Спустя 20 лет после ухода Ротшильдов с «золотого рынка» Игорь Сечин дает возможность влиятельному семейству вернуться в родную стихию.

При этом символично, что о замене доллара золотом в качестве главного расчетного инструмента в мировой торговле и в нефтяных расчетах, в частности, заговорил человек, чьи действия во многом и предопределили ротшильдовский демарш 2004 года.
Без спродюсированного Сечиным «дела ЮКОСа» были бы невозможны национализация российской нефтяной ренты и инвестирование её в долларовые (!) активы через созданный Кудриным стабфонд.
А после того, как одна из мировых «нефтяных житниц» настолько прочно увязала свои доходы и благополучие с американской валютой, Ротшильды не без оснований сочли дальнейшие игры с лондонским золотым фиксингом контрпродуктивными.

Остается только понять, в какой степени нынешнюю сечинскую «переоценку ценностей» обусловило превращение доллара в «санкционный инструмент», а в какой – наступление «новых силовых элит», вынуждающие «старых силовиков» укреплять свои позиции внутри страны неожиданными, но эффективными союзами вовне.

Назначение Хинштейна в Курскую область – инверсия 8-летней давности назначения Кириенко первым замруководителя АП.

Тогда успешного корпоративного управленца сделали главным по пиару и гуманитарным технологиям «всея Руси».
Теперь «пиарщик в анамнезе» становится региональным «кризисным управленцем».

Строго говоря, ничего удивительного в этом нет. С учетом той роли, которую означающее (в отличие от означаемого) играет в современном мире.
Другой вопрос – нет ли шансов у Хинштейна из «концептуального антипода» Кириенко стать его сменщиком. Например, если хинштейновский хороший знакомый Дюмин пойдет выше и дальше должности президентского помощника.

Разумеется, многое зависит от результатов работы Хинштейна в качестве курского врио губернатора.
Но ведь хороший пиарщик -- потому и хороший, что обладает элементарными навыками создавать если не мир, то его представление.

Если «арабскую весну» можно считать «могильщицей» однополярного мира, то нынешняя «сирийская зима» -- первый серьезный кризис мира многополярного.

В начале десятых (на примере Каддафи, но не только) «демократии» наглядно продемонстрировали «автократиям» невозможность получения сколько-нибудь долгосрочных гарантий.
Сегодня турецкая и катарская «автократии», уже не довольствуясь ролью подносчиков медийных и финансовых «снарядов» (как это было в 2011-2012 годах), стали основными бенефициарами атаки на асадовскую (но не только) «автократию».

При этом ссылки Анкары на асадовское невнимание к народу – не просто использование демократической риторики для маскировки обыкновенного имперского реваншизма.
Как и аллюзия воспетого Эрдоганом «марша оппозиции» на пригожинский «марш справедливости» -- не только в том, что протурецкие группировки «огнем и мечом» прошлись как раз по местам боевой (и коммерческой) славы ЧВК «Вагнер».

Похоже, в намечающейся схватке «автократий» более эффективными оказываются менее бюрократизированные и централизованные (да простится нам такой политический оксюморон)
Либо – обладающие не ограниченным (ни географически, ни интеллектуально, ни санкционно) доступом к ресурсам, которые позволяют и оказывать геополитическое (а то и военное) давление на конкурентов, и поддерживать благосостояние своего населения на уровне, гарантирующем от сколько-нибудь чувствительной для стабильности режима конфронтации между ключевыми социальными/этническими/религиозными группами.

Обеспечение одновременно политической и экономической мобильности – скорее идеальный сценарий.
Оптимальный -- ослабление политических «гаек» в условиях экономического «сжатия» (например, из-за ресурсного дефицита) или, наоборот, полный отказ от экспроприационных и/или дирижистских подходов при сохранении абсолютного политико-идеологического контроля над общественными процессами.
Отсутствие какой-либо «либерализации» и в политике, и в экономике – наихудшая из «автократических» комбинаций. Что, собственно, и доказал на своем примере Асад.

Конфликт «города» и «деревни» потому и извечный, что не может прекратиться окончательно.
Только затухать или, наоборот, разгораться. Например, на фоне других конфликтов и социально-политических переломов.

Сегодня противоречия между двумя укладами обостряются.
Один из косвенных признаков -- пассаж белоусовского ЦМАКП про «наиболее «индустриализованные» сектора сельского хозяйства» как «очаги ускоренного роста [цен]».
Очевидно, чем выше инфляция и сильнее ответное набиуллинское кредитное сжатие – тем сложнее Белоусову-старшему выполнять не столько военные, сколько военно-хозяйственные задачи. Особенно, когда весомую часть дефицитных финансовых ресурсов аккумулирует «село».

Другой, не менее яркий симптом -- активизация борьбы с пьянством.
Спиртное –давний и ключевой «деревенский» продукт, который при этом не является жизненно необходимым и чей сбыт критически зависит от маркетинга.
Причём запреты и административные ограничения продажи –тоже вполне себе маркетинговый ход.

До известной степени «сухой закон» –едва ли не лучший способ максимизации прибыли производителей. Т.е. в пределе – земледельцев и/или землевладельцев.
Конечно, в случае если им удастся оптимизировать затраты на защиту бизнеса, по факту ставшего нелегальным

Но тем показательнее, что обе попытки введения «сухого закона» в отечественной истории, ассоциируются с выходцами из крестьян.
При этом и Григорий Распутин, и Михаил Горбачев не столько отрезвили население, сколько де-факто (а в распутинском кейсе и де-юре) демонтировали алкогольную монополию.
А ведь это главный инструмент экспроприации алкогольной ренты «городом» у «деревни».

Сегодня алкогольной монополии не существует. А «питейные сверхдоходы» изымаются государством через систему акцизов.
Иными словами, применительно к спиртному (регламентации его производства и продажи) ситуация больше напоминает послереформенные десятилетия XIX века, нежели середину десятых или середину восьмидесятых годов XX-го.

Поэтому нынешнее «наступление на зеленого змия» если и приведет к каким-то нериторическим последствиям, то это скорее будет не новая версия «сухого закона», а очередная монополизация алкогольного рынка.

Но произойдет это вовсе не потому, что народ спивается и/или травится некачественным алкогем, а потому что необходимость укрепления госфинансов и усиление «модернизационных настроений» в элитах опять потребует «дисконтирования деревни».

https://expert.ru/mnenie/vodka-po-raspisaniyu/

Набиуллина превращается в политика №2.

У решения сохранить ключевую ставку могут быть разные мотивы, но все они неэкономические.
Будь то личная просьба президента (буквально накануне выразившим надежду на «взвешенность» ЦБ), настойчивые просьбы премьера и госолигархов или стремление показать корреляцию между ДКП и эскалационной риторикой.

Но ведь основная функция политика №2 в том и заключается, чтобы с его помощью (как вольной, так и невольной) политик №1 мог подтверждать этот свой статус.

Реакция «Лукойла» на новые персональные санкции в отношении руководства лишь на первый взгляд может показаться «рутинно-процедурной».
Даже если опустить тот факт, что далеко не все нефтяные гиганты (да и прочие российские «национальные чемпионы») настолько щепетильны в вопросе нахождения фигуранта SDN-листа во главе компании.

Вадим Воробьев, сменивший лукойловского «отца-основателя» Вагита Алекперова весной 2022-го, не просто представлял «партию даунстрима», но и до известной степени являлся «кадровым трофеем». – Воробьев руководил «Норси-Ойл», которую «Лукойл» приобрел в конце 2001-го. Причем, его предшественником на этом посту, да и вообще давним «коллегой» по комсомольской линии был Сергей Кириенко.
Что впоследствии, когда Воробьев занял кресло Алекперова, дало повод для предположений о переходе «Лукойла» под неформальный контроль группы Ковальчуков.

Между тем, у воробьевского сменщика Сергея Кочкурова принципиально иной бэкграунд –коренной лукойловец из «партии апстрима». Причем, до перехода на работу в центральный офис он трудился в «Когалымнефтегазе», -- ныне системообразующем лукойловском предприятии, руководством которым на исходе СССР открыло Алекперову «путь в олигархи».

В этой связи не будет большим преувеличением предположить, что Кочкурову основатель «Лукойла» доверяет гораздо больше, чем Воробьеву.
А значит, есть ненулевая вероятность, что очередные санкции стали лишь поводом для избавления крупнейшей частной (пока ещё) нефтяной компании даже от намёка на двоевластие.
К тому же, после трагического инцидента с лайнером AZAL и возникновения напряженности во взаимоотношениях Москвы и Баку можно допустить, что в «высоких кабинетах» теперь склонны в большей степени учитывать мнения и интересы влиятельных представителей азербайджанской диаспоры.

Если миллиардер-девелопер Стив Виткофф, новый трамповский спецпосланник по Ближнему Востоку, действительно, сыграл решающую роль в заключении перемирия между Израилем и ХАМАС, -- то, похоже, ближневосточная политика 47-го президента США будет существенно отличаться от той, которую он проводил во время предыдущей своей каденции.
Прежде всего, -- при выборе опорного арабского союзника.

В 2017-2020 годах тогдашняя администрация Трампа делала ставку на Саудовскую Аравию. По сути, ради Эр-Рияда, зять американского президента инициировал подписание «Соглашений Авраама», между Израилем и монархиями Залива. В случае саудовско-израильской нормализации исчезло бы последнее препятствие для полномасштабного уже саудовско-американского альянса. Со всеми вытекающими отсюда бонусами, включая нефтяные.

Виткофф, в отличие от Кушнера, не был замечен в контактах с саудитами, включая наследного принца Мухаммеда бен Салмана.
Зато летом 2023-го он участвовал в $623-миллионной сделке по продаже манхэттенского Park Lane Hotel катарскому суверенному фонду.
«Газовый эмират» никогда не фигурировал в числе потенциальных подписантов «Соглашений Авраама». Зато известен тесными связями с ХАМАС.
Более того, после того, как Израилю пришлось отказаться от реализации идеи полного уничтожения радикалов из Газы, а в соседней Сирии победили дружественные Дохе вооруженные группировки, именно Катар превращается в главного выгодоприобретателя последней (по времени) ближневосточной войны.
И тот факт, что именно трамповский спецпосланник поспособствовал увеличению геоэкономических профитов своих деловых партнеров из Дохи вряд ли случаен.

Данный поворот интересен не столько заменой нефтяной ренты на газовую в качестве драйвера спроса на нью-йоркскую недвижимость.
Катар, успешно играющий на многих досках, -- в анамнезе все-таки скорее британский проект, нежели американский. В отличие, кстати, от Саудовской Аравии, ведь роль США в воцарении дома Саудов сложно переоценить.
А Трамп и его команда пытаются «перевербовать» стратегически важного для Лондона клиента. Пусть и пожертвовав такими фигурами, как Биньямин Нетаньяху, которого теперь, скорее всего, заменит более комфортный для Катара израильский политик.

The Economist называя Дональда Трампа «Проектом 1897», несколько поспешил, утверждая, что нынешний американский президент, в отличие от своего кумира Уильяма Мак-Кинли, не озабочен вопросом отмены биметаллизма.

Трамп пока (?) не возвращает «золотой стандарт», но уже пытается помешать «порче» новых денег -- «крипты».
Именно с этой целью новоиспеченный хозяин Белого дома ввел запрет на выпуск и обращение цифровых «центробанковских» валют.

Сходным образом поступил в марте 1900 года Мак-Кинли, прекратив обмен золота на серебро.
К слову, в 1964-м школьный учитель Генри Литтфилд выдвинул версию, согласно которой баумовский «Удивительный волшебник из страны Оз» (вышедший в том же 1900-м) – зашифрованный «манифест биметаллизма». Точнее – его сторонников: фермеров и мелких предпринимателей, которым параллельное хождение разных драгметаллов позволяло снизить финансовые издержки.
Поэтому героиня сказки Дороти -- родом из Канзаса, тогда одного из самых фермерских штатов. А ее прототипом считают Мэри Элизабет Лиз, настолько активно ратовавшей за сохранение биметаллизма и разрушение монополии банкиров и промышленников (которые, кстати, спонсировали кампанию Мак-Кинли), что ее называли «канзаским циклоном».
Неслучайны, согласно Литтфилду, и серебряные башмачки Дороти, идущей по дороге из желтого (=золотого) кирпича.
А название страны –Oz --совпадает с аббревиатурой унции, традиционной меры веса драгметаллов.
Страшила – намек на фермеров, которые не так просты, как может показаться на первый взгляд. А его падение на желтые кирпичи – губительное действие «золотого стандарта».
Железный дровосек – пролетарии, превращенные в бессердечную машину волшебницей Востока -- банковским и промышленным лобби.
Лев – лидер популистского крыла Демократической партии Уильям Брайан, который выставлял свою кандидатуру против Мак-Кинли. В английском Brayan рифмуется с Lion. А Волшебник, который «не оказывает услугу без вознаграждения» и заставляет всех жителей города носить зеленые очки (диктатура и дипломатия доллара) -- сам Мак-Кинли.

Но, помимо литературных аллюзий, не менее примечательна и синхронизация в движении к «золотому стандарту» у США времен Мак-Кинли и Российской империи.
Более того, соответствующую денежную реформу Сергей Витте начал даже лет на 5 раньше американцев. И в России она тоже была одним из инструментов ускоренной индустриализации, т.е. – де-факто обогащения «города» за счет «деревни».

Следует учитывать и сходство геоэкономических мотивов.
Для Витте «золотой рубль» едва ли был самоцелью. Но, наряду со строительством Транссиба (что само по себе требовало значительных финансовых затрат), он должен был стать дополнительным драйвером для «захвата Китая».
Выхода на азиатские рынки добивались и спонсоры Мак-Кинли во главе с Рокфеллером.
Даром, что Витте скорее тяготел к рокфеллеровским конкурентам Ротшильдам.

Трамповская модернизация рискует споткнуться о китайский постмодерн.

Наивно полагать, что обрушение акций американских высокотехнологичных «фишек» было главной целью раскрутки DeepSeek.
Это скорее «нейросетевой Перл-Харбор», призванный убедить 47-го президента США и его команду в необходимости и приоритетности вступления в ИИ-гонку с Китаем.

Но это ловушка. И неслучайно Илон Маск критиковал планы Трампа по привлечению многомиллиардного финансирования в разработки по искусственному интеллекту.
Чем больше сил и денег США отвлекают на битву в виртуальном пространстве – тем меньше у них ресурсов для освоения космического. Прежде всего – для колонизации Марса, которой одержим Маск и о которой Трамп сказал в своей инаугурационной речи.

Между тем, в отличие от ИИ-гонки, где перехват и тем более длительное удержание инициативы крайне проблематичны, первенство в создании полноценной колонии на «красной планете» не просто возможно, но и принесло бы США значительные геополитические и идеологические дивиденды.
В этом случае на мировом рынке «образов будущего» появилась бы, возможно, не абсолютно новая (с учетом советского «и на Марсе будут яблони цвести»), но всё-таки альтернатива. В равной степени отличная как от трансгуманистических/цифровых антиутопий (куда, кстати, вполне вписывается идея триумфального шествия ИИ), так и от пока единственного сколько-нибудь эффективно оппонирующего им, а потому весьма популярного, концепта – политического ислама.

Последнее, кстати, объясняет демарш Биньямина Нетаньяху, защитившего Маска от обвинений в пронацистских симпатиях за нашумевший жест на трамповской инаугурации.
Едва ли израильский премьер дезавуировал «зигование» миллиардера исключительно из нежелания ссориться с новым хозяином Белого дома. Нетаньяху не может не знать, что и в ближайшем окружении Трампа отношение к Маску крайне неоднозначное.
Но «окно возможностей» для предотвращения нашествия «роботов или варваров» слишком невелико. DeepSeek продемонстрировал это гораздо лучше всех, кто «хейтил» Маска на прошлой неделе.

Совладелец «Домодедово» Валерий Коган, согласно одной из версий, -- родом из Душанбе и в советское время работал в «Таджикпотребсоюзе».

Именно с перехвата «памирским кланом» контроля над «Таджикпотребсоюзом» в республике в середине 80ых начался внутриэлитный раскол, впоследствии приведший к гражданской войне.
А выдвижение в качестве нового республиканского лидера компромиссной фигуры «кулябца» Эмомали Рахмона позволило если не полностью устранить, то сгладить наиболее острые противоречия между «северянами» («ходжентцами») и «южанами» («памирцами»).
В немалой степени этому способствовало открытие для таджикских граждан российского рынка труда. Причем, крупнейшим логистическим хабом, обеспечивающим экспорт в РФ трудовых ресурсов из Таджикистана, стал как раз аэропорт «Домодедово». Завершение его приватизации почти совпало по времени с началом массовой трудовой миграции из центрально-азиатской республики.

В свою очередь, деприватизация «Домодедово» и неизбежный в этом случае редизайн столь важного «миграционного окна» может стать для Таджикистана новым фактором внутриполитической турбулентности. Особенно на фоне подготовки к «транзиту».
Интересно, что буквально на днях Рахмон отправил в отставку ряд высокопоставленных и влиятельных силовиков, включая министра обороны и генпрокурора. Новоиспеченные отставники были весьма близки к президенту Таджикистана – их сыновья женаты на его дочерях. Но этих силовиков считали главными внутриэлитными оппонентами президентского сына и наиболее вероятного рахмоновского преемника Рустама Эмомали.

При этом последний, помимо всего прочего, курирует таджикско-иранские контакты.
А о важности этого центрально-азиатского партнерства для Тегерана свидетельствует тот факт, что Масуд Пезешкиан перед своим недавним визитом в Москву посещал Душанбе.

Анатолий Чубайс – питерский либерал.
Это – в равной степени и «клановая характеристика», и оксюморон.

С момента основания (и самим его фактом) Северная столица отождествляется со всеми попытками силовой модернизации/вестернизации в отечественной истории.
И Чубайс в этом смысле достойный «популяризатор» питерского модернизационного нарратива.

Возможно, не присоединись он к гайдаровской команде – постсоветские рыночные преобразования оказались бы не настолько «шоковыми».
С другой стороны, в начале 2000ых именно чубайсовская идея «либеральной империи» поспособствовала сближению «либералов» с «силовиками».
При этом и реформа РАО ЕЭС (с передачей самых «вкусных» энергоактивов «Газпрому»), и «роснановские» инвестиции в brown fields внесли в экспансию госкапитализма ненамного меньший вклад, чем Генпрокуратура, ФСБ или СК.

Здесь уместно вспомнить наблюдения американского финансиста Чарльза Райана – о том, как в октябре 1991-го Анатолий Собчак поручил координацию с ЕБРР Анатолию Чубайсу и Владимиру Путину.
Райан приехал в только что вернувший первоначальное название Санкт-Петербург вместе с тогдашним коллегой и будущим деловым партнером Борисом Федоровым.
А спустя десять лет райанско-федоровская ОФГ станет главным критиком чубайсовских подходов к управлению РАО ЕЭС.

Нелишне учесть и федоровский вклад в карьеру Михаила Мишустина, которого «Незыгарь» называет чуть ли не основным инициатором нынешней попытки «криминализировать» Чубайса.

В масштабировании «точечной» деприватизации Генпрокуратура подобралась к главным акторам передела собственности начала 90ых.

После иска к Марку Гарберу и Сергею Богданчикову красновское ведомство всего один «процессуальный» шаг отделяет от Ханса-Йорга Рудлоффа и его воспитанника Бориса Йордана, при которых московский офис банка Credit Suisse First Boston когда-то стал сначала крупнейшим скупщиком ваучеров, а потом – ключевым участником практически всех значимых приватизационных аукционов.

Для Йордана, выходца из семьи русских эмигрантов первой волны, участие в приватизации на исторической родине было первым заметным этапом в инвестбанкирской карьере.
Уроженец Кёльна Рудлофф уже к тому моменту был одной из влиятельных фигур в мировом финансовом сообществе. Его даже называли «отцом еврооблигаций» -- за участие в первой сделке по размещению этих бумаг.
Есть версия, что появление рынка евробондов в начале 60ых помогло СССР «припарковать» и приумножить свою валютную выручку, которая из-за «холодно-военных» барьеров не могла попасть на американский рынок.
С «русскими деньгами», -- а именно, с золотом, полученным под обеспечение кредита Колчаку, -- опосредованно был связан и банк Kidder Peabody, куда Рудлофф попал в 1968-м и где познакомился с Йорданом.

Колчаковский поход, в свою очередь, в большей степени был выгоден британцам, тогда как власти США, у которых были свои виды на Сибирь, его не поддерживали, что породило едва ли не первый серьезный внутренний конфликт в Антанте.
Рудлофф тоже ассоциирован с британской финансовой и политической элитой. И в этом смысле логично предположить, что привлечение его и его команды к скупке активов постсоветской России было обусловлено стремлением Лондона взять реванш за «проигранный американцам» СССР. Ведь США стали главными бенефициарами сталинской индустриализации, а во времена «разрядки» именно американский бизнес технологически и финансово содействовал разработке советских нефтегазовых месторождений. В том числе и сахалинских, в которых в 90ые обосновались российские друзья Рудлоффа.