* * *
Разлука для того, чтоб стать сильней.
Цена ей – сто надорванных рублей,
сто надорвавшихся на нелюбимой службе.
Разлуки силикатный жёлтый клей
сквозь пальцы льётся – жидкое стекло.
Разлук земных проверенное зло –
необходимость быть во всеоружии.
Оттачивай стихами ремесло –
сверкучий скальпель, кисть и карандаш.
Звезда заглянет в январе в блиндаж.
Предупредит, направит, станет свечкой.
Родится автор, он же персонаж,
мифический герой из плоти и души,
которого разлука не страшит.
Он наперёд всё знает и уверен,
что будет май, и будут ландыши.
И ты не бойся. Верь. Бери пример.
Наступит май, и русский офицер
вернётся с поля боя на Тверскую
из края терриконов и химер.
И я его так сладко поцелую.
Анна Ревякина | Подписаться
Разлука для того, чтоб стать сильней.
Цена ей – сто надорванных рублей,
сто надорвавшихся на нелюбимой службе.
Разлуки силикатный жёлтый клей
сквозь пальцы льётся – жидкое стекло.
Разлук земных проверенное зло –
необходимость быть во всеоружии.
Оттачивай стихами ремесло –
сверкучий скальпель, кисть и карандаш.
Звезда заглянет в январе в блиндаж.
Предупредит, направит, станет свечкой.
Родится автор, он же персонаж,
мифический герой из плоти и души,
которого разлука не страшит.
Он наперёд всё знает и уверен,
что будет май, и будут ландыши.
И ты не бойся. Верь. Бери пример.
Наступит май, и русский офицер
вернётся с поля боя на Тверскую
из края терриконов и химер.
И я его так сладко поцелую.
Анна Ревякина | Подписаться
Forwarded from Художник-иллюстратор Юлия Толстоусова
Владимир Владимирович объявил 2025 год, годом "Защитника отечества", а у меня текущий год проходит под знамёнами поэзии Ани Ревякиной.
* * *
Злится Людка на мужа – "беспокойного кобеля":
"Я ему по часам таблетки и варёные броколя,
а он ходит мимо меня ни живёхонёк, ни мертвец,
собирает вещи в один конец.
Я ж ему и жена, и мать, и сестра, и дочь.
Ну какая ж он сволочь и бестолочь.
Как на даче убраться, заготовить дрова к зиме,
так всё на мне!
Я ж несла домой без утайки заработанные гроши...
Умоляю остаться, но ему хоть кол на башке теши.
У него фиброз и с юности сорванная спина.
Поняла бы, если бы с бодуна.
Но ведь ходит тверёзый что стёклышко и бубнит,
мол уйдёт, и тогда непременно всех победит.
Дурень старый – очкат, косорук, горбат!
Ну какой из него солдат?
Его в первом бою же разделают под орех.
За какой мне грех это, Господи, за какой же грех?
Хоть иди за ним – поварихой ли, медсестрой.
Удержал бы строй..."
И он входит в комнату – седовлас, высок.
За спиною – сидор, по-обычному – вещмешок.
"Слыш-ка, Людочка, помоги мне..." – обращается он к жене,
как к своей броне.
И она помогает.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Злится Людка на мужа – "беспокойного кобеля":
"Я ему по часам таблетки и варёные броколя,
а он ходит мимо меня ни живёхонёк, ни мертвец,
собирает вещи в один конец.
Я ж ему и жена, и мать, и сестра, и дочь.
Ну какая ж он сволочь и бестолочь.
Как на даче убраться, заготовить дрова к зиме,
так всё на мне!
Я ж несла домой без утайки заработанные гроши...
Умоляю остаться, но ему хоть кол на башке теши.
У него фиброз и с юности сорванная спина.
Поняла бы, если бы с бодуна.
Но ведь ходит тверёзый что стёклышко и бубнит,
мол уйдёт, и тогда непременно всех победит.
Дурень старый – очкат, косорук, горбат!
Ну какой из него солдат?
Его в первом бою же разделают под орех.
За какой мне грех это, Господи, за какой же грех?
Хоть иди за ним – поварихой ли, медсестрой.
Удержал бы строй..."
И он входит в комнату – седовлас, высок.
За спиною – сидор, по-обычному – вещмешок.
"Слыш-ка, Людочка, помоги мне..." – обращается он к жене,
как к своей броне.
И она помогает.
Анна Ревякина | Подписаться
31 августа 2019 года
День памяти Бати. Я, Захар и Лёша Джанго на Хуторе.
Сегодня у Алексея день рождения! Поздравляю от всего сердца! Дружим очень давно. Искренне всегда радуемся друг за друга. Стихи Алексея вошли в антологию донбасской поэзии "Великий Блокпост".
Анна Ревякина | Подписаться
День памяти Бати. Я, Захар и Лёша Джанго на Хуторе.
Сегодня у Алексея день рождения! Поздравляю от всего сердца! Дружим очень давно. Искренне всегда радуемся друг за друга. Стихи Алексея вошли в антологию донбасской поэзии "Великий Блокпост".
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Вот бы Кальмиус наш переплыть амфибрахием.
Город смирно стоит – утомлённый солдат.
Мой оранжевый терем от озноба потряхивает,
а тебя всё никак не отпустит комбат.
Говоришь ему: "Там, на проспекте каштановом
наварила борща моя милая, ждёт.
Он на вкус не похож на борщи ресторанные.
Он – музыка. Шесть точных поваренных нот".
Русский борщ по‐донецки не чудо ли, Господи?
Вот свекольный аккорд, вот капустный диез.
Никогда не выходит наесться им досыта.
Русский борщ из фаянсовых рук поэтесс.
Остывающий борщ, одинокая горница.
Мама спросит: "Опять не пришёл? Почему?"
И под веками Соль по-предательски колется.
– Он женат на войне.
Ненавижу войну.
Анна Ревякина | Подписаться
Вот бы Кальмиус наш переплыть амфибрахием.
Город смирно стоит – утомлённый солдат.
Мой оранжевый терем от озноба потряхивает,
а тебя всё никак не отпустит комбат.
Говоришь ему: "Там, на проспекте каштановом
наварила борща моя милая, ждёт.
Он на вкус не похож на борщи ресторанные.
Он – музыка. Шесть точных поваренных нот".
Русский борщ по‐донецки не чудо ли, Господи?
Вот свекольный аккорд, вот капустный диез.
Никогда не выходит наесться им досыта.
Русский борщ из фаянсовых рук поэтесс.
Остывающий борщ, одинокая горница.
Мама спросит: "Опять не пришёл? Почему?"
И под веками Соль по-предательски колется.
– Он женат на войне.
Ненавижу войну.
Анна Ревякина | Подписаться
Forwarded from Художник-иллюстратор Юлия Толстоусова
Вообще, мне очень сложно иллюстрировать лирику, любовь, чувственность, и т.п., и тут, откровенно говоря, намучилась. Вижу-то я поэзию образами, а не сюжетной линией... Ну, а тут уж, как говорит моя Полина: "Я художник, я так вижу". В случае со мной – я так чувствую.
* * *
Разлука для того, чтоб стать сильней.
Цена ей – сто надорванных рублей,
сто надорвавшихся на нелюбимой службе.
Разлуки силикатный жёлтый клей
сквозь пальцы льётся – жидкое стекло.
Разлук земных проверенное зло –
необходимость быть во всеоружии.
Оттачивай стихами ремесло –
сверкучий скальпель, кисть и карандаш.
Звезда заглянет в январе в блиндаж.
Предупредит, направит, станет свечкой.
Родится автор, он же персонаж,
мифический герой из плоти и души,
которого разлука не страшит.
Он наперёд всё знает и уверен,
что будет май, и будут ландыши.
И ты не бойся. Верь. Бери пример.
Наступит май, и русский офицер
вернётся с поля боя на Тверскую
из края терриконов и химер.
И я его так сладко поцелую.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Разлука для того, чтоб стать сильней.
Цена ей – сто надорванных рублей,
сто надорвавшихся на нелюбимой службе.
Разлуки силикатный жёлтый клей
сквозь пальцы льётся – жидкое стекло.
Разлук земных проверенное зло –
необходимость быть во всеоружии.
Оттачивай стихами ремесло –
сверкучий скальпель, кисть и карандаш.
Звезда заглянет в январе в блиндаж.
Предупредит, направит, станет свечкой.
Родится автор, он же персонаж,
мифический герой из плоти и души,
которого разлука не страшит.
Он наперёд всё знает и уверен,
что будет май, и будут ландыши.
И ты не бойся. Верь. Бери пример.
Наступит май, и русский офицер
вернётся с поля боя на Тверскую
из края терриконов и химер.
И я его так сладко поцелую.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
– Господи мій, як страшно! Я нiчого не бачу.
Очі залиті кров'ю, кров'ю залита земля.
Десь "на Вкраїні милій" моя наречена плаче.
Десь на Вкраїні рідній снідає мовчки сім'я.
Друзi… Шалений, Вихор... Де ви? Я вас не чую!
Дайте мені напитися... Дайте менi води...
Боже! Допоможи нам, якщо ти справдi існуєш.
Господи, як порідшали наші солдатські ряди.
Що це щемить всерединi страшним та пекучим болем?
Серце моє вистрибує, руки мої висять.
Ми навпростець тікали мінним донбаським полем.
Нас ще в середині серпня билося п'ятдесят.
Потім туман i холод – зла людоїдська осінь.
Ми закріпилися начебто аж на чотири дні.
Двадцять бійців залишилося в тій лiсополцi досі,
двадцять братів безстрашних. Бачу їх уві сні.
Вихор, Шалений, де ви? Здається мені – вмираю.
Ніби нерідним тіло стає, холодіє кров.
Господи, забери мене до солдатського раю.
Господи, я благаю тебе... Не вiдмов.
Дякую тобi, Боже! Сяйво! Чудове сяйво!
Біло-срiблястий промінь від неба i до землі.
Господи, я помер? Душа моя тут не зайва?
– Умер. Ты умер, Каин. Присаживайся, говори.
Анна Ревякина | Подписаться
– Господи мій, як страшно! Я нiчого не бачу.
Очі залиті кров'ю, кров'ю залита земля.
Десь "на Вкраїні милій" моя наречена плаче.
Десь на Вкраїні рідній снідає мовчки сім'я.
Друзi… Шалений, Вихор... Де ви? Я вас не чую!
Дайте мені напитися... Дайте менi води...
Боже! Допоможи нам, якщо ти справдi існуєш.
Господи, як порідшали наші солдатські ряди.
Що це щемить всерединi страшним та пекучим болем?
Серце моє вистрибує, руки мої висять.
Ми навпростець тікали мінним донбаським полем.
Нас ще в середині серпня билося п'ятдесят.
Потім туман i холод – зла людоїдська осінь.
Ми закріпилися начебто аж на чотири дні.
Двадцять бійців залишилося в тій лiсополцi досі,
двадцять братів безстрашних. Бачу їх уві сні.
Вихор, Шалений, де ви? Здається мені – вмираю.
Ніби нерідним тіло стає, холодіє кров.
Господи, забери мене до солдатського раю.
Господи, я благаю тебе... Не вiдмов.
Дякую тобi, Боже! Сяйво! Чудове сяйво!
Біло-срiблястий промінь від неба i до землі.
Господи, я помер? Душа моя тут не зайва?
– Умер. Ты умер, Каин. Присаживайся, говори.
Анна Ревякина | Подписаться
Дорогие друзья! Андрей Рубанов и Аглая Набатникова представят свой фильм "Девка-баба" в Доме Ростовых
"Девка-баба" – это история о том, как найти опору в традиции и обогатить её собственным мироощущением.
– Я хотела снять фильм про женскую инициацию, – говорит режиссёр Аглая Набатникова. – Героине Тане 12 лет, она переживает кризис взросления, а традиционная кукла-мотанка помогает девочке в такой важный момент.
Сценарий фильма написал лауреат "Ясной Поляны" Андрей Рубанов.
15 января "Девку-бабу" покажут в Доме Ростовых, а создатели картины ответят на вопросы зрителей.
Начало в 19.00, вход по регистрации:
https://aspir.timepad.ru/event/3187649/
Анна Ревякина | Подписаться
"Девка-баба" – это история о том, как найти опору в традиции и обогатить её собственным мироощущением.
– Я хотела снять фильм про женскую инициацию, – говорит режиссёр Аглая Набатникова. – Героине Тане 12 лет, она переживает кризис взросления, а традиционная кукла-мотанка помогает девочке в такой важный момент.
Сценарий фильма написал лауреат "Ясной Поляны" Андрей Рубанов.
15 января "Девку-бабу" покажут в Доме Ростовых, а создатели картины ответят на вопросы зрителей.
Начало в 19.00, вход по регистрации:
https://aspir.timepad.ru/event/3187649/
Анна Ревякина | Подписаться
Forwarded from Художник-иллюстратор Юлия Толстоусова
Без комментариев...
* * *
Вот бы Кальмиус наш переплыть амфибрахием.
Город смирно стоит – утомлённый солдат.
Мой оранжевый терем от озноба потряхивает,
а тебя всё никак не отпустит комбат.
Говоришь ему: "Там, на проспекте каштановом
наварила борща моя милая, ждёт.
Он на вкус не похож на борщи ресторанные.
Он – музыка. Шесть точных поваренных нот".
Русский борщ по‐донецки не чудо ли, Господи?
Вот свекольный аккорд, вот капустный диез.
Никогда не выходит наесться им досыта.
Русский борщ из фаянсовых рук поэтесс.
Остывающий борщ, одинокая горница.
Мама спросит: "Опять не пришёл? Почему?"
И под веками Соль по-предательски колется.
– Он женат на войне.
Ненавижу войну.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Вот бы Кальмиус наш переплыть амфибрахием.
Город смирно стоит – утомлённый солдат.
Мой оранжевый терем от озноба потряхивает,
а тебя всё никак не отпустит комбат.
Говоришь ему: "Там, на проспекте каштановом
наварила борща моя милая, ждёт.
Он на вкус не похож на борщи ресторанные.
Он – музыка. Шесть точных поваренных нот".
Русский борщ по‐донецки не чудо ли, Господи?
Вот свекольный аккорд, вот капустный диез.
Никогда не выходит наесться им досыта.
Русский борщ из фаянсовых рук поэтесс.
Остывающий борщ, одинокая горница.
Мама спросит: "Опять не пришёл? Почему?"
И под веками Соль по-предательски колется.
– Он женат на войне.
Ненавижу войну.
Анна Ревякина | Подписаться
Forwarded from Художник-иллюстратор Юлия Толстоусова
Чую, сейчас прилетит и мне, и Ане, но))) Читать до конца!
* * *
– Господи мій, як страшно! Я нiчого не бачу.
Очі залиті кров'ю, кров'ю залита земля.
Десь "на Вкраїні милій" моя наречена плаче.
Десь на Вкраїні рідній снідає мовчки сім'я.
Друзi… Шалений, Вихор... Де ви? Я вас не чую!
Дайте мені напитися... Дайте менi води...
Боже! Допоможи нам, якщо ти справдi існуєш.
Господи, як порідшали наші солдатські ряди.
Що так щемить всерединi страшним та пекучим болем?
Серце моє вистрибує, руки мої висять.
Ми навпростець тікали мінним донбаським полем.
Нас ще в середині серпня билося п'ятдесят.
Потім туман i холод – зла людоїдська осінь.
Ми закріпилися начебто аж на чотири дні.
Двадцять бійців залишилося в тій лiсополосi досі,
двадцять братів безстрашних. Бачу їх уві сні.
Вихор, Шалений, де ви? Здається мені – вмираю.
Ніби нерідним тіло стає, холодіє кров.
Господи, забери мене до солдатського раю.
Господи, я молю тебе... Не вiдмов.
Дякую тобi, Боже! Сяйво! Чудове сяйво!
Біло-срiблястий промінь від неба i до землі.
Господи, я помер? Душа моя тут не зайва?
– Умер. Ты умер, Каин. Присаживайся, говори.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
– Господи мій, як страшно! Я нiчого не бачу.
Очі залиті кров'ю, кров'ю залита земля.
Десь "на Вкраїні милій" моя наречена плаче.
Десь на Вкраїні рідній снідає мовчки сім'я.
Друзi… Шалений, Вихор... Де ви? Я вас не чую!
Дайте мені напитися... Дайте менi води...
Боже! Допоможи нам, якщо ти справдi існуєш.
Господи, як порідшали наші солдатські ряди.
Що так щемить всерединi страшним та пекучим болем?
Серце моє вистрибує, руки мої висять.
Ми навпростець тікали мінним донбаським полем.
Нас ще в середині серпня билося п'ятдесят.
Потім туман i холод – зла людоїдська осінь.
Ми закріпилися начебто аж на чотири дні.
Двадцять бійців залишилося в тій лiсополосi досі,
двадцять братів безстрашних. Бачу їх уві сні.
Вихор, Шалений, де ви? Здається мені – вмираю.
Ніби нерідним тіло стає, холодіє кров.
Господи, забери мене до солдатського раю.
Господи, я молю тебе... Не вiдмов.
Дякую тобi, Боже! Сяйво! Чудове сяйво!
Біло-срiблястий промінь від неба i до землі.
Господи, я помер? Душа моя тут не зайва?
– Умер. Ты умер, Каин. Присаживайся, говори.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Дорогой мой, вечно озябший теперь, немытый,
балансирующий на лезвии ржавой бритвы.
Я пишу тебе письма, вплавляю в слова молитвы
твоё имя, укрытое ото всех...
Для того, чтобы выучиться науке стихосложения,
надо десять лет поиграться в самосожжение,
ощущать себя городом осадного положения,
а потом как сорваться вверх.
И гори оно всё, не потушишь уже, не пробуй.
Мои крылья кевларовые выросли из утробы.
И теперь я как эти облигатные аэробы...
Не могу не дышать. Тобой.
И ведь не было же ни предчувствия, ни приметы,
но случилась осень на северной стороне планеты,
и теперь я с тобою мысленно вместо бронежилета.
На самой передовой.
Доползём до весны по-пластунски, дочетвереним,
а потом ты приедешь, и будет рассвет сиреневым,
я накрою стол и поставлю букет сирени
в голубой хрусталь.
Загадала, что ты вернёшься! Ещё до лета.
Я сниму с твоих губ поцелуем вето...
Но ты мне не расскажешь, чего стоила вам Победа,
как закалялась сталь.
Анна Ревякина | Подписаться
Дорогой мой, вечно озябший теперь, немытый,
балансирующий на лезвии ржавой бритвы.
Я пишу тебе письма, вплавляю в слова молитвы
твоё имя, укрытое ото всех...
Для того, чтобы выучиться науке стихосложения,
надо десять лет поиграться в самосожжение,
ощущать себя городом осадного положения,
а потом как сорваться вверх.
И гори оно всё, не потушишь уже, не пробуй.
Мои крылья кевларовые выросли из утробы.
И теперь я как эти облигатные аэробы...
Не могу не дышать. Тобой.
И ведь не было же ни предчувствия, ни приметы,
но случилась осень на северной стороне планеты,
и теперь я с тобою мысленно вместо бронежилета.
На самой передовой.
Доползём до весны по-пластунски, дочетвереним,
а потом ты приедешь, и будет рассвет сиреневым,
я накрою стол и поставлю букет сирени
в голубой хрусталь.
Загадала, что ты вернёшься! Ещё до лета.
Я сниму с твоих губ поцелуем вето...
Но ты мне не расскажешь, чего стоила вам Победа,
как закалялась сталь.
Анна Ревякина | Подписаться
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Стихотворение про Людочку, прочтённое драгоценной Мариной Ивановой, просто разбивает мне сердце. А потом сердце снова целое. И ещё более сильное, чем прежде. Послушайте!
* * *
Злится Людка на мужа – "беспокойного кобеля":
"Я ему по часам таблетки и варёные брокколя,
а он ходит мимо меня ни живёхонёк, ни мертвец,
собирает вещи в один конец.
Я ж ему и жена, и мать, и сестра, и дочь.
Ну какая ж он сволочь и бестолочь.
Как на даче убраться, заготовить дрова к зиме,
так всё на мне!
Я ж несла домой без утайки заработанные гроши...
Умоляю остаться, но ему хоть кол на башке теши.
У него фиброз и с юности сорванная спина.
Поняла бы, если бы с бодуна.
Но ведь ходит тверёзый что стёклышко и бубнит,
мол уйдёт, и тогда непременно всех победит.
Дурень старый – очкат, косорук, горбат!
Ну какой из него солдат?
Его в первом бою же разделают под орех.
За какой мне грех это, Господи, за какой же грех?
Хоть иди за ним – поварихой ли, медсестрой.
Удержал бы строй..."
И он входит в комнату – седовлас, высок.
За спиною – сидор, по-обычному – вещмешок.
"Слыш-ка, Людочка, помоги мне..." – обращается он к жене,
как к своей броне.
И она помогает.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Злится Людка на мужа – "беспокойного кобеля":
"Я ему по часам таблетки и варёные брокколя,
а он ходит мимо меня ни живёхонёк, ни мертвец,
собирает вещи в один конец.
Я ж ему и жена, и мать, и сестра, и дочь.
Ну какая ж он сволочь и бестолочь.
Как на даче убраться, заготовить дрова к зиме,
так всё на мне!
Я ж несла домой без утайки заработанные гроши...
Умоляю остаться, но ему хоть кол на башке теши.
У него фиброз и с юности сорванная спина.
Поняла бы, если бы с бодуна.
Но ведь ходит тверёзый что стёклышко и бубнит,
мол уйдёт, и тогда непременно всех победит.
Дурень старый – очкат, косорук, горбат!
Ну какой из него солдат?
Его в первом бою же разделают под орех.
За какой мне грех это, Господи, за какой же грех?
Хоть иди за ним – поварихой ли, медсестрой.
Удержал бы строй..."
И он входит в комнату – седовлас, высок.
За спиною – сидор, по-обычному – вещмешок.
"Слыш-ка, Людочка, помоги мне..." – обращается он к жене,
как к своей броне.
И она помогает.
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Любовь всё спишет: этот серый снег,
и небо низкое, в прострелах и прорехах.
Как жаль, что мне не удалось твой смех
запечатлеть, когда ты шёл в доспехах
навстречу мне. Не просто шёл, летел.
Крылатым всё равно, что бездорожье.
И серый снег вдруг становился бел.
Твоей ладони вешний подорожник.
Моей руки обманчивая стынь,
но тронешь, отогреешь в одночасье.
— А что без шапки? Глупый, не простынь!
— Я так спешил, бежал к тебе из части...
— А дальше что? — Любовь всё спишет нам!
— И все счета из прошлого оплатит?
— Ещё останется. На два билета в драм
и для тебя на бархатное платье.
Анна Ревякина | Подписаться
Любовь всё спишет: этот серый снег,
и небо низкое, в прострелах и прорехах.
Как жаль, что мне не удалось твой смех
запечатлеть, когда ты шёл в доспехах
навстречу мне. Не просто шёл, летел.
Крылатым всё равно, что бездорожье.
И серый снег вдруг становился бел.
Твоей ладони вешний подорожник.
Моей руки обманчивая стынь,
но тронешь, отогреешь в одночасье.
— А что без шапки? Глупый, не простынь!
— Я так спешил, бежал к тебе из части...
— А дальше что? — Любовь всё спишет нам!
— И все счета из прошлого оплатит?
— Ещё останется. На два билета в драм
и для тебя на бархатное платье.
Анна Ревякина | Подписаться
Forwarded from Матвей Раздельный
* * *
Литература живёт во всякой молекуле,
каждом атоме
донецкого воздуха — с пальцами неоткатанными,
нигде не оставленными призрачными отпечатками,
спрятанными в тактические перчатки.
По улицам города фланирует шахтёрская поэтесса.
Её воспевает русский солдат — молодой повеса,
предáвший шумных балóв и слов фарисейских
накипь,
увидев Господни знаки.
Бойцы караулят «немцев», на кухне гробятся,
потом побеждать уезжают в междоусобице,
оставив на базе — изображать из себя военного —
неуважаемого спортсмена.
Ему нельзя ни в наряд, ни на фронт, он избранный.
Он изъясняется депутатскими эвфемизмами.
Пока пацаны лишаются пальцев, сбивая дроны,
он по тг-каналам выгуливает шевроны.
Донецк проверяет на прочность, начинку пробует.
Здесь каждая вывеска выглядит, как надгробие.
И Первый Глава наблюдает с неба в молчании.
Головой качает.
1–10 января 2025 года
#матвейраздельный
Литература живёт во всякой молекуле,
каждом атоме
донецкого воздуха — с пальцами неоткатанными,
нигде не оставленными призрачными отпечатками,
спрятанными в тактические перчатки.
По улицам города фланирует шахтёрская поэтесса.
Её воспевает русский солдат — молодой повеса,
предáвший шумных балóв и слов фарисейских
накипь,
увидев Господни знаки.
Бойцы караулят «немцев», на кухне гробятся,
потом побеждать уезжают в междоусобице,
оставив на базе — изображать из себя военного —
неуважаемого спортсмена.
Ему нельзя ни в наряд, ни на фронт, он избранный.
Он изъясняется депутатскими эвфемизмами.
Пока пацаны лишаются пальцев, сбивая дроны,
он по тг-каналам выгуливает шевроны.
Донецк проверяет на прочность, начинку пробует.
Здесь каждая вывеска выглядит, как надгробие.
И Первый Глава наблюдает с неба в молчании.
Головой качает.
1–10 января 2025 года
#матвейраздельный
Потрясающие фотографии от Алексея Шендрика. Книга "Кевларовый век" изначально задумывалась в карманном формате, Юлия Толстоусова сделала множество потрясающих иллюстраций... И в какой-то момент стало ясно, что хочется этими иллюстрациями любоваться пристально и в большом формате, а не дальнозорко щуриться над книжкой-малышкой. В итоге книга увидела свет в двух вариантах. Есть подарочная, и есть карманная.
* * *
Он уезжает или приезжает?
Она его на поезд провожает
и слёз не льёт, и не дрожит губой.
Я знаю, что её зовут Любовь.
А как его? Да как вообще угодно…
Любое имя из имён народных
он сменит на два слога позывных
и умирать пойдёт за семерых.
Ну что ты, в самом деле, — он не сгинет!
Скажи мне (я молиться стану) имя:
по позывным Господь не разберёт.
Молись за всех, за весь большой народ.
И за неё молись, пускай дождётся
дончанина, самарца, новгородца,
читинца, москвича и петербуржца —
поэта, музыканта, вольнодумца.
Пускай дождётся. Ждать она умеет.
И доживут они до юбилея,
чтоб никогда не вспомнить при потомках
ни этот день, ни поезд, ни котомку.
А будут помнить что? Как в век кевлара
она его собою прикрывала —
живою плотью крепкую броню.
Словами: "Милый, я тебя люблю".
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Он уезжает или приезжает?
Она его на поезд провожает
и слёз не льёт, и не дрожит губой.
Я знаю, что её зовут Любовь.
А как его? Да как вообще угодно…
Любое имя из имён народных
он сменит на два слога позывных
и умирать пойдёт за семерых.
Ну что ты, в самом деле, — он не сгинет!
Скажи мне (я молиться стану) имя:
по позывным Господь не разберёт.
Молись за всех, за весь большой народ.
И за неё молись, пускай дождётся
дончанина, самарца, новгородца,
читинца, москвича и петербуржца —
поэта, музыканта, вольнодумца.
Пускай дождётся. Ждать она умеет.
И доживут они до юбилея,
чтоб никогда не вспомнить при потомках
ни этот день, ни поезд, ни котомку.
А будут помнить что? Как в век кевлара
она его собою прикрывала —
живою плотью крепкую броню.
Словами: "Милый, я тебя люблю".
Анна Ревякина | Подписаться
* * *
Тьма такая, что сколько глаза ни три,
ничего не высмотришь, и внутри
тьма похлеще той, что гремит снаружи.
Тьма донецкая, и она египетской не чета.
Словно кто-то от электрического щита
отключил мятежные наши души.
Черноликость угольная здесь штамп.
Принцы чёрные в свете шахтёрских ламп,
уходили в бой, уходили в землю.
Мой отец был тоже одним из них –
факультета горнего выпускник.
Я ему до сих пор благодарно внемлю.
— Если хочешь тьму заключить в зрачок,
хоть ты битый жизнью, хоть простачок,
хоть приезжий, хоть родившийся в сердцевине
нашей вечной войны, не смотри на неё в упор.
А не то она мигом вынесет приговор,
превратится в тьму непроглядную домовины.
Будь с ней ласков как с чёрной кошкой на ПВД*.
Отнесись к ней как к хозяйке, а не рабе.
И она признает в тебе себя же.
Приручи её, дай обнюхать и царапнуть.
Эта тьма чернильная – твой к Воскресенью путь.
Под солдатские берцы дорогой победы ляжет.
* ПВД — пункт временной дислокации.
Анна Ревякина | Подписаться
Тьма такая, что сколько глаза ни три,
ничего не высмотришь, и внутри
тьма похлеще той, что гремит снаружи.
Тьма донецкая, и она египетской не чета.
Словно кто-то от электрического щита
отключил мятежные наши души.
Черноликость угольная здесь штамп.
Принцы чёрные в свете шахтёрских ламп,
уходили в бой, уходили в землю.
Мой отец был тоже одним из них –
факультета горнего выпускник.
Я ему до сих пор благодарно внемлю.
— Если хочешь тьму заключить в зрачок,
хоть ты битый жизнью, хоть простачок,
хоть приезжий, хоть родившийся в сердцевине
нашей вечной войны, не смотри на неё в упор.
А не то она мигом вынесет приговор,
превратится в тьму непроглядную домовины.
Будь с ней ласков как с чёрной кошкой на ПВД*.
Отнесись к ней как к хозяйке, а не рабе.
И она признает в тебе себя же.
Приручи её, дай обнюхать и царапнуть.
Эта тьма чернильная – твой к Воскресенью путь.
Под солдатские берцы дорогой победы ляжет.
* ПВД — пункт временной дислокации.
Анна Ревякина | Подписаться