​БАТАЛЬОН СЛАВЫ!
💬Осуществив прорыв мощной обороны противника, батальон Емельянова прошёл с боями свыше четырёхсот километров, 30 января 1945 года он пересёк германскую границу и вышел к реке Одер. При этом батальон уничтожил один дот, четыре дзота, две 37-миллиметровые пушки, три самоходно-артиллерийские установки, один бронетранспортёр, десять пулемётных гнёзд и захватил четыре дальнобойных орудия, попутно взяв в плен более ста гитлеровцев.

В конце января 1945 года Военный совет 69-й армии, отмечая массовый героизм при прорыве вражеской обороны на реке Висла, присвоил стрелковому батальону гвардии майора Емельянова почётное наименование Батальон «Славы». Весь рядовой и сержантский состав батальона был награждён орденами Славы, командиры взводов – орденами Александра Невского, командиры рот – орденами Красного Знамени.

📕Поколение Победителей

​ВЫЛАЗКА.
💬Теперь мы обстоятельно выслушали Кострикова. План вылазки заслуживал внимания. Его одобрил даже капитан Аксенов.
А дождь не прекращался. Нельзя упускать такой момент: будет ли еще такой дождь, неизвестно.
На том участке до Кострикова и Васильченко действовала снайперская пара — Афиногенов и Щербина. Нужно узнать, что скажут они.
Разбудили Афиногенова. Он вскочил мгновенно, словно только и дожидался, когда его тронут за ногу.
— Пойдемте, я в этом районе знаю все ходы-выходы. Ох какого можно задать им перцу!
— Погоди, выслушай до конца.
— Я все слышал, о чем вы говорили. Я в Сталинграде научился спать и слышать весь разговор.
Вооружились только легким оружием — автоматами, гранатами, ножами. Первым полз Афиногенов, за ним Щербина, потом Степан Кряхов и я. Мы боялись одного: как бы на пути к блиндажу не напороться на минное поле. Однако все обошлось благополучно. Видно, нам и на этот раз сопутствовало солдатское счастье.
Вот и блиндаж. Около входа под дамским зонтом с автоматом на шее стоит часовой. Афиногенов, недолго думая, сполз в траншею. В темноте блеснул нож, и часовой без звука рухнул на землю.
Афиногенов и Щербина остались наверху, а мы с Кряховым потихоньку вошли в блиндаж.
Быстро окидываю взглядом обстановку. В деревянную стену у двери вбиты гвозди. На каждом гвозде автомат. Под автоматами каски, около касок — электрические фонарики. Вдоль правой и левой стен — сплошные нары. На нарах под одеялами спят гитлеровцы. Спят тихим, мирным сном. Над головой у каждого — верхнее обмундирование. Посреди блиндажа висит маленькая электрическая лампочка, отчего в блиндаже полумрачный успокаивающий молочный свет.
Мы подошли к автоматам, сняли их со стены, потом вывернули лампочку, прицепив к своим поясам но карманному фонарику. Гитлеровцы продолжали храпеть.
Степан Кряхов громко, твердо скомандовал:
— За смерть детей и матерей по фашистскому зверью — огонь!
Из двух автоматов хлестнул свинцовый ливень. Фашисты срывались с мест, но тут же падали. Одеяла перемешались в кучу.
Мы стояли у стены, увешанные автоматами, меняя по мере необходимости положение. Прошили очередями нары вдоль и поперек. Порядок, никаких признаков сопротивления.
И вдруг вижу возле своих ног живого гитлеровца. Он в одном белье, на котором нет ни одного темного пятнышка, значит, ни одна пуля не тронула его. Как это ему удалось, не пойму. Перевожу автомат к ногам. Кряхов хватает меня за руку:
— Не тронь, нужен «язык»!
Фашист вытянул руки вдоль пола: дескать, сдаюсь, вот, даже в лежачем положении руки поднимаю.
Этот немец хорошо знал русский язык, что и спасло его: он раньше всех понял смысл команды Кряхова и бросился ко мне в ноги.
Немец оказался послушным. Он быстро накинул поверх белья маскхалат, сунул ноги в сапоги, и мы вернулись к своим товарищам с «языком».

💭из воспоминаний В. Зайцева

Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Контуженным попал в плен. Содержался в лагере военнопленных в городе Кременчуге. Зимой 1941 года при перевозке военнопленных в германский концлагерь, Токуев с двумя товарищами бежал. В лесу Копаткевичского района Гомельской области беглецы встретились с партизанами.

В первом бою трое новичков первыми пробрались в расположение противника, сняли часовых, дали сигнал к наступлению. Заодно вооружились трофейными автоматами.

В 1942 году Токуев овладел подрывным делом и стал ходить на железную дорогу Брест – Гомель в составе диверсионной группы подрывником.
Вскоре Токуев стал лучшим бойцом-подрывником Копаткевичского отряда, а затем 125-й Копаткевичской бригады Полесской области. Возглавляемая им диверсионная группа за период с июля 1942-го по май 1943 года спустила под откос 34 железнодорожных эшелона, из которых лично Г. Токуев – 16.

​💬"Американцы"все-таки приняли участие в битве за Берлин. Это были американские средние танки M4A2 «Шерман», поставляемые США Советскому Союзу по программе ленд-лиза. Так одна лишь 2-я гвардейская танковая армия потеряла в боях за город 209 таких танков.

📕Поколение Победителей

​ДВОЕ.
💬 Своим ориентиром я избрал горящую деревню, которая была от меня в километрах трех-пяти. Это было зловещее зрелище: в кромешной темноте целое море огня. В воздухе летали горящие бревна. По-видимому, ее подожгли немцы, и бой сейчас шел за нее. Я решил пробраться туда в надежде найти штаб дивизии. Не знаю, долго ли я полз. Когда стемнело, я встал и пошел во весь рост. Нервная нагрузка была столь велика, что я еще не вполне давал отчет в происшедшем. Голодный, измятый, будто выплюнутый из пасти самого сатаны, я шел, как лунатик. Отчаянное безразличие овладело мною. Путь мой был невероятно опасен. Каждую секунду я мог взлететь на воздух. Потому что мины там были зарыты всюду. Но я тогда об этом не думал. Одна мысль сверлила меня: «Идти, идти… Только вперед».

Когда я переваливал через один холмик, мне послышалось, будто в стороне от меня кто-то стонет. Я остановился. Да, это был стон — слабый, почти детский, приглушенный. «Наверно, раненый», — подумал я и, вынув гранату из-за пазухи, осторожно пополз на стон. Я не ошибся. Когда я был метрах в пяти от раненого, где-то в стороне вспыхнула ракета, и я увидел маленького человека в красноармейской форме. Он лежал навзничь, как распятый, без сознания. Это была девушка, маленькая, тоненькая. В темноте нельзя было разглядеть лица. Рядом с ней валялась санитарная сумка. Значит, она — сестра. Я отыскал ее руку и стал искать пульс. Рука была маленькая, теплая. Она просто таяла в моих руках. Под моими пальцами слабо забилась жилка.
Я нашел ранение. Левый рукав разбух от крови. В санитарной сумке не было ни одного бинта. Что делать? Я расстегнул ремень, сбросил с себя фуфайку и кинжалом вырезал весь перед своей нательной рубашки, потом разрезал рукав ее гимнастерки и кое-как перевязал ее руку. Она все слабо стонала. Но рана была небольшая. Вероятно, ее ранило осколком мины и контузило разрывной волной.
Положение мое было трудное. Я не мог бросить раненую сестру, но и не знал, что с ней делать. Нести ее на себе? Но куда? А вдруг я попаду в лапы к немцам? Что тогда будет с ней? Но оставлять тоже нельзя. В конце концов я взвалил ее на себя и пошел вперед. Удивительное дело — идти мне стало легче, как это ни парадоксально. Не знаю, сколько нес ее — может, километр, может, два…

Горящая деревня впереди стала вырисовываться четче. Там было светло как днем. На улицах можно было различить маленькие фигурки бегающих людей. В общем хаосе воя и грохота я выделил звуки нашего и немецкого пулеметов. Значит, там дрались наши. Я уже стал было размышлять о том, с какой стороны деревни наши, с какой немцы, как вдруг почувствовал, что шагнул в пустоту, и в ту же секунду свалился в какую-то яму. Я упал очень больно. Но боль во мне заглушил тяжелый стон девушки. Я ее придавил. Когда я встал и поднял на руки девушку, я увидел, что яма была окопом. Внезапно начался бурный дождь. Дальше идти вдвоем было опасно. Можно было попасть к немцам. Моментально возникло решение: найти землянку, которая непременно должна быть возле всякого окопа, оставить девушку, а самому разведать путь и еще затемно возвратиться. Я стал исследовать окоп. Окоп оказался длиной метров в пятьдесят, и в конце его, как я и рассчитывал, была землянка. Я ощупью открыл двери и почти ползком влез в нее. Землянка была пустая. Это была обыкновенная фронтовая, наспех вырытая землянка, вероятно, двумя приятелями. Потолок лежал совсем низко, так что нельзя было распрямиться. Но было довольно сухо. Осторожно и бережно я положил девушку на пол, потом скинул фуфайку и подостлал под нее.
Нет, надо идти. Девушке нужна помощь. В то же время ужас охватывал меня при мысли, что она останется здесь одна.
Но я отодрал себя от этих мыслей и почти голый по пояс, в одной разорванной рубахе, пополз к выходу. Я умышленно не прощался с нею, так как боялся поддаться слабодушию.

💭из воспоминаний разведчика Ф. Абрамова

​ПОГОНЯ.
💬Времени на раздумывание не было, и мы один за другим свалились в эту пропасть.
Опомнились мы на небольшой равнине. Не чувствуя боли от ушибов, устремились дальше. Выстрелы гитлеровцев слышны были далеко позади. У каждого в сердце снова вспыхнул радостный огонек надежды.
Да, радость и грусть всегда ходят рядом.
Как будто в пуховые перины, проваливались мы в снежные сугробы до самого пояса. На всех нас осталось штук десять патронов. Надо было спешить, спешить и спешить.
Гитлеровцы, разобравшись в обстановке, не оставили нас в покое. Они продолжали преследование. Однако мы уже успели пройти до шести километров. Пули свистели высоко над головами.
Вдруг впереди показалась обширная поляна с несколькими словацкими сельскими домиками на ней. Гитлеровцы приближались. Мы все взмокли от пота, было трудно дышать. Угроза снова нависла над нами.
— Что будем делать? — тревожно спросил комиссар.
Я на минуту остановился. Решить этот вопрос в такой обстановке было нелегко.
Ветер по-прежнему раскачивал высокие деревья. Из труб небольших домиков струился дым, который сразу же подхватывал ветер и уносил вдаль.
«Люди готовят завтрак», — подумал я.
Пулеметная очередь заставила нас прижаться к земле. Деваться было некуда. Мы быстро подбежали к крайнему домику и постучали в дверь.
Открыл нам человек среднего роста. Он вопросительно смотрел на меня и моих товарищей.
— Мы советские партизаны, за нами погоня, — быстро сказал я.
Да и что еще я мог сказать? Все мы были в форме советских офицеров, а красные ленточки, сверкавшие у нас на шапках, подтверждали все это.
Стрельба перенеслась на опушку леса. Это услыхал и хозяин домика.
Слегка побледнев, он на мгновение задумался, потом решительным движением молча открыл дверь и показал рукой на лестницу.
Через несколько секунд мы очутились на чердаке.
— Попали в мышеловку, — тихо выругался Григорий Мельник.
— Может, и так, но если уж умирать, так прежде хоть по одному гитлеровцу хлопнуть надо, — сказал Рудольф Стой.
Я приказал быстро разделить поровну боеприпасы. Было решено беречь один патрон для уничтожения карателей, а второй для себя. Живыми не сдаваться.
Во дворе послышался лай собак, а затем зазвучала немецкая речь. Мы разошлись по чердаку и все взгляды направили на чердачную дверь, в которой с минуты на минуту могли показаться каратели.
Каждый из нас думал, как поведет себя хозяин дома, не выдаст ли он нас.
«Может, он просто заманил нас на чердак, чтобы отдать в руки фашистам?» — думал я.
В небольшую щель было видно, как гитлеровцы рассыпались по деревне. Их было около сотни.
Ледяной сквозняк пронизывал до костей, но мы не обращали внимания. «Значит, не заметили, что мы зашли в этот дом!» — снова затеплилась у меня надежда на спасение.
Во дворе стоял без фуражки хозяин дома, окруженный карателями, и что-то показывал рукой в сторону леса.
До нас донеслись слова гитлеровского фельдфебеля:
— Не врешь? Мы будем проверять!
Хозяин отрицательно покрутил головой и снова уверенно показал рукой в сторону леса.

💭 из воспоминаний А. Горницкого «Среди врагов и друзей»

В ночь на 24 августа 1942 года я имел разговор с Верховным Главнокомандующим по радио и доложил ему о крайне серьезном положении, создавшемся у стен Сталинграда, о мерах, которые предпринимались нами и фронтом на месте для спасения города, и о том, что необходимо было срочно получить для этого от Ставки. И это было в тот период войны, когда Генштаб и Ставка вынуждены были вести борьбу с так называемой «радиоболезнью», которой еще страдало немало командиров войсковых частей, соединений и даже армий.

​ДВОЕ.
💬За несколько часов она стала для меня неимоверно дорогой, близкой. Но только я стал отворять дверцы, как раздался оглушительный треск, земля заходила подо мной. Глаза ослепило огнем, и меня швырнуло назад. Я потерял сознание. Я не знаю и сейчас точно, что тогда случилось. Но думаю, что немцы, смяв остатки нашего батальона и продолжая двигаться, для верности расчищали путь себе артиллерией. Вероятно, один из снарядов разорвался около землянки, и меня отбросило волной.
Когда я пришел в себя, первым делом пополз к девушке. Она не стонала. Мне до тошноты стало страшно: вдруг она умерла? Но она была жива и все еще без сознания. Я ощупал руку. Кровь больше не сочилась. Стало немного легче. Еще не понимая, что случилось, я добрался до дверцы и нажал на нее. Она не поддавалась. Я навалился изо всех сил, но тщетно — она будто вмерзла. Тогда я стал в нее бить ногами — бесполезно. Тут страшная догадка просверлила мой мозг: нас засыпало. Вероятно, где-то совсем рядом разорвался снаряд, захлестнуло дверцу и засыпало землей. Понемногу я стал понимать наше положение. Мы замурованы в могиле и рано ли, поздно ли задохнемся от недостатка воздуха. Землянка была вырыта в стенке окопа, и только маленькая дверца соединяла ее с внешним миром.
Но не умирать же этой нелепой смертью. Мой мозг стал лихорадочно работать, и я нашел выход. Хотя я не знал, как была толста дверца землянки и как толст пласт земли, заваливший ее, я решил прорубить в дверце дыру и прорыть нору наружу. Чтобы чувствовать себя свободней, сбросил сапоги и клочья рубахи и немедля приступил к делу. Но при первых же ударах кинжала убедился, что это бесполезная работа. Надо, по меньшей мере, рубить топором, чтобы реализовать мое бредовое решение. К тому же брало сомнение: а что если за дверцей набило несколько метров сплошной земли? Тогда бесполезны все усилия.
В то же время что-то внутреннее настойчиво обнадеживало иллюзиями и о тонкости дверцы, и о незначительности земляного слоя. А тут еще в углу раздался стон девушки. Она скрипела, как молоденькая березка в бурю. Потом мне почудился шепот. Я подполз к ней, нагнулся. Она бредила. Рот ее так и пылал жаром. Она звала какого-то Колю. Это больно ущипнуло меня за сердце, но только на мгновение. Потом какая-то мутная и теплая волна залила все внутри. Этот лепет раненой девушки смягчил мое отчаяние. Захотелось до боли, до слез, чтобы и мое имя слетало с чьих-нибудь губ. И все всплыло вдруг: и деревня, и синий платочек, и девичьи глаза, и все в этом роде. И безумная ненависть, исступленное бешенство овладело мною.
Клял ли я виновников этого кровавого ада, именуемого войной, — не помню. Наверно, да. Помню только, что болезненная слабость прошла, и я с остервенением принялся за работу. Сначала рубил и отковыривал дерево, где попало, потом, ощупывая пальцами, стал вырезывать борозды. Мало-помалу мне удалось сосредоточиться на этом, казалось бы, безнадежном деле. С упорством маньяка я долбил и резал, долбил и резал, как крыса, въедался в дерево. Через некоторое время я мог нащупать небольшое углубление. Пот заливал глаза, ноги затекали, так как приходилось сидеть согнувшись, спина деревенела, руки немели. Не знаю, долго ли я так работал. Конечно, это был нечеловеческий труд. Руки были все изрезаны, искромсаны, ногти оборваны. Когда я отирал пот с лица, кровь с рук стекала в рот, меня тошнило. Мучительно хотелось пить. Внутри все жгло.
Ритм моей работы затихал, отчаяние снова брало меня. И вдруг кинжал ударился в песок. Дерево в одном месте проткнуто! Еще столько же усилий, и я прорублю наконец дыру, достаточную, чтобы пролезло мое тело. С новым ожесточением я начал рубить и кромсать дерево. Прошло, вероятно, много времени, когда я смог просунуть в дыру голову. Вдруг мне послышалось: «Воды, воды!» Это просила пить девушка. То, что она пришла в себя, меня бесконечно обрадовало. Но воды не было. Пока я был поглощен работой, я еще мог подавлять в себе жажду. Но теперь почувствовал, что и мне смертельно хочется пить.


Начало

💭 из воспоминаний разведчика Ф. Абрамова

​ОБУЧЕНИЕ.
Постоянная забота солдата — выжить и победить врага. Ведь мертвые бывают в строю только на перекличках, а бой ведут живые. Но меня заботило еще одно — подготовка и обучение новичков снайперскому искусству.
Вот почему все, что было связано со снайперским искусством, полностью завладело моими мыслями и поступками.
В первый же день нашей работы на новом участке, в районе завода «Красный Октябрь», мое внимание привлек снайпер-новичок Горожаев. Среднего роста, голубоглазый солдат. Черты лица крупные, шея короткая, подбородок тяжелый. С виду он казался угрюмым, нелюдимым, замкнутым.
Для этого были свои причины. Горожаев подолгу просиживал со своим напарником на переднем крае, а удачи не было. Более того, сегодня фашистский снайпер послал в него пулю, и только благодаря неточности выстрела новичок остался жив: пуля ударила в каску. Но это было уже серьезное предупреждение молодому снайперу: смотри, пока не поздно, меняй свою тактику или вообще уходи из снайперской команды. Закурили. Сквозь табачный дым ему было, кажется, легче смотреть на меня: взгляд его голубых глаз потерял свою угрюмость, и он признался:
— Не дается мне снайперское дело. Смотрю в окопный перископ весь день, даже в глазах звездочки появляются, а цели поймать не могу. Автоматом бить проще: дали команду — и строчи, а тут одна морока...
— Не морока, а смекалка и выдержка, поправил я Горожаева.
— Пусть будет так, — нехотя согласился он.
Тут я, не торопясь, разъяснил, что снайпер обязан с первого взгляда определять цель, мгновенно оценивать ее и поражать с первого выстрела. А в конце беседы предложил:
— Завтра с утра приглашаю тебя в напарники.
В четыре часа утра снайперы уже окончили завтрак и стали расходиться по своим участкам. Но сначала я повел своего напарника в блиндаж заместителя командира батальона, старшего лейтенанта Архипа Сухарева, который был ранен на одном участке.
Вошли в блиндаж. Сухарев лежал на земляных нарах, покрытых черным сукном. Медсестра Клава Свинцова готовила его к перевязке. Дора Шахнович помогала ей, держа в руке флакончик с каким-то лекарством. Старший лейтенант сел, спустил ноги. На губах капли крови, лицо бледное. Его взгляд остановился на мне. Многое было в этом взгляде, в том числе и незаслуженный упрек в наш адрес: дескать, как же это вы, снайперы, не истребили вовремя того стрелка, что послал свою пулю в спину замкомбата. Но я не стал объясняться, оправдываться: мне важно было, чтобы этот взгляд заметил Горожаев. И он заметил, почувствовал, оценил, что такое снайпер в глазах командира!
Молча постояв возле Архипа Сухарева, мы вышли из блиндажа.
В заводском районе шел яростный бой. Не умолкая, строчили в разных концах пулеметы.
— Где засел снайпер, как ты его найдешь в этом пулеметном треске? По каким приметам можно установить, где его гнездо? — спросил я.
Горожаев пожал плечами и тихо ответил:
— А черт его знает...
— Чертям здесь тоже тошно, они ничего не знают. Надо найти очевидца, чтобы рассказал, где и как был ранен Сухарев.
Вскоре удалось встретить солдата, который поведал нам следующее:
— Старший лейтенант вместе с фельдшером Зыковым шел из инструментального цеха в котельную, к пулеметчикам второго батальона. В дверном проеме старший лейтенант качнулся, изо рта хлынула кровь. Я подбежал к нему, хотел помочь. Только наклонился — мне обожгло левое плечо. Мы спрятались за котел. Там Зыков нас перевязал...
— Сколько солдат и офицеров пострадало в этом дверном проеме? — спросил я.
— Сегодня три солдата и вот старший лейтенант, — ответил солдат.
Мне стало ясно, что вход в котельную держит под прицелом какой-то злой, опытный снайпер.
— Теперь мы должны занять позицию там, где гибнут наши товарищи, — сказал я Горожаеву.

💭 воспоминания В. Зайцева

​​💬Самолеты, созданные в конструкторском бюро С.А. Лавочкина, стали одними из основных наших истребителей.
Ла-5ФН в своем классе превосходил немецкие машины в скорости, имея при этом отличную маневренность. Таких истребителей за годы войны было изготовлено 10 тысяч. На самолетах Лавочкина трижды Герой Советского Союза И.Н. Кожедуб сбил 62 фашиста. А первую славу истребители «ла» заслужили в осенних боях у Сталинграда.

📕Поколение Победителей

💬Дед Зайцева был знаменитым охотником. Он же подарил внуку и одноствольную берданку. Впрочем, снайпером молодой человек, казалось, становиться не собирался. Он выучился в строительном техникуме и прослужил несколько лет на Тихоокеанском флоте.

навыки стрельбы пригодились Василию Зайцеву в годы Великой Отечественной войны. Правда, отправки на фронт старшине 1-й статьи пришлось дожидаться не один месяц. Зайцев направил несколько рапортов прежде, чем его просьба летом 1942 года была удовлетворена. Василия Григорьевича зачислили в стрелковую дивизию, в составе которой он вскоре стал героем обороны Сталинграда.

​НА ПЕРЕПРАВЕ.
💬На переправе, как и всегда, трудно что-либо понять. Лошади, повозки, пушки с передками, пятящиеся в темноте машины. И люди. Людей больше всего ругающихся, сталкивающихся, отнимающих друг у друга что-то. Кто-то на кого-то наехал. Забыли какие-то ящики. Ищут какого-то Стеценко. Ждут катера. Ругают его. Уже давно должен быть, и все нет.
Грузятся сразу две дивизии-184-я и еще какая-то, 29-я, кажется.
И во всей этой суматохе надо найти какого-то дивинженера, или командира дивизии, или начальника штаба, вручить пакет и ждать дальнейших распоряжений. А распоряжений, вероятно, никаких и не будет. У всех и так голова кругом идет: и пушки все надо погрузить, и боеприпасы, и лошадей, и людей не растерять, и вообще какого черта вы сейчас лезете, когда видите, что делается.
Я нахожу инженера, но не того, командира полка, но тоже не того.
Кто-то дергает меня за рукав.
– Слушай, друг, фонарика нет?
– Есть.
– Посвети, дорогой. А то с ног сбился. Карту дали, а что в этой темноте увидишь…
Я различаю только массивную фигуру в телогрейке с болтающимся на груди автоматом.
– Давай под лодку залезем. Две минуты только… Ей-богу.
Под лодкой тесно и пахнет гнилым деревом. Я зажигаю фонарик. Горит
«он тускло – батарея кончается. У человека, оказывается, крупное,
«тяжелое лицо с широко расставленными глазами и мясистыми губами. На воротничке шпала. С трудом вытягивает из лопающейся от бумаг перетянутой резинкой планшетки карту.
– Вот иди разбери, – тычет он грязным ногтем в красный неровный треугольник на карте. – Карта называется! Белый квадрат вместо завода. Что тут поймешь! – и он длинно и заковыристо ругается. – Должны дивизию менять. Говорили, на переправе представитель будет. Ни души. Теперь ищи этот треугольник в городе. КП ихнее – дивизионное. Ни ориентира тебе, ничего.
Я спрашиваю, из какой он дивизии. Оказывается, комбат 1147-го полка 184-й дивизии.
– Не у вас сегодня инженера убило?
– У нас. Цыгейка. А что?
– Я на его место прислан.
– Ну!.. – крупнолицый капитан даже удивился. – Вот и хорошо. Поедешь с нами. Я один как перст остался. Комиссар в медсанбате, а начальник штаба ночью ничего не видит.
Мы вылезаем из-под лодки.
– Подожди минутку. Лошадей только проверю. А то знаешь этих старшин.
Он исчезает, точно растворяется в толпе и крике. Я ищу Валегу. Он примостился уже около каких-то ящиков и мирно спит, поджав ноги, чтоб не оттоптали. Поразительная у него способность спать в любой обстановке. Сажусь рядом. С реки тянет легкой, успокаивающей прохладой. Пахнет рыбой и нефтью. Топчутся рядом кони, позвякивая сбруей. Где-то, совсем уже далеко, все еще ищут Стеценко.

Город горит. Даже не город, а весь берег на всем охватываемом глазом расстоянии. Трудно даже сказать – пожар ли это. Это что-то большее. Так, вероятно, горит тайга – неделями, месяцами на десятки, сотни километров. Багровое клубящееся небо. Черный, точно выпиленный лобзиком силуэт горящего города. Черное и красное. Другого нет. Черный город и красное небо. И Волга красная. «Точно кровь», – мелькает в голове.

💭 отрывок из книги В. Некрасова «В окопах Сталинграда»

​​РУССКИЕ ПРИШЛИ.
💬Рушилась вся оборона неприятеля в Заполярье. Овладев Печенгой, советские войска устремились к норвежскому порту Киркенес. Уже форсирована последняя водная преграда к Киркенесу - Бьек-фьорд. Отовсюду поступают донесения о бесчинствах гитлеровцев в Северной Норвегии.

Озлобленные бессилием остановить наступление советских войск, гитлеровцы взрывают мосты, жгут населенные пункты, угоняют на запад мирное население и увозят в Германию награбленное добро. Командующий приказал нашему отряду высадиться на побережье «Варангер-фьорда, выйти на основную коммуникацию противника и принять все меры для спасения имущества норвежцев. И вот мы снова на полуострове Варангер, в знакомых местах, куда ходили осенью прошлого года и где знают о "сурте дьяволе". Мы спешим к порту - базе неприятеля. В попутных селениях норвежцы радушно встречают и провожают нас. Впереди - пятьдесят километров по горной дороге. Мы идем форсированным маршем, но быстрее нас несется по всему побережью Варангер-фьорда радостная молва: - Русерне ком хит!

(Русские пришли!) У доброй молвы быстрые крылья. И вот уже навстречу и следом за нами с гор спускаются скрывавшиеся от гитлеровцев норвежцы. С котомками и связками домашнего скарба идут они к своим очагам. По дороге движется несметная толпа людей, и в Киберге, к которому мы сейчас приближаемся, уже носятся слухи о многотысячной колонне советских войск. У страха глаза велики, и егеря поспешно ретировались из Киберга. - Русерне ком хит! - кричат мальчишки, бегущие нам навстречу с окраин Киберга. - Русерне ком хит! - приветствуют нас рыбаки, снимая свои широкополые шляпы. - Русерне! - удивленно и радостно улыбаются нам женщины, зовут в дом, чтобы угостить тем немногим, что еще имеется в их разоренных жилищах. Население Киберга, небольшого рыбацкого поселка, живет впроголодь. На складах, полчаса назад охранявшихся гитлеровцами, имеется мука и мясо, крупы и рыбные консервы, но норвежцы не решаются подойти к складам. Оккупанты могли их заминировать или отравить продукты. Кроме того, это воинские склады, а значит - трофеи победителей. - Русские сами решат, как поступить с этими складами, - так сказал жителям Киберга самый старый и самый уважаемый среди них рыбак. Мы открыли склады. Врачи, наш и норвежский, убедились в полной пригодности продуктов. Павел Сутягин - он был с нами в этом походе - предложил жителям Киберга взять все, в чем они нуждаются.
Когда он сказал об этом старому рыбаку, тот, робея и смущаясь, повторил предложение Сутягина, чтобы убедиться - так ли это? Правильно ли он понял русского офицера? Нет, он не ослышался. Русские только просят, чтобы все было в порядке и по
справедливости.

💭из воспоминаний В. Ленонова

26-я армия Юго-Западного фронта
Возглавлял оперативную группу войск фронта в период Елецкой наступательной операции с 6 по 16 декабря 1941 года, закончившейся разгромом нескольких вражеских дивизий. В результате Елецкой операции советские войска освободили 400 населённых пунктов, в том числе Елец. В середине декабря 1941 года Ф. Я. Костенко назначен командующим Юго-Западным фронтом. С апреля 1942 года — снова заместитель командующего этого фронта.
Войска под командованием Костенко сражались под Киевом, Москвой, участвовали в Курско-Обоянской, Барвенково-Лозовской и Харьковской операциях.

Фёдор Яковлевич Костенко застрелился, вместе с сыном капитаном - артиллеристом 26 мая 1942 года, будучи в окружении на Харьковском направлении. Место захоронения неизвестно.

📕Поколение Победителей

​МИНИРОВАНИЕ ХАРЬКОВА.
💬Я отбросил стул, сбежал по каменной лестнице в гулкий вестибюль химико-технологического института, где в заляпанной грязью шинели стоял по-мальчишески худощавый лейтенант с кирзовой полевой сумкой на боку; Рядом в такой же шинели — сержант. Лейтенант вытянулся, вскинул руку к пилотке — Товарищ полковник, разрешите доложить: спецтехника в порядке, команды потерь не имеют, готовы к выполнению боевого задания! Оба они, и лейтенант Хомнюк, и сержант Сергеев, — его помощник, едва держались на ногах от усталости.

— Спасибо, товарищи! — не по-уставному сказал я.— Молодцы! Но как вы добрались? Где были? Они добрались потому, что понимали: медлить с. доставкой спецтехники нельзя. Не стали ждать у моря погоды, а всеми правдами и неправдами дотащили машины по непролазной грязи до Купянска и навалились на военного коменданта. Тот погрузил напористых саперов в вагоны и прицепил к первому же эшелону, идущему в Харьков. Отбыли вовремя: снова гремели зенитки, отражая очередной воздушный налет. Лейтенант Хомнюк не успел закончить рассказ, как в вестибюль вбежал Владимир Петрович Ястребов. Я — не в силах описать гамму чувств, отразившихся на его измученном ожиданием лице.
Минируем Харьков казалось, теперь, когда вся оперативная группа — в сборе, можно вздохнуть посвободнее, почувствовать себя уверенней. Не тут-то было! Сначала выяснилось, что, несмотря на все усилия харьковчан, мы не сможем получить необходимое количество мин замедленного действия и что вместо трехсот тонн взрывчатых веществ получим не более ста. Затем воентехник Леонов доложил, что один из поставленных на испытание электрохимических взрывателей-замедлителей сработал раньше срока. Пришлось срочно заняться конструированием и изготовлением надежных предохранителей с большими сроками замедления: иначе ставить мощные мины на важных объектах в собственном тылу невозможно! На заседании Военного совета нас упрекнули в нерасторопности и неподготовленности. Н. С. Хрущев сказал, что войска должны всегда иметь готовые взрывные средства
«заграждения. Я ответил, что много лет пытаюсь добиться этого, но безуспешно.— Значит, нужно было обратиться прямо к товарищу Сталину!— Я пытался, но письмо до товарища Сталина не дошло, вернулось обратно в ГВИУ для принятия мер, — Приготовьте доклад о положении дел е минно-взрывными заграждениями, сошлитесь на опыт минирования в Харькове, мы отправим доклад в ГКО! Требуемый доклад мы с генералом Невским подготовили и представили в Военный совет фронта быстро. Да и время не позволяло медлить: из вечерней сводки Совинформбюро за 7 октября мы узнали, что на фронтах появились брянское и вяземское направления. В те дни были обнаружены и признаки наблюдения за работой минеров со стороны вражеской агентуры. Немедленно были приняты меры к дезориентации соглядатаев врага. Прежде всего усилили минирование «макетами»: ложные мины надежно маскируют боевые, сбивают противника с толку, вынуждают при разминировании распылять силы, притупляют бдительность чужих саперов и способствуют нанесению им урона. Но наибольшую осторожность, наибольшую бдительность проявляли мы в те дни при установке в городе и ближайших его окрестностях мин, управляемых по радио. Радиомина в особняке Хрущева Уже 3 октября я получил новый приказ: поставить радиомину в доме № 17 по улице Дзержинского.

💭 воспоминания И. Старинова

документальная радиокомпозиция легендарного ленинградского радиожурналиста, военного корреспондента Лазаря Маграчёва о блокаде Ленинграда — «Вызываем прошлое на себя». #радио

Звучат уникальные аудиоматериалы из архива Ленрадио. Больше радио СССР слушайте здесь

​​РАССЕКРЕЧЕНО.
💬По истечении срока секретности, были оглашены некоторые английские правительственные документы 1940 года. Документы рассказали, что, находясь в состоянии войны с Германией, в те самые месяцы. когда гитлеровцы заканчивали подготовку вторжения во Францию и подготовку бомбардировок Англии, английское правительство готовилось к нападению на СССР.
«Самым действенным путем, каким мы могли бы нанести удар России, было бы нападение на кавказские нефтепромыслы, откуда Россия получает 80 процентов своей нефти...
- так записано в протоколе заседания военно-го комитета Англии от 12 марта 1940 года. По подсчетам штаба военно-воздушных сил, три эскадрильи бомбардировщиков, действуя на протяжении от шести недель до трех месяцев, могут вывести нефтепромыслы из строя».
К протоколу подшиты подробные карты обьектов бомбежки городов Баку, Батуми, Грозного, Майкопа.

📕Поколение Победителей

​КОМАНДИР.
💬Молодого студента назначили командиром роты разведчиков. Рота восприняла это назначение враждебно. Сибиряки-охотники, недавние уголовники, опытные, видавшие виды ребята и мужики, решили сразу же проучить желторотого мальчишку. А командир точно был молод: на верхней губе его только-только начинал пробиваться золотистый волос. Глаза совсем мальчишеские, синие-синие, румянец во всю щеку, как у девушки.
Однажды заходит командир в землянку, слышит: смеются над ним. Хорошо же. Он вызывает самого, как ему казалось, зловредного, говорит:
— Пойдешь сейчас со мной в разведку.
Пошли. Командир среди дня идет во весь рост. Пули сыплются. Дальше ползти невозможно, не то что идти. Солдату кажется — мальчишка с ума сошел. Умоляет переждать.
— Иди, — отвечает командир, — не то пристрелю на месте.
Так они перешли линию. Все разузнали, что надо. Пора было возвращаться домой. Но самолюбивый командир, обладавший незаурядной волей, решил навсегда покончить с насмешками над собой. Он решил уничтожить дзот. В темноте подкрались к выходу. Командир заколол часового. Без шума не обошлось. Выбежал немец, бросился на нашего солдата. Тому бы и смерть. Но выручил командир. Закидав гранатами дзот, они вернулись в роту.
Когда товарищи, рассчитывая услышать от солдата новые насмешки над мальчишкой-командиром, попросили рассказать его про разведку, солдат, ни слова не говоря, устало снял с головы шапку: голова его была седая.
С тех пор никто не смеялся над молодым командиром, а бойцы про себя называли его «синеглазым орлом».

💭отрывок из книги Ф. Абрамова «моя война в СМЕРШЕ»