С одной стороны, Россия потеряла возможность продвинуться дальше в сторону Китая (но зато была точно определена новая граница и укрепилось влияние России на сопредельные китайские территории), с другой стороны, англичане же не успели закрепиться в этом регионе, поскольку лишились поддержки (мятежные феодалы были либо перебиты, либо выставлены на мороз).

В будущем это приведёт к продвижению на Юг, битве на Кушке, Памирским экспедициям Ионова и договору о разделе сфер влияния между Россией и Британией.

Однако это будет уже другая история.

Великий художник Василий #Верещагин был свидетелем и участником экспедиции, что он и записал в своём рассказе "Китайская граница. Набег":

"Только что успел я послать одного из казаков к начальнику отряда с известием об опасности и для нас, и для баранов наших, как все кругом дрогнуло, застонало и, потрясая шашками и копьями, понеслось на нас! Признаюсь, минута была жуткая; Эман опять с шашкою, я с револьвером, но уже не гарцуя, а прижавшись один к другому, кричим «ура!» и ожидаем нападения.

Без сомнения, из нас были бы сделаны отбивные котлеты, как то случилось с одним из бывших около нас двух казаков (другой успел удрать), но мы спаслись тем, что, во-первых, неприятель больше зарился на наш скот, чем на нас самих; во-вторых, Эман, а за ним и я свалились с лошадей: сослепа мой товарищ заехал в ров и, полетев через голову, так крепко ударился лбом о землю, что остался распростертым. Моя лошадь споткнулась на него: я тоже слетел, но успел удержать узду и, встав над лежавшим, не подававшим признака жизни приятелем, левою рукою держал повод лошади, а правою отстреливался от мигом налетевших и со всех сторон окруживших нас степняков: так и норовили, подлецы, рубнуть шашкою или уколоть пикою, но или выстрел, или взвод курка удерживали их, не подпускали слишком близко. Едва успеваю отогнать одного-другого от себя, как заносят пику над спиною Эмана, третий тычет сбоку, четвертый, пятый сзади – как только я не поседел тут! Признаюсь, я думал, что товарищ мой ловко притворился мертвым, но он мне рассказывал после, что страшно ударился при падении и только как сквозь сон слышал, что ходили и скакали по нем. Счастье наше было то, что эти господа, видимо, считали револьвер мой неистощимым; я выпустил только четыре заряда, понимая, что пропаду, если буду еще стрелять, и больше стращал: уже пики приближались со всех сторон, и исковерканные злостью физиономии скалились и ругались на самом близком расстоянии...

Затрудняюсь сказать, сколько времени продолжалось мое неловкое положение, – мне-то казалось, долго, но, в сущности, вероятно, не более одной минуты, – как вдруг все отхлынуло и понеслось прочь так же быстро, как и принеслось: это подбежали к нам на выручку солдаты. Лошадь Эмана промчалась мимо них, унтер крикнул: «Выручай, братцы, ротного убили!» – и они все бросились сломя голову вперед. Затем прискакало орудие, лихо снялось с передков, и после первого выстрела не осталось никого около нас, а после второго и около баранов, отогнанных было, но снова теперь нами захваченных. Надобно сказать, что все это случилось очень быстро, быстрее, чем я рассказываю, и сопровождалось сильнейшим шумом: с бранью налетали киргизы, с бранью я отстреливался, с бранью стреляли солдаты, с бранью же, наконец, взмахнул шашкою и Эман, когда, очнувшись и вскочив на ноги, успел еще рубнуть одного из всадников, конечно, ускакавшего умирать.

Очевидно, шум и крики входили в систему устрашения у нашего неприятеля, да отчасти и у нас самих. Впрочем, и в наиболее дисциплинированных войсках во время действия потребность пугать неприятеля и подбодрять себя шумом сказывается еще в наше время.

С удовольствием вспоминаю я, как Эман бросился мне на шею благодарить и как славно мы с ним расцеловались. В немногих словах он рассказал, как, будто в кошмаре, слышал, что его топчут, но подняться не мог. Он понял, что подвергался опасности получить несколько дырочек на свой новый полушубок и что я отвел эту опасность."

Нападают врасплох. 1871
#живопись Василий #Верещагин.

Атаманская Сотня || @atamana100

И ещё #Верещагин:

"Надобно сказать здесь, что именно эта атака послужила мне образцом при исполнении потом картин «Нападают врасплох» и «Окружили – преследуют». Офицер, с саблею наголо, ожидающий нападения, в первой из этих картин, передает в некоторой степени мое положение, когда, поняв серьезность минуты, я решился, коли можно, отстреляться, а коли нельзя, так хоть не даться легко в руки налетевшей на нас орды. Конечно, многое в этих картинах и изменено, кое-что, например, взято из свежего в то время рассказа о нечаянном нападении известного Садыка на небольшой русский отряд, посланный на розыск его, – нападении, случившемся перед самым приездом моим в Туркестан, на местах, по которым я проезжал. Так как и этот факт я взял не в целом составе, а заимствовал из него только нужное, наиболее характерное, то немало пришлось потом слышать нареканий за то, что картины мои – небывальщина, ложь, клевета на храброе туркестанское воинство и т.п. Даже разумный, добрый и хорошо ко мне расположенный генерал К.П. #Кауфман публично укорял меня в том, «что я слишком дал волю своему воображению, слишком насочинял»."
#живопись

И ещё #карта, если у вас вдруг возникла небольшая географическая путаница. Кульджа на самом севере в центре. Тогда ещё в составе Российской империи. На карте отчётливо видны и владения хана Якуб-бека, властелина государства Йеттишаар (Семиградье), как раз и искавшего дружбы с Британией. Государство разгромлено китайцами, после чего они и стали продавливать вопрос возвращения Кульджи под свой контроль. Сам Якуб-бек был убит придворными, а труп его был сожжён пришедшими китайцами. Восток-с.

#Верещагин, картина написанная, вероятно по мотивам Иканского дела.

"Парламентеры. "Сдавайся!" - "Убирайся к черту!"". 1873 год, Третьяковская галерея.

#живопись

Прославленный русский художник-баталист Василий Верещагин.

Будучи баталистом (хотя и далеко не только), #Верещагин ненавидел войну и основная идея его творчества - это именно ужас войны, образы, в которых мало героического и славного, но много страшного и бесчестного.

Верещагинское творчество тесно связано с эпохой покорения Туркестана, более того, в 1867 он в чине прапорщика состоял главным художником при генерал-губернаторе Туркестана Константине Петровиче фон Кауфмане, когда тот совершал свой Зеравшанский поход. Он прибыл в недавно взятый русскими Самарканд и остался в нём вместе с малым гарнизонов, когда основные силы #Кауфман а ушли преследовать отступающих бухарцев.
Оставленный на небольшое войско Самарканд быстро вспыхнул восстанием, русские (числом в 660 человек на весь город, включая больных, раненых и гражданских) были вынуждены отступить перед многотысячным скопищем туземцев в Самаркандскую цитадель и в течение почти недели отбивать приступы восставших.
Верещагин лично принял участие в боях и ходил в вылазки, о чём он пишет в своей книге "На войне в Азии и Европе":

"...Мы схватились в рукопашную. Я не нашёл ничего лучшего, как колотить его по голове, а в кулаке-то у меня была коробочка со спичками для зажигания домов - спички-то воспламенились и обожгли мне руку. Видя такой неумелый приём борьбы, противник мой, крепкий с проседью мужчина, ободрился, опустил своё оружие и стал отнимать у меня моё. На беду другой сарт, спасшийся было в ворота, тоже показал снова свой нос. Я понял, что меня сейчас убьют - кругом не было ни души - и что есть силы закричал "братцы, выручай", закричал почти безнадёжно, но солдаты услышали: один прибежал, ружьё на руку, размахнулся, - но тот с отчаянием уцепился и за этот штык; тогда солдат снова размахнулся - на этот раз штык глубоко вошёл - и мой противник склонился."

В боях Верещагин застрелил нескольких восставших, лично поднимал солдат в контратаки, ободрял защитников цитадели; в схватках он заполучил трофейного туркменского рысака, пулей раздробило его ружьё, сам художник получил ранение.

За отвагу прапорщика Верещагина наградили орденом Святого Георгия 4-я степени, который он носил с гордостью, несмотря на свой скептицизм в отношении наград.

Свой боевой опыт он отразил в работах "Туркестанской серии", а бои за цитадель - в картинах "Смертельно раненый", "Пусть войдут", "У городской стены: Вошли!".

Атаманская Сотня || @atamana100

Портрет художника в зрелости. Тот самый "егорий" грозно поблескивает в свете сепия.

#верещагин

Михаил Дмитриевич #Скобелев
Коканд. 1876 год

#ФотоАрхив

Атаманская Сотня || @atamana100

Священник Андрей Евграфович Малов - герой штурма Ташкента в 1865 году.

Будучи настоятелем церкви в форте Перовский (с 1862 - Перовск, а сейчас Кызыл-орда, Казахстан) принял участие в походе генерала Черняева на Ташкент. В ходе штурма был одним из первых, кто взобрался на городские стены и во время боя у входа в цитадель возглавил русскую атаку: под обстрелом русские солдаты залегли и не решались выйти на открытое пространство, тогда поднялся Малов, высоко подняв крест над головой, и увлек за собой группу стрелков, которые быстро пересекли место и перебили засевших сарбазов ("сарбаз" - солдат местных армий, кокандской, хивинской и бухарской) штыками, очистив сады, откуда вёлся огонь. Священник получил за этот подвиг наперсный Георгиевский крест, а после присоединения Ташкента стал настоятелем ташкентского Спасо-Преображенского собора (снесён большевиками) и был похоронен у одной из его стен.

Шевченко и Аральская экспедиция 1848-49 гг.

Сосланный служить в гарнизон Орской крепости за слишком вольные взгляды, Тарас #Шевченко маялся от невозможности проявлять свои недюжинные творческие способности.

Дело в том, что писать поэту разрешалось разве что письма, о литературе и живописи дело не шло, а запрет на право рисовать угнетал больше прочих. Шевченко писал письма Гоголю и Жуковскому с просьбой помочь, за него хлопотали разные высокие чиновники и коллеги по перу, но всё было тщетно и запрет на творчество не снимался.

Как вы уже догадались, запрет был связан во многом с околосепаратистскими взглядами Тараса Григорьевича, в докладе по поводу дела Шевченко сообщалось о том, что в своих стихах он славит сомнительные годы гетманщины и казацкой вольницы, а это может зародить в малороссах вопрос о легитимности русской власти на Украине.

Как бы там ни было, в 1848 году Шевченко был направлен в составе Аральской экспедиции на одноименное "море". Один из его тогдашних начальников, лейтенант Бутаков (в будущем контр-адмирал и выдающийся исследователь Аральского моря, а так же один из героев походов против кокандцев) всячески покровительствовал Шевченко и тому разрешили быть художником при экспедиции. Он оставил ряд зарисовок аральских берегов и портретов туземцев, в 1849 году экспедиция закончилась. Но об этом стало известно в столице. Шевченко был сослан в ещё более отдалённый гарнизон с новым запретом рисовать, а Бутаков и генерал Обручев (ещё один покровитель) получили по шапке...

Тарас #Шевченко на солдатской службе.
1847 год, автопортрет.

Одна из работ #Шевченко в экспедиции была посвящена своему заступнику: "А. Бутаков и фельдшер А. Истомин во время зимовки на Кос-Арале."
Бутаков изображён спиной к зрителю, над постелью виден череп тигра. В письме к родным от 24 ноября 1848 Бутаков писал: «Мы с триумфом притащили его в укрепление; шкура, разумеется, моя. Я отдал ее выделать одному приятелю киргизу, а голова джулбарса (т. е. одни кости) висит у меня над постелью».

Т. Г. #Шевченко
"Джангис-агач" 1848 год

Участник экспедиции Алексей Макшеев:
"26-го мая, не доходя несколько верст до Карабутака, мы увидали влево от транспортной дороги Джангыс-агач, «одно дерево», и поскакали к нему. Это единственное на всем пути от Орска до Раима дерево было осокор, толщиною у корня сажени в две в обхвате и вышиною сажен в пять. На нем было гнездо тальги, птицы из породы орлов. Киргизы считали это дерево священным, аулие, и украшали его разными тряпками. Не менее священно было оно и для русских странствователей в летние жары по степи, ярко освещенной палящими лучами солнца и не имеющей нигде вершка тени, где бы зрение могло отдохнуть. Мало кто из верховых проезжал по дороге, не завернув к Джангыс-агачу и не отдохнув под его тенью. Но теперь и киргизы и русские лишены этой ограды, потому что какому-то пьяному казачьему офицеру вздумалось, для своей потехи, срубить и сжечь дерево. И этот варварский поступок остался безнаказанным, как будто это не уголовное и не самое гнусное преступление."