Гомосексуалист, садист и убийца - настоящий большевик Филипп Голощекин.
Его расстреляли за троцкизм в 1941 году. Но троцкистом Филипп (Исаак) Голощекин не был.

Когда Троцкий был ещё достаточно силён – в 1924 году – Голощёкин оказался в числе тех большевиков, кто открыто выступил против одного из вождей Октябрьской революции. Незадолго до очередной годовщины «Великого Октября» Троцкий написал огромную статью «Уроки Октября», которая начиналась словами: «Если нам повезло в Октябрьской революции, то Октябрьской Революции не повезло в нашей печати. До сих пор ещё у нас нет ни одной работы, которая давала бы общую картину Октябрьского переворота, выделяя его важнейшие политические и организационные моменты. Более того, даже сырые материалы, непосредственно характеризующие отдельные стороны подготовки переворота, или самого переворота - и притом важнейшие документы, - не изданы до сих пор…». Ленин ко времени написания статьи уже умер, и Троцкий оставался главным живым руководителем Октябрьской революции, подробно описав свою версию развития событий. Версия Сталину не понравилась. Голощёкин, сам участвовавший в вооружённом восстании в Петрограде и входивший в Петроградский ВРК, выступил в Самаре с речью «Против троцкизма». Через пятнадцать лет его «за троцкизм» отправят за решётку, где против него дадут показания другие «видные партийные деятели», включая арестованного Николая Ежова.

В «Заявлении арестованного Н. И. Ежова в Следственную часть НКВД СССР», написанном 24 апреля 1939 года, о Голощёкине говорится: «…тогда он и я только приехали в Оренбург, жили в одной гостинице. Связь была короткой, до приезда его жены, которая вскоре приехала. В том же 1925 г. состоялся перевод столицы Казахстана из Оренбурга в Кзыл-Орду, куда на работу выехал и я. Вскоре туда приехал секретарем крайкома Голощекин Ф. И. (сейчас работает Главарбитром). Приехал он холостяком, без жены, я тоже жил на холостяцком положении. До своего отъезда в Москву (около 2-х месяцев) я фактически переселился к нему на квартиру и там часто ночевал. С ним у меня также вскоре установилась педерастическая связь, которая периодически продолжалась до моего отъезда. Связь с ним была, как и предыдущие, взаимоактивная...»

Голощёкин прославился двумя вещами: участием в расстреле царской семьи и организацией коллективизации в Казахстане. Но куда бы его ни отправляла партия, свою жестокость он демонстрировал в полной мере. За это его и ценили. Этот зубной техник (учился и практиковал в Риге) и профессиональный революционер (член РСДРП с 1903 года) уничтожал людей, словно рвал зубы. Вырывал с корнем. Среди революционеров было немало таких людей. Один из дореволюционных товарищей Голощёкина Яков Свердлов, сам имевший отношение к расстрелу царской семьи, ещё до революции, находясь в ссылке в Сибири, писал о Голощёкине в одном из писем: «Он стал форменным неврастеником и становится мизантропом... он безобразно придирчив к конкретному человеку, с которым приходится соприкасаться. В результате - контры со всеми… Он портится, создаёт сам себе невыносимые условия существования. Скверно, что у него почти нет личных связей…»

Вершиной карьеры Филиппа Голощёкина – в смысле количества жертв - стал пост руководителя Казахстана. Казахстаном он руководил 8 лет с 1925 по 1933 год. Голощёкин по привычке немедленно принялся «вырывать зубы». Сколько именно на его совести погибших – точно не скажет никто. Вернее, статистика есть, но количество погибших в разных публикациях сильно отличается. В любом случае, это сотни тысяч. Скорее всего, миллионы. Большая часть умерла от голода в 1932-33 годах

Если же вернуться к расстрелу царской семьи, то летом 1918 года Филипп Голощёкин занимал пост военного комиссара Екатеринбурга., получившим санкцию на убийство от Ленина и Свердлова.

Именно Голощёкину принадлежит фраза «собакам – собачья смерть», которую он произнёс сразу же после расстрела царской семьи.

А в 1941 году, как собаку, Голощекина расстреляли свои же.

#русскаяистория

Фрагмент книги искусствоведа, автора идеи и первооткрывателя туристского «Золотого кольца», Директора Государственного литературно-мемориального музея-заповедника А. П. Чехова «Мелихово», Одного из создателей ВООПиК (Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, его почётный член.) — Юрия Бычкова «Житие Петра Барановского», 1991 г., С. 5-7:

Председатель Московского городского отделения Все­российского общества охраны памятников истории и куль­туры профессор А. С. Трофимов так вспоминает об одной очень характерной для того времени встрече: «Многие факты уничтожения памятников заставили нас искать пути к руководству нашей культурой. Пётр Дмитриевич был инициатором встречи с министром культуры Фурцевой. Это было на исходе 1964 года, когда полным ходом шла чист­ка Москвы и Подмосковья от старины в преддверии разработки и утверждения нового Генерального плана реконструкции...

Пётр Дмитриевич тщательно готовился к этой встрече со свойственной его характеру пунктуальностью, опасался не упустить самого главного — сказать о бессмысленном разрушении памятников Москвы и других исторических городов. В это время поступали тревожные известия о разборке храмов в Суздале, Владимире, Пскове, Калуге, Туле, Вязьме. Мособлсовет пытался снять с охраны ан­самбль Троице-Сергиевой Лавры. В самом Загорске уже разобрали деревянную церковь XVII века на Ильинской горе и блинные лавки XVIII—XIX веков у стен монастыря. Были взорваны торговые ряды в Романове на Волге (ныне город Тутаев).

Областное псковское руководство хлопотало о закрытии Псково-Печерского монастыря и использова­нии его исторических построек под машинно-тракторную станцию. В Ленинграде подготавливали к сносу всемирно известное Никольское кладбище Александро-Невской Лав­ры, уже были взорваны Путевой дворец на Средней Рогатке (архитектор Бартоломео Растрелли) и собор Спаса на Сенной площади, построенный в 1765 году архитекто­ром Андреем Квасовым.

В приемной министра культуры нас предупредили, что в нашем распоряжении будет не более десяти минут. Пётр Дмитриевич пытался что-то объяснить помощнику мини­стра, но тот привычным движением руки открыл дверь, и мы очутились в просторном кабинете. Фурцева предложила сесть и сразу же спросила, что заставило нас прийти к ней. Пётр Дмитриевич начал говорить о полном не­благополучии с памятниками архитектуры, что он рассчи­тывает на её помощь, поддержку в деле охраны и рестав­рации.

Министр сделала гримасу, означавшую полное неудо­вольствие, и, прервав Барановского, сказала, что, по её мнению, памятников слишком много, всеми ими занимать­ся невозможно, да и ни к чему. У государства есть вопро­сы поважней памятников. Тут она повторила весьма рас­хожий в то время аргумент: «Мы подходим к коммунизму, а людям жить негде!» К ужасу Барановского и всех присутствовавших, она стала говорить о намерении снести всё, «что мешает строить коммунистические города».

И тут, кажется, архитектор Пётр Петрович Ревякин спросил Фурцеву, какими должны быть эти, по её мнению, ком­мунистические города? Она заметила, что архитекторы это должны лучше знать, но что совершенно ясно для всяко­го — конечно, без церквей...

Мы возвращались домой с чувством полной безысход­ности. Пётр Дмитриевич съежился, еле волочил ноги и упорно молчал. Чувствовалось, что он глубоко переживает только что услышанное и ищет выход из создавшейся ситуации.

На следующее утро он мне позвонил и твёрдым голосом сказал, что всю ночь не спал, но пришел к убеждению, что нужно создавать общественное мнение путем всевозмож­ной пропаганды памятников».

#русскаяистория