​💬Прибыв под Москву, мы заняли рубеж близ Волоколамска. К этой линии тринадцатого октября вышел противник – моторизованная, вышколенная разбойничья армия, прорвавшая далеко на западе наш фронт, совершающая бросок к Москве – последний, как казалось немцам, бросок «молниеносной» войны. В этот же день, тринадцатого, когда разведка впервые донесла, что перед нами немцы, в батальон, как вы знаете, приехал генерал Панфилов.
Выпив два стакана крепкого чая, Панфилов взглянул на часы и сказал: – Спасибо, товарищ Момыш-Улы. Хватит. Пойдемте на рубеж. Мы вышли. Неподалеку, на опушке, генерала ждала машина. Задние колеса были туго обмотаны цепями; в стальные звенья
набился потемневший спрессованный снег. Вокруг все было в снегу. В эти дни установилась санная погода. Чуть подмораживало. С неба, заволоченного облаками, исчезло светящееся белесое пятно, за которым среди дня угадывалось солнце; на горизонте проступили скупые желтоватые тона. Но в снежной белизне вечер казался светлым. Через пять минут мы были в расположении второй роты. Легко спрыгивая в траншеи, Панфилов залезал под накаты, разглядывая сквозь прорези даль, проверяя сектор обстрела; пробовал, беря винтовку и прикладываясь, удобно ли стрелять; задавал бойцам обыденные вопросы: «Как кормят?», «Хватает ли махорки?» Отвечая, на него смотрели ждущими глазами. По окопам пронеслась весть, принесенная разведчиками: перед нами немцы. Панфилов разговаривал, шутил, но взгляды оставались ожидающими – бойцы, казалось, ждали: вот-вот генерал произнесет какое-то особенное слово, которое надо знать в бою, от которого вражья сила станет не страшна. Побывав в нескольких окопах, Панфилов молча шел по берегу темной, незамерзшей Рузы. Он смотрел вниз, как всегда, когда задумывался. К генералу подбежал, поправляя на ходу шапку, из под которой выглядывали аккуратно подбритые седоватые виски, командир роты Севрюков. За ним, держа дистанцию
в три-четыре шага, не отставая и не нагоняя, бежали несколько красноармейцев. Выслушав рапорт, Панфилов спросил: – А это что у вас за свита? – Мои связные, товарищ генерал. – Так везде и бегают за вами? – А как же, товарищ генерал, вдруг чтонибудь… – Хорошо, очень хорошо. И окопы у вас, товарищ Севрюков, построены толково. Немолодое лицо бывшего главного бухгалтера покраснело от удовольствия. – Я подумал так, товарищ генерал, – рассудительно заговорил он, – вдруг вы пожелаете собрать роту, побеседовать. А связные тут как тут. Это, товарищ генерал, скороходы. Прикажите, товарищ генерал, и через двадцать минут рота будет здесь. Панфилов достал часы, взглянул, подумал. – Через двадцать минут? Здесь? – Да, товарищ генерал. – Хорошо, очень хорошо… А скажите, товарищ Севрюков, через сколько минут вы могли бы сосредоточить роту там? Быстро повернувшись, Панфилов указал на другой берег Рузы. – Там? – переспросил Севрюков. – Да. Севрюков посмотрел на указательный палец генерала, затем на точку, куда вела от пальца воображаемая прямая линия. Было еще достаточно светло, чтобы ясно разглядеть: палец показывал лес на противоположном берегу.
Но Севрюков все-таки спросил: – На ту сторону? – Да, да, на ту, товарищ Севрюков. Севрюков посмотрел на черную воду, повернул голову туда, где в полутора километрах находился скрытый за выступом берега мост, достал платок, неловко высморкался и опять уставился на воду. Панфилов молча ждал. – Я не знаю… Через брод, товарищ генерал? Там в середине выше пояса. Намочу людей, товарищ генерал. – Нет, зачем мочить? Не лето… Давайте как-нибудь немочеными будем воевать. Ну, товарищ Севрюков, через сколько же минут? – Не знаю… Тут будут не минуты, товарищ генерал. Панфилов обернулся ко мне. – Плохо, товарищ Момыш-Улы! – отчетливо проговорил он. Впервые генерал Панфилов сказал мне «плохо». Этого не случалось раньше, этого не бывало и потом, во время боев под Москвой.

💭отрывок из книги «Волоколамское шоссе»

​💬... С тяжелым сердцем двинулся я в сторону Юхнова. Временами приходилось притормаживать и внимательно осматриваться, чтобы не заехать в расположение врага. Километров через 10–12 меня внезапно остановили в лесу вооруженные советские солдаты в комбинезонах и танкистских шлемах. Один из них подошел к машине. – Дальше ехать нельзя, – сказал он. – Вы кто будете? Я назвал себя и, в свою очередь, спросил, где их часть. – Здесь, в лесу, в ста метрах, стоит штаб танковой бригады. – Очень хорошо. Проводите меня в штаб. Меня обрадовало, что здесь оказалась танковая бригада. В штабе навстречу мне поднялся невысокого роста, подтянутый танкист в синем комбинезоне, с очками на фуражке. Сразу показалось, что этого человека я где-то видел. – Докладывает командир танковой бригады резерва Ставки полковник Троицкий. – Троицкий! Вот не ожидал вас встретить здесь!
И. И. Троицкий мне запомнился по Халхин-Голу, где он был начальником штаба 11-й танковой бригады, которой командовал Герой Советского Союза М. П. Яковлев. Эта бригада была грозой для японцев. – Я тоже не думал, что встречу вас здесь, товарищ генерал армии. Знал, что вы командуете Ленинградским фронтом, а что вернулись оттуда, не слыхал.
– Ну, что у вас тут делается, докладывайте. Прежде всего где противник? Полковник И. И. Троицкий рассказал: – Противник занимает Юхнов. Его передовые части захватили мост на реке Угре. Посылал я разведку и в Калугу. В городе противника пока нет, но в районе Калуги идут напряженные бои. Там действуют 5-я
стрелковая дивизия и некоторые отошедшие части 43-й армии. Вверенная мне бригада находится в резерве Ставки. Стою здесь второй день и не получаю никаких указаний. – Пошлите офицера связи в штаб Резервного фронта в район полустанка Обнинское, он расположен в деревне Пяткино за рекой Протвой. Информируйте С. М. Буденного об обстановке. Разверните часть бригады и организуйте оборону с целью прикрытия направления на Медынь. Через штаб Резервного фронта доложите в Генштаб о полученном от меня приказании и сообщите, что я поехал в Калугу в 5-ю стрелковую дивизию. Позже мне стало известно о том, что мост через реку Угру был взорван отрядом майора И. Г. Старчака, начальника парашютно-десантной службы Западного фронта. Этот отряд численностью 400 человек был сформирован 4 октября по его личной инициативе из числа пограничников, которые готовились к действиям по вражеским тылам. Отряд И. Г. Старчака после взрыва моста занял оборону по реке Угре. Вскоре он был поддержан отрядом курсантов подольских военных училищ под командованием старшего лейтенанта Л. А. Мамчика и капитана Я. С. Россикова. Попытки вражеских войск форсировать реку Угру и прорваться на Медынь успешно отражались героическими действиями этих отрядов.

💭отрывок из мемуаров Г.К. Жукова

В декабре 1942 года Боронину было присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда»

📕Поколение Победителей

​Но атака все же началась. Кто-то с далекого командного пункта, до которого не доставали наши пули, гнал немецких солдат на гибель. Наши пулеметчики, стрелки, артиллеристы отрезали им пути отхода, прижали к земле. Мне даже показалось, что они ждут лишь момента, чтобы поднять руки. И тут черт дернул меня отличиться в захвате пленных. «Черт» — это тот самый боевой азарт, который порой затмевает разум...
Выскочил я из своей стрелковой ячейки, дал желтую ракету — сигнал своим: «переносить огонь вглубь» — и бегу туда, где, казалось, ждут нас, чтобы сдаться в плен, немецкие солдаты. Бегу, размахиваю руками, дескать, вот я, идите ко мне с поднятыми руками! Действительно, поднялось несколько немцев. И в этот момент зарычал «ишак» — немецкий шестиствольный миномет. По своим, гады, дали залп осколочными шестипудовыми минами. Одна из этих «дур» летела прямо на меня. Я видел, как она переворачивалась в воздухе. Кто бы мог подумать, что, немецкие минометчики будут бить по своим пехотинцам! А я даже не хотел припадать к земле, чтобы не уронить себя перед немцами. Мина упала от меня метрах в тридцати, подпрыгнула — и взрыв! По лицу хлестнул горячий, с огненными осколками, воздух — и сразу к глазам прилипла густая, вязкая темнота. Прилипла — с колючей болью в роговицах, с огнем, прожигающим мозг до самого затылка, и тошнота, тоже липучая и неотступная.
...Неделю назад, после того как прекратились боли в затылке, врачи снимали повязку с моих глаз, но бесполезно: темнота еще больше сгустилась. Какая обида. Ведь врачи хотели порадовать меня: по улицам села брели тысячи, десятки тысяч пленных немцев. Итог Сталинградской битвы! Я плакал и смеялся. Плакал от того, что не мог вырваться из вязкой темноты, а смеялся от удивительных звуков, доносившихся до моего слуха со всех концов села, из разных палат, от окон.
— Смотри, смотри, на ногах сапоги из соломы...
— А что у этого на голове?? Ха, ха! Рейтузы!
— Ну и вояки...

Но меня больше всего смешил петух в крайнем дворе села. Похоже, он сидел на воротах и каждую» колонну встречал протяжным «Ку-каре-ку-у-у!», хлопал крыльями, вроде салютовал, потом почти по-человечески хохотал. Был уже день, а он не умолкал, то кукарекал, то хохотал. Такого в цирке не увидишь!
Я не сдавался слепоте: даже петух помогал мне видеть, чем закончилась Сталинградская битва!
Прошла еще неделя.
10 февраля 1943 года, перед вечерними сумерками, врачи вновь решили , снять повязку с моих глаз. Сестра медленно разматывала бинт. Виток за витком, виток за витком. Отпали тампоны. Веки остались закрытыми. Я боялся — вдруг повторится то же самое, что и неделю назад...
Поднимаю руки над головой. Так велел врач. Чувствую, что по спине катятся крупные капли пота. Это от страха. Струсил, оробел перед своей судьбой...
— Открывай глаза. Ну! — потребовал врач.
Выполнил его команду и не верю себе: вдали, у окна, увидел силуэт человека! Моей радости не было предела: слепота отступила!
Но зрение еще не вернулось.
— Нужно серьезное лечение, — сказал врач.

Продолжение

В сентябре 1941 г. под началом Г.К. Жукова войска Балтийского флота Ленинградским фронтом остановили наступление вражеской группы армий «Север» на Ленинград. С именем Жукова многие связывают не только стабилизацию положения на московском направлении, но и называют его главной действующей фигурой контрнаступления, которое отбросило войска группы армий «Центр» более чем на 200 километров от столицы.
Георгий Константинович Жуков также координировал операцию «Уран» под Сталинградом, операцию «Искра» в прорыве блокады Ленинграда (1943) и битву на Курской дуге (лето 1943 г.).

📕Поколение Победителей

​💬В начале 1945 года войска 1-го Украинского фронта, которыми командовал Иван Конев, начали подготовку к Висло-Одерской стратегической наступательной операции. Перед ними лежали семь линий немецких оборонительных порядков, которые предстояло штурмовать в непогоду.

Перенос срока наступления не радовал нас из-за метеорологических прогнозов. На вторую декаду января прогноз был более благоприятным, чем на ближайшие дни. Готовясь начать наступление 12 января, мы уже должны были считаться как с реальностью с тем, что из-за непогоды придется подавлять немецкую оборону одной артиллерией, без авиации.
Вспоминая об этом, не могу удержаться от невольного замечания о том, сколько места в своих планах отводили метеорологии наши союзники и как они ставили в зависимость от погоды сроки открытия второго фронта. Вспоминается это, очевидно, по контрасту. Что касается нас, то решение Ставки предполагало: в сложившихся обстоятельствах нам с метеорологией считаться не придется. Хочу тут же заметить, что опыт Великой Отечественной войны вообще дает немало примеров осуществления крупных операций в непогожие дни и недели, в частности в условиях весенней распутицы. В ряде случаев непогода даже помогала нам.

Иван Степанович Конев

Дед Талаш.
Знаменитым деда Талаша сделал классик литературы Якуб Колас, описав простого и близкого каждому белорусу партизана и полешука в своей повести «Дрыгва». Когда Василий Исаакович участвовал в советско-польской войне, ему было больше 70 лет, а к Великой Отечественной и вовсе подошел почти в столетнем возрасте. И не расстерялся всё-равно пошёл бить захватчиков.
В 1943 году 99-летнюю легенду на специальном самолете отправили в Москву. Здесь он встретился с Якубом Коласом, с Михаилом Калининым, здесь он позировал для скульптора Заира Азгура, который готовил бюст народного героя - символа борьбы с фашизмом.
После поездки старый воин вернулся в свою родную деревню Новоселки, где и жил до конца своих дней. Умер Василий Талаш в возрасте 103 лет, дождавшись победы советских войск над немецкими захватчиками.

По воспоминаниям праправнука Валерия Дриго

​ПОСЛЕДНИЙ БОЙ СТОРОЖЕВИКА
💬13 июля 1941г. Сигнальщики СКР-22 «Пассат»услышали 3 выстрела и увидели три неизвестных корабля, следующих за конвоем. “Пассат” не получил ответа на свои позывные и командир, лейтенант В. Л. Окуневич, решил развернуться и открыть огонь. Второй выстрел повредил РТ-67, а РТ-32 удалось достичь берега. Еще ближе подошли эсминцы противника и начали обстрел. Пятый выстрел уничтожил командный мостик на “Пассате” и после еще двух попаданий он остановился и начал уходить под воду. 11 членов команды погибли при попытке спустить спасательную шлюпку. Однако большинство моряков с кораблей РТ-32 и РТ-67 смогли спастись благодаря отважным действиям “Пассата”. Так 13 июля 1941 года у острова Харлов погиб сторожевой корабль “Пассат”.#подвиг

📕Поколение Победителей

​НЕБО В ОГНЕ.
💬 Было лето 1943 года. Защищая родную землю, советские войска активно освобождали оккупированную территорию. В этот день, гвардии старший лейтенант Александр Горовец совершил свой боевой вылет на поддержку наших войск в районе Куросавка - Владимировка - Ольховатка - Кочетовка - Зоринские Дворы. В 19 часов 40 минут, когда кончилось время патрулирования, эскадрилья повернула на обратный курс. Неожиданно сверху из облаков вынырнул Ме-109 и попытался атаковать пару Горовца и Рекунова, который ввязался в бой. В это же время у деревни Зоринские дворы Александр Горовец заметил группу из 20 немецких пикирующих бомбардировщиков Ju 87. Сообщить о немецких самолетах по рации летчик не мог, видимо передатчик вышел из строя, и тогда советский истребитель с надписью "От колхозников и колхозниц Горьковской области" атаковал противника.
Дальнейшие события восстанавливались по рассказам очевидцев, в том числе наблюдавших бой с земли.
Горовец сбил тогда сразу девять Ju 87.


📕Поколение Победителей

​💬Из разговора Шепетова с Сабадашевским я узнал, что на той стороне Днепра находится наш батальон, ждущий подхода второго батальона, чтобы начать совместную атаку. Мы были метрах в шестистах от Днепра, когда услышали шум моторов отходящих катеров — батальон, не дождавшись подкрепления, погрузился на катера и отплыл в Водяное.
Шепетов метал громы и молнии, но вернуть батальон было нечем.
Легли спать на сене. Тучи комаров безбожно жалили людей. От них не было никакого спасения, и Шепетов, в кровь расцарапавший лицо, отдал приказ жечь дымные костры. Я прилег рядом с генералом и от усталости и бессонных ночей мгновенно заснул тяжелым сном, не замечая ни комаров, ни снарядов, рвавшихся среди плавней.
5 сентября
Спал я не больше двух часов и проснулся от холода. Над землей до самых верхушек деревьев клубился предрассветный туман. Генерал и Сабадашевский уже проснулись и разговаривали с командиром партизанского отряда — агрономом Василенко. Агроном сказал, что вдоль Ново-Каменки протекает глубокая река, не обозначенная на наших картах.
— Реку надо форсировать под носом у мадьяр.
— Разве там мадьяры?
— Немцы ушли, оставив кавалерийский мадьярский полк.
Шепетов распорядился послать двух смельчаков разведчиков до самого села, а батальону переправляться на правый берег Днепра.
В условленное время разведчики не вернулись. Вторая, более многочисленная группа разведчиков, одетых в пятнистые, зеленые с коричневым, маскировочные халаты, попала под обстрел и, не достигнув безыменной реки, виновато возвратилась ни с чем.
Сабадашевский рассвирепел.
— Раз так, я сам пойду в разведку… Кто пойдет со мной? — обращаясь к стоявшим поблизости офицерам, спросил он.
Согласились идти старший лейтенант Журавлев, политрук Сергей Рогачев и два красноармейца.
— Ну, а как вы, летописцы войны, пойдете? — спросил Сабадашевский.
— Конечно, пойдем, — ответил Давид Вишневский.
По дороге выяснилось, что Вишневский не умеет плавать, и Сабадашевский отказался взять его с собой через Днепр.
На берегу нас ждали три рыбачьих челна. Переправляться решили по три человека, с интервалом в десять минут. Первым отплыл Сабадашевский. Я сидел в последнем челне. Когда мы выбрались на стремя Днепра, нас обстреляли минами. Старший лейтенант Журавлев выронил оба весла, и течение понесло челн к устью реки Бугай, из-за которой стреляли фашистские минометы. Я сидел на корме с одним веслом, заменявшим руль. Пришлось напрячь все силы, чтобы под обстрелом доплыть к ожидавшему нас на берегу недовольному Сабадашевскому.
Высадились, пошли вдоль реки Бугай, впадающей в Днепр.
Шли цепью, метрах в пятнадцати друг от друга, осторожно раздвигая пахучие красные прутья ивы. За каждым кустом, в каждом пересохшем русле ручья могла оказаться засада. Прошли километра четыре, и за колючим кустом глода, унизанным красными ягодами, увидели командира катера, говорившего вчера о презрении к смерти.
Он лежал на песке с лицом, обращенным к небу, обняв руками землю, как бы не желая ее отдавать врагу. Огромная штыковая рана зияла на его груди. Он был мертв.
На влажном песке виднелись следы борьбы, вокруг были разбросаны стреляные гильзы «ТТ», в лужице успевшей просохнуть крови валялась рубчатая рубашка гранаты.
Моряк добровольно ушел в разведку, убил несколько фашистов, прежде чем удар штыка оборвал его жизнь.

💭воспоминания С. Борзенко

​💬Советское командование, готовя контрнаступление, стремилось сделать все возможное, чтобы скрыть от противника свои намерения. Планирование операции во фронтах осуществлял предельно ограниченный круг людей, а боевые документы к ней разрабатывал лично начальник штаба фронта. Командующих армиями предупредили, что с полученной ими директивой «о переходе в контрнаступление ознакомить только члена Военного совета и начальника штаба. Исполнителям давать распоряжения в части, их касающейся». Запрещались любые переговоры о предстоявшем контрнаступлении по техническим видам связи.

📕Поколение Победителей

На рассвете 5 декабря, вопреки всем прогнозам фельдмаршала фон Бока о невозможности перехода советских войск в большое контрнаступление, соединения левого крыла Калининского фронта, а в 14 часов — и правого фланга 5-й армии нанесли удары по врагу. 6 декабря на него ринулись 1-я ударная, 10-я, 13-я, 20-я и 30-я армии; 7 декабря — соединения правого фланга и центра 16-й армии, а также оперативная группа генерал-лейтенанта Ф. Я. Костенко, 8 декабря — левофланговые соединения 16-й армии, оперативная группа генерал-лейтенанта П.А. Белова, 3-я и 50-я армии. На калининском, клинском, солнечногорском, истринском, тульском и елецком направлениях развернулись ожесточенные сражения.#дата

​💬– Садись, Брудный! Садись, Донских, – сказал я. Донских положил карту. Мысленно я уже наметил пункты засад, но еще раз проверил себя по карте. Потом разъяснил задачу: притаиться у дорог, вцепиться и держаться там, не давая ходу немецким автоколоннам, немецкой артиллерии по дорогам; мелкие разведочные группы пропускать без выстрела, а колонну встретить залпами, встретить пулеметами. Ошарашив врага неожиданным огневым налетом, засада сможет легко уйти. – Однако, товарищи, не в этом ваша цель, – говорил я. – Наоборот, надо подождать, пока противник не оправится, пока не вступит в бой. Держитесь! Держите дорогу. Заставьте его развернуть против вас боевые порядки. Это первое. Понятно? – Понятно, – неуверенно ответил Брудный. Его физиономия, обычно очень подвижная, теперь утратила живость, стала сосредоточенной. Донских молчал. – Понятно, Донских? – спросил я. – Понятно, товарищ комбат. Стоять насмерть… – Нет, Донских, не стоять, а действовать. Маневрировать. Нападать.

– Нападать? – переспросил Брудный. – Да. Напасть из засады. Перебить огнем, сколько возможно, гитлеровцев. Затем выждать. Пусть противник развернется, вступит в бой, отрядит силы, чтобы окружить вас. Тогда надо выскользнуть и опять в другом месте выйти на дорогу, упредив врага, вновь встав на его пути. Я начертил на карте виток панфиловской спирали. – Этим мы вынудим противника развернуться преждевременно, атаковать впустую, оставим в дураках. Потом, когда он опять двинется, надо второй раз нападать. – Нападать? – снова проговорил Брудный. Его физиономия стала опять смышленой, глаза блестели. Донских молча улыбался. Он тоже понял. Оно, это слово «нападать», которое дал мне Панфилов, было каким-то волшебным. Оно сразу прояснило задачу, дошло до души, преобразило людей, придало смелости. Мне подумалось: это не только тактика, это что-то поглубже. Мы поговорили о деталях. Брудный был возбужден. Получив толчок, его голова заработала. Он уже видел, как спрятать, как замаскировать людей. Я сказал: – Да, бойцы должны зарыться, замаскироваться. Говорю это особенно для тебя, Донских. В этом, Донских, никакой жалостливости. Донских молча смотрел на меня. Я повторил слова Панфилова: – Жалеть – значит не жалеть. Понятно? Донских твердо ответил: – Да, товарищ комбат. Его синие глаза были уже не такими, как полчаса назад, потемнели, стали строже. О Родине, о Москве ничего не было сказано в нашем разговоре, но это стояло за словами, это жило в каждом из нас. Лейтенанты ушли готовить взводы в путь. А я опять задумался. Вам удивительно? Решение найдено, приказ отдан, приказ уяснен, усвоен исполнителями, – что же осталось? Остался бой. Когда вы будете писать о войне, не упускайте, пожалуйста, из виду одной мелочи: на войне существует противник. И, как ни странно, он не всегда делает то, что хочется вам. Я чувствовал: бой ума с умом сегодня выигран нами, выигран Панфиловым. А дальше? Неужели немцы, как бараны, подставят себя под пули один раз, другой раз, третий раз? Что предпримет противник после того, как немецкий военачальник, надменный господин «великогерманец», окажет нам честь призадуматься? На войне существует не один замысел, а два; не один приказ, а два. В бою чей-то замысел, чей-то приказ остается неисполненным. Почему? Ответьте-ка мне: почему? К сумеркам взводы были готовы к выступлению. Группа лейтенанта Донских выстроилась у моста через Рузу. Я верхом подъехал к бойцам. Их было немного – пятьдесят четыре человека, все с тяжестями на плечах. У четверых были ручные пулеметы; другие забрали в вещевые мешки запаянные цинковые коробки с патронами для пулеметов и винтовок; телефонисты взвалили на спины мотки провода; с бойцами уходили два санитара.

📚отрывок из книги «Волоколамское шоссе »

14 декабря 1941 года, во время очередного задания, его самолеты попали под огонь с земли. Лейтенант Ковалев решил атаковать вражескую зенитную батарею, но его самолет загорелся. Он расстрелял весь боезапас и направил горящий самолет на батарею. В результате, немецкие расчеты погибли, и нашим самолетам больше никто не угрожал.#подвиг



📕Поколение Победителей

​6 декабря 1941 Битва за Москву.
Танкисты уничтожили артиллерийские и минометные батареи и семь пулеметов. Но уцелели огневые точки, находившиеся в дзотах. Они оказывали сильное огневое сопротивление. В бою за Рябинки сержант роты ПВО Вячеслав Викторович Васильковский, несмотря на сильный огонь немцев, подобрался к вражескому дзоту. Воин расстрелял все патроны, пустил в ход гранаты, но и после этого гитлеровцы продолжали вести губительный огонь. Атака могла захлебнуться. И тогда с возгласом «За Родину! За мной, вперед!» сержант Васильковский бросился на дзот и грудью придавил ствол вражеского пулемета. Бойцы с криками «Ура!» ворвались в Рябинки и захватили опорный пункт немецкой обороны, разгромив вражеский гарнизон. Вскоре были освобождены от немецких оккупантов Рябинки и Елдино, Завидово и Козлово, Тургиново и много других сел и деревень Конаковского района. Храбрый воин, погибнув, спас жизнь многим бойцам и командирам, обеспечил успех боя своим подразделениям, хотя очень многие бойцы так и остались лежать на земле конаковской. 175-я стрелковая дивизия, сформированная в г. Торжке 18 ноября 1941 года, пешим маршем пришла на рубежи нынешнего Конаковского района и вся полегла здесь.#подвиг

​💬Белые снежинки кружились в своем извечном хороводе и падали, падали на землю, ставшую нам такой же дорогой, как и далекая советская земля.
— С этого момента вы являетесь бойцами партизанского отряда «Родина», — сказал я нашим боевым товарищам. — От всей души поздравляем вас, дорогие друзья, с принятием на себя почетного звания партизана!
Мы с комиссаром крепко пожали всем руки и, как братьев, расцеловали их. Новых друзей целовали все десантники, вкладывая в этот поцелуй извечное дружественное чувство к своим соседям — чехам и словакам.
У нас не было ни времени, ни возможностей, чтобы продлить эти волнующие минуты: слишком много опасностей ожидало впереди на дорогах партизанской борьбы с врагами.
— А теперь, товарищи, отдыхайте, — сказал я партизанам. — Уже сегодня нам предстоит серьезная работа.
Григорий Мельник указал новичкам, где им расположиться на отдых. Началось сооружение новых жилищ: рубили ветки, молодые ели.
Радистка Маша Дубинина передала по рации о том, что наша десантная группа пополнилась пятнадцатью чехословацкими патриотами.
Как только стемнело, партизанские группы вышли на задание.
Первой отправилась группа из пяти человек во главе с комиссаром Стоем. За ней ушла группа Мельника — на новую базу в Маковские леса. Через час после ухода комиссара и Мельника повел свою группу из семи человек и я. Населенный пункт Сташков, куда мы направились, находился в пятнадцати километрах от места нашего первоначального расположения. Дорога к Сташкову оказалась тяжелой: мы то взбирались на крутые, поросшие лесом возвышенности, то сползали в глубокие впадины. Непрерывно шел снег, и мы буквально барахтались в его глубоких наносах. Очень пригодились белые маскировочные халаты, которые мы вынули из парашютного мешка, — даже на близком расстоянии в лесных сумерках нельзя было заметить наше движение. Только позади оставалась глубокая борозда, так как шли мы все след в след за Чубоном и Имрихом, которые хорошо знали эти места.
Подальше обходя селения, чтобы нас никто не заметил, мы через четыре с лишним часа приблизились к местечку Сташков, в котором находился мост, намеченный нами для подрыва.
Местечко Сташков лежало в ложбине, и нам с возвышенности было видно все как на ладони. Снегопад прекратился. В разрывах туч время от времени появлялась луна. Потом небо совсем очистилось, и луна засветила вовсю. Она назойливо висела над Сташковым и работала явно не на нас.
— Торчит, как фашистский часовой! — выругался в сердцах Ян Чубон в адрес ночного светила.
Для меня местечко Сташков было совершенно неизвестным, и, глядя на него, я ничего не мог придумать, как бы незаметно подобраться к мосту. Помогли Ян Чубон, Имрих Гаспар и Ян Хованец: они показывали улицы, называли отдельные дома, рассказывали о расположении моста и подходах к нему.
— Пять дней тому назад, — сказал Чубон, — я был в Сташкове и видел, что мост охраняют двое часовых. Укрытия возле моста, кажется, нет.
Я посмотрел в бинокль и действительно увидел часовых, но сколько их там было, рассмотреть не удалось.
📚отрывок из книги «среди врагов и друзей»