Аннотация к моему персональному альбому, вышедшему в 2015 году:
Искусство – зеркало, и не всегда прямое. Современный человек привык глядеть в кривые зеркала и видеть там квадратный глаз или зеленое солнце. Он уже ничему не удивляется, этот современный человек, ничем не оскорбляется и ни от чего не отворачивается. Между тем стоит отойти от кривых зеркал и молча поглядеть на мир, прислушаться к нему, как вновь заметишь: природа проста и величава. Она не суетится. Она могуча без гордыни и хороша без дополнительных прикрас. Особенно хороша она, когда в пейзаже нет человека. Нет ни его самого, хлопотного и беспокойного, ни следов его хозяйственной деятельности. Мы часто даже не отдаем себе отчета, насколько устали сами от дымящихся труб, мусорных куч и каменных городских джунглей. И вот перед нами мир, словно в шестой день творения, когда Адам еще не сотворен или только-только вышел из рук Божиих и не успел ничего испортить. Именно такой взгляд на мир, думаю, любители искусства увидят на большинстве картин предлагаемого альбома. Человек и дела его рук присутствуют, конечно, в работах автора. Но главным образом нас ждет встреча со смиренной красотой творения, в которой греха нет. А сам человек присутствует, как всегда в живописи, по эту сторону холста. Он с кистью в одной руке и палитрой — в другой зорко вглядывается в мир и осторожно переносит понятое на картину.
Имя художника – Антон Овсяников.
Андрей Ткачев
протоиерей
Искусство – зеркало, и не всегда прямое. Современный человек привык глядеть в кривые зеркала и видеть там квадратный глаз или зеленое солнце. Он уже ничему не удивляется, этот современный человек, ничем не оскорбляется и ни от чего не отворачивается. Между тем стоит отойти от кривых зеркал и молча поглядеть на мир, прислушаться к нему, как вновь заметишь: природа проста и величава. Она не суетится. Она могуча без гордыни и хороша без дополнительных прикрас. Особенно хороша она, когда в пейзаже нет человека. Нет ни его самого, хлопотного и беспокойного, ни следов его хозяйственной деятельности. Мы часто даже не отдаем себе отчета, насколько устали сами от дымящихся труб, мусорных куч и каменных городских джунглей. И вот перед нами мир, словно в шестой день творения, когда Адам еще не сотворен или только-только вышел из рук Божиих и не успел ничего испортить. Именно такой взгляд на мир, думаю, любители искусства увидят на большинстве картин предлагаемого альбома. Человек и дела его рук присутствуют, конечно, в работах автора. Но главным образом нас ждет встреча со смиренной красотой творения, в которой греха нет. А сам человек присутствует, как всегда в живописи, по эту сторону холста. Он с кистью в одной руке и палитрой — в другой зорко вглядывается в мир и осторожно переносит понятое на картину.
Имя художника – Антон Овсяников.
Андрей Ткачев
протоиерей
Telegram
Художник Антон Овсяников
Твёрдый переплёт, 156 страниц.
Продаётся! Высылаю по почте, если надо. Стоимость 2500 рублей + пересылка.
Продаётся! Высылаю по почте, если надо. Стоимость 2500 рублей + пересылка.
Папа это очень любил:
«В одном мгновенье видеть Вечность,
Огромный мир - в зерне песка,
В единой горсти - бесконечность,
И небо - в чашечке цветка».
Уильям Блейк
«В одном мгновенье видеть Вечность,
Огромный мир - в зерне песка,
В единой горсти - бесконечность,
И небо - в чашечке цветка».
Уильям Блейк
”Если бы ты стал художником, ты, наверное, многому бы удивлялся, и в частности тому, что живопись и все связанное с нею – подлинно тяжелая работа с точки зрения физической; помимо умственного напряжения и душевных переживаний она требует ещё большой затраты сил, и так день за днём…”
Ван Гог (письма к брату Тео)
Ван Гог (письма к брату Тео)
В 40 лет Франц Кафка, который никогда не был женат и не имел детей, гулял по парку в Берлине, когда встретил девочку, которая плакала, потому что потеряла любимую куклу. Они с Кафкой безуспешно искали куклу.
Кафка сказал ей ждать его там на следующий день и они вернутся искать куклу.
Они искали на следующий день, но не нашли, и тогда Кафка подарил девушке записку «написанную» куклой, в которой говорится: «Пожалуйста, не плачь. Я отправилась в путешествие посмотреть мир. Напишу о своих приключениях».
Так началась история, которая продолжалась до конца жизни Кафки.
Кафка во время встреч читал записки куклы, где описывались приключения и «куклина болтовня», которые девочка нашла очаровательной.
Наконец-то он вернул вернувшуюся в Берлин куклу (которую просто купил ранее).
«Это совсем не похоже на мою куклу», – сказала девочка.
Кафка вручил ей еще одно письмо, в котором кукла написала: «Мои путешествия изменили меня». Маленькая девочка обняла новую куклу и счастливая принесла её домой.
Через год писатель умер.
Много лет спустя взрослая девочка нашла внутри куклы письмо. В крошечном письме, подписанном Кафкой, было написано:
«Все, что ты любишь, скорее всего потеряется, но в конце концов любовь вернется другим способом».
(Из Сети)
Кафка сказал ей ждать его там на следующий день и они вернутся искать куклу.
Они искали на следующий день, но не нашли, и тогда Кафка подарил девушке записку «написанную» куклой, в которой говорится: «Пожалуйста, не плачь. Я отправилась в путешествие посмотреть мир. Напишу о своих приключениях».
Так началась история, которая продолжалась до конца жизни Кафки.
Кафка во время встреч читал записки куклы, где описывались приключения и «куклина болтовня», которые девочка нашла очаровательной.
Наконец-то он вернул вернувшуюся в Берлин куклу (которую просто купил ранее).
«Это совсем не похоже на мою куклу», – сказала девочка.
Кафка вручил ей еще одно письмо, в котором кукла написала: «Мои путешествия изменили меня». Маленькая девочка обняла новую куклу и счастливая принесла её домой.
Через год писатель умер.
Много лет спустя взрослая девочка нашла внутри куклы письмо. В крошечном письме, подписанном Кафкой, было написано:
«Все, что ты любишь, скорее всего потеряется, но в конце концов любовь вернется другим способом».
(Из Сети)
«Картина или книга удалась, если, встретив после нее облако, дерево, характер, мы скажем: "Я это видел сотни раз и ни разу не увидел»».
Г. К. Честертон
Г. К. Честертон
Давно хотел найти могилу своего педагога на втором курсе (1997-98) - Игоря Михайловича Кравцова. К сожалению, не был на его похоронах - болел, как помню. Как-то с ребятами в Фейсбуке обсуждали его и где он похоронен. Знал, что на Смоленском, но вот ГДЕ?.. Кладбище большое! Один коллега дал скрин карты, где ПРИМЕРНО указал место захоронения. И комментарий свой. Я тогда сохранил это всё.
Недавно листал альбом Кравцова и прям захотелось найти его могилку... Сегодня оказался на Смоленке. С молитвой начал поиски...
Обхожу - нет. Подумалось уже: вряд ли найду. Надо кого-то спрашивать из «наших», кто был. Дай, думаю, ещё немного пройду и назад. И тут поворачиваю голову - ОН... «Игорь Михайлович Кравцов»! Так обрадовался, будто с живым встретился!
Могилка вся заросшая была... Что мог, выдернул. Оставил ландыши лишь. Постоял, прочёл литию, поблагодарил... Теперь дорогу знаю. А ведь как часто бывает - когда совсем отчаялся, тут и результат неожиданно!
Расскажу один забавный эпизод, с Кравцовым связанный. Был один студент у нас, скажем так: «концептуально» мыслящий, не совсем в рамках нашей академической программы. Странные у него работы были, особенно - по композиции. Кравцов - суровый мужчина, «мыльниковец» (ученик А.А. Мыльникова т.е.) до мозга костей, с трудом его терпел, как мне кажется.
Как-то N принёс очередной эскиз по композиции. Всем уже было интересно, когда Игорь Михайлович смотрел его - этого студента т.е. Вижу - на эскизе какие-то три как бы кабинки (как душевые). В одной собака, в другой женщина, в третьей не помню кто или что. Кравцов смотрит и вижу, что «закипает» потихоньку: «N, это что? Поясни». «Здесь у меня ротвейлер, здесь римская матрона (это ж надо, а?!), здесь... (не помню что) И вот...» - N начал рассказывать, как они все оказались вместе и что собственно происходит. «N, ты можешь хоть один раз принести НОРМАЛЬНУЮ композицию?!» - выпалил Кравцов и стремительно вышел в коридор покурить.
Игорь Михайлович на втором курсе (и Александр Валентинович Чувин на первом) дал очень много нам по композиции. Слава Богу, что «старт» был удачный! А ведь композиция - основа всего!
Вечная память и благодарность тебе, дорогой учитель! Всего 46...
P.S. Посмотрите в интернете его работы, не пожалеете.
Недавно листал альбом Кравцова и прям захотелось найти его могилку... Сегодня оказался на Смоленке. С молитвой начал поиски...
Обхожу - нет. Подумалось уже: вряд ли найду. Надо кого-то спрашивать из «наших», кто был. Дай, думаю, ещё немного пройду и назад. И тут поворачиваю голову - ОН... «Игорь Михайлович Кравцов»! Так обрадовался, будто с живым встретился!
Могилка вся заросшая была... Что мог, выдернул. Оставил ландыши лишь. Постоял, прочёл литию, поблагодарил... Теперь дорогу знаю. А ведь как часто бывает - когда совсем отчаялся, тут и результат неожиданно!
Расскажу один забавный эпизод, с Кравцовым связанный. Был один студент у нас, скажем так: «концептуально» мыслящий, не совсем в рамках нашей академической программы. Странные у него работы были, особенно - по композиции. Кравцов - суровый мужчина, «мыльниковец» (ученик А.А. Мыльникова т.е.) до мозга костей, с трудом его терпел, как мне кажется.
Как-то N принёс очередной эскиз по композиции. Всем уже было интересно, когда Игорь Михайлович смотрел его - этого студента т.е. Вижу - на эскизе какие-то три как бы кабинки (как душевые). В одной собака, в другой женщина, в третьей не помню кто или что. Кравцов смотрит и вижу, что «закипает» потихоньку: «N, это что? Поясни». «Здесь у меня ротвейлер, здесь римская матрона (это ж надо, а?!), здесь... (не помню что) И вот...» - N начал рассказывать, как они все оказались вместе и что собственно происходит. «N, ты можешь хоть один раз принести НОРМАЛЬНУЮ композицию?!» - выпалил Кравцов и стремительно вышел в коридор покурить.
Игорь Михайлович на втором курсе (и Александр Валентинович Чувин на первом) дал очень много нам по композиции. Слава Богу, что «старт» был удачный! А ведь композиция - основа всего!
Вечная память и благодарность тебе, дорогой учитель! Всего 46...
P.S. Посмотрите в интернете его работы, не пожалеете.
«Когда самолет выезжает на взлетную полосу, он опирается на колеса. Развивая скорость, он все еще опирается на колеса. Но развив определенную скорость, он находит новую точку опоры и оказывается в воздухе. Тогда уже колеса ему не нужны, они только мешают. И хотя взлетная полоса заканчивается, а после нее начинается море или скалы, самолет не оказывается ни в море, ни на скалах. Прежде чем закончится полоса, он находит другую точку опоры. Прежде чем закончится эта жизнь, человек должен найти новую точку опоры. И мне кажется, что свой взлетный путь человек может начать и в науке, и в искусстве, и вообще где ему хочется. Главное, чтобы потом он нашел иную точку опоры. И тогда в какой-то момент он и на ужас смерти, и на саму землю будет смотреть сверху, будто это маленькие точечки».
Архим. Василий (Гондикакис)
Архим. Василий (Гондикакис)
Есть ли в «Чёрном квадрате» Малевича мастерство? Есть ли талант? Есть ли ощущение прекрасного? Нет. Есть мастерский рекламный трюк. Есть желание «взорвать», вызвать скандал, шокировать зрителя. С этой точки зрения Малевич такой же «художник», как Герострат – архитектор, а Чикатило, извините, - хирург.
Не могу удержаться и не вспомнить моего любимца по части надувания кретинов Энди Уорхолла. Он как-то позвонил в свою мастерскую и поручил фотографу нанести на шелк определённое изображение, после чего он приехал и на готовый холст... помочился. Ткань со следами урины Уорхолла была продана в Нью-Йорке за 10 млн. долларов! «Ценители искусства» знают, какое участие Уорхолл принял в создании этого «шедевра», но перекупают его, буквально вырывая друг у друга из рук!
Дельцы, собирающие по своим галереям очевидный хлам, знают, что делают. Ведь существуют критики, которые «подведут» глубокий смысл под этот мусор и выдадут свои оценки за общепринятые истины. А предприимчивые знатоки с тугими кошельками заплатят за ЭТО солидные деньги, памятуя признание Дали, что «мир полон кретинов», и через какое-то время они смогут перепродать «шедевр» раза в три дороже. Какой великий обман!
Андрей Кончаловский
Не могу удержаться и не вспомнить моего любимца по части надувания кретинов Энди Уорхолла. Он как-то позвонил в свою мастерскую и поручил фотографу нанести на шелк определённое изображение, после чего он приехал и на готовый холст... помочился. Ткань со следами урины Уорхолла была продана в Нью-Йорке за 10 млн. долларов! «Ценители искусства» знают, какое участие Уорхолл принял в создании этого «шедевра», но перекупают его, буквально вырывая друг у друга из рук!
Дельцы, собирающие по своим галереям очевидный хлам, знают, что делают. Ведь существуют критики, которые «подведут» глубокий смысл под этот мусор и выдадут свои оценки за общепринятые истины. А предприимчивые знатоки с тугими кошельками заплатят за ЭТО солидные деньги, памятуя признание Дали, что «мир полон кретинов», и через какое-то время они смогут перепродать «шедевр» раза в три дороже. Какой великий обман!
Андрей Кончаловский
Прошло 50 лет...
«В наше время странным образом чем страшнее уродство, тем оно БЛИЖЕ ДУШЕ зрителя или слушателя. Древний культ красоты и гармонии стал непереваримым для «новых» людей».
Архим. Софроний (Сахаров) - из письма 1969 года
«В наше время странным образом чем страшнее уродство, тем оно БЛИЖЕ ДУШЕ зрителя или слушателя. Древний культ красоты и гармонии стал непереваримым для «новых» людей».
Архим. Софроний (Сахаров) - из письма 1969 года
- Таки скажи мне, Сёма, как люди раньше могли жить без интернета? Чем таки занимались?
- Да разным, Фима... Кто-то "Лунную соннату" сочинял, кто-то Теорию относительности придумывал, кто-то "Войну и мир" писал... В общем, убивали время как могли.
- Да разным, Фима... Кто-то "Лунную соннату" сочинял, кто-то Теорию относительности придумывал, кто-то "Войну и мир" писал... В общем, убивали время как могли.
Из «Апологии чукчей» Эдуарда Лимонова (2012)
—
Сейчас я немного поною. Нет, я не точен, я не буду ныть, я просто, как старый классик, как какой-нибудь Шатобриан в его Mémoires d’Outre-Tombe, поностальгирую о старой жизни.
Тех людей, мужчин и женщин, с которыми я начинал жить (я родился в 1943-м, а в сознание пришел и стал разглядывать мир где-то около 1950-го), уже нет. Те, кто был взрослый, когда я их увидел, давно вымерли.
Мужики были невозможные мачо. Грубые, мощные, с выразительными кожаными лицами, как у злых святых в фильме Пазолини «Евангелие от Матфея». Последний инвалид, бывало, гаркнет снизу со своей тележки на подшипниках — и сивухой лицо, как дракон, опалит. Лица у мужиков были у всех, как у постных зэков-насильников. Даже чиновники были лишены лоска, грубая ходячая материя, картошка какая-то тяжелая в штанах и пиджаке.
А в женщинах было всё бабье. Сейчас в женщинах столько бабьего нет. Сейчас либо мужское в женщине преобладает, либо девочкино, либо вообще бесполое. В те времена после войны каждая женщина была бабой.
Плакать умели. Сейчас разучились плакать, потому что настоящих чувств не испытывают. Плачут сейчас, как видели, актрисы в сериалах плачут, а тогда бабы плакали от сердца, от сисек, от осиротевших интимных частей, если мужик помер.
И еще люди тогда пахли, то есть у них запах был. Санитарии в коммунальных жилищах было мало, и никчемная всё, жалкая. Зато люди всласть и сильно пахли. Особенно пахли женщины, забивая запах духами, но все же их естественный пробивался. Мужики пахли табаком, водкой либо коньяком, в зависимости от социального статуса и достатка. Военные пахли сапожной ваксой и вдобавок чуть-чуть промасленным оружием.
Костюмы и пальто тогда покупали на всю жизнь, брюки штопали или латали. Человек с заплатой на колене или локте не выглядел дико. Латали даже туфли и ботинки в верхней части. Я сам ходил с такими заклеенными. Дети донашивали за отцами. Мать выпарывала кант из отцовских эмгэбэшных брюк, и я их носил, те брюки. Кастрюли тоже латали, у нас были две таких, с припаянными нашлёпками.
Всего было не вдоволь, зато вещи ценили. Игрушек у детей было ничтожно мало, зато старую куклу, измочаленную, поврежденную, дети прямо зацеловывали. Сейчас у моих детей много мешков с игрушками, поэтому нет любимых.
Ели жадно. Ели плохо. Мы, помню, после войны питались фасолью с луком и постным маслом довольно долго. Через шестьдесят пять лет от того блюда помню его замечательный вкус. А вот хлеба было мало.
Хоронить умели. Везли, бывало, через весь город на открытой полуторке, чтобы всем было видно. Большой человек умер — много людей шло, маленький — семья ковыляла за гробом, но всё открыто, и люди труп видели и о своей смертной сущности не забывали. Сейчас смерть скрывают, а это зря. Похороны военных бывали просто огненными от кумача.
Сейчас по улицам российских городов ходят другие люди. Лиц-то таких, как после войны, нет. Те были честные и простые лица. Тогда лицами гордились, сейчас лицами прикрываются.
Молодые мужчины в этом году похожи на девушек, хорошо не все. А в девушках выдвинулось наружу то, что ранее было принято хранить внутри. Многие женщины выглядят так, как будто, вскочив с постели, они забыли одеться.
У части прохожих чудаковатый вид. Раньше такие по сумасшедшим домам сидели. Сейчас себе невозмутимо шагают по улицам. Одежда стала неприлично яркой, от яркой одежды многие превратились в детей, думают, что они дети. Если бы два народа, послевоенный и сегодняшний, вывалили на одну улицу, послевоенные побили бы современных за один только несерьезный внешний вид. А девок и женщин заставили бы одеться.
Ну ясно, что в современных русских масса достоинств, однако два народа друг друга бы не поняли. Прадеды и правнуки.
Как-то быстро проходят поколения. Раньше все бабки, и девки, и даже девочки в платьях бегали. А сейчас разве что в церковь напялят — и спрячут. Жалко, что платков на женщинах нет. Он придавал им милый, честный вид, трогательный такой. Я противник всяких псевдонародных опереточных сарафанов и кокошников, но простой платочек на бабе просто за сердце берёт.
⬇️
—
Сейчас я немного поною. Нет, я не точен, я не буду ныть, я просто, как старый классик, как какой-нибудь Шатобриан в его Mémoires d’Outre-Tombe, поностальгирую о старой жизни.
Тех людей, мужчин и женщин, с которыми я начинал жить (я родился в 1943-м, а в сознание пришел и стал разглядывать мир где-то около 1950-го), уже нет. Те, кто был взрослый, когда я их увидел, давно вымерли.
Мужики были невозможные мачо. Грубые, мощные, с выразительными кожаными лицами, как у злых святых в фильме Пазолини «Евангелие от Матфея». Последний инвалид, бывало, гаркнет снизу со своей тележки на подшипниках — и сивухой лицо, как дракон, опалит. Лица у мужиков были у всех, как у постных зэков-насильников. Даже чиновники были лишены лоска, грубая ходячая материя, картошка какая-то тяжелая в штанах и пиджаке.
А в женщинах было всё бабье. Сейчас в женщинах столько бабьего нет. Сейчас либо мужское в женщине преобладает, либо девочкино, либо вообще бесполое. В те времена после войны каждая женщина была бабой.
Плакать умели. Сейчас разучились плакать, потому что настоящих чувств не испытывают. Плачут сейчас, как видели, актрисы в сериалах плачут, а тогда бабы плакали от сердца, от сисек, от осиротевших интимных частей, если мужик помер.
И еще люди тогда пахли, то есть у них запах был. Санитарии в коммунальных жилищах было мало, и никчемная всё, жалкая. Зато люди всласть и сильно пахли. Особенно пахли женщины, забивая запах духами, но все же их естественный пробивался. Мужики пахли табаком, водкой либо коньяком, в зависимости от социального статуса и достатка. Военные пахли сапожной ваксой и вдобавок чуть-чуть промасленным оружием.
Костюмы и пальто тогда покупали на всю жизнь, брюки штопали или латали. Человек с заплатой на колене или локте не выглядел дико. Латали даже туфли и ботинки в верхней части. Я сам ходил с такими заклеенными. Дети донашивали за отцами. Мать выпарывала кант из отцовских эмгэбэшных брюк, и я их носил, те брюки. Кастрюли тоже латали, у нас были две таких, с припаянными нашлёпками.
Всего было не вдоволь, зато вещи ценили. Игрушек у детей было ничтожно мало, зато старую куклу, измочаленную, поврежденную, дети прямо зацеловывали. Сейчас у моих детей много мешков с игрушками, поэтому нет любимых.
Ели жадно. Ели плохо. Мы, помню, после войны питались фасолью с луком и постным маслом довольно долго. Через шестьдесят пять лет от того блюда помню его замечательный вкус. А вот хлеба было мало.
Хоронить умели. Везли, бывало, через весь город на открытой полуторке, чтобы всем было видно. Большой человек умер — много людей шло, маленький — семья ковыляла за гробом, но всё открыто, и люди труп видели и о своей смертной сущности не забывали. Сейчас смерть скрывают, а это зря. Похороны военных бывали просто огненными от кумача.
Сейчас по улицам российских городов ходят другие люди. Лиц-то таких, как после войны, нет. Те были честные и простые лица. Тогда лицами гордились, сейчас лицами прикрываются.
Молодые мужчины в этом году похожи на девушек, хорошо не все. А в девушках выдвинулось наружу то, что ранее было принято хранить внутри. Многие женщины выглядят так, как будто, вскочив с постели, они забыли одеться.
У части прохожих чудаковатый вид. Раньше такие по сумасшедшим домам сидели. Сейчас себе невозмутимо шагают по улицам. Одежда стала неприлично яркой, от яркой одежды многие превратились в детей, думают, что они дети. Если бы два народа, послевоенный и сегодняшний, вывалили на одну улицу, послевоенные побили бы современных за один только несерьезный внешний вид. А девок и женщин заставили бы одеться.
Ну ясно, что в современных русских масса достоинств, однако два народа друг друга бы не поняли. Прадеды и правнуки.
Как-то быстро проходят поколения. Раньше все бабки, и девки, и даже девочки в платьях бегали. А сейчас разве что в церковь напялят — и спрячут. Жалко, что платков на женщинах нет. Он придавал им милый, честный вид, трогательный такой. Я противник всяких псевдонародных опереточных сарафанов и кокошников, но простой платочек на бабе просто за сердце берёт.
⬇️
Платки бы вернуть.
Мужественность мужикам возвращают обыкновенно войны. Тот, кто хоронил убитого товарища, приобретает строгую маску лица. Испытания нужны народам, чтобы они не обабились и не впали в детство.
Я так полагаю, что целых три народа за мой век сменились уже.
Послевоенные. Самые мне предпочтительные. Гордые, несмотря ни на каких Сталиных, высокомерные корявые мужчины — мачо, титаны, древнеримские герои. Ведь СССР был наш Древний Рим.
Поколение времен застоя. Уже порченое такое, ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. Поколение кинокомедий — насмешек над собой и над послевоенными титанами Древнего Рима.
Ну и то, что в последние двадцать лет появилось. Они принимают себя за детей, соответствующе одеты и всё время хотят отдыхать.
А я кто? Ну, я — как смертный Господь Бог, за ними наблюдающий.
Фото: Анри Картье-Брессон (1908-2004) «Третьяковка»
Мужественность мужикам возвращают обыкновенно войны. Тот, кто хоронил убитого товарища, приобретает строгую маску лица. Испытания нужны народам, чтобы они не обабились и не впали в детство.
Я так полагаю, что целых три народа за мой век сменились уже.
Послевоенные. Самые мне предпочтительные. Гордые, несмотря ни на каких Сталиных, высокомерные корявые мужчины — мачо, титаны, древнеримские герои. Ведь СССР был наш Древний Рим.
Поколение времен застоя. Уже порченое такое, ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. Поколение кинокомедий — насмешек над собой и над послевоенными титанами Древнего Рима.
Ну и то, что в последние двадцать лет появилось. Они принимают себя за детей, соответствующе одеты и всё время хотят отдыхать.
А я кто? Ну, я — как смертный Господь Бог, за ними наблюдающий.
Фото: Анри Картье-Брессон (1908-2004) «Третьяковка»