Вечная, светлая память Саше.

Спасибо "Вашим новостям", дорогому Вадиму Авве за этот фильм. Спасибо за возможность принять участие в его съемках. Спасибо Захару и всем нашим за то, что и в смутные времена есть те, кому и в кого можно верить. Воистину – родня.

"Наши мертвые нас не оставят в беде. Наши павшие как часовые..."

О том, какие мероприятия (волею судьбы - с моим участием) проходят этим летом в Нижегородской области.

* * *

Гани́ Наби́ич — Гена Коций.
Он снова в зоне СВО
/вбирает гарь, свинец и стронций
под небом Сватова/, его

ты помнишь в солнечном Ташкенте,
а я и в мыслях не найду.
«Они давно на первой ленте;
и стали лучшими в аду», —

так говорит мне тот, кто в курсе,
кто видел жизнь — и смерть вдвойне.
— Узбек, Узбек? На связи Русый.
<...> на связи — значит — на войне.

Здесь всё вокруг сливается в одно:
Земля и небо, рельсы, море, чайки.
И даже шар переверни, чтоб дно
Вдруг стало сводом без единой спайки,

Ничто не поменяется. Плывём.
Пусть край земли (он, верно, существует)
Не здесь, но в этом месте – ты сказал о том –
Отныне край исполненного будет.

А если мне на миг покажется, что мир
Вдруг замер между небом и волнами,
Чтобы рассыпаться в стекольчатый пунктир,
Растёртым быть незримыми руками,

Что под внезапно замолчавший стук колёс
Я обретаю невесомость неземную,
Пойму, что всё теперь воистину сбылось.
Пусть нас с тобой здесь лето нарисует.

Не кляни коммунальщиков, пробки, соседей и это,
Словно масло, густое и вязкое, пекло столичное.
Поезжай в Коктебель. Потому что пока ещё лето.
Потому что оно, как чабрец на ветру, сушит старое, мёртвое, лишнее.

Возвращайся к своим: к берегам тёмно-бурого, горного цвета,
К облакам голубиным, к цикадам, к земле этой выжженной.
Поезжай в Коктебель. Потому что пока ещё лето.
Потому что оно, как случайный и тихий попутчик, тебя хочет выслушать.

Киммерийским ветрам подставляя ладони, будь светом.
Будь волной, халцедоном. Будь ливнем, рассветом встревоженным.
Поезжай в Коктебель. Потому что пока ещё лето.
Человек на морском берегу одиноким не может быть.

Конечно, вчерашние новости из мира отечественной музыки меня порадовали. Да и верхняя полка ночного поезда сделала своё дело: лёжа на ней в наушниках, всегда чувствуешь себя главным героем увлекательного фильма о приключениях души и сердца. "Бьётся сердце, скорость набирая...", и всё такое.
А сегодня подумалось. За последние 9 лет в моем плейлисте появились Джанго и Ревякин, вернулись теперь уже совсем другие Юта, Чичерина и Бобунец. Но остались Макаревич, Гребенщиков и БИ-2. Замечательный Дмитрий Филиппов, поэт, писатель и воин, пишет, что больше не может слушать их, стреляющих нам в спины. И я его понимаю, да и что сказать, у Филиппова намного больше оснований так говорить: он этой своей спиной нас всех здесь прикрывает.
Но я всё равно воспринимаю это иначе. Пока мы наблюдали "сплошную Чемоданию", представители которой осели наконец в своих "Лимониях", я стала считать их творчество (вот здесь всё-таки без кавычек и иронии) трофейным и пользоваться им, имея на то полное право.
Потому что под "Полковнику никто не пишет" Данила Багров наносил любовь и причинял добро. Потому что без "Всё отболит, и мудрый говорит..." с таким настроением ехать вдоль красно-рыжих октябрьских лесов не получается.
Ни Макаревич, ни БГ не отнимут у нас нашу юность, к счастью ли, к сожалению, но прошедшую под их песни. Их – старые – они у нас не заберут, а новых нам и не надо. И в первую очередь потому, что песни эти чаще всего откровенно плохие. Что-то важное, видимо, уходит (а хотите – отнимается кем-то свыше) после предательства.
Я это всё к чему. Хорошо, когда свои – рядом. Хорошо, когда своих много. Но ещё лучше, когда своим не нужно объяснять, пояснять и доказывать то, что они действительно свои, когда просто чувствуешь это и веришь им порой больше, чем себе.
А песни – это в конце концов просто песни. Бог даст, ещё сложатся.

...Кто жизни не щадил своей
В разбоях, злато добывая,
Тот думать будет ли о ней,
За Русь святую погибая?
Своей и вражьей кровью смыв
Все преступленья буйной жизни
И за победы заслужив
Благословения отчизны, —
Нам смерть не может быть страшна;
Своё мы дело совершили:
Сибирь царю покорена,
И мы — не праздно в мире жили!..

Кондратий Рылеев. "Смерть Ермака". 1821 год.

Воистину, всё уже написано до нас. Воистину, ничего в этом мире не меняется. И если бы 438 августов назад существовал Телеграм, дружественные каналы ЧВК Ермака Тимофеевича наверняка так же просили бы "не публиковать непроверенные данные и сообщения" относительно судьбы её основателя. А простой русский люд всё так же бы ждал, когда тот выйдет из глубин Иртыша / возродится из пепла / и снова скажет: "Работаем!"

Варварка, 4 – церковь Максима Блаженного. Максим, живший в XV веке, говорил боярам и московской знати: "Божница домашня, а совесть продажна; всяк крестится, да не всяк молится; Бог всякую неправду сыщет. Ни Он тебя, ни ты Его не обманешь".
Рядом – стихийный мемориал Евгению Пригожину и Дмитрию Уткину. Люди зажигают свечи, несут цветы, крестятся и смахивают слезы, глядя в закатное московское небо.
Мне очень нравится это определение: "стихийный мемориал". Это действительно стихия. Стихия невероятного единения, благодарности и бесконечной веры.

Дорогие друзья, очень личная просьба!

24 августа в «Рюмочной в Зюзино» должен был состояться вечер трёх поэтов — Игоря Караулова, Александра Пелевина и Андрея Добрынина. Вечер состоялся, но не так, как планировалось...

Андрей Владимирович Добрынин доехал до места проведения, но почувствовал себя плохо и был увезён на скорой помощи в отдел неврологии Клинической больницы им. В.В. Виноградова. Уже пятый день он в палате реанимации на ИВЛ.

Верующие, помолитесь за здравие р.Б. Андрея.

Там, где воздух пропитан порохом, солнцем, пылью,
Где слова горячи и сухи, точно ветер в саванне,
Где Харон перевозит кочевников в лодке по Нилу,
Его видели снова – в Нигере, Мали, Судане...

Его сразу узнают: "А кто ещё, правда, братцы!
Вот ведь чёрт! А подробности – ладно, неважно...
Да и в общем-то в чём здесь ещё разбираться,
Кто по городу ходит в пустынной спеце камуфляжной?"

Кто-то скажет, что жал ему руку, но сфоткать
Тот не дал. Зять Марины Петровны с "Промсвета"
Говорил: в Ялте пил с ним фруктовую водку,
Но вообще это всё под огромным, под страшным секретом!

Его снова увидят – под Харьковом, в Минске, Варшаве.
Да ты знаешь, недавно на Ваське: в метро, в перегоне,
Из-под кепки – глаза, взгляд, усталый, прямой и шершавый,
Показался мне просто до боли, до боли знакомым.

...Там, где воздух пропитан порохом, солнцем, серой,
Там сгоревшие звёзды мерцают над чёрной пустыней.
Так давно они умерли, что невозможно поверить,
И, наверное, вечно теперь уже светят – живые.

29.08.23

Вагнера всегда попадают в рай
/гвоздикой в небе лежит река/.

К чему ты пишешь «не умирай»,
ведь заявлен полный запас БК.

Не дым и копоть: песок и сажа,
<...> мигает растром БПЛА.

Он обернется. Затем он скажет:
«Здорова, парни. И как дела?»

«Иди за мной», — выдыхает ангел
/горят страницы черновика/,

последний август играет Вагнер.
Гвоздикой в небе растет река.

В те далекие годы только зачинавшейся Русской весны командиры ополчения Донбасса казались мне сказочными богатырями, заговорёнными, бессмертными воинами, лихо рубящими Змию вновь и вновь вырастающие головы. А потом они стали уходить один за другим. И во мне – наряду с восхищением, бесконечной нежностью и болью – рождалась зависть к тем, кто успел увидеть их живыми. Смеющимися, удивляющимися, ругающимися, уставшими.
Наверное, потому я так люблю это фото Александра Владимировича. Потому что тут его взгляд – прищур четырнадцатилетнего мальчишки, а совсем не "высший суд для ребят, что сейчас растут". Потому что тут он ироничный, несговорчивый, надежный. Самый настоящий.
Потому что тут он живой.
И будто бы не было этих пяти лет, и будто бы последний день лета никогда не настанет. Русского лета.

Мое десятое учительское Первое сентября.

РОБЕРТ РОЖДЕСТВЕНСКИЙ
Учителям

Удачи вам, сельские и городские
уважаемые учителя,
Добрые, злые и никакие
капитаны на мостике корабля!
Удачи вам, дебютанты и асы, удачи!
Особенно по утрам,
когда вы входите в школьные классы,
Одни – как в клетку, другие – как в храм.
Удачи вам, занятые делами,
которых не завершить всё равно,
Накрепко скованные кандалами
Инструкций и окриков из гороно.
Удачи вам, по-разному выглядящие,
с затеями и без всяких затей,
любящие или ненавидящие
этих – будь они трижды… – детей.
Вы знаете, мне по-прежнему верится,
что если останется жить Земля,
высшим достоинством человечества
станут когда-нибудь учителя!
Не на словах, а по вещей традиции,
которая завтрашней жизни под стать.
Учителем надо будет родиться
и только после этого – стать.
В нём будет мудрость талантливо-дерзкая,
Он будет солнце нести на крыле.
Учитель – профессия дальнего действия,
Главная на Земле!

О школьных буднях.
Пока по Сети разлетаются непроверенные новости о том, что из программы по литературе исчезла классика XIX века (не исчезла), пока родителей школьников пугают топорно состряпанными в угоду понятно кому фейками о том, что теперь каждое утро – дождливое / ветреное / морозное – их несчастные сонные дети будут собственноручно поднимать флаг (не будут), в демонстрационном варианте итогового собеседования девятиклассников 2024 года появился вот такой вот текст. Без афиширования, без напускной важности, без громких слов из Минобра. Текст об участнице СВО, фельдшере Екатерине Ивановой.
Согласно статистике, в прошлом году в итоговом собеседовании участвовало почти 1,5 миллиона человек. В этом году, судя по всему, цифра будет не меньше. А это значит, что, готовясь к экзамену, молодые люди, без ложного пафоса – будущее страны, количество которых сопоставимо, скажем, с населением Эстонии, наконец и в стенах школы будут слышать о настоящих героях нашего времени.