​​20 сентября 1862 года в Великом Новгороде был открыт памятник "Тысячелетие России".
⠀
Несколько интересных фактов о памятнике:
⠀
1. Идея празднования юбилея русского государства принадлежит генералу инженерных войск Виктору Даниловичу Кренке. Именно он написал письмо Государю, в котором указывал эту дату, и предлагал устроить государственный праздник.
⠀
2. По указанию Александра II на этом памятнике должны быть те персоны, которые делами своими укрепляли мощь и величие России, не зависимо от религии, национальности или гражданства. Так и вышло: на памятнике есть изображения различных людей, от крестьян до царей. Есть на том памятнике и православные, и язычники и представители других концессий, и даже иноземцы.
⠀
3. На этом памятнике находятся шесть женских фигур. Это женщина, символизирующая Россию, женщина символизирующая христианку, принесшую младенца на крещение, княгиня Ольга, Марфа Борецкая, Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева, и Екатерина II.
⠀
4. Бронза для металлических деталей памятника была взята на Монетном дворе. В ход пошли старые монеты. Так что Памятник Тысячелетию России в буквальном смысле отлит из денег.
⠀
5. На памятнике нет фигуры Ивана IV (Грозного). Его эпоха представлена тремя фигурами его ближайших сподвижников. Это его жена Анастасия Романовна, государев окольничий Алексей Адашев и священник Благовещенского собора Сильвестр. Фигура Ивана Грозного отсутствует из уважения к новгородцам, и в память о многочисленных убийствах, совершённых в Новгороде опричниками Ивана IV.
⠀
6. На заре советской власти памятник был спрятан внутрь огромной деревянной трибуны, на которой находилось руководство города во время митингов и проведения демонстраций на 1 мая и 7 ноября. Это и спасло его от разрушения в то время, когда по всей стране уничтожались памятники «наследия царского режима».
⠀
7. Внутри бронзового шара-державы находится капсула, хранящая информацию о том, что во время Великой отечественной войны памятник был разрушен гитлеровцами зимой 1943-1944 гг., но в 1944 году Новгород был освобождён и памятник был восстановлен под руководством архитектора Захарова, художника-реставратора Чернышева, и инженера Давыдкина.
#памятник

21 (8 по ст. ст.) сентября 1914 года закончилась Галицийская битва – одно из крупнейших сражений Первой мировой войны 1914 – 1918 годов между русской и австро-венгерской армиями.

В сражении в Галиции участвовали пять армий русского Юго-Западного фронта, Днестровский отряд под командованием генерала Н.И. Иванова и четыре австро-венгерские армии под командованием эрцгерцога Фридриха и фельдмаршала Гётцендорфа, а также германская группа генерала Р. Войрша. Стороны имели примерно равное число бойцов, в сумме оно достигало около 2 млн человек. Русские войска заняли почти всю Восточную Галицию, почти всю Буковину и осадили Перемышль.

Рождество Пресвятой Богородицы - один из главных православных праздников.

На Руси всегда особо почитали Деву Марию. И неслучайно именно в Русских землях, в Киеве и Дивееве, находятся два Её удела. Как неслучайно и то, что одна из главных русских побед, на Куликовом поле, была одержана именно в день Рождества Божией Матери.

С праздником, православные!
Пресвятая Госпоже Богородице, спаси нас!

21 сентября 1799 года. Армия Суворова выступила в Швейцарский поход

21 сентября 1799 года русская армия под командованием фельдмаршала Александра Суворова выступила в беспримерный военный поход из Северной Италии через Альпы. Перед командующим стояла задача изгнать из Швейцарии войска революционной Франции и соединиться с корпусом генерала Александра Римского-Корсакова.

Но в тот момент сложилась одна очень неприятная для русских проблема — наши союзники австрийцы стали больше опасаться успехов русских, чем своих поражений от французов. В конце августа 1799 года венский гофкригсрат (военный совет) приказал вывести австрийские войска из Швейцарии, где оставался лишь немногочисленный русский корпус генерала Римского-Корсакова. Суворову было приказано двигаться на соединение с ним, а затем наступать во Францию через Франш-Конте. Планам фельдмаршала после разгрома французов в Северной Италии нанести удар по Ривьере и выйти на юг Франции не суждено было осуществиться.

Всё было оформлено так, что русский командующий даже не мог отказаться выполнить приказ. Корпус Римского-Корсакова был поставлен австрийцами под удар, а снабжение русской армии обещали предоставить только на условии перемещения в Швейцарию. Австрийцы торжествовали, считая, что вывели русских из игры, развязав себе руки в Италии. Тем самым они подписали приговор не только кампании 1799 года, но и всей Второй антифранцузской коалиции. Но желание уязвить Россию было сильнее, да и казалось, что успехи в Италии будут вечными, а от русских войск уже ничего не зависит.

После того как австрийцы поставили русских перед фактом — уходите, или пострадают ваши войска в Швейцарии, вместо наступления по тёплым долинам Французской Ривьеры армии Суворова пришлось идти на север, в горы. Там их ждали засыпанные снегом альпийские перевалы, привычные лишь контрабандистам, но считавшиеся совершенно непригодными для марша регулярной армии. В этот момент Суворов запросил приказ императора, который был отправлен 7 сентября 1799 года. Павел I распорядился принять австрийский план и двигаться в Швейцарию. При этом Суворов получал полную свободу действий. Император освобождал его от обязанности подчиняться приказам гофкригсрата и рекомендовал действовать сообразно обстоятельствам: или вести наступление против французов, или же соединившись с корпусом Римского-Корсакова, отступить в Россию.

16 сентября русский посол в Вене сообщил, что наши войска в Швейцарии более не подчиняются австрийцам. В инструкции послу Павел I саркастически сообщал: «Весьма желаю, чтобы император Римский один торжествовал над своими врагами, или чтобы он снова убедился в той истине.., что для низложения врага необходим... между союзниками единодушие, правдивость и в особенности искренность».

После ухода из Швейцарии австрийской армии эрцгерцога Карла в распоряжении Суворова оставались лишь 40 тысяч солдат. 24 тысячи было у Римского-Корсакова и с 16 тысячами выступил сам фельдмаршал. Но этих сил было решительно недостаточно для действий против французского контингента генерала Андре Массены, доведённого до 70 тысяч. В такой ситуации не то что наступать во Францию, но даже удержать контролируемые союзниками области Швейцарии было совершенно непосильной задачей.

Фактически «швейцарская операция» была сдачей позиций австрийцами за счёт русских войск, которым предписывалось героически умереть за интересы Габсбургов. Суворов прекрасно понимал это и поэтому дожидался указания императора Павла I, дававшего возможность начать эвакуацию сразу после соединения двух русских отрядов — итальянского и швейцарского. В условиях явно не дружественной политики «союзников» только сбор русских войск в Швейцарии мог спасти армию от разгрома. Ведь эта горная страна граничила с Баварией, которая в это время была готова помогать России всем, чем может. Суворов даже не помышлял о наступлении. Отбиваясь от атак французов, русские войска отступали на север, где наконец соединились в Линдау, близ Цюриха.

Хотя после похода Суворова Швейцария оказалась под полным контролем французов, ответственность за это полностью лежит на австрийцах. Стоит признать, что поход Суворова стал тем поражением, что ценятся куда больше иных побед. Командующий провёл операцию в тяжелейших условиях горной местности и отсутствия снабжения, продемонстрировал всему миру выдающиеся боевые возможности русской армии. Ведя кампанию в Швейцарии, Суворов доказал, что русские умеют не только побеждать на поле битвы, но и умело маневрируют, командование предугадывает действия противника и даже отступление может стать чередой блестящих тактических побед.

Любая армия, оказавшись в том положении, с которым столкнулся Суворов после перехода через перевал Сен-Готард, неизбежно бы капитулировала. Солдаты были изнурены долгим переходом через холодные горные перевалы, не было артиллерии, отсутствовал провиант. Именно поэтому уже современники считали Швейцарский поход выдающимся подвигом, заставляющим вспомнить о героических временах античности.

22 сентября 1839 года в Москве, на Алексеевском холме, на месте Алексеевского женского монастыря был торжественно заложен #храм Христа Спасителя. Закладка, совершённая Митрополитом Московским Филаретом, была приурочена к празднованию 25-летней годовщины окончания Отечественной войны 1812 года и взятия Парижа в марте 1814 года.

Замысел возведения храма возник уже в 1812 году. Величественное здание первоначально планировалось строить по проекту архитектора А. Л. Витберга, но в 1832 году был принят новый проект, подготовленный архитектором К. А. Тоном. Место для строительства храма выбирал лично Император Николай I. Его выбор пал на территорию древнего Алексеевского монастыря, который было решено перенести в Красное Село (нынешний Ново-Алексеевский монастырь).

Закладка храма Христа Спасителя стала всенародным праздником — с войсковым парадом и крестным ходом по Москве, с чествованиями ветеранов Отечественной войны 1812 года и молитвами о тех, кто погиб на полях сражений.

23 сентября 1972 года в возрасте 73 лет скончался Николай Николаевич #Туроверов.
Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем

Памятная доска в станице Старочеркасской

Ты получишь обломок браслета.
Не грусти о жестокой судьбе,
Ты получишь подарок поэта,
Мой последний подарок тебе.

Дней на десять я стану всем ближе.
Моего не припомня лица,
Кто-то скажет в далёком Париже,
Что не ждал он такого конца.

Ты ж в вещах моих скомканных роясь,
Сохрани, как несбывшийся сон,
Мой кавказский серебряный пояс
И в боях потемневший погон.

#стихи

В Бишкеке начала работу Региональная молодежная конференция российских соотечественников стран ближнего зарубежья, объединившая молодых лидеров диаспоры из 12 стран.

С приветственным словом к делегатам Региональной молодежной конференции российских соотечественников стран ближнего зарубежья обратились Посол России в Киргизии Н.Н.Удовиченко, Заведующий отделом по взаимодействию с институтами гражданского общества, делам религий и межэтническим отношениям Администрации Президента Киргизии К.Б.Базарбаев, в адрес делегатов были озвучены приветствия ответственного секретаря Правительственной Комиссии по делам соотечественников за рубежом, директора ДРС МИД России А.Б.Нуризаде, руководителя Россотрудничества Е.А.Примакова, исполнительного директора Фонда поддержки и защиты прав соотечественников, проживающих за рубежом, А.И.Удальцова.

Семиреченские казаки
дата снимка неизвестна
#историяСмКВ

БОЙ У КРЕПОСТИ #КАСТЕК

Дата: 9 июля 1860 г.

Противники: Кокандское ханство

Конфликт
Кокандский поход (Кокандская война) 1860–1866 гг.

Кампания
Кокандский #поход. Кампания 1860 года, 1этап

Аннотация
Русские войска отбили нападение кокандцев, пытавшихся угнать скот в окрестностях крепости Кастек.

Формирования и командующие России
полковник А.Э. Циммерман, русский отряд

Противники
Кокандское ханство

Формирования и командующие противника
неизвестно, кокандское войско

Состав войск России
рота 8-го Сибирского линейного батальона, 3 сотни казаков, 2 орудия. 200 человек гарнизона крепости

Состав войск противника
3000 человек

Потери России
1 пленный

Потери противника
неизвестно #крепость

Результат
Победа русских войск

#историясемиречья

Катастрофа на Кастекском перевале.

Публикация рассказа Н. Н. Каразина, впервые напечатанного в журнале НИВА, №24 в 1873 году.
#Верный #Токмак

КАТАСТРОФА НА КАСТЕКСКОМ ПЕРЕВАЛЕ В ТУРКЕСТАНЕ.

В половине декабря 1867 года, мне и многим товарищам по экскурсии пришлось перебраться с южных склонов Александровского хребта на северные.
В Токмаке мы оставили свои экипажи, обыкновенные казанские тарантасы, чуть ли не единственный род экипажей, укатывающих наши бесконечные азиатские тракты. Дорога предстояла горная, с страшными косогористыми подъемами и еще более опасными спусками. Надо было подняться на высоту почти девяти тысяч футов и оттуда спускаться в теснины Кастекского ущелья. Тогда еще только начата была разработка этой дороги, единственной соединяющей две области: Семиречинскую и Сыр-Дарьинскую; разработка эта была самая поверхностная: кое-где взорваны порохом загораживающие путь глыбы гранита и черного аспидника... Еще конный мог пробраться кое-как по этой исковерканной дороге; с трудом проходили вьючные лошади; верблюжьи караваны не решались идти здесь и огибали на Боамское #ущелье... Только чудом и затратою самых невероятных усилий, с помощью десятков верховых, почти на руках и веревках мог быть перетащен колесный экипаж, и понятно, что всякий предпочитал бросить свой тарантас при начале подъема, чем рисковать и экипажем, и багажом, а под час даже и жизнью.
Повозочки ваши, будьте благонадежны, сохраним в полнейшей неприкосновенности!
- Пожалуйста!, вы видите - экипаж совершенно новый, - кожи, ремешки, сундуки, все это так легко может затеряться!..
- Помилуйте! у нас много уже их стоит на комендантском дворе. Извольте посмотреть!...
- Что касается до вознаграждения, то будьте уверены; на возвратном пути...
- Покорнейше благодарим... сочтемся!
Так я переговаривался за себя и товарищей с смотрителем токмакской почтовой станции, сибирским казаком, урядником Мохнаткиным, явившимся к нам спросить: много ли нам понадобится верховых лошадей и для себя, и для наших вьюков.
Мы сидели в небольшой комнатке станционного дома, довольно темной, потому что серенький свет декабрьского дня едва проникал сквозь бумагу, заменяющую стекла в окнах. Перед нами, на конце кривоногого стола, стояли дорожные фляги и разные закуски, разложенные на листах синей сахарной бумаги. Татарин слуга возился над самоваром в углу, у железной печки, и уже успел напустить дыму на всю комнату. По стенам, едва побеленным известью, чернелись казачьи винтовки, сбруя, хомуты, седла и пучки арканов; а в одном из углов навалена была перемятая солома с навозом, и там копошилось какое-то живое существо - маленький, только что появившийся на свет жеребенок, как оказалось впоследствии, которого татарин внес в комнату, боясь, что тот не выдержит на первых порах декабрьского мороза, в открытых загонах, где помещались почтовые лошади.
- Не прикажете - ли?! - пододвинул я уряднику флягу с полынною водкою, заметив умильный взгляд казака, вскользь брошенный на оплетенную посудину.
- Не употребляем... а впрочем...
И Мохнаткин начал наливать из фляги в чайную чашку, выбрав предварительно ту, которая побольше.
- Так вы полагаете, что иначе как верхом...
- Никакой нет возможности - еще летом бы ничего, а теперь ни Боже мой, склизко - особливо на козьем косо-горе...,
- Придется ехать верхом...
- Придется-с...
- А у вас хороши лошади?
- Обыкновенно, привычные кони, - вчера только кованы. Верите - ли, по этой самой гололедке в месяц раз восемь ковать приходится...
- Чай пить будете?
- Очень прекрасно...
Урядник Мохнаткин, гремя своею амунициею, уселся на опрокинутом бочонке из под спирта, и уже не дожидаясь приглашения, налил себе еще чашку полынной.
- Да вам что, - начал он, помолчав, - вам пол горя... Люди молодые, к седлу привычные - что вам? Сели себе, перевалили; на третьи сутки в Верном. А вот купец один с семейством - жена, двое маленьких, нянька... Этих на седла не посадишь... Вот тут и вой волком...

- Какой это купец?
- А из Верного, забыл фамилию, как-то не по-нашему... Он теперь у магазейного смотрителя со всею семьею сидит... Холодно здесь и душно, а жена у него хворая, да ребенок один пищит что-то...
- Что - же он?
- Хлопочет все, чтобы его безпременно в тарантасе перевезли; а как тут его перевезешь?!
- Опасно?
- Смерть - одно слово...
- Что же это он задумал, что на такую опасность лезет?
- Стало быть, спешно. Да его больше подмывает, что вчера полковника из Аулы-та переправили в тарантасе - «ну, говорит, значит, можно - вези и меня - а я никаких денег не пожалею».
- А вы не беретесь?
- Да нам что? Казаки, пожалуй, возьмутся, коли комендант позволил. Народу много надо будет, человек пятнадцать. Да вон он самый: на дворе с ребятами разговаривает должно, от коменданта вернулся...
- Кто?
- Купец этот. Ну, что, ваше степенство, как дела?— поднялся урядник с бочонка…
В дверях показался человек лет тридцати, высокий, плотный, с густою черною бородою, подстриженною по американски. Он был в бараньем кафтане, перетянутом ремнем, в дорогой бобровой шапке и в высоких сапогах, отороченных каким-то мехом.
Вошедший окинул глазами комнату и, заметив наше общество, подошел к столу.
Павел Ниссен, сибирский купец; позвольте представиться! - произнес он симпатичным густым голосом.
Мы назвали ему свои фамилии и предложили место за столом.
Я еду в #Верный и пока в настоящую минуту нахожусь в самом критическом положении,.. Дорога, говорят, так опасна...
- Очень даже! - заметил один из моих товарищей.
- Я знаю, я это хорошо знаю, я не первый раз здесь езжу; вот только семейство мое в первый раз испытывает это удовольствие!
В голосе Ниссена слышалось раздражение, которое он никак не мог скрыть, как ни старался об этом.
- Разве нельзя как-нибудь верхом устроить нашу поездку?.. - сказал я. Я говорю нашу, потому что, вероятно, мы завтра отправимся все вместе!
- Это было бы очень хорошо!.. - обрадовался сибирский купец, - Но верхом... моя жена... дети...
- Мы разберем ваших малюток себе на седла, закутаем их, - ваша супруга...
- Нет, это невозможно; она совсем больна, да она и не отдаст детей; она никому их далее на минуту не доверит. Да, наконец, вздор! Можно и в экипаже. Трудно, очень трудно, но «невозможно». Я не понимаю этого слова «невозможно», что такое, в самом деле, «невозможно?»—Вздор!
- Вы немножко взволнованы, кажется?
Еще бы: я здесь сижу вторые сутки: мои дела требуют непременно моего присутствия в Верном, и жена заболела...
- Попытаться можно, - вмешался урядник, - только если ребята согласятся. Они давеча сказывали: «пусть даст по пяти рублей на брата; выйдет десять человек; может, как-нибудь на арканах и можно проехать!
- Давно ли проехал один... стало быть, можно же...
- Можно, конечно, но только трудно... Опять же то полковник, по казенному делу...
- А я дам вашим казакам не только по пяти, - по десяти на брата, и это будет гораздо действительнее... чем...
- Коли комендант позволить, то отчего же...
- Комендант позволит, сегодня же...
Ниссен встал и направился к дверям.
- Куда же вы?
- К коменданту. А вы пока...
- Да помилуйте, за нами дело не станет!
- Пожалуйста. До свидания!
- Горячая голова! - заметил мой товарищ по уходе сибирского купца.
- Десять на брата – шутка ли! - соображал урядник. - А как с кручи, да вниз головой!.. Ведь без мала три версты вниз лететь - страсть!..
- Ничего, Бог милостив!
- Да уже только на него одного и надежда!
К вечеру мы узнали, что Ниссен добился от коменданта разрешения нанять казаков из местного гарнизона для переезда через Кастекский перевал в экипаже.
Он сиял. Он сам лично договорился с казаками, дал им задаток и, торжествующий, ушел к «магазейному смотрителю» ночевать, где его ожидало семейство.
Отъезд был назначен на другой день рано утром, и мы уговорились ехать непременно вместе - общею кавалькадою.

День был пасмурный. Горы заволокло сизыми густыми облаками, пошел снег пополам с дождем.
- Коли и завтра так же, так еще ничего, а вот коли подморозить, так это будет просто беда! - сообщил один из казаков, искоса поглядывая на довольно объемистый тарантас Ниссена, запряженный тройкою почтовых лошадей и совершенно готовый к отъезду.
- Ну, не каркай! - заметил ему урядник. - Ворона!
- Чего «не каркай»! Я так, к слову!
Ладно - не в добрый час скажешь слово... оно...
Урядник замолчал и, сняв свою папаху, набожно перекрестился.
Мы тронулись.
Впереди ехало наше общество, к которому пристроился и Ниссен, верхом на казачьей лошади; за нами вели вьючных лошадей, дробно перебирающих своими мохнатыми ногами под тяжестью наших чемоданов и узлов, затем наш тарантас, а сзади всех, растянувшись чуть не на полверсты, шли сибирские казаки и человека два вооруженных местных киргизов.
Мы ехали не торопясь и только к сумеркам добрались до первой станции в семи верстах от Кастекского перевала, или правильнее сказать, начала подъема. Здесь, на Карабулаке (название станции), мы остановились на ночлег, что хотя и довольно рановато было, но принимая во внимание, что нам пришлось бы в потемках подниматься на горы, иначе поступить было бы довольно рискованно.
Станция состояла из двух кошемных кибиток: одной побольше, доставшейся нам, путешественникам, другой - крохотной желомейки, занятой нашими казаками.
Госпожа Ниссен, довольно красивая, молодая, но сильно болезненная и нервная женщина, - угостила нас превосходным чаем с ромом. Муж был необыкновенно весел, разговорчив, болтал за десятерых, острил, рассказывал анекдот за анекдотом; в нем не заметно было и тени вчерашней раздражительности. Он поставил на своем, а это для подобных натур самое главное.
Мы не знали, насколько храбро смотрела его жена на это путешествие, но, зная, что это уже неизбежно, мы скрывали настоящие размеры опасности и на ее расспросы отвечали несколько уклончиво, впрочем, в успокоительном тоне.
Нигде знакомства не сводятся так скоро, как вообще в дороге; здесь же, на полудиких путях наших окраин, это правило достигает самых крайних размеров. К вечеру мы были уже совершенно знакомы со всею семьей, няньчили и ласкали двух прелестных малюток Ниссена, пели хором и по одиночке, а я, вырвав листки (из своего походного альбома, рисовал детям разных зверьков, преимущественно лошадок, и привел этих крохотных ценителей искусства в полнейшее восхищение своими работами.
Веселые и довольные, легли мы спать, завернувшись в свои шубы и только с восходом солнца поднялись на ноги и стали готовиться к перевалу.
Сегодняшний день был полною противоположностью вчерашнему. Солнце так и сверкало на ясно голубом морозном небе; вершины горного хребта белели чудною зубчатою линиею; правее тянулась бесконечная равнина реки #Чу, голубоватой извилиной пересекающей скалистую пустыню. Не более как через полчаса мы достигли подошвы гор и начали подниматься. Впрочем, мы не заметили самого начала подъема; он начинается так отлого, что нам казалось, будто гора еще далеко впереди, и мы все еще едем по ровной дороге. Только обернувшись назад, мы увидали равнину внизу, как бы с птичьего полета, и как красива показалась нам эта снежная степь, испещренная кое - где пространствами, заросшими желтым, высохшим камышом и изредка разбросанными дымящимися кочевками кара-киргизов.
- Как хорошо, как хорошо! - поминутно восклицала madame Ниссен, высовываясь из экипажа.
- Страсти какие - ничего нет хорошего! - ворчала старушка няня...
- Склизко, черт те дери! - шептал как бы про себя старый казак и, обратясь к подобравшемуся конвою, добавил - Осмотри арканы, скоро путать будем!
Упряжная тройка, вся в мыле, дружно натягивала постромки, и ходко взбиралась все выше, останавливаясь на минуту, где было удобней, и переводя дух.
- К верху-то ничего, самая страсть как вниз спускаться станешь!

Человек пять казаков подхватили уже веревками за задок тарантаса и помогали упряжным лошадям.
- Пустяки! отлично перевалим!... — говорил Ниссен, гарцуя вокруг экипажа. - Ну, вот говорили «невозможно»!— а дело все в том, что решительности не хватает!
Часу к двенадцатому мы взобрались на самую высокую точку перевала и остановились.
С подъемом имею честь поздравить! - провозгласил Ниссен, поднимая оловянный стаканчик с вином.
- С удовольствием, — отвечал я, — но еще будет приятнее поздравить вас с благополучным спуском!
Казакам тоже дали по стаканчику водки; выпили даже и киргизы, которые хотя сначала и отнекивались, ссылаясь указания корана, но потом соблазнились, глядя на казаков, и выпили, - да выпили так, что сразу дали заметить, что это далеко не первый шаг к нарушение корана.
Ну, помоги Господи, пошли Владычица Небесная! - крестились и причитывали сибирцы, когда поезд тронулся.
С каждым шагом вперед, перед нашими глазами начали развертываться самые грандиозные картины. Самыми не-предвиденными зигзагами изгибалась опасная дорога - пропасти без дна, затянутые голубоватою дымкою тумана, зияли то с правой, то с левой стороны... Притупились острые шипы подков по этим камням, покрытым местами корою льда... Иногда путь шел карнизом, лепясь к почти отвес¬ной скале. Эти места особенно были страшны на заворотахъ: косогором сползала дорога, и горе тому, кто бы поскользнулся на этом страшном косогоре... Груды камней, положенные местами, как барьеры, на окраине обвала, могли бы еще удержать отдельного всадника.... но...
- Осторожней, братцы! крепче сдерживай! береги! - покрикивал урядник.
- Царица небесная, не выдай! - шептали казаки, натягивая веревки от экипажа.
Упряжная тройка теперь играла самую незначительную роль. Коренник, сильно упираясь и почти сползая назад, только направлял ход экипажа - оба тормоза глухо шуршали и пронзительно взвизгивали, когда колесо надвигалось на гладкую поверхность камня. Как туго натянутая струна, протягивались веревки от задка экипажа к седлам верховых, осторожно спускающихся за тарантасом. Дорога не позволяла ехать рядом с экипажем, и потому наше общество ехало впереди, поминутно оглядываясь назад при каждом подозрительном шуме. Нам так и казалось, что вот-вот раздастся грохот и треск оборвавшихся веревок - и все это полетит туда...
А там, далеко внизу, как точки, виднелись, совершенно в плане, несколько киргизских кибиток, и бродило какое то стадо, но за дальностью нельзя было рассмотреть, что именно.
Бледный, весь сосредоточившись на одной мысли, ехал Ниссен перед самою коренною лошадью.
- Да, я не предполагал, чтобы это было действительно так страшно! - чуть пошептал он и не решился оглянуться назад, на эту красивую женщину, оцепеневшую в каком то немом ужасе стиснувшую в своих объятиях двух малюток, наивно выглядывающих из меховых воротников и совершенно недоумевающих: - да в чем же, наконец, дело?
Это была страшная минута!
- Скоро внизу будем, - ломанным русским языком произнес кара-киргиз, ехавший впереди, - вон за этим камнем (он протянул вперед руку с нагайкою) - там еще немного, и хорошо пойдет там...
Металлический звук... звук страшный, потому что мы его боялись, так и резнул наш слух...
Мы не решались оглянуться... это было мгновение тяжелого, невыносимого колебания.
Мы помнили, что каждый раз, когда нам приходилось оглядываться, мы не видали казаков - их загораживала масса экипажа... Теперь мы видели этих казаков, стоящих неподвижно, бледных, с раскрытыми ртами, с дико вытаращенными взглядами.
На темно сером фоне каменистой дороги виднелась волнистая линия оборванных веревок; какой-то красный лоскут так и лез в глаза; медный бубенчик, отскочивший, должно быть, от уздечки пристяжной лошади, со звоном катился по дороге, зацепил за камень, звякнул последний раз и остановился, засев в разселине.

- Помяни, Господи, души усопших раб твоих!.. - тихо шептал урядник.
Мы взглянули на Ниссена.
Он улыбнулся и, ловко избоченясь, всматривался куда-то вдаль, точно видел там что-нибудь интересное.
- Видите... - обернулся он ко мне, и голос его не был тот, который мы слышали прежде. Это говорил человек, совершенно нам незнакомый.
- Видите, - говорил он, - вон облачко, за облаком правее орел... ха-ха-ха!., вот штука!., я первый раз вижу орла с гитарою в руках...
Завыл он диким голосом, и это вытье обдало нас смертельным холодом.
Несчастный не выдержал этой потери. Несчастие было слишком велико.
Больного мы привезли в #Верный. Он так и не приходил в себя. Страшная горячка окончилась смертью.
Через неделю привезли киргизы печальные останки madame Ниссен, ее детей и няни. Трудно было узнать в этой массе раздробленных костей и мяса что-либо похожее на человеческие формы.
Ведь падать было «почитай, три версты вниз, без малого», - как сказал казак, перед отъездом из #Токмак а.