Таким образом, реализация газовых амбиций Иерусалима теперь напрямую зависит от того, где и когда он остановится в своём стремлении наказать обидчиков.
Полная и бескомпромиссная «зачистка ХАМАСа», синонимичная «зачистке Газы», почти неизбежно означает и замораживание контрактов на экспорт израильского газа умеренно дружественным мусульманским контрагентам.
Является ли рабочей альтернативой такому сценарию сделка «мир в обмен на газ»? Не исключено.
Даром что в этом случае из квази-миноритария ХАМАС превратится в еще одного полноценного бенефициара проектов по разработке израильского шельфа.
Со всеми вытекающими отсюда последствиями для возможностей Израиля определять дальнейший ход «мирного процесса».

Нетаньяху до недавнего времени считали если не «другом Путина», то, по крайней мере, находящимся «на одной волне» с российским президентом.
Тем не менее, даже в стремлении удерживать «риторический баланс» при оценках происходящего сегодня на Ближнем Востоке Кремль всячески избегает каких-то пасов в адрес непосредственно израильского премьера.
А путинский пассаж о том, что в Израиле «верх берут те, которые на протяжении десятилетий пытаются решить [палестино-израильскую] проблему силовым способом» вполне можно расценивать как прямой упрек нынешнему главе правительства и/или его политическим союзникам.

Понятно, что на фоне конфронтации с Западом Кремль старается избегать любых шагов, чреватых осложнением отношений с многочисленной и весьма влиятельной мусульманской «фракцией» Глобального Юга.
Но ведь и от сотрудничества с Израилем, несмотря на его геополитическую афиллированность с США (а подчас и благодаря ей), -- тоже довольно странно отказываться при попытке формирования новой многополярной реальности. Или, как было сказано на «Валдае», -- при достижении «синергии государств-цивилизаций».
Не говоря уже о том, что именно партнеры Нетаньяху и «Ликуда» по правящей коалиции – такие как Альмог Коэн из праворадикального «Оцма Йехудит» -- открыто высказывали одобрение действиям Путина в связи с началом СВО. В то время, как в лево-либеральном лагере (оппозиционного Нетаньяху) давали принципиально иные оценки.

Вообще, до вторжения ХАМАСа Израиль довольно активно дрейфовал в сторону политико-идеологической модели, имеющей немало параллелей с российской.
Здесь и консервативно-демократическая реформа судебной системы, приведшая к масштабным уличным протестам. И агрессивная защита представителями парламентского большинства, (включая ряд министров) того, что в России называют «традиционными ценностями». О том, что как раз при Нетаньяху тема поставки «Железного купола» Украине окончательно сошла на нет, можно не упоминать.

Рискну предположить, что мы бы и сейчас наблюдали ментальное сближение России и «правого» Израиля, не случись пригожинского мятежа.
Дав в 2022-м карт-бланш тому, что Вальтер Беньямин назвал бы «правоустанавливающим насилием», Путин в июне 2024-го столкнулся с попыткой нарушить его монополию на соответствующий ресурс. Необходимость купирования «марша справедливости» и его последствий не оставляла президенту иного варианта, кроме как занять сторону агентов «правоподдерживающего насилия» (опять же в беньяминовской терминологии). Причем, что называется, «по всем фронтам».
Яркое тому подтверждение -- упомянутое выше «валдайское» выступление, в котором были и сетования на утрату западными элитами «стратегического мышления» (читай – невозможность их держать планету «в порядке»), и окончательное обнуление симоволического капитала Пригожина.
Следуя этой логике, радикализм ряда участников коалиции Нетаньяху – прежде всего, министра нацбезопасности, лидера «Оцма Йехудит» Итамара Бен-Гвира, дважды за год посещавшего Храмовую гору, где расположена Аль-Акса, -- никак не вписывался в обновленную путинскую картину мира. Ведь демарши Бен-Гвира – тоже в известном смысле «правоустанавливающее насилие», в результате (как показала трагедия 7 октября) спровоцировавшее уже не поддающееся никаким правовым дефинициям, насилие со стороны ХАМАСа.

Тем показательнее, что первому с начала нынешней израильской войны заявлению Путина о праве еврейского государства на защиту предшествовало формирование в Израиле чрезвычайного правительства, куда вошел бывший министр обороны, недавний оппозиционер и последовательный «бен-гвировский» критик Бени Ганц. Кстати, ради переговоров с ним в декабре 2021 года, президент ПНА Махмуд Аббас впервые за 11 лет посетил Израиль (не считая участия в похоронах Шимона Переса). И возможно, в том числе и Ганца имел в виду Путин, когда говорил об израильских политиках, поддерживающих идею мирного урегулирования палестинской проблемы.
Как бы там ни было, на Нетаньяху Кремль, похоже, уже не ставит. Впрочем, как и Трамп.

Пока главный на данный момент итог удара по больнице в Газе – отмена четырехстороннего саммита в Аммане.

Очевидно, Байден рассчитывал перезапустить процесс палестинско-израильского урегулирования, собрав и по возможности приведя к неконфликтному знаменателю предложения «анти-хамасовского» Махмуда Аббаса и лидеров Иордании и Египта, наименее враждебных Израилю соседей.

Почву для такого дипломатического прорыва должен был подготовить Блинкен в ходе своего экстренного ближневосточного турне.
И не исключено, что мотивировать арабских контрагентов на конструктив должны были не столько территориальные уступки со стороны Израиля. Это, главным образом, вклад в «копилку» Аббаса.
Египетскому президенту Ас-Сиси и иорданскому королю Абдалле II нужны дополнительные, энергетические бонусы.
Для Каира это – увеличение за счет Израиля своей доли в газовых проектах на средиземноморском шельфе. Для Аммана – трубопроводный доступ и получение больших скидок на добываемое рядом с Израилем (и сектором Газа) «голубое топливо».

Но тогда «за бортом» оказывается не только ХАМАС.
Любой вариант урегулирования, предполагающий сохранение (и тем более наращивание) газовой добычи в Восточном Средиземноморье, обнуляет шансы Катара реанимировать свой давний проект транс-евразийского газопровода и (на фоне постепенного сведения на нет энергетического сотрудничества между ЕС и Россией) превратиться в главного поставщика газа для Старого Света.

После изгнания «Братьев-мусульман» из Египта и сохранения режима Асада в Сирии едва ли не единственным безусловным катарским клиентом на Ближнем Востоке остался ХАМАС.
Вполне возможно, акция 7 октября была спродюсированной Катаром игрой на обострение/выбывание и самого Израиля, и его вполне себе правоверных соседей из большого энергетического передела.

Блинкен, кстати, после начала палестинско-израильской эскалации посещал и Доху.
Но то ли он не уловил главных интенций «газового эмирата». То ли слишком вдохновился участием Катара в организации возвращения из России украинских детей.

Так или иначе, но «другой команде» пришлось сделать ещё один ход, чтобы обозначить Вашингтону приемлемую цену тушения очередного ближневосточного «пожара».

Исламская революция в Иране стала если не главным, то важным побочным эффектом «войны Судного дня».
Точнее – её «негорячей», переговорной, фазы, длившейся вплоть до 1978 года и завершившейся подписанием мирного договора между Израилем и Египтом.

Генри Киссинджер, ключевой организатор этого израильско-египетского примирения, в своей знаменитой «челночной дипломатии» делал большую ставку на Мохаммеда Резу Пехлеви. Иранский шах и его режим использовались Белым домом как основной элемент воздействия на арабские монархии, пытавшиеся использовать нефть для давления на Израиль и его союзников.
В первой половине 70ых США вполне охотно соглашались удовлетворять аппетиты Пехлеви, позволяя тому не задумываться об изменчивости нефтяной конъюнктуры и проведении каких-либо социальных реформ.
Но по мере того, как в результате цепочки компромиссов Вашингтону удалось сблизить позиции с саудитами, ценность иранской поддержки снижалась.
Когда в конце 1976 года Эр-Рияд в одностороннем порядке (не взирая на возражения других членов ОПЕК) заморозил цены на нефть – это было выгодно Западу, но катастрофично для Тегерана.
Обвал экспортных доходов спровоцировал дальнейшее обнищание населения, в итоге увидевшего в идеях аятоллы Хомейни и его последователей более приемлемый для себя «образ будущего».

Сегодня Иран – уже не американский, но китайский «ключ» от Ближнего Востока.
И, в отличие от ситуации 50-летней давности, в нынешней «войне Симхат Тора» Тегеран однозначно против Израиля.
А в отличие от большинства арабских петрократий, -- однозначно за ХАМАС.
При этом способность ХАМАСа длительно сопротивляться еврейскому государству, главным образом, зависит от наличия финансовых и иных ресурсов у Ирана.

Иными словами, темпы демилитаризации Газы теперь будут обратно пропорциональны динамике иранской нефтегазовой выручки.
А значит, -- готовности Китая покупать у Исламской республики углеводороды в достаточных для последней объемах и по комфортным для неё же ценам.

Готов ли Пекин на сколько-нибудь долгосрочную игру в пользу одного поставщика? – Большой вопрос.
Особенно, в свете того, что Россия тоже явно не прочь переправлять в Поднебесную товарное количество нефти и газа, компенсируя потерю соответствующих рынков сбыта на Западе.

Поэтому не исключено, что чем дольше Израиль будет держать паузу с наземной операцией, в то же время продолжая бомбардировки хамасовской инфраструктуры – тем скорее Иран окажется перед выбором между сокращением поддержки ХАМАСа и собственным вхождением в очередную зону политической турбулентности.

Попыткам Дерипаски взять под свой контроль энергетику Сибири может помешать Сулейман Керимов.

Специальное президентское разрешение на сделки с небольшими пакетами ряда «голубых фишек», выданное керимовскому Bonum Capital, – очевидно, подготовка к аккумулированию «кэша» для более крупного приобретения.
Не исключено, что речь идет о «Русгидро», которое с недавних пор активно осаждает «Русал», сейчас имеющий 9,5% акций.

Повышенное внимание со стороны «птенцов гнезда Дерипаски», возможно, устраивает менеджмент энергокомпании во главе с Виктором Хмариным, чей отец принадлежит к «студенческому» клану ближайшего путинского окружения.
Но от «алюминиевого вторжения» явно не в восторге главный правительственный куратор «Русгидро» Юрий Трутнев, давно и плодотворно, кстати, сотрудничающий с Керимовым.

При этом у выдавливания Дерипаски из «Русгидро» теперь появляется и внешнеполитическая мотивация.
Как известно, «энергетическими» расходами «Русала» крайне недоволен владелец его блокпакета Виктор Вексельберг. А этот миллиардер до введения масштабных санкционных рестрикций был связан по высокотехнологичному бизнесу с Бени Ганцем, нынешним партнером Нетаньяху по чрезвычайному правительству и весьма вероятным будущим израильским премьером.

К слову, свои связи с Израилем есть и у Керимова.
В октябре 2010-го местная пресса активно обсуждала изъятие у него в аэропорту Бен-Гуриона 100 тысяч евро, предназначавшихся известному раввину-каббалисту Яакову Ифергану.

Как это нередко бывает, громкие следствия делают практически незаметной причину.

Сегодня уже мало кто вспоминает визит в Вашингтон главы китайского МИДа Ван И.
С учетом весьма непростых взаимоотношений между США и КНР, это событие можно было бы назвать знаковым, если не судьбоносным.
Особенно, в свете достигнутой рамочной договоренности об организации саммита Байден--Си.

Но вхождение подразделений ЦАХАЛ в Сектор Газа и попытка антисемитского погрома в аэропорту Махачкалы оттеснили китайско-американское сближение далеко на информационно-аналитическую периферию.
Хотя в стратегическом плане мало что способно настолько сильно отразиться на интересах и России, и Израиля, как реанимация проекта «Чимерика».
Вашингтон едва ли сочтет «умиротворение Иерусалима» слишком большой ценой за успешный новый «биполярный» передел мира.
В свою очередь, Пекин, наверное, согласится «усмирить Москву» в обмен на легитимизацию контроля над доброй половиной Евразии и Африкой.

Не удивительно, что завершение американского турне Ван И совпало с фактическим началом наземной операции в Газе. – Нетаньяху, хотя и действует в логике, заданной трагедией 7 октября, но, пройдя очередную «точку невозврата», одновременно еще больше ограничивает своему главному союзнику возможности геополитического маневра.
И, тем самым, в конечном счете, повышает издержки «размена Израиля» в ходе американо-китайского торга. Ведь если «мусульманская улица» вынудит суннитские монархии Залива окончательно отказаться от относительно сбалансированной позиции (как уже поступил, например, «немонарх» Эрдоган) – еврейское государство вернет себе статус единственного форпоста США на Ближнем Востоке.

В свою очередь, Дагестан до недавнего времени претендовал на роль главного российского «логистического форпоста» в МТК «Север-Юг», одним из основных бенефициаров которого должна была стать Индия. Она же рассматривалась в качестве ключевой «точки входа» глобального транспортного проекта IMEC, презентованного Байденом на саммите G-20 и призванного девальвировать китайскую инициативу «Один пояс – один путь».
Поскольку Израилю в IMEC отводилась роль опорного ближневосточного хаба, октябрьская атака ХАМАС и ответная операция «Железные мечи», как минимум, поставили создание «антикитайского» экономического коридора на паузу.
После воскресного инцидента в Махачкале и в силу неизбежных теперь масштабных внутридагестанских «зачисток элит» и «переделов собственности» под вопросом оказывается и МТК «Север-Юг».

Получается, и здесь Индия в «минусе», а значит, Китай – в «плюсе».
При этом немаловажно учитывать, что важнейшим партнером Поднебесной по «логистическому» освоению Персидского залива и сопредельных регионов является Катар.
А влияние «газового эмирата» и созданных при его участии сетевых структур на умы единоверцев с Северного Кавказа едва ли не меньше, чем у «кафиров» из американских или украинских спецслужб.

Если сворачивать параллельный импорт, то и «крипту» можно запретить.

Патрушев и Чиханчин в этом смысле выступили в унисон.
А выпад ЦБ в отношении «цифровых денежных суррогатов» показывает, что Набиуллина не прочь поддержать «силовую партию» в подготовке «автаркического поворота».
Ведь с точки зрения главного банка страны, именно перекос в торговом балансе – основная причина ослабления рубля. Соответственно, нет импорта – нет девальвации. С устранением сопутствующих не только социально-экономических, но и внутриполитических рисков.

Правда, с криптовалютным бизнесом связана еще одна, недавно обозначившаяся, но едва ли не менее серьезная, чем ослабление рубля, угроза общенациональной стабильности.
Майнинг и использование «крипты» (в отличие, например, от более привычных, но «прозрачных» расчетов пластиковыми картами) весьма популярны в Дагестане. Что отчасти, очевидно, обусловлено и высокой (до 50%) долей сектора неформальной занятости в республиканской экономике.

С одной стороны, ужесточение контроля над «крипто-проводками» облегчит выявление и купирование тех самых воздействий «внешних сил», которые, согласно официальной версии, спровоцировали воскресный инцидент в махачкалинском аэропорту.
С другой – принудительное выведение Дагестана из «финансовой тени» с неизбежным в этом случае ударом по доходам многих жителей республики может лишь спровоцировать новый всплеск радикальных настроений.

«Аналитики израильской разведки не поняли, что молчание ХАМАСа было вызвано не бездействием, а планированием, которое они не смогли обнаружить. Такое молчание было далеко не нормальным и должно было заставить выяснить, что происходит. Но этого не произошло».
Этот вердикт Эдварда Люттвака еще не приравнивает «Моссад» к ЦРУ, которое неоднократно критиковал за недооценку HUMINT (human intelligence – классической оперативной работы, нередко отходящей на второй план на фоне увлечения SIGINT, signal intelligence – использования высоких технологий при слежке за противником). Но уже весьма ярко показывает, что события 7 октября – не просто провал израильских силовиков, но следствие системного сбоя в архитектуре и идеологии безопасности еврейского государства.

Наверное, Люттвак имел в виду, в том числе, и «Моссад», когда чуть менее двух лет назад, анализируя обстоятельства ухода США из Афганистана, писал: «Офицеры разведки США — в отличие от своих иностранных коллег — просто отказываются изучать иностранные языки, и их начальство не принуждает к этому.[…] Им не надо уметь жить как местный житель в Тегеране или под прикрытием в Пекине. Это касается тех других разведывательных служб, которые живут на 1% бюджета ЦРУ или меньше».
Проблема, однако, в том, что тогда же, в 2021-м, израильские разведчики тоже уже основательно «подсели на SIGINT».

Не случайно, Тамир Пардо, оставивший пост директора «Моссада» в январе 2016-го, занялся на пенсии именно инвестициями в высокие технологии. И как раз в ноябре 2021-го созданная им компания компания XM Cyber была продана немецкой Schwarz Gruppe за $700 млн.
Его «моссадовский» преемник Йоси Коэн в 2018-м заявил, что высокие технологии -- далеко не всегда «друзья шпиона». Но, тем самым, он не столько провозглашал возврат к доминированию HUMINT, сколько обосновывал необходимость увеличения бюджета своего ведомства для нейтрализации «вражеских» средств наблюдения.
При этом сам Коэн, уйдя в отставку всё в том же 2021-м, возглавил израильский офис SoftBank, опять же специализирующегося на высокотехнологичных инвестициях. А в сентябре 2023-го, всего за пару недель до «хамасовского» вторжения, говорил о «киберполитике, которая защитит нас по всему спектру».

Символично, кстати, что именно во время войны Израиля с ХАМАС заявление о банкротстве подала компания WeWork – самый проблемный актив SoftBank и детище израильтянина Адама Неймана.
В свое время Нейман утверждал, что вместе с трамповским зятем Джаредом Кушнером работал над планом палестино-израильского урегулирования.
В кушнеровскую «челночную дипломатию», венцом которой должна была стать нормализация отношений между Израилем и Саудовской Аравией, похоже, вовлечен и Коэн. Израильские наработки в сфере hi-tech рассматривались как важный бонус для озадаченного модернизацией Мухаммеда бен Сальмана. Тем логичнее переход «моссадовца» в SoftBank.
Но еще в 2016-м, когда Коэн только возглавил спецслужбу, Нетаньяху поставил перед ним задачу сделать акцент «на дипломатических усилиях, чтобы добиться осуществления контактов между Израилем и арабскими государствами на Ближнем Востоке».
«В предыдущей организации, где я работал, мы приложили много усилий, чтобы показать лидерам [Ближнего Востока и Персидского залива], что на самом деле представляет собой Израиль. Теперь случай с Саудовской Аравией подводит нас к ситуации, когда каждый лидер на Ближнем Востоке должен принять во внимание множество соображений, прежде чем вступить в полноценный контакт с нами». – признавал Коэн в сентябрьском интервью.

Интересно, что Меир Даган, руководивший израильской спецслужбой в 2002-2011 годах, при котором были проведены едва ли не самые эффективные операции по нейтрализации лидеров «ХАМАСа», неоднократно повторял, что «Моссад – разведка, а не министерство иностранных дел номер два».

Принято считать, что атомный авианосец USS Eisenhower в Оманском заливе и атомная подлодка USS Florida в Индийском океане – главные «аргументы» против полномасштабного (а не только вербального) вовлечения Ирана в палестино-израильский конфликт, и, тем самым, соответственно, вступления его в войну уже с США.

Но если устроенный хамасовцами «Черный шаббат» был призван решить задачи не столько «эсхатологические» (раздуть «мировой пожар» с непредсказуемым исходом), сколько геополитические и геоэкономические -- присутствие флагманов американского ВМФ у иранских границ Тегерану скорее в плюс, нежели в минус.
«Мусульманская улица» по-прежнему будет обвинять в бедах палестинских единоверцев «большого Сатану». Но претензии «режиму аятолл» за бездействие никто при этом предъявлять не станет.

Хотя на иную, более импульсивную реакцию Ирана, похоже, сильно рассчитывал (и рассчитывает) Катар – его партнер по инвестициям в «HAMAS Inc» и одновременно (совпадение отнюдь неслучайное) – по разработке крупнейшего газового месторождения Южный Парс.
Свою часть этой «углеводородной житницы», называемую «Северный купол», Доха осваивает намного активнее. Одна из главных причин – антииранские санкции, вынудившие крупные западные концерны отказаться от сотрудничества с Исламской республикой.
«Окно возможностей» для последней слегка приоткрылось на фоне украинских событий и существенного сокращения закупок Европой российских энергоносителей.
Благо администрация Байдена, в отличие от Трампа, не считала для себя закрытой тему иранского «ядерного досье». А следовательно, возникала вероятность и определенной «санкционной разрядки».
Лишнее подтверждение того, что «газовый лёд» тронулся, -- августовское введение в эксплуатацию 11-й фазы Южного Парса, которое иранцы планировали еще 12 лет назад.

Среди игроков, наименее заинтересованных в таком «разблокировании» Ирана, едва ли не первое место занимает Катар.
Он же обладает достаточным влиянием на ХАМАС, чтобы «перевернуть доску» на Ближнем Востоке и остановить демаргинализацию своего шиитского соседа.

Разумеется, даже если Тегеран и подозревают Доху в подобной «многоходовке» -- от поддержки ХАМАС он и его «прокси» во главе с «Хезболлой» не откажутся. Nobles oblige.
Другое дело, что эта поддержка будет оставаться вербальной и, максимум, военно-технической, но не военной.
По крайней мере, до тех пор, пока ХАМАС не захочет окончательно определиться с «крышами» и не решит полностью уйти под «аятолл».
Что весьма сомнительно с учетом его суннитской направленности.

Предельно скудная информация об итогах встречи Путина с представителями бизнеса может быть обусловлена не только нежеланием президентских визави нарваться на новые санкции.

Не исключено, что в «подсветке» своих контактов с «олигархами» Кремль теперь заинтересован едва ли не меньше, чем они сами.
Особенно, в преддверии выборов.
И особенно, если среди обсуждавших «вопросы редомиляции» с главой государства был и Михаил Фридман, чье возвращение в Россию крайне нервно воспринимается патриотически настроенной общественностью.

Патрушевское поручение «обеспечить формирование мобилизационных планов экономики субъектов РФ и муниципальных образований» концептуально довольно сильно контрастирует с обещаниями Путина о завершении кампании по пересмотру итогов приватизации.
Хотя, согласно утечкам, именно это было едва ли не главным итогом встречи президента с представителями крупного бизнеса.

Отсюда, конечно, не следует перехода «партии Совбеза» в оппозицию.
Но в отсутствие Пригожина она явно возвращает себе титул «наибольшего зла» в глазах бизнес-элиты, тем самым снижая ее «запрос на транзит».

По крайней мере, до тех пор, пока Патрушев-младший фигурирует в шорт-листе «кандидатов в преемники».
А, скажем, вариант «Дерипаска как русский Трамп» по-прежнему кажется слишком утопичным.

Рассуждения Бастрыкина о государственной идеологии выглядят весьма пикантно на фоне самоубийства бывшего главного «безопасника» СК Михаила Максименко.

Дело даже не в том, что версия о максименковском суициде у многих вызывает сомнения.
Этот бывший и ближайший бастрыкинский сподвижник стал одной из главных жертв противостояния «следкомовских» и «конторских», разгоревшегося после знаменитого конфликта со стрельбой из-за кафе Elements на Рочдельской.
И самим сохранением своего поста Бастрыкин в немалой степени обязан Максименко, не сдавшего шефа на допросах.

В этом смысле вторничный трагический инцидент в ИК-11 – скорее сигнал главе СК, нежели свидетельство окончательного «закрытия гештальта».
Тем более, что во взаимоотношениях силовиков и рестораторов, похоже, опять начинается период «бури и натиска». Яркие тому подтверждения -- охота на основателя «Тануки» Александра Орлова и слухи об отъезде Аркадия Новикова.
Вполне возможно всё дело – в пресловутых «ресторанных схемах» и соответственно, потоках неучтенной наличности, вызывающих повышенный интерес «силовой корпорации» и заодно обостряющих вшитые конфликты между различными её подразделениями.

Теперь же, после высказываний про госидеологию, атака «смежников» на СК и его председателя будет воспринята (или преподана) как попытка свести на нет принципиально важную для будущего страны дискуссию.
Тем более, что «прагматики с Лубянки» в меньшей степени чем какая-либо другая элитная группа заинтересованы в появлении «доктринерской надстройки», которая в силу своей высокой миссии сможет регламентировать действия всех, включая силовиков.

Визит Илона Маска в Израиль знаменует не только завершение его весьма бурного конфликта с международной еврейской общественностью.

Вряд ли случайно скандал вокруг «антисемитских твитов» главного техно-миллиардера развивался (и сходил на нет) практически одновременно с «бунтом» в Open AI.
Изгнание Сэма Альтмана чуть было не сорвало сделку по продаже акций Open AI фонду Thrive Capital Джошуа Кушнера, чей старший брат Джаред Кушнер, даже не будучи уже зятем действующего президента США, по-прежнему играет ключевую роль в сближении крупных еврейских и арабских (главным образом, саудовских и эмиратских) капиталов.

В свою очередь, Маск явно пытался сыграть на проблемах в Open AI (к созданию которой он в свое время имел отношение, но потом поссорился с менеджментом). «Вишенкой на торте» в этом смысле стало размещение на платформе Х ссылки на анонимное письмо, содержащее примеры «недостойного поведения» Альтмана.
Но, похоже, свою «гибридную» войну с глобальным «искусственно-интеллектуальным лидером» главный техно-миллиардер начал задолго до нападения ХАМАСа на Израиль.
Еще в мае 2023-го Маск атаковал Антидиффамационную лигу (ADL), заявив, что «организация, которая является самым известным борцом против антисемитизма в Соединенных Штатах, должна вместо этого называться “Клеветнической лигой”». Формальным поводом послужила критика ADL масковских твитов о Джордже Сороса.
А в сентябре владелец платформы “X” обвинил ADL в убытках на $22 млрд.
На фоне войны в Газе и масштабных антиизраильских выступлений по всему миру (включая и США) градус радикализма высказываний Маска в отношении евреев рос вместе с количеством и суммами этически обусловленных отказов со стороны крупнейших рекламодателей.
Причем, соответствующий демарш Walt Disney, Warner Bros. Discovery, Paramount, Sony Pictures и Apple практически совпал по времени с решением совета директоров Open AI об увольнении Альтмана.

Маск в ответ пригрозил «термоядерным» иском. Но менее чем через неделю гендиректор ADL Джонатан Гринблатт заявил: «Бесспорно, опасно использовать свое влияние для подтверждения и пропаганды антисемитских теорий, Тем не менее, даже когда такие компании, как IBM, Apple и Disney в знак протеста забирают свои рекламные доллары, ADL продолжит покупать рекламу на “X”».
Излишне говорить, что этот пост был опубликован на всё той же масковской платформе.
Гораздо важнее отметить, что ему предшествовали упомянутая выше публикация на “X” компромата в отношении Альтмана и (днем позже) возвращение опального топ-менеджера в Open AI.

Многие парадоксы этой истории исчезают, если допустить вероятность «размена»/пакетного соглашения: Кушнеры и вместе с ними, возможно, саудиты входят в Open AI, но не одни, а вместе с Маском.
В обмен одна сторона отказывается от дискредитации Альтмана, а другая – от раскручивания истории с «антисемитскими твитами».
А чтобы никто не выглядел проигравшим, Маск не просто едет в Израиль, встречаясь с Герцогом и Нетаньяху, но также объявляет об участии в послевоенном восстановлении сектора Газа.

Искусственный интеллект еще не определяет мировую политику, но на нём уже зарабатываются и геополитические, и электоральные капиталы. Особенно, с учётом видов Кушнера и Маска на президентскую кампанию-2024.

В каждой шутке есть доля шутки.

Ряд влиятельных российских элитариев продолжает контакты с Кушнером и Маском. И именно с их политической активностью связываются перспективы выгодной Москве смены американской администрации.
В свою очередь, неизменность «кандидата номер один» на президентских выборах в России вовсе не подразумевает (скорее наоборот) неизменности его команды.
И какой она будет – прокитайской или условно-протрамповской – по хорошему ключевым акторам надо понимать еще до марта 2024-го.

Отсюда и «внутренняя политизация» темы искусственного интеллекта.
После февраля 2022 года во власти не осталось «открытых западников». Но это вовсе не подразумевает окончательного триумфа «славянофилов». Просто теперь «главные российские партии» в известной степени вернулись к своим истокам, трансформировав конфликт «техно-оптимистов» и «техно-пессимистов» из «кухонно-мировоззренческого» в политический.
И если одни попытаются укрепить свои аппаратные позиции за счет введения госидеологии, то другие сделают ставку на дальнейшую экспансию искусственного интеллекта.
В этом смысле определенную уверенность последним должен придать тот факт, что на грефовской конференции по ИИ Путин присутствовал лично, а участников юбилейного ВРНС приветствует по видеосвязи.

https://yangx.top/EbuldinSkySpez/15189

Совершенно правильное замечание – «вопрос искусственного интеллекта для Китая является ключевым».
Но это прекрасно понимает и «антикитайская партия» в США. Равно, как и то, что отказ от участия в «искусственно-интеллектуальной гонке» будет равносилен капитуляции перед Китаем в среднесрочной перспективе.

Поэтому технологические капиталисты, связанные с республиканцами, уделяют разработкам, связанным c AI, ничуть не меньшее внимание, чем «венчурные» спонсоры демократов.
Возможно, в этом и причина конфликта в OpenAI, который разгорелся на старте президентской кампании и в который оказались вовлечены семейство Кушнеров и Илон Маск.

Но по той же причине будет несколько неосмотрительно причислять всех российских «техно-оптимистов» к «прокитайской партии» или наоборот.
Речь, скорее, шла о двух процессах, чья корреляция далеко не предопределена:
-- о делении отечественных групп влияния на «синофильские» и «крипто-трампистские»
-- о политизации противоречий между «техно-оптимистами» и «техно-пессимистами», катализатор которых – отношение к искусственному интеллекту.

При этом скепсис в отношении AI и снижение темпов собственно российских профильных разработок стратегически выгоднее Китаю. Поскольку в среднесрочной перспективе существенно повышает степень технологической зависимости России.
Таким образом, «техно-пессимисты» скорее оказываются в «прокитайской партии», возможно, сами того не ведая.

Публичная атака Сечина на Минфин и (в меньшей степени) ЦБ – сколь ожидаема, столь и весьма симптоматична.

Глава «Роснефти» увязывает сохранение за своей компанией титула основного донора «кассы Государевой» c налоговой и денежно-кредитной политикой ровно в то время, когда с одной стороны, ОПЕК+ определяет конфигурацию мирового нефтяного рынка на 2024 год, а с другой – Путин проводит непубличные консультации по составу «поствыборного» правительства.

Чем жестче решение нефтяного картеля – тем меньше шансов у Байдена сохранить президентский пост.
Однако и «Роснефти» в этом случае придется, наряду с другими российскими нефтяными компаниями, еще больше сократить добычу, что непременно отразится на её доходах.
Тогда Сечин вправе рассчитывать на компенсацию в виде фискальных и иных преференций.

Эта задача решалась бы сравнительно легко, упирайся всё исключительно в «голову Силуанова».
Но министр финансов играет по тем нотам, которые ему дают, – ему необходимо сверстать с минимальным дефицитом бюджет с рекордным ростом расходов на «национальную оборону» и табу на любые попытки секвестра «социалки».
И сколько бы ни говорилось о «сползании с нефтяной иглы» -- любому силуановскому сменщику всё равно придется искать дополнительные доходы у «Роснефти» и её коллег-конкурентов.

Причём, на сей раз в подобное «сохранение бюджетных акцентов» активно инвестируется растущий лоббистский капитал Минобороны и ОПК.
Логично допустить, что далеко не в последнюю очередь «оборонщиков» имеет в виду Мишустин, когда говорит о 7,5-процентном росте в обрабатывающей промышленности.
Кстати, премьер привел такие данные именно в день сечинского демарша, попутно упомянув про «некоторое снижение поступлений [в бюджет] от нефтегазового сектора».

Разумеется, считать эту партию, проигранной Сечиным, -- по меньшей мере, неосмотрительно. неосмотрительно.
Благо борьба между «сырьевиками» и «промышленниками» за контроль над пополнением и расходованием госресурсов уходит своими корнями даже не в «лихие 90ые», а в позднесоветское время.
Но тем символичнее, что очередной эпизод этой борьбы совпал по времени с кончиной Генри Киссинджера, чья realpolitik в отношении Китая и СССР на долгие годы обусловила известное распределение геоэкономических ролей между «мировой фабрикой» и «мировой бензоколонкой».

В биографии Генри Киссинджера едва ли не самое интригующее – его многолетняя дружба с Рокфеллерами.

Не то что бы это влиятельное американское семейство «баловалось антисемитизмом».
Но для столпов WASP-аристократии, как минимум, неожиданно такое участие в судьбе немецкого еврея-эмигранта, вынужденного спасаться в США от Холокоста.

Киссинджер и Дэвид Рокфеллер познакомились в конце 50ых в ходе совместной работы в одной из исследовательских групп Совета по международным отношениям.
Как писал позднее сам гуру «челночной дипломатии», их обоих интересовали вопросы контроля над ядерными технологиями – тогда ещё сравнительно новыми, но уже пугающими.

Однако началу рокфеллеровско-киссинджеровской дружбы предшествовал и Суэцкий кризис 1956 года, обозначивший, помимо всего прочего, довольно серьезные противоречия между Британией, Францией и Израилем, с одной стороны, и США – с другой.
«Топливом» этого раздора была далеко не чужая Рокфеллерам нефть. Точнее – контроль над одной из ключевых танкерных магистралей мира.

Вряд ли случайно тремя годами позже, в 1959-м, именно в Египте прошел Арабский нефтяной конгресс, участники которого заключили джентльменское соглашение о совместной нефтяной политике – по сути, предтеча ОПЕК, созданной в 1960-м.
Нельзя сказать, что новоиспеченный «нефтяной картель» играл на стороне Рокфеллеров, или наоборот – их европейских конкурентов (во главе с Ротшильдами). Скорее это была «третья сила», которая не прочь была использовать «антиколониальный нарратив» и наличие которой топливным магнатам Запада отныне надо было принимать во внимание.
При этом лояльность ОПЕК по отношению к тем или иным западным контрагентам в значительной степени определялась способностью последних влиять на Израиль, если, не добиваясь от еврейского государства территориальных уступок, то по крайней мере, сдерживая его экспансию.

Пожелай Рокфеллеры стать главными друзьями ОПЕК – им надо было создать мощный противовес американскому произраильскому лобби.
А что могло быть более эффективным и наименее токсичным как не продвижение на вершину дипломатической пирамиды этнического еврея, тем не менее готового отдать своей национальной идентичности лишь «почётное третье место»?

Такой расстановке киссинджеровских (и рокфеллеровских) приоритетов вполне отвечает наблюдение Эдварда Люттвака о том, что во время Войны Судного дня тогдашний американский госсекретарь и советник по нацбезопасности пытался обеспечить «мир храбрых» для Египта.
Игра, правда, не совсем удалась. Знаменитое нефтяное эмбарго – яркое тому подтверждение.
Но в «реальнополитическом прикупе» Киссинджера уже лежали столь серьезные карты, как Китай и СССР.

Поднебесная в перспективе должна была превратиться (и превратилась) в новый обширный рынок сбыта и для ОПЕК, и для западных нефтяных гигантов.
А Советскому Союзу, благодаря никсоновско-брежневской «разрядке», отводилась роль противовеса ОПЕК, позволяющего снизить политэкономические издержки арабских демаршей.

В этом смысле создание «ОПЕК+» оказалось, наверное, самым серьезным ударом по геостратегической конструкции Киссинджера.
Даром, что альянс арабских петрократий с Россией запустил новый раунд «челночной дипломатии», но уже в исполнении трамповской, «антикитайской партии», здесь персонифицированной Джаредом Кушнером.

Кстати, Киссинджер явно рассматривал Кушнера если не как идейного, то «методологического» преемника. Неслучайно, именно он в апреле 2017-го написал напутствие трамповскому зятю в Time.
Символично и то, что нынешняя Война Симхат Тора стала таким же краш-тестом для кушнеровской системы сдержек и противовесов, каким для киссинджеровской стала Война Судного дня.
Осталось только понять, сумеет ли нынешний кандидат в «главные мировые посредники» конвертировать кризис в возможность по более выгодному курсу, чем тот, которым полвека назад воспользовался его именитый предшественник.

Путин заявил о выдвижении на пятый президентский срок, ровно 3 года 9 месяцев спустя после вспышки новой «нефтяной войны» с Саудовской Аравией.

Нефть слишком многое определяет в российской политике, чтобы усматривать лишь случайное совпадение в том, что в марте 2020-го сначала была разорвана сделка «ОПЕК+» (6.03), затем Эр-Рияд объявил об увеличении объёмов добычи (8.03), а через два дня (10.03) президент одобрил знаменитую терешковскую поправку об «обнулении».
А публично подтвердил свое намерение воспользоваться этой новеллой тоже через два дня после визита, опять же, в Саудовскую Аравию.

Разумеется, возлагать исключительно на «ОПЕК+» ответственность за «отмену транзита» -- по меньшей мере, поверхностно.
Но этот альянс сейчас играет для Кремля едва ли не более важную роль, чем, скажем, партнерство с Китаем.

Пока в России 10 лет строгого режима получил несостоявшийся нефтяной магнат Дмитрий Мазуров -- в США под очередные антироссийские санкции попал бывший мазуровский деловой партнер Зарах Илиев.

Те, кто летом и осенью играл против рубля, «зашортили» и Дмитрия Патрушева.

Только предположив, что российский АПК не столь преуспел в импортозамещении, как о том говорится с трибун, можно объяснить превращение куриного яйца (или точнее – его стоимости) в едва ли не главный объект внимания и общества, и власти на старте (!) президентской кампании.
Допустим, плодовитость отечественных несушек/инкубаторов значительно уступает аппетитам сограждан-любителей «навернуть яичницу». Тогда компенсировать разрыв между спросом и предложением не получится иначе, кроме как за счет импорта. Правда, фактического, а не формального. – Без допущения «чудес с маркировкой» наша версия сильно противоречила бы триумфальной импортозаместительной статистике.

При таком раскладе чем слабее рубль – тем дороже яйца. Особенно, к концу года, когда у Минсельхоза всё меньше остаётся денег для компенсации производителям/ «маркировщикам» курсовой разницы.
Как тут не вспомнить о конфликте Патрушева с одним из главных «двигателей курса» Сечиным?
Благо сентябрьское предложение Минсельхоза «временно запретить» экспорт дизельного топлива (впоследствии отчасти реализованное кабмином) появилось на фоне не менее серьезных, но менее публичных разногласий этих представителей двух влиятельных «силовых» кланов.
Например, с сечинским стремлением помочь BP как акционеру «Роснефти» «переждать невыгодную геополитическую ситуацию без реальных потерь» вряд ли резонировала – и концептуально, и «дипломатически» -- та активность, с которой Патрушев торпедировал сделки по продаже (в пользу национализации) российских активов Carlsberg и Danone.