«Когда самолет выезжает на взлетную полосу, он опирается на колеса. Развивая скорость, он все еще опирается на колеса. Но развив определенную скорость, он находит новую точку опоры и оказывается в воздухе. Тогда уже колеса ему не нужны, они только мешают. И хотя взлетная полоса заканчивается, а после нее начинается море или скалы, самолет не оказывается ни в море, ни на скалах. Прежде чем закончится полоса, он находит другую точку опоры. Прежде чем закончится эта жизнь, человек должен найти новую точку опоры. И мне кажется, что свой взлетный путь человек может начать и в науке, и в искусстве, и вообще где ему хочется. Главное, чтобы потом он нашел иную точку опоры. И тогда в какой-то момент он и на ужас смерти, и на саму землю будет смотреть сверху, будто это маленькие точечки».
Архим. Василий (Гондикакис)
Архим. Василий (Гондикакис)
Есть ли в «Чёрном квадрате» Малевича мастерство? Есть ли талант? Есть ли ощущение прекрасного? Нет. Есть мастерский рекламный трюк. Есть желание «взорвать», вызвать скандал, шокировать зрителя. С этой точки зрения Малевич такой же «художник», как Герострат – архитектор, а Чикатило, извините, - хирург.
Не могу удержаться и не вспомнить моего любимца по части надувания кретинов Энди Уорхолла. Он как-то позвонил в свою мастерскую и поручил фотографу нанести на шелк определённое изображение, после чего он приехал и на готовый холст... помочился. Ткань со следами урины Уорхолла была продана в Нью-Йорке за 10 млн. долларов! «Ценители искусства» знают, какое участие Уорхолл принял в создании этого «шедевра», но перекупают его, буквально вырывая друг у друга из рук!
Дельцы, собирающие по своим галереям очевидный хлам, знают, что делают. Ведь существуют критики, которые «подведут» глубокий смысл под этот мусор и выдадут свои оценки за общепринятые истины. А предприимчивые знатоки с тугими кошельками заплатят за ЭТО солидные деньги, памятуя признание Дали, что «мир полон кретинов», и через какое-то время они смогут перепродать «шедевр» раза в три дороже. Какой великий обман!
Андрей Кончаловский
Не могу удержаться и не вспомнить моего любимца по части надувания кретинов Энди Уорхолла. Он как-то позвонил в свою мастерскую и поручил фотографу нанести на шелк определённое изображение, после чего он приехал и на готовый холст... помочился. Ткань со следами урины Уорхолла была продана в Нью-Йорке за 10 млн. долларов! «Ценители искусства» знают, какое участие Уорхолл принял в создании этого «шедевра», но перекупают его, буквально вырывая друг у друга из рук!
Дельцы, собирающие по своим галереям очевидный хлам, знают, что делают. Ведь существуют критики, которые «подведут» глубокий смысл под этот мусор и выдадут свои оценки за общепринятые истины. А предприимчивые знатоки с тугими кошельками заплатят за ЭТО солидные деньги, памятуя признание Дали, что «мир полон кретинов», и через какое-то время они смогут перепродать «шедевр» раза в три дороже. Какой великий обман!
Андрей Кончаловский
Прошло 50 лет...
«В наше время странным образом чем страшнее уродство, тем оно БЛИЖЕ ДУШЕ зрителя или слушателя. Древний культ красоты и гармонии стал непереваримым для «новых» людей».
Архим. Софроний (Сахаров) - из письма 1969 года
«В наше время странным образом чем страшнее уродство, тем оно БЛИЖЕ ДУШЕ зрителя или слушателя. Древний культ красоты и гармонии стал непереваримым для «новых» людей».
Архим. Софроний (Сахаров) - из письма 1969 года
- Таки скажи мне, Сёма, как люди раньше могли жить без интернета? Чем таки занимались?
- Да разным, Фима... Кто-то "Лунную соннату" сочинял, кто-то Теорию относительности придумывал, кто-то "Войну и мир" писал... В общем, убивали время как могли.
- Да разным, Фима... Кто-то "Лунную соннату" сочинял, кто-то Теорию относительности придумывал, кто-то "Войну и мир" писал... В общем, убивали время как могли.
Из «Апологии чукчей» Эдуарда Лимонова (2012)
—
Сейчас я немного поною. Нет, я не точен, я не буду ныть, я просто, как старый классик, как какой-нибудь Шатобриан в его Mémoires d’Outre-Tombe, поностальгирую о старой жизни.
Тех людей, мужчин и женщин, с которыми я начинал жить (я родился в 1943-м, а в сознание пришел и стал разглядывать мир где-то около 1950-го), уже нет. Те, кто был взрослый, когда я их увидел, давно вымерли.
Мужики были невозможные мачо. Грубые, мощные, с выразительными кожаными лицами, как у злых святых в фильме Пазолини «Евангелие от Матфея». Последний инвалид, бывало, гаркнет снизу со своей тележки на подшипниках — и сивухой лицо, как дракон, опалит. Лица у мужиков были у всех, как у постных зэков-насильников. Даже чиновники были лишены лоска, грубая ходячая материя, картошка какая-то тяжелая в штанах и пиджаке.
А в женщинах было всё бабье. Сейчас в женщинах столько бабьего нет. Сейчас либо мужское в женщине преобладает, либо девочкино, либо вообще бесполое. В те времена после войны каждая женщина была бабой.
Плакать умели. Сейчас разучились плакать, потому что настоящих чувств не испытывают. Плачут сейчас, как видели, актрисы в сериалах плачут, а тогда бабы плакали от сердца, от сисек, от осиротевших интимных частей, если мужик помер.
И еще люди тогда пахли, то есть у них запах был. Санитарии в коммунальных жилищах было мало, и никчемная всё, жалкая. Зато люди всласть и сильно пахли. Особенно пахли женщины, забивая запах духами, но все же их естественный пробивался. Мужики пахли табаком, водкой либо коньяком, в зависимости от социального статуса и достатка. Военные пахли сапожной ваксой и вдобавок чуть-чуть промасленным оружием.
Костюмы и пальто тогда покупали на всю жизнь, брюки штопали или латали. Человек с заплатой на колене или локте не выглядел дико. Латали даже туфли и ботинки в верхней части. Я сам ходил с такими заклеенными. Дети донашивали за отцами. Мать выпарывала кант из отцовских эмгэбэшных брюк, и я их носил, те брюки. Кастрюли тоже латали, у нас были две таких, с припаянными нашлёпками.
Всего было не вдоволь, зато вещи ценили. Игрушек у детей было ничтожно мало, зато старую куклу, измочаленную, поврежденную, дети прямо зацеловывали. Сейчас у моих детей много мешков с игрушками, поэтому нет любимых.
Ели жадно. Ели плохо. Мы, помню, после войны питались фасолью с луком и постным маслом довольно долго. Через шестьдесят пять лет от того блюда помню его замечательный вкус. А вот хлеба было мало.
Хоронить умели. Везли, бывало, через весь город на открытой полуторке, чтобы всем было видно. Большой человек умер — много людей шло, маленький — семья ковыляла за гробом, но всё открыто, и люди труп видели и о своей смертной сущности не забывали. Сейчас смерть скрывают, а это зря. Похороны военных бывали просто огненными от кумача.
Сейчас по улицам российских городов ходят другие люди. Лиц-то таких, как после войны, нет. Те были честные и простые лица. Тогда лицами гордились, сейчас лицами прикрываются.
Молодые мужчины в этом году похожи на девушек, хорошо не все. А в девушках выдвинулось наружу то, что ранее было принято хранить внутри. Многие женщины выглядят так, как будто, вскочив с постели, они забыли одеться.
У части прохожих чудаковатый вид. Раньше такие по сумасшедшим домам сидели. Сейчас себе невозмутимо шагают по улицам. Одежда стала неприлично яркой, от яркой одежды многие превратились в детей, думают, что они дети. Если бы два народа, послевоенный и сегодняшний, вывалили на одну улицу, послевоенные побили бы современных за один только несерьезный внешний вид. А девок и женщин заставили бы одеться.
Ну ясно, что в современных русских масса достоинств, однако два народа друг друга бы не поняли. Прадеды и правнуки.
Как-то быстро проходят поколения. Раньше все бабки, и девки, и даже девочки в платьях бегали. А сейчас разве что в церковь напялят — и спрячут. Жалко, что платков на женщинах нет. Он придавал им милый, честный вид, трогательный такой. Я противник всяких псевдонародных опереточных сарафанов и кокошников, но простой платочек на бабе просто за сердце берёт.
⬇️
—
Сейчас я немного поною. Нет, я не точен, я не буду ныть, я просто, как старый классик, как какой-нибудь Шатобриан в его Mémoires d’Outre-Tombe, поностальгирую о старой жизни.
Тех людей, мужчин и женщин, с которыми я начинал жить (я родился в 1943-м, а в сознание пришел и стал разглядывать мир где-то около 1950-го), уже нет. Те, кто был взрослый, когда я их увидел, давно вымерли.
Мужики были невозможные мачо. Грубые, мощные, с выразительными кожаными лицами, как у злых святых в фильме Пазолини «Евангелие от Матфея». Последний инвалид, бывало, гаркнет снизу со своей тележки на подшипниках — и сивухой лицо, как дракон, опалит. Лица у мужиков были у всех, как у постных зэков-насильников. Даже чиновники были лишены лоска, грубая ходячая материя, картошка какая-то тяжелая в штанах и пиджаке.
А в женщинах было всё бабье. Сейчас в женщинах столько бабьего нет. Сейчас либо мужское в женщине преобладает, либо девочкино, либо вообще бесполое. В те времена после войны каждая женщина была бабой.
Плакать умели. Сейчас разучились плакать, потому что настоящих чувств не испытывают. Плачут сейчас, как видели, актрисы в сериалах плачут, а тогда бабы плакали от сердца, от сисек, от осиротевших интимных частей, если мужик помер.
И еще люди тогда пахли, то есть у них запах был. Санитарии в коммунальных жилищах было мало, и никчемная всё, жалкая. Зато люди всласть и сильно пахли. Особенно пахли женщины, забивая запах духами, но все же их естественный пробивался. Мужики пахли табаком, водкой либо коньяком, в зависимости от социального статуса и достатка. Военные пахли сапожной ваксой и вдобавок чуть-чуть промасленным оружием.
Костюмы и пальто тогда покупали на всю жизнь, брюки штопали или латали. Человек с заплатой на колене или локте не выглядел дико. Латали даже туфли и ботинки в верхней части. Я сам ходил с такими заклеенными. Дети донашивали за отцами. Мать выпарывала кант из отцовских эмгэбэшных брюк, и я их носил, те брюки. Кастрюли тоже латали, у нас были две таких, с припаянными нашлёпками.
Всего было не вдоволь, зато вещи ценили. Игрушек у детей было ничтожно мало, зато старую куклу, измочаленную, поврежденную, дети прямо зацеловывали. Сейчас у моих детей много мешков с игрушками, поэтому нет любимых.
Ели жадно. Ели плохо. Мы, помню, после войны питались фасолью с луком и постным маслом довольно долго. Через шестьдесят пять лет от того блюда помню его замечательный вкус. А вот хлеба было мало.
Хоронить умели. Везли, бывало, через весь город на открытой полуторке, чтобы всем было видно. Большой человек умер — много людей шло, маленький — семья ковыляла за гробом, но всё открыто, и люди труп видели и о своей смертной сущности не забывали. Сейчас смерть скрывают, а это зря. Похороны военных бывали просто огненными от кумача.
Сейчас по улицам российских городов ходят другие люди. Лиц-то таких, как после войны, нет. Те были честные и простые лица. Тогда лицами гордились, сейчас лицами прикрываются.
Молодые мужчины в этом году похожи на девушек, хорошо не все. А в девушках выдвинулось наружу то, что ранее было принято хранить внутри. Многие женщины выглядят так, как будто, вскочив с постели, они забыли одеться.
У части прохожих чудаковатый вид. Раньше такие по сумасшедшим домам сидели. Сейчас себе невозмутимо шагают по улицам. Одежда стала неприлично яркой, от яркой одежды многие превратились в детей, думают, что они дети. Если бы два народа, послевоенный и сегодняшний, вывалили на одну улицу, послевоенные побили бы современных за один только несерьезный внешний вид. А девок и женщин заставили бы одеться.
Ну ясно, что в современных русских масса достоинств, однако два народа друг друга бы не поняли. Прадеды и правнуки.
Как-то быстро проходят поколения. Раньше все бабки, и девки, и даже девочки в платьях бегали. А сейчас разве что в церковь напялят — и спрячут. Жалко, что платков на женщинах нет. Он придавал им милый, честный вид, трогательный такой. Я противник всяких псевдонародных опереточных сарафанов и кокошников, но простой платочек на бабе просто за сердце берёт.
⬇️
Платки бы вернуть.
Мужественность мужикам возвращают обыкновенно войны. Тот, кто хоронил убитого товарища, приобретает строгую маску лица. Испытания нужны народам, чтобы они не обабились и не впали в детство.
Я так полагаю, что целых три народа за мой век сменились уже.
Послевоенные. Самые мне предпочтительные. Гордые, несмотря ни на каких Сталиных, высокомерные корявые мужчины — мачо, титаны, древнеримские герои. Ведь СССР был наш Древний Рим.
Поколение времен застоя. Уже порченое такое, ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. Поколение кинокомедий — насмешек над собой и над послевоенными титанами Древнего Рима.
Ну и то, что в последние двадцать лет появилось. Они принимают себя за детей, соответствующе одеты и всё время хотят отдыхать.
А я кто? Ну, я — как смертный Господь Бог, за ними наблюдающий.
Фото: Анри Картье-Брессон (1908-2004) «Третьяковка»
Мужественность мужикам возвращают обыкновенно войны. Тот, кто хоронил убитого товарища, приобретает строгую маску лица. Испытания нужны народам, чтобы они не обабились и не впали в детство.
Я так полагаю, что целых три народа за мой век сменились уже.
Послевоенные. Самые мне предпочтительные. Гордые, несмотря ни на каких Сталиных, высокомерные корявые мужчины — мачо, титаны, древнеримские герои. Ведь СССР был наш Древний Рим.
Поколение времен застоя. Уже порченое такое, ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. Поколение кинокомедий — насмешек над собой и над послевоенными титанами Древнего Рима.
Ну и то, что в последние двадцать лет появилось. Они принимают себя за детей, соответствующе одеты и всё время хотят отдыхать.
А я кто? Ну, я — как смертный Господь Бог, за ними наблюдающий.
Фото: Анри Картье-Брессон (1908-2004) «Третьяковка»
Таким был мой отец - художник Анатолий Степанович Овсяников (1938 - 2009):
”А плохие художники всегда смотрят сквозь чужие очки.
Самое главное для художника — быть взволнованным, любить, надеяться, трепетать, жить. Быть прежде всего человеком и только потом — художником. "Истинное красноречие смеется над красноречием", — сказал Паскаль. Истинное искусство смеется над искусством”.
Огюст Роден
”А плохие художники всегда смотрят сквозь чужие очки.
Самое главное для художника — быть взволнованным, любить, надеяться, трепетать, жить. Быть прежде всего человеком и только потом — художником. "Истинное красноречие смеется над красноречием", — сказал Паскаль. Истинное искусство смеется над искусством”.
Огюст Роден
«Человек творит в жизни только то, что он сам есть в религиозном измерении: пустая душа не создаст духовного богатства; мелкая душа не сотворит величия: пошлый человек не узрит Бога и не восприимет Его лучей, и не передаст их другим».
И.А. Ильин
И.А. Ильин
«Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр».
А. П. Чехов (1899)
А. П. Чехов (1899)
«То же чувство глубокой неудовлетворенности своим творчеством, несоответствие его идеалам красоты, задачам искусства отличает и настоящего художника... Без этого чувства вечной неудовлетворенности своими творениями, которое можно назвать смирением перед красотой, нет истинного художника».
протоиерей Сергий Булгаков
протоиерей Сергий Булгаков