Если этот борт, действительно, не имел никакого отношения к ЧВК «Вагнер» -- чем объясняются странности в его «поведении» после гибели пригожинского «Эмбрайера»:
1) предпочел садиться в Остафьево, а не во Внуково, откуда в 17:17 вылетал в СПб;
2) при подлете к Остафьево шел так низко, что чуть было не задевал крыши бутовских многоэтажек?


https://yangx.top/bbbreaking/163535

Среди идей, ушедших вместе с Пригожиным, -- «реинкарнация Земского собора».
Зачем прибегать к консервативно-демократической «перезагрузке» Системы, если «призраки марша справедливости» похоронены на Пороховском кладбище Санкт-Петербурга?

Тем символичнее, что как раз 120 лет назад окончательно лишился реальных рычагов влияния Сергей Витте, участник последней попытки реализовать проект «живого народного самодержавия» (как называл его генерал Ростислав Фадеев, дядя Витте)
Строго говоря, идея вернуть Земские соборы, возникшая среди «охранителей-прагматиков» после гибели Александра II, почила в бозе еще до назначения Витте министром финансов.
Но, благодаря его денежной реформе, развитие страны и незыблемость монархии оказывались функцией от «суммы финансовых и промышленных технологий», а не только от лояльности дворянства и бюрократии.

Разумеется, тот факт, что отставку Витте и первое, хотя еще не смертельное, «великое потрясение» для самодержавия отделяет всего два года, -- не повод для сколько-нибудь релевантных исторических экстраполяций.
Тем не менее, отсутствие во власти и «её окрестностях» искренних противников авторитарно-бюрократических методов управления – безусловно, создает серьезные риски для любого, даже, казалось бы, сверхустойчивого режима.

Пригожинское превращение из просто предпринимателя, успешно капитализирующего свои питерские связи, в единственного и неповторимого «военного предпринимателя» далеко неслучайно произошло именно в «посткрымский» период.
Точнее, причиной тому – отнюдь не только субъективные факторы, вроде дружбы с Алексеем Дюминым, в 2014-2015 годах служившего в структурах Минобороны.

Вторая половина десятых (когда ЧВК «Вагнер» показала темпы развития, способные вызвать зависть у любой «гражданской корпорации») ознаменовалась двумя процессами, которые лишь на первый взгляд кажутся несвязанными.
С одной стороны, демонстрация российских геополитических амбиций, не ограничившись Украиной, затронула также Ближний Восток и Африку.
С другой – именно в эти годы резко упали реальные доходы россиян. Чему, наряду с «посткрымскими» санкциями и обвалом цен на нефть, способствовала и антикризисная политика правительства. Вопреки предложениям тогда еще главы Минэкономразвития Алексея Улюкаева, медведевский кабмин не стал «палить резервы» (в моменте увеличившиеся из-за двукратной девальвации рубля) на поддержку населения, а, наоборот, затеял «оптимизацию» соцрасходов. В свою очередь, «дружественный» олигархат получил возможность компенсировать санкционные издержки за счет увеличения «тарифно-коммунальной» ренты (взносы на капремонт, сбор мусора, «Платон» и тп), следуя принципу «люди – новая нефть».

В таких условиях консервативно-демократическая «перезагрузка», о надеждах на которую пишет Борис Межуев, могла выйти из-под контроля и потому была слишком рискованна для Системы.
Менее политически-травматичным представлялся «экспорт социального хаоса» с помощью ЧВК «Вагнер». Как бы автор приведенного выше термина Владислав Сурков ни расходился с Евгением Пригожиным во взглядах на допустимость приватизации силового ресурса.
Впрочем, возможно, именно из-за этих разногласий тот же Сурков за три месяца до начала СВО убедительно дал понять, что «вагнеровских» мощностей для удовлетворения/нивелирования стремительно растущего (после пенсионной реформы и антиковидных локдаунов) «запроса на справедливость» явно не хватит.

Тем не менее, как показало выбранное Пригожиным название для известного марша, соответствующая проблема внутри России (а не во взаимоотношениях с «мировым гегемоном») не просто не решена, но даже обострилась, приобрела дополнительные, весьма настораживающие «оттенки». Поскольку сетовавшие на недостаток репрезентации «новые крестьяне» превратились в требующих таковой «людей с ружьями».
В этом смысле ни гибель Пригожина, ни «посадка» Стрелкова не обнуляет угрозу для политэкономического статус-кво. Особенно, если пока весьма рыхлую массу «рассерженных патриотов» цементирует призыв к переделу собственности в пользу «участвовавших».

Вариантов ответа на такой, вовсе не фантастический, вызов у власти не так уж и много.
Либо – позволить «движению передела» институционализироваться и, допустив к участию во всех выборах (вплоть до президентских), в полном смысле этого слова оставить финальное решение за народом.
Либо – сыграть на опережение и изменить действующую модель накопления и перераспределения национального дохода таким образом, чтобы добиться более оптимального соотношения между свободой, эффективностью и справедливостью. Например, с помощью методов, которые их авторы несколько суховато называют «техноэкономикой» (не путать с «цифровой экономикой).

Понятно, что и в том, и в другом случае Система уже не будет прежней.
Вопрос -- в цене перемен, обусловленных действиями экспроприаторов или социальных инженеров.

70 лет назад аграрное лобби во главе с Хрущевым не позволило Берии создать могущественное нефтяное лобби.
Сегодня «наследники Берии» патронируют и ТЭК, и АПК, но тем показательнее перенос межотраслевого конфликта уже внутрь «силовой корпорации».

Когда Дмитрий Патрушев призывает запретить экспорт нефтепродуктов для предотвращения «катастрофы» со собором урожая и озимыми, он практически прямой наводкой бьет по Игорю Сечину.
Ведь тот совсем недавно, именно ради увеличения экспортной «нефтепродуктовой» выручки, призывал президента и правительство лишить угольщиков приоритета при использовании Восточного полигона.

У главного нефтяника всея Руси, в этом смысле, неплохая «разводящая база».
Наращивание поставок топлива в Азию -- это возможность пополнять нефтегазовые доходы бюджета и валютные авуары в условиях санкций, с одной стороны, и соблюдать обязательства по ограничению экспорта сырой нефти в рамках ОПЕК+, с другой.
Благо – и это лишний раз показал сегодняшний телефонный разговор Путина с саудовским наследным принцем Мухаммедом бен Сальманом – плотная координация с нефтяным королевством нужна Кремлю не только для «обеспечения стабильности глобального энергетического рынка».

Собственно, некоторые события сравнительно недавней отечественной (но еще советской) истории – весьма эффективное предупреждения от ссор с Эр-Риядом на фоне обострения конфронтации с Западом.
Но если говорить об уроках афганской войны и причинах краха СССР, то, кстати, проблемы АПК и неспособность руководства отрасли остановить нарастание продовольственного дефицита сыграли не менее роковую роль, чем решение саудитов обвалить мировые цены на нефть.

Деприватизация «Метафракса» -- удар по Трутневу и Керимову.

Трутневский протеже Дмитрий Рыболовлев участвовал в приватизации одного из старейших метанольных предприятий.
А появление в числе конечных «метафраксовских» бенефициаров влиятельного представителя лезинской диаспоры Сейфеддина Рустамова вряд ли случайно совпало с приобретением рыбловлевского «Уралкалия» другим, не менее именитым лезгином Керимовым.

С учетом персоналий, выбранных в качестве «мишеней», «Метафракс» -- лишь повод для дальнейших разменов.
Тем более, что это предприятие никак не назовешь монополистом, даже локальным.
Чего нельзя сказать, например, о «Русгидро», которое, с одной стороны, по-прежнему находится под официальным трутневским и опосредованным керимовским патронажем.
А с другой – вызывает в последнее время повышенный интерес у Олега Дерипаски.

Нано-путч

Гипотетическое (пока?) банкротство «Роснано» символично совпадает с 30-летием «октябрьского путча» и 20-летием «дела ЮКОСа».

Дело здесь не только и не столько в фигуре Чубайса как таковой.
Хотя в 1993-м запущенная им приватизация спровоцировала масштабный внутриэлитный конфликт, – между будущими олигархами и «красными директорами», -- ставший одним из катализаторов «великого потрясения надстройки» -- полного коллапса во взаимоотношениях законодательной и исполнительной власти.
А случившееся в 2003-м равноудаление самого богатого (на тот момент) олигарха -- логически и исторически обусловленный «апдейт» созданной при непосредственном чубайсовском участии либерально-автократической политэкономической модели. В то время, как планы Ходорковского по «пакетной скупке Госдумы» вполне можно расценивать как попытку «реванша за 1993-й».

Наконец, и «Роснано» -- в известном смысле, «обломок ЮКОСа».
Часть миллиардов, вырученных в результате распродажи «юкосовсих» активов, в 2007-08 годах была вложена в уставный капитал новой нано-технологической госкорпорации.
Таким образом национализированную нефтяную ренту решили частично перераспределить в пользу несырьевых – либо неразвитых, либо депрессивных – отраслей.
Благо Чубайс, возглавив «Роснано» (что, кстати, произошло не сразу после ее создания), сделал ставку на brownfields – создание нано-технологических производств не с нуля (greenfield), а на базе уже существующих, но простаивающих промышленных мощностей.

Не будет большим допущением предположить, что с помощью «Роснано» сырьевая автократия попыталась «закрыть гештальт 1993-го» и вернуть долги (и далеко не только сугубо финансовые) тогдашним проигравшим. Вроде ИТР-овской составляющей интеллектуального класса.
Поэтому именно Чубайс, – вне зависимости от масштабов его «эффективно-менеджерских» талантов, –должен был провести эту «нано-технологическую реституцию». Для исправления «кредитной истории» -- и собственной, и режима, едва ли не самым одиозным архитектором которого он являлся.

Другое дело, что эту миссию сделал практически невыполнимой именно механизм, призванный не допустить повторения «лихих 90ых».
Руководствуясь, в том числе, и уроками 1993-го, Кремль превратил бюджет (в идеале – бездефицитный) в главный инструмент урегулирования внутриэлитных противоречий и несилового принуждения к лояльности.
А отсюда – неизбежность и непоколебимость режима наибольшего благоприятствования для нефтегазового госолигархата как основного источника пополнения казны.

При этом СВО не слишком кардинально повлияла на расстановку соответствующих приоритетов. Благо теперь бюджетная сбалансированность – еще и важный геополитический козырь, на фоне гонки военных расходов и шатдауна в США.
И скорее «Роснано» останется без спасительных госсубсидий, чем правительство окончательно откажется от принципов сведения бюджета по оставленным Чубайсом и его единомышленниками-«сислибами» лекалам. Ведь в противном случае нынешняя законодательная власть станет реальным и равноправным актором бюджетного процесса.
Почти как 30 лет назад.

Из «талантливого предпринимателя» бывший «предатель-мятежник» Пригожин превратился в наркомана, погибшего в результате самоподрыва.

«Неожиданная заготовка», выданная на «Валдае», -- в равной степени и старт президентской кампании, и подтверждение готовности к переговорам с Западом по всесторонним и взаимным гарантиям безопасности.
Ведь гарантии, данные Пригожину, никто не нарушал – во всём виновато «неосторожное обращение с оружием».
А «партия войны» -- в случае попытки сорвать электоральный триумф 2024 года -- станет заведомо морально уязвимой, попытавшись поднять на щит «кокаиниста», к тому же заработавшего миллиарды на кейтеринге для Минобороны.

С учётом кейса Макиавелли даже в таких проявлениях цивилизационной самобытности можно усмотреть нечто европейское.

Игорь Сечин снова держит банк.

Чем больше не только электоральная, но и геополитическая игра Кремля зависит от сбалансированного бюджета, относительно крепкого рубля и сравнительно дешевого топлива – тем больше влияние главы «Роснефти».

Яркое тому доказательство – спешный отказ правительства от полного запрета на топливный экспорт и пересмотр (в выгодную для нефтяников сторону) параметров топливного демпфера.
Вряд ли случайно этому «жесту доброй воли» предшествовал новый переход долларом 100 рублевой отметки.
При том, что изначально ослабление национальной валюты любопытным образом совпало с озвученными весной планами Минфина по двукратному снижению демпфера. Антон Силуанов таким образом попытался пополнить нефтегазовые доходы казны.

«Тезис о выпадении нефтегазовых доходов, который звучит от наших финансовых властей, представляется некорректным, поскольку "выпали" именно газовые доходы, к этому надо относиться с пониманием, но это не повод перебрасывать налоговую нагрузку на нефтянку», -- парировал чуть позже Сечин, выступая на ПМЭФ.
Но кабмин не отказался от своей идеи, а лишь перенёс «демпферный секвестр» с июля на сентябрь. Ведь задачу обеспечивать стабильное финансирование растущих военных расходов при сохранении «социалки» никто не отменял.
Поэтому ответить на почти двукратную (к предыдущему лету) девальвацию рубля и начало «топливной лихорадки», -- явно придавшие убедительности сечинской аргументации, -- Минфин смог разве что предложением об обязательной продаже экспортной выручки. Ход был заведомо проигрышный, поскольку предполагал двойные (с учетом демпферных) рестрикции в отношении нефтяников. А их весовая категория (особенно, Сечина) никак не предполагает такие поддавки.
В результате дважды отступить пришлось правительству. И демпфер увеличить, и эмбарго на топливный экспорт смягчить уже через две недели после его введения.

Теперь осталось понять – за чей счет бюджету будут компенсированы потери, обусловленные победой нефтяников?
Едва ли в этом смысле следует рассчитывать исключительно на Михаила Фридмана, который 10 лет назад сделал свой самый большой профит на сечинском желании стать партнером BP и слухи о возвращении которого появились как раз на фоне очередного триумфа главы «Роснефти».

Пересечение «красных линий» -- почти всегда гамбит.
Принуждение противника к жестким ответным действиям, которые де-факто приведут к ухудшению его позиций.

В этом смысле варварство и дикарство, откровенно демонстрируемое «хамасовцами» во время вторжения на территорию Израиля, -- не только проявление «этнической самобытности» или своеобразная циничная фиксация размеров своего «человеческого обменного фонда».
Особенно, если учесть продуманность и эффективность самой «хамасовской» операции, вызывающей большие сомнения, что в Газе руководствуются логикой двухходовок.

Версия, что ХАМАС рассчитывает довести эскалацию до стадии, когда в конфликт вмешается Иран, имеет право на существование. Но она сколь рациональная, столь и апокалиптическая.
Прямое столкновение с Тегераном повышает вероятность применения Иерусалимом ядерного оружия, которого у него, согласно известной парадоксальной максиме Голды Меир, нет, но которое он в случае необходимости может использовать.
Поэтому все (или практически все) внешние игроки, в той или иной степени причастные к формированию ближневосточной повестки, – США, монархии Залива, Китай, Турция, Россия – попытаются использовать свое влияние в регионе для предотвращения подобного потенциально катастрофического сценария. А значит – достижения «неядерного» (или точнее – «доядерного») компромисса.

Не исключено, что именно принуждение Израиля к такому компромиссу – «хамасовская» задача-минимум.
При этом едва ли речь идет об окончательной палестинской суверенизации (во исполнение соответствующих «мирно-процессовых» решений ООН).
По крайней мере, выбор времени нападения позволяет допустить наличие у ХАМАСа более реалистичных целей.

Примерно год назад, осенью 2022-го, палестинские радикалы из Газы в довольно резкой форме заявили о своём праве на газовые месторождения в Восточном Средиземноморье.
С их помощью Израиль рассчитывал не просто войти в мировую энергетическую премьер-лигу.
Превращение в важного поставщика «голубого топлива» для Европы наделяло еврейское государство геополитической субъектностью. А следовательно – возможностью диктовать свои условия при выборе финальных форматов разрешения того же палестинско-израильского конфликта.
Собственно, и нашумевшая судебная реформа Нетаньяху в немалой степени была обусловлена стремлением лидера «Ликуда» застраховаться от попыток через Верховный суд либо обнулить в принципе (например, ссылаясь на «экологические» аргументы), либо – «интернационализировать» появившуюся у Иерусалима сырьевую ренту.

Впрочем, нельзя сказать, что Израиль совсем отказывался ею делиться.
В июне 2023-го по итогам переговоров, проходящих при посредничестве США, было решено начать разработку месторождения Gaza Marine у побережья сектора Газа в координации с Египтом и палестинской национальной администрацией (ПНА).
Формально, ПНА – это, мягко говоря, не совсем ХАМАС. Однако фактические «хозяева Газы» тоже одобрили данное соглашение. С чем, возможно, и связана неготовность израильских властей к субботнему вторжению.
По идее, если «хамасовцы» заинтересованы в газовых доходах – им невыгодно провоцировать конфронтацию с еврейским соседом. Но это в отсутствие шанса, как минимум, увеличить свою долю. А как максимум – получить целое вместо части.

Показательно, что «Наводнению Аль Акса» предшествовали анонсы визита в Израиль министра энергетики Турции Алпарслана Байрактара – для переговоров по поводу закупок природного газа и его транзита в Европу.
Надо ли говорить, что чем жестче ответит ЦАХАЛ на «хамасовскую» атаку – тем меньше у Анкары будет моральных оснований для энергетического сотрудничества с Иерусалимом? То же самое можно сказать и про Египет. Что называется, единоверцы не поймут. (окончание тут)

Таким образом, реализация газовых амбиций Иерусалима теперь напрямую зависит от того, где и когда он остановится в своём стремлении наказать обидчиков.
Полная и бескомпромиссная «зачистка ХАМАСа», синонимичная «зачистке Газы», почти неизбежно означает и замораживание контрактов на экспорт израильского газа умеренно дружественным мусульманским контрагентам.
Является ли рабочей альтернативой такому сценарию сделка «мир в обмен на газ»? Не исключено.
Даром что в этом случае из квази-миноритария ХАМАС превратится в еще одного полноценного бенефициара проектов по разработке израильского шельфа.
Со всеми вытекающими отсюда последствиями для возможностей Израиля определять дальнейший ход «мирного процесса».

Нетаньяху до недавнего времени считали если не «другом Путина», то, по крайней мере, находящимся «на одной волне» с российским президентом.
Тем не менее, даже в стремлении удерживать «риторический баланс» при оценках происходящего сегодня на Ближнем Востоке Кремль всячески избегает каких-то пасов в адрес непосредственно израильского премьера.
А путинский пассаж о том, что в Израиле «верх берут те, которые на протяжении десятилетий пытаются решить [палестино-израильскую] проблему силовым способом» вполне можно расценивать как прямой упрек нынешнему главе правительства и/или его политическим союзникам.

Понятно, что на фоне конфронтации с Западом Кремль старается избегать любых шагов, чреватых осложнением отношений с многочисленной и весьма влиятельной мусульманской «фракцией» Глобального Юга.
Но ведь и от сотрудничества с Израилем, несмотря на его геополитическую афиллированность с США (а подчас и благодаря ей), -- тоже довольно странно отказываться при попытке формирования новой многополярной реальности. Или, как было сказано на «Валдае», -- при достижении «синергии государств-цивилизаций».
Не говоря уже о том, что именно партнеры Нетаньяху и «Ликуда» по правящей коалиции – такие как Альмог Коэн из праворадикального «Оцма Йехудит» -- открыто высказывали одобрение действиям Путина в связи с началом СВО. В то время, как в лево-либеральном лагере (оппозиционного Нетаньяху) давали принципиально иные оценки.

Вообще, до вторжения ХАМАСа Израиль довольно активно дрейфовал в сторону политико-идеологической модели, имеющей немало параллелей с российской.
Здесь и консервативно-демократическая реформа судебной системы, приведшая к масштабным уличным протестам. И агрессивная защита представителями парламентского большинства, (включая ряд министров) того, что в России называют «традиционными ценностями». О том, что как раз при Нетаньяху тема поставки «Железного купола» Украине окончательно сошла на нет, можно не упоминать.

Рискну предположить, что мы бы и сейчас наблюдали ментальное сближение России и «правого» Израиля, не случись пригожинского мятежа.
Дав в 2022-м карт-бланш тому, что Вальтер Беньямин назвал бы «правоустанавливающим насилием», Путин в июне 2024-го столкнулся с попыткой нарушить его монополию на соответствующий ресурс. Необходимость купирования «марша справедливости» и его последствий не оставляла президенту иного варианта, кроме как занять сторону агентов «правоподдерживающего насилия» (опять же в беньяминовской терминологии). Причем, что называется, «по всем фронтам».
Яркое тому подтверждение -- упомянутое выше «валдайское» выступление, в котором были и сетования на утрату западными элитами «стратегического мышления» (читай – невозможность их держать планету «в порядке»), и окончательное обнуление симоволического капитала Пригожина.
Следуя этой логике, радикализм ряда участников коалиции Нетаньяху – прежде всего, министра нацбезопасности, лидера «Оцма Йехудит» Итамара Бен-Гвира, дважды за год посещавшего Храмовую гору, где расположена Аль-Акса, -- никак не вписывался в обновленную путинскую картину мира. Ведь демарши Бен-Гвира – тоже в известном смысле «правоустанавливающее насилие», в результате (как показала трагедия 7 октября) спровоцировавшее уже не поддающееся никаким правовым дефинициям, насилие со стороны ХАМАСа.

Тем показательнее, что первому с начала нынешней израильской войны заявлению Путина о праве еврейского государства на защиту предшествовало формирование в Израиле чрезвычайного правительства, куда вошел бывший министр обороны, недавний оппозиционер и последовательный «бен-гвировский» критик Бени Ганц. Кстати, ради переговоров с ним в декабре 2021 года, президент ПНА Махмуд Аббас впервые за 11 лет посетил Израиль (не считая участия в похоронах Шимона Переса). И возможно, в том числе и Ганца имел в виду Путин, когда говорил об израильских политиках, поддерживающих идею мирного урегулирования палестинской проблемы.
Как бы там ни было, на Нетаньяху Кремль, похоже, уже не ставит. Впрочем, как и Трамп.

Пока главный на данный момент итог удара по больнице в Газе – отмена четырехстороннего саммита в Аммане.

Очевидно, Байден рассчитывал перезапустить процесс палестинско-израильского урегулирования, собрав и по возможности приведя к неконфликтному знаменателю предложения «анти-хамасовского» Махмуда Аббаса и лидеров Иордании и Египта, наименее враждебных Израилю соседей.

Почву для такого дипломатического прорыва должен был подготовить Блинкен в ходе своего экстренного ближневосточного турне.
И не исключено, что мотивировать арабских контрагентов на конструктив должны были не столько территориальные уступки со стороны Израиля. Это, главным образом, вклад в «копилку» Аббаса.
Египетскому президенту Ас-Сиси и иорданскому королю Абдалле II нужны дополнительные, энергетические бонусы.
Для Каира это – увеличение за счет Израиля своей доли в газовых проектах на средиземноморском шельфе. Для Аммана – трубопроводный доступ и получение больших скидок на добываемое рядом с Израилем (и сектором Газа) «голубое топливо».

Но тогда «за бортом» оказывается не только ХАМАС.
Любой вариант урегулирования, предполагающий сохранение (и тем более наращивание) газовой добычи в Восточном Средиземноморье, обнуляет шансы Катара реанимировать свой давний проект транс-евразийского газопровода и (на фоне постепенного сведения на нет энергетического сотрудничества между ЕС и Россией) превратиться в главного поставщика газа для Старого Света.

После изгнания «Братьев-мусульман» из Египта и сохранения режима Асада в Сирии едва ли не единственным безусловным катарским клиентом на Ближнем Востоке остался ХАМАС.
Вполне возможно, акция 7 октября была спродюсированной Катаром игрой на обострение/выбывание и самого Израиля, и его вполне себе правоверных соседей из большого энергетического передела.

Блинкен, кстати, после начала палестинско-израильской эскалации посещал и Доху.
Но то ли он не уловил главных интенций «газового эмирата». То ли слишком вдохновился участием Катара в организации возвращения из России украинских детей.

Так или иначе, но «другой команде» пришлось сделать ещё один ход, чтобы обозначить Вашингтону приемлемую цену тушения очередного ближневосточного «пожара».

Исламская революция в Иране стала если не главным, то важным побочным эффектом «войны Судного дня».
Точнее – её «негорячей», переговорной, фазы, длившейся вплоть до 1978 года и завершившейся подписанием мирного договора между Израилем и Египтом.

Генри Киссинджер, ключевой организатор этого израильско-египетского примирения, в своей знаменитой «челночной дипломатии» делал большую ставку на Мохаммеда Резу Пехлеви. Иранский шах и его режим использовались Белым домом как основной элемент воздействия на арабские монархии, пытавшиеся использовать нефть для давления на Израиль и его союзников.
В первой половине 70ых США вполне охотно соглашались удовлетворять аппетиты Пехлеви, позволяя тому не задумываться об изменчивости нефтяной конъюнктуры и проведении каких-либо социальных реформ.
Но по мере того, как в результате цепочки компромиссов Вашингтону удалось сблизить позиции с саудитами, ценность иранской поддержки снижалась.
Когда в конце 1976 года Эр-Рияд в одностороннем порядке (не взирая на возражения других членов ОПЕК) заморозил цены на нефть – это было выгодно Западу, но катастрофично для Тегерана.
Обвал экспортных доходов спровоцировал дальнейшее обнищание населения, в итоге увидевшего в идеях аятоллы Хомейни и его последователей более приемлемый для себя «образ будущего».

Сегодня Иран – уже не американский, но китайский «ключ» от Ближнего Востока.
И, в отличие от ситуации 50-летней давности, в нынешней «войне Симхат Тора» Тегеран однозначно против Израиля.
А в отличие от большинства арабских петрократий, -- однозначно за ХАМАС.
При этом способность ХАМАСа длительно сопротивляться еврейскому государству, главным образом, зависит от наличия финансовых и иных ресурсов у Ирана.

Иными словами, темпы демилитаризации Газы теперь будут обратно пропорциональны динамике иранской нефтегазовой выручки.
А значит, -- готовности Китая покупать у Исламской республики углеводороды в достаточных для последней объемах и по комфортным для неё же ценам.

Готов ли Пекин на сколько-нибудь долгосрочную игру в пользу одного поставщика? – Большой вопрос.
Особенно, в свете того, что Россия тоже явно не прочь переправлять в Поднебесную товарное количество нефти и газа, компенсируя потерю соответствующих рынков сбыта на Западе.

Поэтому не исключено, что чем дольше Израиль будет держать паузу с наземной операцией, в то же время продолжая бомбардировки хамасовской инфраструктуры – тем скорее Иран окажется перед выбором между сокращением поддержки ХАМАСа и собственным вхождением в очередную зону политической турбулентности.

Попыткам Дерипаски взять под свой контроль энергетику Сибири может помешать Сулейман Керимов.

Специальное президентское разрешение на сделки с небольшими пакетами ряда «голубых фишек», выданное керимовскому Bonum Capital, – очевидно, подготовка к аккумулированию «кэша» для более крупного приобретения.
Не исключено, что речь идет о «Русгидро», которое с недавних пор активно осаждает «Русал», сейчас имеющий 9,5% акций.

Повышенное внимание со стороны «птенцов гнезда Дерипаски», возможно, устраивает менеджмент энергокомпании во главе с Виктором Хмариным, чей отец принадлежит к «студенческому» клану ближайшего путинского окружения.
Но от «алюминиевого вторжения» явно не в восторге главный правительственный куратор «Русгидро» Юрий Трутнев, давно и плодотворно, кстати, сотрудничающий с Керимовым.

При этом у выдавливания Дерипаски из «Русгидро» теперь появляется и внешнеполитическая мотивация.
Как известно, «энергетическими» расходами «Русала» крайне недоволен владелец его блокпакета Виктор Вексельберг. А этот миллиардер до введения масштабных санкционных рестрикций был связан по высокотехнологичному бизнесу с Бени Ганцем, нынешним партнером Нетаньяху по чрезвычайному правительству и весьма вероятным будущим израильским премьером.

К слову, свои связи с Израилем есть и у Керимова.
В октябре 2010-го местная пресса активно обсуждала изъятие у него в аэропорту Бен-Гуриона 100 тысяч евро, предназначавшихся известному раввину-каббалисту Яакову Ифергану.

Как это нередко бывает, громкие следствия делают практически незаметной причину.

Сегодня уже мало кто вспоминает визит в Вашингтон главы китайского МИДа Ван И.
С учетом весьма непростых взаимоотношений между США и КНР, это событие можно было бы назвать знаковым, если не судьбоносным.
Особенно, в свете достигнутой рамочной договоренности об организации саммита Байден--Си.

Но вхождение подразделений ЦАХАЛ в Сектор Газа и попытка антисемитского погрома в аэропорту Махачкалы оттеснили китайско-американское сближение далеко на информационно-аналитическую периферию.
Хотя в стратегическом плане мало что способно настолько сильно отразиться на интересах и России, и Израиля, как реанимация проекта «Чимерика».
Вашингтон едва ли сочтет «умиротворение Иерусалима» слишком большой ценой за успешный новый «биполярный» передел мира.
В свою очередь, Пекин, наверное, согласится «усмирить Москву» в обмен на легитимизацию контроля над доброй половиной Евразии и Африкой.

Не удивительно, что завершение американского турне Ван И совпало с фактическим началом наземной операции в Газе. – Нетаньяху, хотя и действует в логике, заданной трагедией 7 октября, но, пройдя очередную «точку невозврата», одновременно еще больше ограничивает своему главному союзнику возможности геополитического маневра.
И, тем самым, в конечном счете, повышает издержки «размена Израиля» в ходе американо-китайского торга. Ведь если «мусульманская улица» вынудит суннитские монархии Залива окончательно отказаться от относительно сбалансированной позиции (как уже поступил, например, «немонарх» Эрдоган) – еврейское государство вернет себе статус единственного форпоста США на Ближнем Востоке.

В свою очередь, Дагестан до недавнего времени претендовал на роль главного российского «логистического форпоста» в МТК «Север-Юг», одним из основных бенефициаров которого должна была стать Индия. Она же рассматривалась в качестве ключевой «точки входа» глобального транспортного проекта IMEC, презентованного Байденом на саммите G-20 и призванного девальвировать китайскую инициативу «Один пояс – один путь».
Поскольку Израилю в IMEC отводилась роль опорного ближневосточного хаба, октябрьская атака ХАМАС и ответная операция «Железные мечи», как минимум, поставили создание «антикитайского» экономического коридора на паузу.
После воскресного инцидента в Махачкале и в силу неизбежных теперь масштабных внутридагестанских «зачисток элит» и «переделов собственности» под вопросом оказывается и МТК «Север-Юг».

Получается, и здесь Индия в «минусе», а значит, Китай – в «плюсе».
При этом немаловажно учитывать, что важнейшим партнером Поднебесной по «логистическому» освоению Персидского залива и сопредельных регионов является Катар.
А влияние «газового эмирата» и созданных при его участии сетевых структур на умы единоверцев с Северного Кавказа едва ли не меньше, чем у «кафиров» из американских или украинских спецслужб.

Если сворачивать параллельный импорт, то и «крипту» можно запретить.

Патрушев и Чиханчин в этом смысле выступили в унисон.
А выпад ЦБ в отношении «цифровых денежных суррогатов» показывает, что Набиуллина не прочь поддержать «силовую партию» в подготовке «автаркического поворота».
Ведь с точки зрения главного банка страны, именно перекос в торговом балансе – основная причина ослабления рубля. Соответственно, нет импорта – нет девальвации. С устранением сопутствующих не только социально-экономических, но и внутриполитических рисков.

Правда, с криптовалютным бизнесом связана еще одна, недавно обозначившаяся, но едва ли не менее серьезная, чем ослабление рубля, угроза общенациональной стабильности.
Майнинг и использование «крипты» (в отличие, например, от более привычных, но «прозрачных» расчетов пластиковыми картами) весьма популярны в Дагестане. Что отчасти, очевидно, обусловлено и высокой (до 50%) долей сектора неформальной занятости в республиканской экономике.

С одной стороны, ужесточение контроля над «крипто-проводками» облегчит выявление и купирование тех самых воздействий «внешних сил», которые, согласно официальной версии, спровоцировали воскресный инцидент в махачкалинском аэропорту.
С другой – принудительное выведение Дагестана из «финансовой тени» с неизбежным в этом случае ударом по доходам многих жителей республики может лишь спровоцировать новый всплеск радикальных настроений.

«Аналитики израильской разведки не поняли, что молчание ХАМАСа было вызвано не бездействием, а планированием, которое они не смогли обнаружить. Такое молчание было далеко не нормальным и должно было заставить выяснить, что происходит. Но этого не произошло».
Этот вердикт Эдварда Люттвака еще не приравнивает «Моссад» к ЦРУ, которое неоднократно критиковал за недооценку HUMINT (human intelligence – классической оперативной работы, нередко отходящей на второй план на фоне увлечения SIGINT, signal intelligence – использования высоких технологий при слежке за противником). Но уже весьма ярко показывает, что события 7 октября – не просто провал израильских силовиков, но следствие системного сбоя в архитектуре и идеологии безопасности еврейского государства.

Наверное, Люттвак имел в виду, в том числе, и «Моссад», когда чуть менее двух лет назад, анализируя обстоятельства ухода США из Афганистана, писал: «Офицеры разведки США — в отличие от своих иностранных коллег — просто отказываются изучать иностранные языки, и их начальство не принуждает к этому.[…] Им не надо уметь жить как местный житель в Тегеране или под прикрытием в Пекине. Это касается тех других разведывательных служб, которые живут на 1% бюджета ЦРУ или меньше».
Проблема, однако, в том, что тогда же, в 2021-м, израильские разведчики тоже уже основательно «подсели на SIGINT».

Не случайно, Тамир Пардо, оставивший пост директора «Моссада» в январе 2016-го, занялся на пенсии именно инвестициями в высокие технологии. И как раз в ноябре 2021-го созданная им компания компания XM Cyber была продана немецкой Schwarz Gruppe за $700 млн.
Его «моссадовский» преемник Йоси Коэн в 2018-м заявил, что высокие технологии -- далеко не всегда «друзья шпиона». Но, тем самым, он не столько провозглашал возврат к доминированию HUMINT, сколько обосновывал необходимость увеличения бюджета своего ведомства для нейтрализации «вражеских» средств наблюдения.
При этом сам Коэн, уйдя в отставку всё в том же 2021-м, возглавил израильский офис SoftBank, опять же специализирующегося на высокотехнологичных инвестициях. А в сентябре 2023-го, всего за пару недель до «хамасовского» вторжения, говорил о «киберполитике, которая защитит нас по всему спектру».

Символично, кстати, что именно во время войны Израиля с ХАМАС заявление о банкротстве подала компания WeWork – самый проблемный актив SoftBank и детище израильтянина Адама Неймана.
В свое время Нейман утверждал, что вместе с трамповским зятем Джаредом Кушнером работал над планом палестино-израильского урегулирования.
В кушнеровскую «челночную дипломатию», венцом которой должна была стать нормализация отношений между Израилем и Саудовской Аравией, похоже, вовлечен и Коэн. Израильские наработки в сфере hi-tech рассматривались как важный бонус для озадаченного модернизацией Мухаммеда бен Сальмана. Тем логичнее переход «моссадовца» в SoftBank.
Но еще в 2016-м, когда Коэн только возглавил спецслужбу, Нетаньяху поставил перед ним задачу сделать акцент «на дипломатических усилиях, чтобы добиться осуществления контактов между Израилем и арабскими государствами на Ближнем Востоке».
«В предыдущей организации, где я работал, мы приложили много усилий, чтобы показать лидерам [Ближнего Востока и Персидского залива], что на самом деле представляет собой Израиль. Теперь случай с Саудовской Аравией подводит нас к ситуации, когда каждый лидер на Ближнем Востоке должен принять во внимание множество соображений, прежде чем вступить в полноценный контакт с нами». – признавал Коэн в сентябрьском интервью.

Интересно, что Меир Даган, руководивший израильской спецслужбой в 2002-2011 годах, при котором были проведены едва ли не самые эффективные операции по нейтрализации лидеров «ХАМАСа», неоднократно повторял, что «Моссад – разведка, а не министерство иностранных дел номер два».

Принято считать, что атомный авианосец USS Eisenhower в Оманском заливе и атомная подлодка USS Florida в Индийском океане – главные «аргументы» против полномасштабного (а не только вербального) вовлечения Ирана в палестино-израильский конфликт, и, тем самым, соответственно, вступления его в войну уже с США.

Но если устроенный хамасовцами «Черный шаббат» был призван решить задачи не столько «эсхатологические» (раздуть «мировой пожар» с непредсказуемым исходом), сколько геополитические и геоэкономические -- присутствие флагманов американского ВМФ у иранских границ Тегерану скорее в плюс, нежели в минус.
«Мусульманская улица» по-прежнему будет обвинять в бедах палестинских единоверцев «большого Сатану». Но претензии «режиму аятолл» за бездействие никто при этом предъявлять не станет.

Хотя на иную, более импульсивную реакцию Ирана, похоже, сильно рассчитывал (и рассчитывает) Катар – его партнер по инвестициям в «HAMAS Inc» и одновременно (совпадение отнюдь неслучайное) – по разработке крупнейшего газового месторождения Южный Парс.
Свою часть этой «углеводородной житницы», называемую «Северный купол», Доха осваивает намного активнее. Одна из главных причин – антииранские санкции, вынудившие крупные западные концерны отказаться от сотрудничества с Исламской республикой.
«Окно возможностей» для последней слегка приоткрылось на фоне украинских событий и существенного сокращения закупок Европой российских энергоносителей.
Благо администрация Байдена, в отличие от Трампа, не считала для себя закрытой тему иранского «ядерного досье». А следовательно, возникала вероятность и определенной «санкционной разрядки».
Лишнее подтверждение того, что «газовый лёд» тронулся, -- августовское введение в эксплуатацию 11-й фазы Южного Парса, которое иранцы планировали еще 12 лет назад.

Среди игроков, наименее заинтересованных в таком «разблокировании» Ирана, едва ли не первое место занимает Катар.
Он же обладает достаточным влиянием на ХАМАС, чтобы «перевернуть доску» на Ближнем Востоке и остановить демаргинализацию своего шиитского соседа.

Разумеется, даже если Тегеран и подозревают Доху в подобной «многоходовке» -- от поддержки ХАМАС он и его «прокси» во главе с «Хезболлой» не откажутся. Nobles oblige.
Другое дело, что эта поддержка будет оставаться вербальной и, максимум, военно-технической, но не военной.
По крайней мере, до тех пор, пока ХАМАС не захочет окончательно определиться с «крышами» и не решит полностью уйти под «аятолл».
Что весьма сомнительно с учетом его суннитской направленности.

Предельно скудная информация об итогах встречи Путина с представителями бизнеса может быть обусловлена не только нежеланием президентских визави нарваться на новые санкции.

Не исключено, что в «подсветке» своих контактов с «олигархами» Кремль теперь заинтересован едва ли не меньше, чем они сами.
Особенно, в преддверии выборов.
И особенно, если среди обсуждавших «вопросы редомиляции» с главой государства был и Михаил Фридман, чье возвращение в Россию крайне нервно воспринимается патриотически настроенной общественностью.

Патрушевское поручение «обеспечить формирование мобилизационных планов экономики субъектов РФ и муниципальных образований» концептуально довольно сильно контрастирует с обещаниями Путина о завершении кампании по пересмотру итогов приватизации.
Хотя, согласно утечкам, именно это было едва ли не главным итогом встречи президента с представителями крупного бизнеса.

Отсюда, конечно, не следует перехода «партии Совбеза» в оппозицию.
Но в отсутствие Пригожина она явно возвращает себе титул «наибольшего зла» в глазах бизнес-элиты, тем самым снижая ее «запрос на транзит».

По крайней мере, до тех пор, пока Патрушев-младший фигурирует в шорт-листе «кандидатов в преемники».
А, скажем, вариант «Дерипаска как русский Трамп» по-прежнему кажется слишком утопичным.

Рассуждения Бастрыкина о государственной идеологии выглядят весьма пикантно на фоне самоубийства бывшего главного «безопасника» СК Михаила Максименко.

Дело даже не в том, что версия о максименковском суициде у многих вызывает сомнения.
Этот бывший и ближайший бастрыкинский сподвижник стал одной из главных жертв противостояния «следкомовских» и «конторских», разгоревшегося после знаменитого конфликта со стрельбой из-за кафе Elements на Рочдельской.
И самим сохранением своего поста Бастрыкин в немалой степени обязан Максименко, не сдавшего шефа на допросах.

В этом смысле вторничный трагический инцидент в ИК-11 – скорее сигнал главе СК, нежели свидетельство окончательного «закрытия гештальта».
Тем более, что во взаимоотношениях силовиков и рестораторов, похоже, опять начинается период «бури и натиска». Яркие тому подтверждения -- охота на основателя «Тануки» Александра Орлова и слухи об отъезде Аркадия Новикова.
Вполне возможно всё дело – в пресловутых «ресторанных схемах» и соответственно, потоках неучтенной наличности, вызывающих повышенный интерес «силовой корпорации» и заодно обостряющих вшитые конфликты между различными её подразделениями.

Теперь же, после высказываний про госидеологию, атака «смежников» на СК и его председателя будет воспринята (или преподана) как попытка свести на нет принципиально важную для будущего страны дискуссию.
Тем более, что «прагматики с Лубянки» в меньшей степени чем какая-либо другая элитная группа заинтересованы в появлении «доктринерской надстройки», которая в силу своей высокой миссии сможет регламентировать действия всех, включая силовиков.