка от такого становится непомерной – но и жизненные ситуации бывают разные.

Что можно предпринять в этой ситуации? Хорошую идею предлагают «Этажи» – разрешить тем, кто имеет право на налоговый вычет при покупке недвижимости, использовать сумму этого вычета для первоначального взноса, и при этом разрешить принимать его к учету не за один год, а за три последних (как это разрешено пенсионерам, купившим жилье). В самом деле, ведь те, кто имеет право на такой вычет, все равно из бюджета его получит. И многие направляют эти суммы на погашение ипотеки. Только многим приходится сначала насобирать денег на взнос, а потом еще получать вычет несколько лет, а возможность получения вычета за 3 года «задним числом» ускорила бы все это.

И крайне важно еще вот что: предложение жилья тоже должно при этом расширяться, иначе рост цен быстро съест все выгоды для покупателя. И здесь есть широкое поле для деятельности: тут и доступное финансирование для застройщиков, и упрощение регулирования в строительстве, и объявление льготных программ не на год-полтора, а на 3-5 лет, за которые можно успеть вывести на рынок новые проекты.

Анастасия Татулова на ПМЭФ’21. Как говорится, ни убавить, ни прибавить. Особенно контрастно ее выступление смотрится в сравнении с речью одного из губернаторов, выступавшего как раз перед ней. Проблема поднимается уже застарелая – она, прежде всего, в разрыве между тем, что хочет бизнес, и тем, что делает государство.

При этом бизнесу совсем немного-то и надо: чтобы оставили в покое и не душили чрезмерно, да учитывали специфику разных видов бизнеса. Тогда, глядишь, налоговые сборы начнут расти и на фоне снижения налоговых ставок.

А государству хорошо бы поменять парадигму своего мышления в этом направлении – и сделать всякие проверки, регистрации и пр. инструментами обеспечения безопасности граждан и бизнеса, а не источником доходов бюджета в первую очередь.

Этот министр финансов, похоже, уже перегрелся. Жаль только, что нового нам никто не даст. Ну как можно на полном серьезе обсуждать то, что экономика России сейчас близка к перегреву?

Если фактическая инфляция выше таргета ЦБ, то, Антон Германович, это может означать вовсе не перегрев экономики, а серьезные проблемы на стороне предложения, которые не решить ужесточением ни денежно-кредитной политики, ни зажиманием бюджетных расходов. И уж особенно стоило бы посмотреть на то, что рост инфляции – это совсем не внутрироссийская проблема сейчас, а общемировая. И что-то не слышно из-за океана или из Европы слов про перегрев. Там просто реально думают о населении, видя бюджетную политику и ДКП лишь инструментами, с помощью которых можно повысить его благосостояние. А у нас же ключевые цели – именно бездефицитный бюджет и уровень инфляции, а инструментом по их достижению как раз население и является. Ну и что, что доходы еще больше упадут, ну и что, что дорог нормальных не будет, зато удержим показатель инфляции, который у нас, похоже, превратился в единственный KPI российской экономики.

Приятно, конечно, жить в стране, где все прет вперед, растет численность и благосостояние среднего класса, быстро и эффективно работает транспорт и так далее и тому подобное. Вот тогда, пожалуй, стоило бы поразмышлять, не является ли превышение инфляцией таргета следствием слишком быстрого роста доходов населения. Однако это точно не про нас сейчас.

Новости вчера пестрили заголовками о том, что россияне согласились оплачивать более высокими налогами поддержку бедных. И это явно сейчас ляжет бальзамом на душу г-ну Силуанову.

Но давайте посмотрим на формулировку вопроса в опроснике ВЦИОМ, который так взбудоражил прессу. Респондентам предлагали выбрать один вариант из трёх:

1️⃣ Налоги должны быть как можно меньше, тогда каждый человек сам сможет наилучшим образом распоряжаться своими деньгами

2️⃣ Налоги могут быть и высокими, лишь бы бедные люди могли получать от государства больше поддержки в виде бесплатных услуг

3️⃣ Затрудняюсь ответить

И второй вариант, за который все так и уцепились, действительно выбрали 54% опрошенных. Но вот только вопрос: а к какой категории относят себя эти 54%? Ведь если к бедным, то этот ответ можно и нужно расценивать совсем не так, что люди хотят более высоких налогов для себя – скорее, они хотят, чтобы налог вырос для кого-то другого, чтобы им дали больше поддержки.

По опросу ФОМ от ноября 2020 года, бедным себя считала треть населения страны. Но примечательно в этом опросе ещё иное. Среди тех, кто смог преодолеть бедность, наибольшее число респондентов (22%) считает, что это произошло за счёт того, что они много работали, стали работать или нашли лучше оплачиваемую работу. Людям нужны достойные, высокопроизводительные рабочие места, чтобы выйти из бедности. А высокие налоги этому не помогут.

Давненько Минфин не проводил «налоговую донастройку»! И вот на днях замминистра финансов А. Сазанов озвучил новую «прорывную» идею: не увеличить ли налог на прибыль до 25-30% для тех, кто «выводит капиталы за рубеж» и «не инвестирует внутри страны»?

К чему это приведет? Конечно, многое зависит от деталей – какие компании начнут облагать таким повышенным налогом, какие суммы будет достаточно направить на инвестиции (или их видимость), чтобы избежать повышенной ставки и т.д. Но ясно одно: чем больше государство подобным образом вмешивается, тем хуже и для бизнеса, и для экономики в целом.

Авторам подобных идей в Минфине стоило бы задуматься, почему бизнес предпочитает направлять прибыль на дивиденды, а не в покупку, например, оборудования, технологий, иных активов внутри страны? Ведь во многих случаях ответы просты. На таком рынке, какой сложился у нас в последние годы, эти вложения не отобьются. Государство (включая ЦБ) всячески пытается объяснить нам, что высоких темпов роста ждать не стоит, да и низкие еще не факт, что будут, ведь спрос будут ограничивать ради каких-нибудь умозрительных целей по инфляции.

Доступные заёмные средства — нет, не слышали... Налоговые льготы и вычеты — ну да, кое-что можно, но так, чтобы они, вроде, и были, про них можно было бы всем рассказывать, но чтоб и бюджету не мешали. В итоге бизнес уже давно привык просчитывать все без учета господдержки – ведь никакой гарантии ее получения (да еще если она не одномоментная, а должна предоставляться в течение длительного срока) никто не даст. За примерами, увы, далеко ходить не надо. Поэтому инвестируют в то, что и так «летает».

Ну а в Минфине, видимо, считают, что в этой ситуации вместо улучшения условий для ведения бизнеса надо создать еще одну угрозу для него – в надежде заодно пособирать побольше в бюджет… Ну-ну.

Разрушение глобальных цепочек поставок под воздействием пандемии привело к пересмотру базового принципа современного производства «Just In Time». Сам принцип был впервые внедрен в производственный процесс японской компанией Toyota в послевоенное время. Его суть сводится к тому, что предприятия получают материалы и запчасти для производства продукции к определенному времени — точно в срок. Делается это для того, чтобы не складировать запасы и не создавать их излишки. Таким образом компании могут экономить.

Сейчас эксперты сокрушаются, что основную массу сэкономленных денег владельцы бизнесов тратили на обратный выкуп акций. А могли бы вкладывать в развитие производств. Да и создание запасов тоже пришлось бы кстати — во время коронакризиса корпорации столкнулись с тотальной нехваткой сырья и запчастей. Те же автопроизводители, которые изобрели принцип «Just In Time», первыми пострадали от нехватки процессоров для «начинки» машин.

Тревожные звонки по поводу хрупкости цепочек поставок звучали еще до пандемии. Землетрясение на Тайване 1999 года, цунами в Японии в 2011-ом уже приводили к проблемам с поставками в определенных секторах. Нынешняя ситуация отличается беспрецедентным масштабом — от пандемии пострадали не один и не два сектора, а множество. Бизнесу теперь предстоит решать новые вопросы об эффективности и бережливости.

Монолог Гордона Гекко из фильма «Уолл-стрит» актуален и спустя почти 35 лет: «Жадность правильна. Жадность работает. Жадность проясняет, разъясняет и схватывает сущность духа эволюции. Жадность <...> обеспечила взлет человечества!»

Примерно те же слова мы на днях услышали от совладельца «Северстали» Алексея Мордашова в ответ на намерение вице-премьера Андрея Белоусова изъять деньги у металлургов.

Соскучились по заявлениям руководства Минфина?.. Не проблема, вот ещё: «…Мы должны отсечь такие явные злоупотребления, когда из экономики и бизнеса выкачиваются ресурсы, когда средства не реинвестируются даже на уровне амортизации», – так сказал замглавы Минфина Алексей Сазанов.

Вот уж, как говорится, в чужом глазу соринку видно, а у себя бревна не замечает! То, как планируется и исполняется федеральный бюджет, уже много лет выглядит ярким примером именно такого «выкачивания» денег и консервации их сначала в виде профицита на счетах, а потом в ФНБ. И инвестирование средств со стороны Минфина идет с большим скрипом. Уровень исполнения расходов по разделу «национальная экономика» уже давно не поднимается выше предпоследнего места среди разделов бюджета. Да и разговоры об инвестировании за счет ФНБ так и остаются разговорами.

Тот случай, когда государству хорошо бы показать пример. А ругаться на бизнес, когда сами возвели «кубышку» в абсолют — ну по крайней мере странно.

Петербургский форум был богат на яркие высказывания. По идее, после таких мероприятий у людей должна появляться надежда на лучшую жизнь. Однако то, что говорит министр финансов Силуанов, перечеркивает любые надежды.

Рост соцрасходов в государственном бюджете он считает неизбежной «детской болезнью», которую нужно просто пережить. Другими словами, красивые обещания про поддержку семей с детьми и прочих малоимущих слоев населения постепенно будут превращаться в пыль. Пособия обесценятся, реальные пенсии расти не будут. Выживайте сами как хотите, государство вам ничего не должно.

После этого Силуанов обещает наращивать расходы на инфраструктуру, ведь они дают эффект для роста экономики более явный, чем бесконечные социальные обязательства. Но и тут облом. Потому что сразу после он заявляет, что денег и так выделяется много: «Все говорят: мало денег, мало денег. Денег много. И деньги, кстати говоря, растут. Мы все время говорим о том, что дайте больше, больше. Друзья, дело не в деньгах, а в том, какой результат. С теми деньгами, которые у нас есть, многие другие страны добиваются больших и лучших результатов».

Видимо, министр опасается, что «опять все разворуют». А держать деньги в кубышке, конечно же, надежнее, и это единственно правильный выбор.

В общем, у министра финансов виноваты все кругом, но только не его сверхконсервативная бюджетная политика. И страна у нас не та, и люди не те: никто не хочет и не может работать на результат. Но если не вкладывать в этих самых людей и в эту экономику, то никаких улучшений так и не будет.

Прошедший в Петербурге экономический форум показал, что властей заботят какие угодно проблемы российской экономики - от доли доллара в ФНБ до высокой инфляции, кроме одной из ключевых - низкого уровня развития внутреннего финансового рынка. Этот вопрос поднял Олег Дерипаска, в то время как те, от кого развитие этого рынка зависит, типа ЦБ и Минфина, больше любили порассуждать о необходимости разных там ограничений и вообще о том, как найти наиболее быстрый и прямой путь в тупик.

Однако именно развитие финансового рынка, и прежде всего, долгового (рынка облигаций), могло бы помочь снять часть насущных проблем и придать новый импульс экономическому росту. В частности, развитие внутреннего рынка облигаций:

🔹 укрепляет национальную финансовую систему, поощряя большую прозрачность компаний, побуждая эмитентов к большему раскрытию информации, улучшая оценку рисков и в конечном итоге повышая эффективность управления как отдельными проектами, так и компаниями в целом

🔹 расширяет возможности финансирования инвестиций в инфраструктуру, что является особенно важным для роста и развития экономики, создания новых рабочих мест и повышения производительности

🔹выступает в качестве противовеса ̶з̶а̶ж̶р̶а̶в̶ш̶и̶м̶с̶я̶ банкирам. Наличие конкуренции со стороны долгового рынка способствует снижению ставок по кредитам для заемщиков, а также повышению стабильности финансовой системы в целом

🔹повышает эффективность денежно-кредитной и бюджетной политики, облегчая регулирование экономики для ЦБ при помощи процентной ставки и расширяя возможности привлечения заимствований для Минфина.

Но при текущей структуре управления ожидать каких-либо телодвижений от нашего ЦБ в этом направлении не приходится. Дело в том, что формально являясь мегарегулятором всего финансового рынка, Банк России все равно прежде всего радеет о состоянии банковской системы и крупнейших ее представителей. Банки проще регулировать, чем финансовые рынки, а чем меньше банков, тем еще проще. Иногда нет-нет, да и проскальзывает мысль - не в этом ли и был изначальный смысл всей затеи с созданием мегарегулятора?

В общем, сейчас пора бы уже взяться за становление нормального долгового рынка. С учётом международных сопоставлений, рост нужен значительный – в 2-3 раза. Но его вполне можно обеспечить, заодно обеспечив наконец экономику ресурсами.

Разборки топ-менеджеров, точные даты отзыва лицензий и секреты отъема ваших же денег – все это в канале Жирные коты. Подпишись, чтобы не страдать от схематозов банков и не терять деньги в страховых компаниях.

В последние месяцы во многих странах мира, в том числе в России и США, экспертное сообщество раскололось в спорах о природе текущей инфляции. Министр финансов США Джанет Йеллен в очередной раз назвала инфляцию временным фактором, вызванным пандемией и распадом глобальных цепочек поставок. Ее оппоненты настаивают на том, что мировая инфляция связана, в первую очередь, с избытком денег, которыми центробанки заливают свои экономики.

Госпожа Йеллен видела немало разных кризисов на своем пути и, побывав, в том числе, на посту главы ФРС, прекрасно знает, о чем говорит. Глава американского Минфина успокаивает рынки — рост цен замедлится, рынок труда восстановится. А пока мы, финансовые власти, будем делать все, чтобы экономика прошла через кризис с минимальными потерями. Эту позицию можно назвать взвешенной и уверенной.

В то же самое время у нас в России от действий финансового регулятора создается совершенно противоположное впечатление. Руководство ЦБ, по всей видимости, не только не понимает коронакризисную природу инфляции, но и усугубляет ситуацию, в судорожных метаниях пытаясь исправить то, что они исправить не в состоянии. Как следствие, рискуем угробить восстановительный рост в самом зародыше. Можно, конечно, радоваться высоким темпам роста экономики, достигнутым на фоне низкой базы прошлого года, но что будет в следующем 2022 году? Опять возврат к темпам роста в пределах статистической погрешности Росстата?