Сегодня день рождения нашего друга, писательницы, публициста, кандидата филологических наук, главного редактора Журнала ЛитСоты, победительницы и члена жюри многих литературных конкурсов Анастасии Черновой.
От всего сердца желаем Анастасии здоровья, счастья, успехов, радостей, благополучия, исполнения всех желаний! Тепла, добра, света, Божьей помощи во всем и, конечно, нашей общей скорейшей Победы!
Сегодня — читаем рассказ Анастасии Черновой.
ВЕРНУ-У-У-СЬ!
Часовня была, где роща сейчас. Березовая роща на холме, тонкоствольная, молочная, дети там летом в прятки играют, песенки поют. Дак никто не помнит ту часовню теперь – как выглядела? Почто узнать? Фотокарточки не сохранилось. Но с тех пор будто слышен вечерами колокольный звон, и Герасим, разметав густую бороду и длинны волосы, похожий на льва (грива-то солнцем), бредет по заросшим полям, сквозь леса и болота, к тому месту спешит. Пробирается. Сквозной ветер прошивает рубаху, камни скалятся, выглядывая из темных трав. И тогда мы вспоминаем, что часовни нет. И детей нет – никто не играет. Только роща, мертвая, мерцающая, может быть, и не роща вовсе – так, свечение некоторое среди болот. В гуле долгом вязнет, пустынно холодит; просаживается почва под сапогами – то земля, качнувшись, расползается, стежок за стежком…
Вот не ходи за ягодами, за клюквой. А Градислава, Градочка Мотынева, всем назло пошла, да еще одна, на ночь глядя. «Бог впереди, дак товарищ-то позади», – баит. А вернулась-то уж чуть ли не Градиславой Подножкиной. Филипп Подножкин к ней посватался, значит. Зрел он до поры до времени, а когда с лукошком ягод увидал да в белой косыночке – концы назад завязаны, – да в очках округлых: чтобы зорче быть и ягод не пропускать Градочка прибор напялила, и топает такая, улыбается, песенку насвистывает. «Чай хоть и медведя встречу – не забоюсь!».
Подножкин и понял: то судьба его. Чему быть, того не миновать. А потому – была не была.
– Град! Дак, поженимся давай, что ли… – тут же и говорит, из-за дерева выходит. Красивый и ладный, в сапогах резиновых. – Что медлить? Ягоды те мы уж на повидло пустим. Настойку сотворим. Стол готов. Закуска. А тут и гости – ну, здравствуйте, любезные!
А Града заупрямилась: не для того, мол, ягоды собирала, страдала. Ой, не для того.
– А для чего? – удивился Подножкин.
Хоть и ладный, а маленько простоват. Сообразить не может. Посмеялась Градочка и дальше пошла. «Не для того я росла, чтобы мучиться после, – думает, – как знать… Уеду в город, а там, может, в комнате малой стану это повидло есть. На метель заоконную смотреть. Жизни радоваться…».
Подножкин от своих идей не отступил, даром, что сын революционера, героя Окопа. Это сейчас молодежь без борьбы киснет. А тогда…
Снарядили к родителям Градиславы сватов. Чин по чину, всё как положено. За стол сели, дело это обсудили.
– Не нравится мне Подножкин, – говорил после отец, Макар Исидорович, – он молод еще, и не время.
– Ой, не ходи! – взмолилась мать, Онисия Петровна. – Забот не оберешься. Потом, всегда успеется.
– Не ходи, – вздыхала ей старшая сестра Матрена-Мотя, образованная, мудрая, – минусов у Филиппа много. Вот поэтому.
– Не пойду! – расстраивалась Градислава, размазывая слезы по щеками.
Вот так и вышла. Свадьбу весной сыграли, когда снег с полей только сходил. Птицы возвращались, про заморские красоты и страны пели. О том, как жирафы в искрах света медленно идут; как вздуваются на ветру жаркие тучи и сладко пахнет спелый абрикос. Герасим в поле бежал, жадно прислушивался. О чем скажут птицы? Не в этом ли году конец света? Свистели они беспечно и обреченно старую песенку возвращения. И в ней, в этой песне, сквозили новые страшные дыры, похожие на пули. Пустые глазницы последних времен. Со страхом взмолился Герасим и возрадовался. «Скоро потоп будет и все завершится! – провозгласил. – Горе тем, кто женится! Горе непраздным и доящим в те дни!».
Слово его прогремело – дак, молодые не слушали. Свадьбу не омрачали. Мало в жизни светлых дней, а знать все наперед – не быть счастливым вовсе.
От всего сердца желаем Анастасии здоровья, счастья, успехов, радостей, благополучия, исполнения всех желаний! Тепла, добра, света, Божьей помощи во всем и, конечно, нашей общей скорейшей Победы!
Сегодня — читаем рассказ Анастасии Черновой.
ВЕРНУ-У-У-СЬ!
Часовня была, где роща сейчас. Березовая роща на холме, тонкоствольная, молочная, дети там летом в прятки играют, песенки поют. Дак никто не помнит ту часовню теперь – как выглядела? Почто узнать? Фотокарточки не сохранилось. Но с тех пор будто слышен вечерами колокольный звон, и Герасим, разметав густую бороду и длинны волосы, похожий на льва (грива-то солнцем), бредет по заросшим полям, сквозь леса и болота, к тому месту спешит. Пробирается. Сквозной ветер прошивает рубаху, камни скалятся, выглядывая из темных трав. И тогда мы вспоминаем, что часовни нет. И детей нет – никто не играет. Только роща, мертвая, мерцающая, может быть, и не роща вовсе – так, свечение некоторое среди болот. В гуле долгом вязнет, пустынно холодит; просаживается почва под сапогами – то земля, качнувшись, расползается, стежок за стежком…
Вот не ходи за ягодами, за клюквой. А Градислава, Градочка Мотынева, всем назло пошла, да еще одна, на ночь глядя. «Бог впереди, дак товарищ-то позади», – баит. А вернулась-то уж чуть ли не Градиславой Подножкиной. Филипп Подножкин к ней посватался, значит. Зрел он до поры до времени, а когда с лукошком ягод увидал да в белой косыночке – концы назад завязаны, – да в очках округлых: чтобы зорче быть и ягод не пропускать Градочка прибор напялила, и топает такая, улыбается, песенку насвистывает. «Чай хоть и медведя встречу – не забоюсь!».
Подножкин и понял: то судьба его. Чему быть, того не миновать. А потому – была не была.
– Град! Дак, поженимся давай, что ли… – тут же и говорит, из-за дерева выходит. Красивый и ладный, в сапогах резиновых. – Что медлить? Ягоды те мы уж на повидло пустим. Настойку сотворим. Стол готов. Закуска. А тут и гости – ну, здравствуйте, любезные!
А Града заупрямилась: не для того, мол, ягоды собирала, страдала. Ой, не для того.
– А для чего? – удивился Подножкин.
Хоть и ладный, а маленько простоват. Сообразить не может. Посмеялась Градочка и дальше пошла. «Не для того я росла, чтобы мучиться после, – думает, – как знать… Уеду в город, а там, может, в комнате малой стану это повидло есть. На метель заоконную смотреть. Жизни радоваться…».
Подножкин от своих идей не отступил, даром, что сын революционера, героя Окопа. Это сейчас молодежь без борьбы киснет. А тогда…
Снарядили к родителям Градиславы сватов. Чин по чину, всё как положено. За стол сели, дело это обсудили.
– Не нравится мне Подножкин, – говорил после отец, Макар Исидорович, – он молод еще, и не время.
– Ой, не ходи! – взмолилась мать, Онисия Петровна. – Забот не оберешься. Потом, всегда успеется.
– Не ходи, – вздыхала ей старшая сестра Матрена-Мотя, образованная, мудрая, – минусов у Филиппа много. Вот поэтому.
– Не пойду! – расстраивалась Градислава, размазывая слезы по щеками.
Вот так и вышла. Свадьбу весной сыграли, когда снег с полей только сходил. Птицы возвращались, про заморские красоты и страны пели. О том, как жирафы в искрах света медленно идут; как вздуваются на ветру жаркие тучи и сладко пахнет спелый абрикос. Герасим в поле бежал, жадно прислушивался. О чем скажут птицы? Не в этом ли году конец света? Свистели они беспечно и обреченно старую песенку возвращения. И в ней, в этой песне, сквозили новые страшные дыры, похожие на пули. Пустые глазницы последних времен. Со страхом взмолился Герасим и возрадовался. «Скоро потоп будет и все завершится! – провозгласил. – Горе тем, кто женится! Горе непраздным и доящим в те дни!».
Слово его прогремело – дак, молодые не слушали. Свадьбу не омрачали. Мало в жизни светлых дней, а знать все наперед – не быть счастливым вовсе.
denliteraturi.ru
Анастасия ЧЕРНОВА. ВЕРНУ-У-У-СЬ! Рассказ - Газета День Литературы
Анастасия ЧЕРНОВА ВЕРНУ-У-У-СЬ! Рассказ Часовня была, где роща сейчас. Березовая роща на холме, тонкоствольная, молочная, дети там летом в прятки играют, песенки поют. Дак никто не помнит ту часовню теперь как выглядела? Почто узнать? Фотокарточки не…
За столом, накрытым празднично, звучали песни, тосты. Потом пляс начался. Боле всех Игнат Рябинкин старался. Искры звездные из-под сапог летели! А старался он для Моти, старшей сестры Градочки, голову ей кружил, фигуры разные выделывал, то так выкинет колено, то эдак, а уж руки разлетаются, не углядишь. Весь как вихрь стал.
Мотыневы, как люди передовые, революционные, иерархию не признавали. Стояла в красном углу, рядом с иконой Николы, картинка: Ильич Ленин в лодке с зайцами плывет – так намалевал один художник тотемский, тот самый, что с Герасимом, когда Христос в Тотьме жил, на апельсинно дерево поспорил. Вот прямо за чаем спор и вышел. Мол, значит, не поверю в Бога, объявил художник, если на яблоньке пельсины бусурманские не вырастут, оранжевые сладкие шары ветвь не утяжелят. Дак не выросли. Пришла весна, зародились на яблоньке – яблочки, на груше – грушенки, а на вишенной ветви – россыпь вишенок. Все чин по чину. Вот с тех пор рассудок у художника чуть помутился. Жадно и ненасытно стал Ленина живописать. Ленин с зайцами, Ленин-всадник перед серым камнем, Ленин небо бороздит на саночках, запряженных оленями, в лучах солнца резвится. Одна из таких малевок и попала к Мотыневым – кто-то из родни подарил. Мотыневы – люди известные, уважаемые, за предрассудки не цепляются. Зря Герасим про антихриста вопил, потрясая бородой, тыкал пальцем на картинку, убрать велел. Не такие они, чтобы слушать: кусок хлеба в котомку Герасима сунули да за дверь осторожно вывели. Нечего здесь кричать и указывать: чай, не дома!
Но и все же болело сердце: разве можно так, младшую наперед старшей отдают? Не случилось бы несчастья. Ведь не вырастут на яблоньке бусурманские плоды, и петух собачьим рыком не завопит. Равным образом – бодрое «кукареку» издать собаке невдомек… А, значит, есть тут взаимосвязь, гармония некая, предустановленная.
«Мог бы и на Моте жениться, – мрачно думал отец. – Дурак Подножкин, ему-то что, какая разница… Баба и есть баба, что больно приглядываться. Зато вышло бы все по-человечески, разумно. А уж за Игната Градочку отдали бы. Вот и порядок».
В лад ему и жена размышляла, мысли грустные, словно просо в ступе, толокла. Библейскую историю поминала: «И вот почто мы также не поступили? На хитрость не пошли. Мотьку бы фатой обмотали, вот де, держи невесту. Дак постеснялись! Теперь Градочка в село соседнее уйдет, к старым родителям Подножкина, в их вековую избу, среди ладных стройных берез жить станет. А Рябинкин-то зря старается. Прилепышы нам не нужны».
Передовые люди – а по-старинному мыслить не разучились. Такие тогда времена были. О поганой склонности Рябинкина стать прилепышем она лишь догадывалась, Макару Исидоровичу на ухо шептала, но он не верил. Сам Рябинкин только смеялся и плясал, песни про любовь и войну под окнами пел, и был он весь такой пригожий, такой праздничный, кудри под фуражкой, на балалайке – тренди-брень. Вот Мотя и влюбилась. Да и сам Макар Исидорович не удержался, по вечерам, тайно от жены, с Рябинкиным возле магазина тотемский ликер в стаканы разливал, о смысле мироздания да делах житейских рассуждал. Сможет ли человек когда в небе дорогу замостить? Сможет ли отправиться на звезду, и там, на планете жаркой, кузницу соорудить? Подковы лошадкам штамповать, лезвия ножей, плошки, сувениры. Потом. Научится ли он вечно жить? Пусть не сейчас – но так, когда-нибудь… Рябинкин лишь вздыхал согласно: «Когда-нибудь…». Дошли до того, что пусть свадьба будет скромная, да побыстрее. Мотя и рада. До потолка в тот день по избе скакала, а потом комнату цветами украсила и спать легла. Красавица она была, как из сказок. Белые косы почти до пола. Ото лба сияние расходится.
После свадьбы и гуляний Игнат Рябинкин вещички собрал – да к Моте, в родительский дом, заселился. Всё как мать предрекала. Свой-то дом у него, видать, не больно хорош, разваливается – а новый сладить сил и разума не хватит. Тут все минусы Игната и проявились.
Мотыневы, как люди передовые, революционные, иерархию не признавали. Стояла в красном углу, рядом с иконой Николы, картинка: Ильич Ленин в лодке с зайцами плывет – так намалевал один художник тотемский, тот самый, что с Герасимом, когда Христос в Тотьме жил, на апельсинно дерево поспорил. Вот прямо за чаем спор и вышел. Мол, значит, не поверю в Бога, объявил художник, если на яблоньке пельсины бусурманские не вырастут, оранжевые сладкие шары ветвь не утяжелят. Дак не выросли. Пришла весна, зародились на яблоньке – яблочки, на груше – грушенки, а на вишенной ветви – россыпь вишенок. Все чин по чину. Вот с тех пор рассудок у художника чуть помутился. Жадно и ненасытно стал Ленина живописать. Ленин с зайцами, Ленин-всадник перед серым камнем, Ленин небо бороздит на саночках, запряженных оленями, в лучах солнца резвится. Одна из таких малевок и попала к Мотыневым – кто-то из родни подарил. Мотыневы – люди известные, уважаемые, за предрассудки не цепляются. Зря Герасим про антихриста вопил, потрясая бородой, тыкал пальцем на картинку, убрать велел. Не такие они, чтобы слушать: кусок хлеба в котомку Герасима сунули да за дверь осторожно вывели. Нечего здесь кричать и указывать: чай, не дома!
Но и все же болело сердце: разве можно так, младшую наперед старшей отдают? Не случилось бы несчастья. Ведь не вырастут на яблоньке бусурманские плоды, и петух собачьим рыком не завопит. Равным образом – бодрое «кукареку» издать собаке невдомек… А, значит, есть тут взаимосвязь, гармония некая, предустановленная.
«Мог бы и на Моте жениться, – мрачно думал отец. – Дурак Подножкин, ему-то что, какая разница… Баба и есть баба, что больно приглядываться. Зато вышло бы все по-человечески, разумно. А уж за Игната Градочку отдали бы. Вот и порядок».
В лад ему и жена размышляла, мысли грустные, словно просо в ступе, толокла. Библейскую историю поминала: «И вот почто мы также не поступили? На хитрость не пошли. Мотьку бы фатой обмотали, вот де, держи невесту. Дак постеснялись! Теперь Градочка в село соседнее уйдет, к старым родителям Подножкина, в их вековую избу, среди ладных стройных берез жить станет. А Рябинкин-то зря старается. Прилепышы нам не нужны».
Передовые люди – а по-старинному мыслить не разучились. Такие тогда времена были. О поганой склонности Рябинкина стать прилепышем она лишь догадывалась, Макару Исидоровичу на ухо шептала, но он не верил. Сам Рябинкин только смеялся и плясал, песни про любовь и войну под окнами пел, и был он весь такой пригожий, такой праздничный, кудри под фуражкой, на балалайке – тренди-брень. Вот Мотя и влюбилась. Да и сам Макар Исидорович не удержался, по вечерам, тайно от жены, с Рябинкиным возле магазина тотемский ликер в стаканы разливал, о смысле мироздания да делах житейских рассуждал. Сможет ли человек когда в небе дорогу замостить? Сможет ли отправиться на звезду, и там, на планете жаркой, кузницу соорудить? Подковы лошадкам штамповать, лезвия ножей, плошки, сувениры. Потом. Научится ли он вечно жить? Пусть не сейчас – но так, когда-нибудь… Рябинкин лишь вздыхал согласно: «Когда-нибудь…». Дошли до того, что пусть свадьба будет скромная, да побыстрее. Мотя и рада. До потолка в тот день по избе скакала, а потом комнату цветами украсила и спать легла. Красавица она была, как из сказок. Белые косы почти до пола. Ото лба сияние расходится.
После свадьбы и гуляний Игнат Рябинкин вещички собрал – да к Моте, в родительский дом, заселился. Всё как мать предрекала. Свой-то дом у него, видать, не больно хорош, разваливается – а новый сладить сил и разума не хватит. Тут все минусы Игната и проявились.
Плясать и ублажить жену мастак. Наряды ей из города привез, да леденцы различны, да краски «Радуга», малюсеньки такие баночки в рядок поставил. А печь прочистить все откладывал. Прилепыш он и есть прилепыш, о чем-то своем думает, стихи в тетрадку пишет. Вот да. Поэтом возомнил себя. И про то, значит, какие березы вокруг белые, холмы зеленые, волнистые, цветы в полях душистые… Красота такая, что коль лодку он сколотит – так в Африку по Толшме не скоро уплывет…
Смеялись все. Матрене стыдно было, а терпела. Любила больно, значит. «Пусть пишет, – говорит, – дак, худо кому с того?». Худо, конечно, худо. В стихах увязнуть – про Герасима забыть. Когда Христос в Тотьме жил, заходил к нему Герасим. Беседовали они много. Вот как бывало. В стихах о том не скажут. Ветер и птицы дальнюю весть несут…
И принесли. Сбываться стали беды предреченные. Одна за другой. Сначала пожар. Захотелось как-то раз родителям Матрены и Градиславы чай попить. Самовар поставили и к речке пошли, воды еще набрать решили, чтобы уж сто пятьдесят чашек за раз выпить, не отвлекаясь. Тут труба непрочищена и вспыхнула. Огонь столбом. В жаркое небо копья летят. Все молодые на покосе, прилепыш – в лесу, на солнечной просеке, расстелив одеяло, нежится. Сказывают, даже подушку с собой захватил – дюже удобство ценил.
Так старики – туда-сюда, нет никого. Соседские дети с ведерками воды бегут, на пламя опрокидывают, а ветер сухой как взметнется – огонь еще выше, еще круче, за облака уж цепляется, вихрем кружит, дальше перекидывается, бревна ближайших домов грызет. Одним махом сарайчики и бани заглатывает.
Так и сгорела деревня вся. Дотла. Жители с покоса вечером вернулись – и нет ничего. Одно пространство черное, пеплом посыпанное… Уходили из домов родовых, старинных, с налаженным хозяйством, с воздушным тюлем в окнах да резными ставнями, да крепкой мебелью, чуть ли не по-городскому, изящно, справленной, кругом зеркала, картины, цветастая накидка в кресле, а вернулись – только печи, посеревшие от гари, одиноко торчат. Ветер пыль вздымает… Макар Исидорович в некоем забытьи прохаживается, сам с собой будто разговаривает, руками размахивает. Его супруга, за огородом, в траве лежит, рыдает, выйти к народу не хочет.
– Вот таковы прилепыши! – Макар Исидорович вопит. – Знать бы раньше! Теперь что? Печи, словно клыки, из земли торчат! Земля зверем обратилась, ненастным, жадным! Поздно, поздно… Увы мне! Увы…
Да делать нечего. Время вспять не воротить. Погоревали и стали новые дома рубить, только не на прежнем месте, а на другой стороне реки. Помогали друг другу, как могли, поддерживали. Колхоз небольшое пособие дал. Всем – кроме семейства Мотыневых! От них ведь та напасть произошла… Им и страдать положено всех дольше. Мотыневы с тех пор уж на реку не ходили, самовар не ставили, пиалу к сахарным губам не подносили; скромны и печальны стали. Завсегда. Строиться решили рядом с Подножкиными, чтобы к Градиславе, дочке младшей, быть поближе. Макар Исидорович постепенно к горькой воде пристрастился, стал неустойчив на земле и легок, как пух весенний. Хихикал много, хрипло и мрачно; прошлогодними семечками анекдоты рассыпал. А его жена, напротив, ходила всегда с опущенной головой, глаз поднять не желала. И не было у них в новом доме мира, лада и почета. Такое вот несчастье. «Можь это… – думала временами Онисия, – послушать надо было Герасима… Тогда бы обошлось. А то и вовсе прилепышу отказать. Тунеядец окаянный».
А прилепыш что? С Мотей в какой-то другой дом жить перешел, к дальним родственникам из Китая. Много ли надо? Немного. А подушка и одеяло у них имелись. Взявшись за руки, под смех и проклятия, так и ушли. И ни разу не оглянулись. Прощения не попросили. В ноги местным жителям не кинулись. Без вести с тех пор пропали…
***
Мотыневы в соседнюю деревню переехали – роща и приблизилась, та самая, где дети вечером играют, песенки поют. За стволами прячутся. По весне все камни из земли видны, это уж потом травами зарастут, исчезнут, пропадут в прохладной дымке заливных лугов. Только Герасим сапогами метит, знает, как ступить.
Смеялись все. Матрене стыдно было, а терпела. Любила больно, значит. «Пусть пишет, – говорит, – дак, худо кому с того?». Худо, конечно, худо. В стихах увязнуть – про Герасима забыть. Когда Христос в Тотьме жил, заходил к нему Герасим. Беседовали они много. Вот как бывало. В стихах о том не скажут. Ветер и птицы дальнюю весть несут…
И принесли. Сбываться стали беды предреченные. Одна за другой. Сначала пожар. Захотелось как-то раз родителям Матрены и Градиславы чай попить. Самовар поставили и к речке пошли, воды еще набрать решили, чтобы уж сто пятьдесят чашек за раз выпить, не отвлекаясь. Тут труба непрочищена и вспыхнула. Огонь столбом. В жаркое небо копья летят. Все молодые на покосе, прилепыш – в лесу, на солнечной просеке, расстелив одеяло, нежится. Сказывают, даже подушку с собой захватил – дюже удобство ценил.
Так старики – туда-сюда, нет никого. Соседские дети с ведерками воды бегут, на пламя опрокидывают, а ветер сухой как взметнется – огонь еще выше, еще круче, за облака уж цепляется, вихрем кружит, дальше перекидывается, бревна ближайших домов грызет. Одним махом сарайчики и бани заглатывает.
Так и сгорела деревня вся. Дотла. Жители с покоса вечером вернулись – и нет ничего. Одно пространство черное, пеплом посыпанное… Уходили из домов родовых, старинных, с налаженным хозяйством, с воздушным тюлем в окнах да резными ставнями, да крепкой мебелью, чуть ли не по-городскому, изящно, справленной, кругом зеркала, картины, цветастая накидка в кресле, а вернулись – только печи, посеревшие от гари, одиноко торчат. Ветер пыль вздымает… Макар Исидорович в некоем забытьи прохаживается, сам с собой будто разговаривает, руками размахивает. Его супруга, за огородом, в траве лежит, рыдает, выйти к народу не хочет.
– Вот таковы прилепыши! – Макар Исидорович вопит. – Знать бы раньше! Теперь что? Печи, словно клыки, из земли торчат! Земля зверем обратилась, ненастным, жадным! Поздно, поздно… Увы мне! Увы…
Да делать нечего. Время вспять не воротить. Погоревали и стали новые дома рубить, только не на прежнем месте, а на другой стороне реки. Помогали друг другу, как могли, поддерживали. Колхоз небольшое пособие дал. Всем – кроме семейства Мотыневых! От них ведь та напасть произошла… Им и страдать положено всех дольше. Мотыневы с тех пор уж на реку не ходили, самовар не ставили, пиалу к сахарным губам не подносили; скромны и печальны стали. Завсегда. Строиться решили рядом с Подножкиными, чтобы к Градиславе, дочке младшей, быть поближе. Макар Исидорович постепенно к горькой воде пристрастился, стал неустойчив на земле и легок, как пух весенний. Хихикал много, хрипло и мрачно; прошлогодними семечками анекдоты рассыпал. А его жена, напротив, ходила всегда с опущенной головой, глаз поднять не желала. И не было у них в новом доме мира, лада и почета. Такое вот несчастье. «Можь это… – думала временами Онисия, – послушать надо было Герасима… Тогда бы обошлось. А то и вовсе прилепышу отказать. Тунеядец окаянный».
А прилепыш что? С Мотей в какой-то другой дом жить перешел, к дальним родственникам из Китая. Много ли надо? Немного. А подушка и одеяло у них имелись. Взявшись за руки, под смех и проклятия, так и ушли. И ни разу не оглянулись. Прощения не попросили. В ноги местным жителям не кинулись. Без вести с тех пор пропали…
***
Мотыневы в соседнюю деревню переехали – роща и приблизилась, та самая, где дети вечером играют, песенки поют. За стволами прячутся. По весне все камни из земли видны, это уж потом травами зарастут, исчезнут, пропадут в прохладной дымке заливных лугов. Только Герасим сапогами метит, знает, как ступить.
Сквозь поле, в рощу движет – где колокольный звон. Те островки, как копья, различает. Вскочив на острие, летит к птицам, в стаю прилаживается, в звонком небе исчезает.
Как выглядела часовня – никто не знает: фотокарточки не сохранилось. Но старожилы помнят, как детьми туда бегали и светлый столб в тумане видели – среди берез сверкающий, в музыке колоколов и торжестве. Все в белых одеждах и платках, искры от свечей, а впереди священник с золотым крестом. Вот де такая фотография у Мотыневых до пожара хранилась, за картинкой Ленина, в углу, береглась. Теперь и нет ничего. Так может – и не было…
Градислава у Филиппа Подножкина и родителей лишнего не выведывала – своих хлопот, суеты на день хватало, чтобы еще о давнем размышлять, но в лес одна теперь не ходила, хоть и приближался он почти к порогу… Тропы лесные, напевные, по деревне расползлись, золотистыми песчаными нитями огороды и дворы прошили. Берег реки – желтый скат, сыпучий навес над темной, бурлящей водой. Кто поплавать захочет – не получится: течение схватит, закулёкает, и, стремглав, вдаль унесет.
– Все здесь не такое… – говорила Градочка, – слишком резкое, слишком яркое. Только успевай пол от песка выметать. Дак, зато сыночек вот. На ножки скоро встанет. Богатырем растет…
– Богатыри! Собирайтесь! – громко пел Герасим в дали голубой. – У Бога – мест много…
То была его веселая и легкая песня-полет, одна из тех, что успели расслышать живые. Последний арест случился среди ночи, когда он, вернувшись с дальних болот, спал в старом полусгнившем сарае. Шум, грохот, собаки лают. Затолкали Герасима в машину и увезли. Только фары сверкнули.
– Всяким бездельникам, – объяснял партработник, – в Советском Союзе не место. Смысл? Производство не увеличивает, а людей дурит… Против картин, изображающих самого Ленина, высказывается. Нам надо грамотность повышать, вот что. Культуру…
– А откуда тогда он знал – спросил кто-то, – ежели неграмотный?
– Что знал?
Тут все и вспомнили: ведь точно знал, не иначе. Словно бы специально в деревню вернулся, да еще прощался будто. Одной девочке-малютке шишку золоченую подарил, другой – лукошко с цветами, мужикам и бабам карамельки раздавал, снаружи сахарны, внутри кислят, дак, это не главное! Фантики от них, разгладив, складывали, пестрое узорочье плели, на стену украшением цепляли. Эту выдумку одна девушка, листая журнал «Рукоделие», узнала, всем тут же нашептала – можно и целые навесы таким способом творить, и полотнище, и скатерть…
Много конфет Герасим дарил. Горстями. Так, что каждому на безделицу из фантиков хватило. Говорили, может, камень он нашел редчайший или клад какой. Уж не продал ли на летней ярмарке он ту находку, чтоб карамели воз купить?
Но размышлять особо некогда было: война началась. К пристани пароход подошел, гудит, поторапливает. Надо, значит, на сражения ехать. Время погибать и побеждать пришло. Сборы кратки, а прощанье – еще скорей.
– Филя! Я буду ждать! И день, и ночь! – рыдает Градислава.
Ванечку на руках держит, следом по берегу бежит.
– Дак, вернууусь… – доносит ветер, – ууусь…
Вот новая жизнь и началась. От работы до работы, весь день в поле, потом хозяйство, потом родителям помочь, грядки прополоть (какое-никакое подспорье), сыночка покормить, на час-другой заснуть и опять. Все по кругу. Коровы в хлеву мычат, в небе звезды мерцают. Точнее, солнце уже первые лучи раскинуло. Ан, нет. Закат крапчатый созревает. Едва успевай подмечать… За часами не угонишься, время – будто конь с горы несется, а ты – как камень серый на его пути.
Сначала от Филиппа приходили письма, длинные, короткие – разные; а после перестали. Но и похоронки не было. Тем сердце Грады и тешилось.
Продолжение: https://denliteraturi.ru/article/7466
#ZПрозаАнастасииЧерновой
Как выглядела часовня – никто не знает: фотокарточки не сохранилось. Но старожилы помнят, как детьми туда бегали и светлый столб в тумане видели – среди берез сверкающий, в музыке колоколов и торжестве. Все в белых одеждах и платках, искры от свечей, а впереди священник с золотым крестом. Вот де такая фотография у Мотыневых до пожара хранилась, за картинкой Ленина, в углу, береглась. Теперь и нет ничего. Так может – и не было…
Градислава у Филиппа Подножкина и родителей лишнего не выведывала – своих хлопот, суеты на день хватало, чтобы еще о давнем размышлять, но в лес одна теперь не ходила, хоть и приближался он почти к порогу… Тропы лесные, напевные, по деревне расползлись, золотистыми песчаными нитями огороды и дворы прошили. Берег реки – желтый скат, сыпучий навес над темной, бурлящей водой. Кто поплавать захочет – не получится: течение схватит, закулёкает, и, стремглав, вдаль унесет.
– Все здесь не такое… – говорила Градочка, – слишком резкое, слишком яркое. Только успевай пол от песка выметать. Дак, зато сыночек вот. На ножки скоро встанет. Богатырем растет…
– Богатыри! Собирайтесь! – громко пел Герасим в дали голубой. – У Бога – мест много…
То была его веселая и легкая песня-полет, одна из тех, что успели расслышать живые. Последний арест случился среди ночи, когда он, вернувшись с дальних болот, спал в старом полусгнившем сарае. Шум, грохот, собаки лают. Затолкали Герасима в машину и увезли. Только фары сверкнули.
– Всяким бездельникам, – объяснял партработник, – в Советском Союзе не место. Смысл? Производство не увеличивает, а людей дурит… Против картин, изображающих самого Ленина, высказывается. Нам надо грамотность повышать, вот что. Культуру…
– А откуда тогда он знал – спросил кто-то, – ежели неграмотный?
– Что знал?
Тут все и вспомнили: ведь точно знал, не иначе. Словно бы специально в деревню вернулся, да еще прощался будто. Одной девочке-малютке шишку золоченую подарил, другой – лукошко с цветами, мужикам и бабам карамельки раздавал, снаружи сахарны, внутри кислят, дак, это не главное! Фантики от них, разгладив, складывали, пестрое узорочье плели, на стену украшением цепляли. Эту выдумку одна девушка, листая журнал «Рукоделие», узнала, всем тут же нашептала – можно и целые навесы таким способом творить, и полотнище, и скатерть…
Много конфет Герасим дарил. Горстями. Так, что каждому на безделицу из фантиков хватило. Говорили, может, камень он нашел редчайший или клад какой. Уж не продал ли на летней ярмарке он ту находку, чтоб карамели воз купить?
Но размышлять особо некогда было: война началась. К пристани пароход подошел, гудит, поторапливает. Надо, значит, на сражения ехать. Время погибать и побеждать пришло. Сборы кратки, а прощанье – еще скорей.
– Филя! Я буду ждать! И день, и ночь! – рыдает Градислава.
Ванечку на руках держит, следом по берегу бежит.
– Дак, вернууусь… – доносит ветер, – ууусь…
Вот новая жизнь и началась. От работы до работы, весь день в поле, потом хозяйство, потом родителям помочь, грядки прополоть (какое-никакое подспорье), сыночка покормить, на час-другой заснуть и опять. Все по кругу. Коровы в хлеву мычат, в небе звезды мерцают. Точнее, солнце уже первые лучи раскинуло. Ан, нет. Закат крапчатый созревает. Едва успевай подмечать… За часами не угонишься, время – будто конь с горы несется, а ты – как камень серый на его пути.
Сначала от Филиппа приходили письма, длинные, короткие – разные; а после перестали. Но и похоронки не было. Тем сердце Грады и тешилось.
Продолжение: https://denliteraturi.ru/article/7466
#ZПрозаАнастасииЧерновой
denliteraturi.ru
Анастасия ЧЕРНОВА. ВЕРНУ-У-У-СЬ! Рассказ - Газета День Литературы
Анастасия ЧЕРНОВА ВЕРНУ-У-У-СЬ! Рассказ Часовня была, где роща сейчас. Березовая роща на холме, тонкоствольная, молочная, дети там летом в прятки играют, песенки поют. Дак никто не помнит ту часовню теперь как выглядела? Почто узнать? Фотокарточки не…
Вспоминаем чудо Архистратига Михаила, бывшего в Хо́нех (Коло́ссах) (IV)
Архистратиже Божий Михаиле, моли Бога о нас!
АРХИСТРАТИГУ МИХАИЛУ
Святой архангел Михаил,
Всех ворогов Руси низвергни!
И чтоб Господь нас сохранил,
Для Неба, для земли и Церкви,
Ты призови свои войска,
Меч огненный достань из ножен.
Тебе всё видно свысока,
Как мир сегодняшний безбожен.
Кого смогли мы отмолить,
Пусть ждет того в сей день пощада.
Прошу я грешников простить –
Спасти из огненного ада.
Из года в год уж двадцать лет
Читаю я тебе молитву,
Прольется в полночь дивный свет, –
Мы продолжаем эту битву.
© Оксана Москаленко, член Союза писателей России
Картина — Дмитрий Альшаев
#ZСтихиОксаныМоскаленко #СтихиОксаныМоскаленко #ZДуховная #АрхангелМихаил
Архистратиже Божий Михаиле, моли Бога о нас!
АРХИСТРАТИГУ МИХАИЛУ
Святой архангел Михаил,
Всех ворогов Руси низвергни!
И чтоб Господь нас сохранил,
Для Неба, для земли и Церкви,
Ты призови свои войска,
Меч огненный достань из ножен.
Тебе всё видно свысока,
Как мир сегодняшний безбожен.
Кого смогли мы отмолить,
Пусть ждет того в сей день пощада.
Прошу я грешников простить –
Спасти из огненного ада.
Из года в год уж двадцать лет
Читаю я тебе молитву,
Прольется в полночь дивный свет, –
Мы продолжаем эту битву.
© Оксана Москаленко, член Союза писателей России
Картина — Дмитрий Альшаев
#ZСтихиОксаныМоскаленко #СтихиОксаныМоскаленко #ZДуховная #АрхангелМихаил
***
не жаль безмозглых истуканов
ни с той, ни с этой стороны.
среди шикарных ресторанов
нет ни следа войны.
но расскажи, кто здесь предатель?
а лучше — скоро ль старт продаж,
не западло ль в ТЗ вникать и
подать ли фарш?
(что, если судеб мясорубка,
до отрезвления больна,
вдруг станет нежной или хрупкой,
услышав павших имена?..)
льет совиньòн закат шафранный,
пинò нуàр за полцены.
…и поднимаются стаканы
за продолжение войны.
© Руслан Бяков, III-й курс Литературного института
#СтихиРусланаБякова #ZСтихиРусланаБякова #ПоэзияZ #ZЛирика
не жаль безмозглых истуканов
ни с той, ни с этой стороны.
среди шикарных ресторанов
нет ни следа войны.
но расскажи, кто здесь предатель?
а лучше — скоро ль старт продаж,
не западло ль в ТЗ вникать и
подать ли фарш?
(что, если судеб мясорубка,
до отрезвления больна,
вдруг станет нежной или хрупкой,
услышав павших имена?..)
льет совиньòн закат шафранный,
пинò нуàр за полцены.
…и поднимаются стаканы
за продолжение войны.
© Руслан Бяков, III-й курс Литературного института
#СтихиРусланаБякова #ZСтихиРусланаБякова #ПоэзияZ #ZЛирика
ПАМЯТИ НОЧНОГО ИСТРЕБИТЕЛЯ
Всё темней уходящие сны
Над земным изголовьем –
Там, где эхо воздушной войны
Обратилось безмолвьем.
Ты бесследно растаял во мгле,
А ведь был победитель...
И навеки в Болотной земле
Твой ночной истребитель.
Ты в бою расквитался с Судьбой,
Безоглядно и круто...
И не вечная ночь над тобой,
А бессмертное утро...
© Лев Котюков, член Союза писателей России, Заслуженный работник культуры РФ
#СтихиЛьваКотюкова
#ZстихиЛьваКотюкова
#ZЛирика
#поэзияZ
Всё темней уходящие сны
Над земным изголовьем –
Там, где эхо воздушной войны
Обратилось безмолвьем.
Ты бесследно растаял во мгле,
А ведь был победитель...
И навеки в Болотной земле
Твой ночной истребитель.
Ты в бою расквитался с Судьбой,
Безоглядно и круто...
И не вечная ночь над тобой,
А бессмертное утро...
© Лев Котюков, член Союза писателей России, Заслуженный работник культуры РФ
#СтихиЛьваКотюкова
#ZстихиЛьваКотюкова
#ZЛирика
#поэзияZ
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
В день святого Архистратига Михаила слушаем песню "Архангел Михаил" в исполнении Камерного хора «Богородская капелла» п/у Михаила Славкина, Николая Караченцова. Музыка Рустама Неврединова, слова Олеси Борисовой.
Стихи Оксаны Москаленко сегодня в рубрике "Поэтические плакаты СВО":
За тебя я земные поклоны кладу,
Поминая всех воинов в храме.
Знаю, ты под защитой на фронте в аду,
И горит свет Господень над нами.
© Оксана Москаленко, член Союза писателей России
#ZСтихиОксаныМоскаленко #СтихиОксаныМоскаленко #ZПлакаты #ПоэтическиеПлакатыСВО
За тебя я земные поклоны кладу,
Поминая всех воинов в храме.
Знаю, ты под защитой на фронте в аду,
И горит свет Господень над нами.
© Оксана Москаленко, член Союза писателей России
#ZСтихиОксаныМоскаленко #СтихиОксаныМоскаленко #ZПлакаты #ПоэтическиеПлакатыСВО
***
В жаркий полдень прешь как танк, облитый
пóтом, дома голову забыв.
Майский жук летит в кусты подбитый.
Во дворе сирени взрыв.
Стрекоза как беспилотник зависает.
Мать зовет детей:
– Пора домой!
О войне никто не вспоминает.
А рубашка к телу прилипает.
Все пропитано войной.
© Андрей Болдырев
#СтихиАндреяБолдырева #ZСтихиАндреяБолдырева #ПоэзияZ #ZЛирика
В жаркий полдень прешь как танк, облитый
пóтом, дома голову забыв.
Майский жук летит в кусты подбитый.
Во дворе сирени взрыв.
Стрекоза как беспилотник зависает.
Мать зовет детей:
– Пора домой!
О войне никто не вспоминает.
А рубашка к телу прилипает.
Все пропитано войной.
© Андрей Болдырев
#СтихиАндреяБолдырева #ZСтихиАндреяБолдырева #ПоэзияZ #ZЛирика
А ТАНКИ УЖЕ ПОД КУРСКОМ!
Телик бубнит искусно:
Мы, мол, идём в атаки...
А танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
Вроде крушим в капусту
И водружаем флаги...
Но танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
К Шольцу, Макрону, Туску
Лезут хохлы-подранки...
А танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
И гром уже грянул густо,
И свистнули дружно раки:
Танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
Братцы, не дайте спуску!
Пусть огребут собаки!
Танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
© Олег Постников
#ZСтихиОлегаПостникова #СтихиОлегаПостникова #ZЛирика
Телик бубнит искусно:
Мы, мол, идём в атаки...
А танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
Вроде крушим в капусту
И водружаем флаги...
Но танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
К Шольцу, Макрону, Туску
Лезут хохлы-подранки...
А танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
И гром уже грянул густо,
И свистнули дружно раки:
Танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
Братцы, не дайте спуску!
Пусть огребут собаки!
Танки уже под Курском –
Хохло-нацистов танки!
© Олег Постников
#ZСтихиОлегаПостникова #СтихиОлегаПостникова #ZЛирика
СОЛДАТКА
Стекает по стеклу слеза.
Надежду унося в проем окна.
Я проглядела все глаза,
Черпая горечь участи одна.
Молила я тебя: «Лишь уцелей!»
Своей любовью вылечу, согрею.
И от молитв моих ты был смелей.
На поле том, как отзвук травы багровеют.
Подушке лишь доверю свою боль.
Сыну скажу: «Отец тобой гордится!».
Юнец уже познал в чем жизни соль,
Для него честь - не повод, чтоб рядиться!
© Зина Дерягина
#СтихиЗиныДерягиной #ZСтихиЗиныДерягиной #ZЛирика #ПоэзияZ
Стекает по стеклу слеза.
Надежду унося в проем окна.
Я проглядела все глаза,
Черпая горечь участи одна.
Молила я тебя: «Лишь уцелей!»
Своей любовью вылечу, согрею.
И от молитв моих ты был смелей.
На поле том, как отзвук травы багровеют.
Подушке лишь доверю свою боль.
Сыну скажу: «Отец тобой гордится!».
Юнец уже познал в чем жизни соль,
Для него честь - не повод, чтоб рядиться!
© Зина Дерягина
#СтихиЗиныДерягиной #ZСтихиЗиныДерягиной #ZЛирика #ПоэзияZ
ПОКЛОНИСЬ СОЛДАТУ!
До земли поклонись ты солдату
На завещанном ратном пути:
Вновь шагает в строю — аты-баты! —
Мир забывчивый, хрупкий спасти.
До земли поклонись ты солдату –
Топчет нечисть отцовский простор.
Кто ещё даст отпор супостату?
Лишь солдат — с незапамятных пор!
До земли поклонись ты солдату,
Помоги всем, чем можешь, ему –
Враг сжигает родимую хату,
Белый свет превращается в тьму.
До земли поклонись ты солдату,
Пусть молитвы летят ему вслед,
Мы с тобой перед ним виноваты —
Растеряли заветы побед.
До земли поклонись ты солдату –
Он и есть твой великий народ,
Что несёт за утратой утрату,
Защищая и землю, и род!
До земли поклонись ты солдату
И потомкам поведай о нём,
Каждый подвиг и каждую дату
Сохрани свято в сердце своём!
© Нина Попова, поэт, заместитель председателя Правления Союза писателей России, кандидат филологических наук
#СтихиНиныПоповой
#ZстихиНиныПоповой
#ZЛирика
#поэзияZ
#ZПодмосковье
До земли поклонись ты солдату
На завещанном ратном пути:
Вновь шагает в строю — аты-баты! —
Мир забывчивый, хрупкий спасти.
До земли поклонись ты солдату –
Топчет нечисть отцовский простор.
Кто ещё даст отпор супостату?
Лишь солдат — с незапамятных пор!
До земли поклонись ты солдату,
Помоги всем, чем можешь, ему –
Враг сжигает родимую хату,
Белый свет превращается в тьму.
До земли поклонись ты солдату,
Пусть молитвы летят ему вслед,
Мы с тобой перед ним виноваты —
Растеряли заветы побед.
До земли поклонись ты солдату –
Он и есть твой великий народ,
Что несёт за утратой утрату,
Защищая и землю, и род!
До земли поклонись ты солдату
И потомкам поведай о нём,
Каждый подвиг и каждую дату
Сохрани свято в сердце своём!
© Нина Попова, поэт, заместитель председателя Правления Союза писателей России, кандидат филологических наук
#СтихиНиныПоповой
#ZстихиНиныПоповой
#ZЛирика
#поэзияZ
#ZПодмосковье
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Сегодня 20 сентября, день памяти Сергея Пускепалиса 15.04.1966-20.09.2022
Два года прошло со страшной трагедии, которая унесла жизнь настоящего патриота и известного и любимого многими режиссёра и актёра Сергея Витауто Пускепалиса.
Еще с 2014 года Сергей старался всеми силами помогать республике Донбасс. У Сергея возникла идея купить бронеавтомобиль и переправить его в республику. После покупки Сергей Пускепалис сам перегонял автомобиль, но к несчастью попал в аварию…Не верилось, что такого энергичного, жизнерадостного, всегда с улыбкой на лице человека больше нет.
видео создано специально для группы : Сергей Пускепалис >> режиссер и актер
____
СВОй РЕКВИЕМ
Исполнение: Сергей Шахин
Слова: Дмитрий Лик
Музыка: Владислав Галынин
Художники: Анастасия Бегма и Георгий Бегма
студия "АРТ БЕГМА"
Два года прошло со страшной трагедии, которая унесла жизнь настоящего патриота и известного и любимого многими режиссёра и актёра Сергея Витауто Пускепалиса.
Еще с 2014 года Сергей старался всеми силами помогать республике Донбасс. У Сергея возникла идея купить бронеавтомобиль и переправить его в республику. После покупки Сергей Пускепалис сам перегонял автомобиль, но к несчастью попал в аварию…Не верилось, что такого энергичного, жизнерадостного, всегда с улыбкой на лице человека больше нет.
видео создано специально для группы : Сергей Пускепалис >> режиссер и актер
____
СВОй РЕКВИЕМ
Исполнение: Сергей Шахин
Слова: Дмитрий Лик
Музыка: Владислав Галынин
Художники: Анастасия Бегма и Георгий Бегма
студия "АРТ БЕГМА"
Стихи Александра Марфунина сегодня в ежедневной рубрике "Поэтические плакаты СВО":
Вкушая виды запахов весны,
Среди своих — я счастлив, тих, спокоен,
Что нынче первый раз над ратным полем
Повисло счастье редкой тишины.
© Александр Марфунин, член Союза писателей России, участник СВО
#ZСтихиАлександраМарфунина
#СтихиАлександраМарфунина
#ПоэтическиеПлакатыСВО
#поэзияZ #ZПлакаты
#ZаРоссию #ZПодмосковье
Вкушая виды запахов весны,
Среди своих — я счастлив, тих, спокоен,
Что нынче первый раз над ратным полем
Повисло счастье редкой тишины.
© Александр Марфунин, член Союза писателей России, участник СВО
#ZСтихиАлександраМарфунина
#СтихиАлександраМарфунина
#ПоэтическиеПлакатыСВО
#поэзияZ #ZПлакаты
#ZаРоссию #ZПодмосковье
В молочной дымке утопает
Храм Троицы Живоначальной.
Клин журавлиный пролетает
Над измельчавшими ручьями.
Ещё стоят берёзки в платьях,
Дубы в кафтанах, ивы в рясках.
Скоро родится Божья Матерь
И осень заиграет в красках.
©Анатолий Сорокин
#ZСтихиАнатолияСорокина #СтихиАнатолияСорокина #ПоэзияZ #ZЛирика
Храм Троицы Живоначальной.
Клин журавлиный пролетает
Над измельчавшими ручьями.
Ещё стоят берёзки в платьях,
Дубы в кафтанах, ивы в рясках.
Скоро родится Божья Матерь
И осень заиграет в красках.
©Анатолий Сорокин
#ZСтихиАнатолияСорокина #СтихиАнатолияСорокина #ПоэзияZ #ZЛирика
РОЖДЕСТВО ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ
Родился чистый Ангел на земле –
Храм для Спасителя и лествица на Небо,
Свет воссиявший в темноте и зле,
Мария – дева, мать – как быль для нас и небыль.
Она, как хлебный колос наших тел,
Лоза целебная для сирых и заблудших.
Россию выберет, как собственный удел.
И будет пестовать младенцев – наши души.
И в Вечность Вифлеемская звезда
Зовёт Невесту Неневестную в дорогу.
И новый мир родился у Креста,
Где Богородица оплакивала Бога.
© Оксана Москаленко, член Cоюза писателей России
#ZСтихиОксаныМоскаленко #СтихиОксаныМоскаленко #ZДуховная #РождествоПресвятойБогородицы
Родился чистый Ангел на земле –
Храм для Спасителя и лествица на Небо,
Свет воссиявший в темноте и зле,
Мария – дева, мать – как быль для нас и небыль.
Она, как хлебный колос наших тел,
Лоза целебная для сирых и заблудших.
Россию выберет, как собственный удел.
И будет пестовать младенцев – наши души.
И в Вечность Вифлеемская звезда
Зовёт Невесту Неневестную в дорогу.
И новый мир родился у Креста,
Где Богородица оплакивала Бога.
© Оксана Москаленко, член Cоюза писателей России
#ZСтихиОксаныМоскаленко #СтихиОксаныМоскаленко #ZДуховная #РождествоПресвятойБогородицы
Всю ночь шел дождь. Он шел на блиндажи
В бессмысленно жестокую атаку.
А мы с тобою так хотели жить,
Что, помня Бога, доверяли знакам —
Нам думалось: блиндаж — почти Ковчег,
А значит, мы спасемся от обстрела.
И выпадет на землю белый снег,
А в небеса взовьется голубь белый.
Но дождь шумел, клубились облака,
И застывало время на пороге.
Но было мне спокойнее, пока
Мы говорили о стране и Боге.
И Бог был с нами. Слушал и кивал,
Скрывая наши души от снарядов.
...Я крестик почерневший целовал —
И бережно его у сердца прятал.
Но всё затихло с утренней зарёй —
Молитвой Богородицы Пречистой.
И белый снег лучился над землёй
И белый голубь в небесах лучился.
© Татьяна Селезнёва, член Союза писателей России
#ZСтихиТатьяныСелезневой #СтихиТатьяныСелезневой #ПоэзияZ #ZЛирика #ZПодмосковье
В бессмысленно жестокую атаку.
А мы с тобою так хотели жить,
Что, помня Бога, доверяли знакам —
Нам думалось: блиндаж — почти Ковчег,
А значит, мы спасемся от обстрела.
И выпадет на землю белый снег,
А в небеса взовьется голубь белый.
Но дождь шумел, клубились облака,
И застывало время на пороге.
Но было мне спокойнее, пока
Мы говорили о стране и Боге.
И Бог был с нами. Слушал и кивал,
Скрывая наши души от снарядов.
...Я крестик почерневший целовал —
И бережно его у сердца прятал.
Но всё затихло с утренней зарёй —
Молитвой Богородицы Пречистой.
И белый снег лучился над землёй
И белый голубь в небесах лучился.
© Татьяна Селезнёва, член Союза писателей России
#ZСтихиТатьяныСелезневой #СтихиТатьяныСелезневой #ПоэзияZ #ZЛирика #ZПодмосковье
ТРЕБА
Небо как листья и листья что небо :
Можно смотреть и не щуриться даже.
Нынче мне выпала сложная треба –
Видеть округу добрее и краше.
Сыплется сверху и светится сверху ,
И развевается ветром попутным.
Вижу разумными — каждую ветку ,
Каждое облако в мире уютном.
Небо желтеет от солнца и листьев.
Треба не клеится — мало желанья.
Небо и листья окладистым ливнем
Руки умоют — с теплом на прощанье.
© иерей Александр Авдеев
#СтихиАлександраАвдеева #ZДуховная #ZЛирика
Небо как листья и листья что небо :
Можно смотреть и не щуриться даже.
Нынче мне выпала сложная треба –
Видеть округу добрее и краше.
Сыплется сверху и светится сверху ,
И развевается ветром попутным.
Вижу разумными — каждую ветку ,
Каждое облако в мире уютном.
Небо желтеет от солнца и листьев.
Треба не клеится — мало желанья.
Небо и листья окладистым ливнем
Руки умоют — с теплом на прощанье.
© иерей Александр Авдеев
#СтихиАлександраАвдеева #ZДуховная #ZЛирика
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Праздник Рождества Пресвятой Богородицы встречаю на передовой, с нашими Защитниками.
Поздравляю вас пением праздничного тропаря и прошу о нас ваших святых молитв 🙏
Мужской хор «Русский Формат»
Поздравляю вас пением праздничного тропаря и прошу о нас ваших святых молитв 🙏
Мужской хор «Русский Формат»