Мы можем быть знакомы в силу разных обстоятельств. Кто-то, вероятно, помнит меня ещё благодаря лонгридам и смешным картинкам, которые я делал для «Основ метафизики», «Дома игральных костей» или «Критики мемного разума». Другим я, возможно, известен больше как автор Insolarance Cult и «Литеры». Некоторые, должно быть, познакомились со мной за счёт совместных стримов про левое либертарианство (и не только) на проектах Yaldabogov и LS Philosophy. Словом, в философско-популярном сегменте рунета я давно и, как бы нескромно это ни звучало, мой вклад в популяризацию философии среди широких масс интересующихся уже успел стать определяющим.

Здесь я планирую заниматься всем тем же самым, но, если повезёт, более регулярно и систематично. Основной мой философский интерес как начинающей академической единицы — это этическая проблематика, плавно перетекающая в проблематику политическую. Но я с большим интересом стараюсь следить и за более широким спектром философских тем.

Этот канал задуман как место, где я мог бы складывать свои черновые заметки, смешные картинки и ссылки на разбросанный по Интернету контент, к созданию которого я приложил руку. Из того, с чем можно ознакомиться уже сейчас:

• «Моральные аргументы за БОД»: довольно неакадемическое изложение некоторых основных моральных аргументов в пользу безусловного базового дохода с широких либертарианских позиций.
• «Классический либерализм и эксплуатация труда»: мой пересказ с авторскими дополнениями либеральной (леволибертарианской) теории эксплуатации Гиллеля Штайнера.
• «Естественное право и неагрессия»: любительский перевод статьи Гэри Шартье об основаниях принципа неагрессии и прав частной собственности в рамках неоклассического естественного закона (школа Финниса–Гризе).
• «Геолибертарианство»: вводная статья о джорджистском либертарианстве.
• «Неореакция: запутавшись в противоречиях»: критика неореакции и конкретно Кёртиса Ярвина.
• «Два подхода к сексуальной этике: распущенность, педофилия и изнасилование»: перевод статьи Дэвида Бенатара, в которой он обозначает ослабление морального осуждения педофилии и изнасилований как необходимое следствие «либеральных» взглядов на сексуальную мораль.
• «Сцилла и Харибда сексуальной этики»: моя доброжелательная, хотя и провокативная критика предыдущей статьи Бенатара.
• «Последовательная либертарианская позиция по открытым границам»: критика непоследовательных либертарианцев, которые поддерживают контроль за миграцией, и их аргументов в пользу такой позиции.
• «Либертарианский подход к загрязнениям окружающей среды»: перечень решений, которые могли бы поддержать либертарианцы в вопросе борьбы с загрязнениями окружающей среды.
• «Преступление и… наказание?»: немножко сумбурная, но важная по характеру обсуждаемых в ней интуиций статья о моральной недопустимости наказаний ради самих наказаний, то есть критика ретрибутивизма.

Леволибертарианские теории справедливости утверждают, что человек является полноправным собственником своей личности и что природные ресурсы должны распределяться некоторым эгалитарным образом. В отличие от большинства версий эгалитаризма, левое либертарианство поддерживает полную самопринадлежность и, таким образом, накладывает определенные ограничения на то, что другие люди могут делать с человеком без его разрешения. В отличие от более привычного правого либертарианства (которое также поддерживает полную самопринадлежность), оно считает, что природные ресурсы (т.е. ресурсы, которые не являются результатом чьего-либо выбора и которые необходимы для любой формы деятельности) могут быть присвоены в частную собственность только с разрешения членов общества или со значительной компенсацией им. Подобно правому либертарианству, левое либертарианство считает, что права собственности являются базовыми правами человека. Детальное рассмотрение различных аспектов и версий этой теории читайте в большой статье Питера Валлентайна "Левое либертарианство" ("Left-Libertarianism: A Primer"). За значительную помощь в переводе особая благодарность Константину Морозову.

Отдельно отмечу, что данная работа концентрируется на левом либертарианстве в определении Штайнера-Валлентайна и в ней не затрагиваются темы левого рыночного анархизма (АЛЛ/C4SS), о котором можно почитать, например, здесь (см. также @individualistlibrary). О геолибертарианстве читайте вводную статью здесь и блог @geolibertarianism.

#Валлентайн #левое_либертарианство

Рабство, свобода и самопринадлежность

«Левое либертарианство» в том смысле, в каком о нём пишут Оцука, Штайнер и Валлентайн, родилось как ответ, с одной стороны, на «Анархию, государство и утопию» Бобби Нозика и, с другой стороны, на «Самопринадлежность, свободу и равенство» Джерри Коэна. Поэтому не должно удивлять, что заметную часть своего эссе Валлентайн тратит на обсуждение «добровольного рабства». Но без понимания контекста это обсуждение может пониматься чересчур превратно, особенно теми, чьё «левое либертарианство» имеет ALL/C4SS бэкграунд.

Для критиков либертарианства идея «добровольного рабства» — это такая боксёрская груша, которую не ударил только ленивый. Поэтому сами либертарианцы в основном либо избегают говорить о праве на самопорабощение, либо долго и нудно объясняют, что права самопринадлежности неотчуждаемы и, соответственно, предметом продажи/передачи не могут являться. Но тут, я думаю, упускается нюанс, который в принципе и заставляет антилибертарианцев критиковать концепцию «добровольного рабства».

Дело в том, что либертарианцы позиционируют себя в качестве защитников свободы. А свободу либертарианцы понимают как реализацию человеком его прав собственности на себя (самопринадлежности). Возражение «добровольного рабства» состоит в том, что если свобода — это просто право собственности на себя, то чтобы быть свободным человеку нужно иметь возможность добровольно продать себя в рабство. Более того, если человек не может продать себя в рабство, то он, получается, менее свободен, так как вместо полных прав собственности на себя, включающих право передачи, он имеет усечённый набор. А поскольку рабство — это едва ли не антоним свободы, то приравнивание свободы к самопринадлежности — явный абсурд.

Нормальный либертарианский ответ на эту проблему — признать, что самопринадлежность не равна свободе. Конечно, самопринадлежность важна для реализации свободы, но это лишь один её компонент. Другой — материальные ресурсы для реализации своих намерений. Отсюда, собственно, и произрастают базовые интуиции многих левых либертарианцев: если мы действительно защищаем свободу, то у всех людей должна иметься надёжная гарантия материальных ресурсов для реализации своих намерений. Природные ресурсы выступают в качестве фундамента такой гарантии, потому что на них ни у кого нет исключительных претензий. Проще говоря, вопрос о праве на самопорабощение вообще не будет перед нами стоять, если всем платится БОД по схеме Штайнера и Ван Парийса или есть более адресная (и более щедрая) социалка по схеме Оцуки и Валлентайна. Идея продать себя богатому соседу придёт в голову только тому, кому нечего терять, но в леволибертарианском обществе таких людей быть не должно.

Разумеется, и «правые» либертарианцы могут ответить, что их вариант рыночного общества без социалки (или с более скромной) тоже максимизирует для всех материальные возможности для реализации намерений, потому что (правильно функционирующий) рыночек имеет тенденцию решать в пользу вообще всех. Это чуть более спорно и требует хороших практических аргументов. Но самое главное — это требует признать, что NAP, самопринадлежность, права собственности и прочая либертарианская база для свободы хоть и нужны, но явно недостаточны. И либо либертарианцы расширяют свою теорию в сторону BHL, либо, как им давно рекомендовал Мюррей Букчин, отказываются от ярлычка libertarian в пользу чуть менее хайпового propertarian.

Могло показаться, что леволибертарианский (в смысле Штайнера и Валлентайна) ответ на проблему самопорабощения — просто признать, что «добровольное рабство» теоретически допустимо, но практически нереализуемо, потому что у всех будет страховка от экстремальной нужды. Но это не единственный возможный ответ. Многих тревожит не только практическая, но даже теоретическая возможность продажи себя в рабство, так что им хотелось бы исключить даже гипотетическую допустимость таких сделок. Как бы это можно было сделать?

Для начала неплохо было бы вспомнить критическое замечание, которое против левых либертарианцев озвучивали аризонские либералы, такие как Джейсон Бреннан, Бас ван дер Воссен и Джон Трэшер: идея «полной самопринадлежности» — это не то, как свою теорию формулировали сами либертарианцы и, в частности, Роберт Нозик. «Полную самопринадлежность» сформулировал Джеральд Коэн, и многие (не левые) либертарианцы не согласны, что их концепция самопринадлежности — «полная». Опять же, самопринадлежность — это не исходная аксиома, как её часто формулируют ротбардианцы, а вывод из некоторых моральных принципов. Поэтому содержание самопринадлежности зависит от того, на какие принципы мы опираемся. Соответственно, если мы исходим из неотчуждаемой ценности человеческой свободы, то самопринадлежность не должна быть «полной», но она и не становится от этого менее либертарианской. Впрочем, можно взглянуть на это так, как предложил Валлентайн: полная самопринадлежность разрешает передавать себя в рабство, но те же моральные принципы, что лежат в основе права собственности на себя, запрещают кому-либо принимать кого-либо в свои рабы.

Какие это могут быть принципы? Набор вариантов максимально широк: защита эффективной автономии, утилитарные соображения, аристотелианская телеология, контрактная процедура, моральная интуиция, etc. Словом, всё, что может быть моральным фундаментом для либертарианства как такового. Это не мешает в ротбардианском духе отмахиваться от проблемы самопорабощения неотчуждаемостью самопринадлежности через неотчуждаемость фактического контроля над телом. Скорее это даёт теоретическое объяснение подобной неотчуждаемости прав на себя. Но это также никак не отменяет того, что самопринадлежности (хоть «полной», хоть «частичной») недостаточно для реализации человеческой свободы.

Иммануил, мы убиваем детей

Питер Сингер и Иммануил Кант — два великих моральных философа диаметрально противоположных подходов. Но этот контраст тем удивителен, что двух мыслителей объединяет одна поистине жуткая идея — оправдание убийства новорождённых детей (aka инфантицид, aka постнатальный аборт).

В своей работе «Метафизика нравов» Кант бескомпромиссно выступает за смертную казнь для убийц. Настолько бескомпромиссно, что требует от политического сообщества, замыслившего самороспуск, умертвить всех убийц в тюрьмах прежде, чем разойтись на все четыре стороны. Но есть два исключения, на которые кровожадность Канта не распространяется: дуэлянты и матери, убивающие своих детей. С дуэлянтами всё понятно — обе стороны понимали, на что идут, так что никаких претензий у убиенного быть не должно. С матерями всё намного интереснее.

Само собой, Кант не утверждает никакого неограниченного права убивать своих детей. Однако он считает, что закон не распространяется на детей, рождённых вне брака, а поэтому убийство таких детей не может наказываться смертью, даже если это по-прежнему ужасный и предосудительный поступок. Мотивация Канта здесь примерно та же, что и в случае с дуэлями: убийство совершается ради сохранения своей чести, а поскольку честь «не пустой звук» и «позор не может быть снят никаким указом», то защищать свою честь людям приходится в естественном состоянии, где на них не действуют гражданские законы.

Здесь отчётливее, чем где-либо ещё, видно, что при всей своей гениальности и прогрессивности Кант всё ещё был всего лишь человеком своего времени и разделял все «варварские» (с перспективы современного европейца) предрассудки своего времени. Какому современному европейцу придёт в голову, что к человеку, который с кем-то пошёл-вышел и в процессе его убил насмерть, должны применяться какие-то другие правовые нормы, чем к обычным убийцам? А ведь от дуэлей кантовских времён славная традиция «пойдём-выйдем» отличается разве что способом проведения и классовой принадлежностью участников.

Сингер тоже, разумеется, не поддерживает никакого неограниченного права убивать своих детей. Его аргумент в пользу инфантицида — это в первую очередь аргумент в пользу права родителей принимать решение о детской эвтаназии. Это всё ещё очень спорно, но куда более гуманистично по современным меркам, чем убийство бастардов с целью сохранить честь семьи.

К чему это всё? Тут можно сделать два очень важных замечания. Первое, которое я честно украл у Макинтайра: даже великие моральные философы — это продукт конкретных исторических эпох и сообществ. Сегодня никто не стал бы слушать «оправдание» Кантом постнатального аборта внебрачных детей. Но и во времена Канта не стали бы слушать аргументы Сингера если не по детской эвтаназии, то по ряду других его непопулярных даже сегодня позиций. Это, конечно, не значит, что современному европейцу нечему научиться у Канта и немецкого философа надо срочно сбрасывать с парохода современности. Моральный облик современного европейца — продукт интеллектуальной культуры, в формировании которой не последнюю роль сыграла этика Канта.

Второе замечание: если мы принимаем (как это делаю я) натуралистическое объяснение морали, что нормы нужны нам для процветания, то эта трансформация в наших представлениях о гуманности и то, как хорошо она коррелирует с качеством жизни в наших сообществах, реально отражают моральный прогресс человечества. Но работы в этом направлении предстоит проделать ещё много, потому как тот же кантовский ретрибутивизм мы пока ещё не изжили так же, как моральное отвращение к внебрачному деторождению или «культуру чести», в которой вопросы решаются через «пойдём-выйдем». (На самом деле, даже в этих двух направлениях работа далека от завершения).

Либертарианство и справедливость базового дохода

Требует ли или хотя бы допускает справедливость безусловный базовый доход? Ответ зависит от двух побочных вопросов: допустимо ли принудительное налогообложение и допустимо ли равное и безусловное распределение налоговых поступлений? В своей статье «Либертарианство и справедливость базового дохода» Питер Валлентайн рассматривает различные версии либертарианства, делая два основных вывода. Во-первых, все формы либертарианства, кроме радикально-правого, совместимы с налогообложением стоимости природных ресурсов. Во-вторых, при определённых условиях все формы либертарианства от нозикианского правого до левого допускают или даже требуют выплаты безусловного базового дохода.

Мой перевод, сделанный при поддержке канала Libertarian Social Justice. Недавно мы также переводили ещё одну вводную статью Питера Валлентайна о левом либертарианстве.

Перераспределение без политического авторитета

Одно из главных либертарианских возражений против перераспределения основано на проблеме политического авторитета. Проблема эта состоит в том, что у нас нет удовлетворительного объяснения, почему действия государства должны оцениваться по каким-то иным моральным принципам, чем действия частных лиц. И поскольку для частных лиц морально-неправильно отбирать у одних людей деньги, чтобы отдать их другим (даже если им очень они нужны), то и для государства это будет неправильно.

Одна из наиболее интересных деталей статьи Валлентайна — он показывает, что для перераспределения политический авторитет не нужен. Допустим, у нас есть общество вообще без государства, в котором действуют леволоккеанские правила в отношении собственности. То есть люди имеют исключительные права собственности на себя и продукты своего труда, но присвоение и обладание природными ресурсами регулируется эгалитарной оговоркой Локка. Соответственно, присвоение и владение природными ресурсами налагает на собственников обязательства по компенсации полной рентной стоимости этих ресурсов. Если государства нет, то кому причитаются такие платежи? Напрямую частным лицам.

Эгалитарная оговорка налагает на людей долговое обязательство в сумме полной рентной стоимости природных ресурсов, которое делится между всеми людьми. То есть каждый собственник природных ресурсов должен выплатить каждому другому человеку полную рентную стоимость, делённую на количество людей. Когда все собственники поступают подобным образом, то в конечном счёте все имеют равные доли от всей суммированной ренты природных ресурсов. И государство само по себе здесь не нужно.

Но что, если (как это часто бывает в реальности) кто-то не захочет делать причитающийся от него перевод? В некотором смысле утаивание этих рентных платежей — это кража. Неоплаченная рента, если принимать леволоккеанские посылки, не принадлежит уклоняющимся от трансфертов владельцам природных ресурсов. Поэтому, как и в случае с любой другой кражей, любой человек может просто взять и принудить владельцев природных ресурсов сделать причитающуюся выплату. (Может возникнуть спорная ситуация, при которой сумма долговых обязательств превышает сумму активов должника; хороший доклад на эту тему делал Артём Северский).

Принуждение к выплате компенсации не требует политического авторитета, равно как и принуждение к возвращению украденного. Поэтому не требует его и принуждение к участию в схеме трансфертов, порождаемой долговыми обязательствами, вытекающими из оговорки Локка. Поэтому при прочих равных выбор между государством и анархией — чисто практический. Какая система эффективнее минимизирует нарушения оговорки Локка? Государство, облагающее стоимость природных ресурсов налогами и выплачивающее на основе этого базовый доход? Или анархическая конфедерация, в которой люди в индивидуальном порядке оплачивают свои долговые обязательства?

Разумеется, ту же самую логику можно применить и по отношению к менее эгалитарным версиям оговорки Локка, таким как оговорка Нозика и оговорка достаточности, которые также могут (пусть и с большим количеством нюансов) порождать компенсационные схемы, похожие на базовый доход. Такие, как негативный подоходный налог Фридмана, например.

Говоря чуть проще, против перераспределения не работает аргумент, что помощь нуждающимся — это моральное обязательство, не подлежащее энфорсменту. С этим вполне могут согласиться все либертарианцы вплоть до левых. Но если леволоккеанские принципы в отношении собственности верны, то обязательство выплатить всем остальным ренту — это не обязательство помочь нуждающимся, хотя в теории Оцуки именно нуждающиеся станут основными получателями этих платежей. Это обязательство основано на первоначальном эгалитарном владении природными ресурсами, а не сочувствии к бедственному положению нуждающихся, даже если последнее наиболее очевидным образом свидетельствует о нарушениях этого эгалитарного владения.

То же касается достаточностных (sufficientarian) норм в отношении собственности. Хотя позитивное обязательство финансировать социалку имеют только те, кто живёт выше порога достаточности, и только в пользу тех, кто живёт ниже этого порога, с целью довести их до этой черты, обсуждаемое обязательство — это не вопрос помощи бедным. Нуждающиеся имеют право на эту выплату, потому что таково условие моральной приемлемости практики исключительных прав собственности. Если уважение к правам собственности можно энфорсить, то можно энфорсить и суффициентарное перераспределение. Но чтобы раскрыть этот тезис подробнее, придётся переводить ещё и Фабиана Вендта.

Очерк либертарианской вагонеткологии

Меня спросили вчера, не завалялась ли где-нибудь статья, в которой дилемма вагонетки Филиппы Фут (та самая из мемов) решается через либертарианство. И хотя нет пределов моему обожанию как дилеммы вагонетки, так и либертарианства, такого материала у меня не завалялось. И если немного подумать над вопросом, то несложно понять, почему так вышло.

Либертарианство — это теория справедливости, которая касается наших политических институтов или, по крайней мере, принципов работы этих институтов. Но справедливость политических институтов — это не единственная морально-значимая тема. Существует масса этических вопросов, на которые либертарианство само по себе не отвечает. Надо ли помогать бедным? Многие либертарианцы не верят в такое обязательство в принципе, но другие очень даже полагают помощь нуждающимся моральным долгом каждого способного на такую помощь — просто для них это обязательство не подлежит силовому энфорсменту. Отсюда и растут ноги у всяких предложений разделить право и этику. Даже в том формате, что право — это часть этики, но абсолютно не исчерпывающая её.

Так вот дилемма вагонетки просто не об институтах, а о надлежащих действиях конкретного человека в довольно специфичных обстоятельствах. И сами по себе либертарианские принципы ответа на эту дилемму не дают. Но либертарианские принципы — это и не исходная точка, это как раз уже набор некоторых выводов из более фундаментальных нормативных оснований. И можно подумать, какие из тех же нормативных оснований следуют обязательства в дилемме вагонетки.

Но и тут не всё так просто, ведь либертарианство как некоторая сумма нормативных выводов в приложении к вопросам политики и права сочетаемо с целым спектром моральных теорий. Как я писал где-то, большинство из них можно упрощённо представить как точки на спектре от строгой деонтологии до строгого консеквенциализма. Дилемму вагонетки тоже принято интерпретировать как иллюстрацию именно деонтолого-консеквенциалистской дискуссии, где первые против переключения рычага (= 5 смертей), а вторые — за (= 1 смерть). Если пробовать натянуть эту логику на либертарианство, то либертарии-деонтологи будут против переключения рычага, а либертарии-консеквенциалисты — за. Однако проблема в том, что «строгий деонтологизм», как и «строгий консеквенциализм» — это не реальные позиции, а удобные абстрактные упрощения. Умный теоретик естественных прав может найти причины, чтобы переключить рычаг, как и умный утилитарист может найти причины, чтобы этого не делать. Нет, не потому что мораль релятивна. Хотя, на самом деле, многие либертарианцы согласны с этим и именно в этом видят причину, почему государство не должно навязывать всем один набор этических норм, но это не очень умное, зато очень скучное объяснение.

Так или иначе, дилемма вагонетки и вопросы, решением которых занимается либертарианство, просто находятся на немного разных нормативных уровнях. И если серьёзный либертарианский теоретик захочет решить дилемму вагонетки, то для этого ему придётся обратиться к более глубинным основаниям своей позиции, чем NAP, принцип самопринадлежности и т.п. А поскольку такие основания у либертарианцев разные, то универсально ответить на дилемму именно как либертарианец не выйдет.

Три типа достаточностного либертарианства

«Если бы у всех было достаточно, не имело бы моральных последствий, если бы у одних было больше, чем у других» — таково главное положение суффициентаризма. Существует множество способов совместить этот принцип с либертарианством, интегрировав таким образом в либертарианскую теорию справедливости заботу о бедных и нуждающихся. В своей статье «Три типа достаточностного либертарианства» Фабиан Вендт рассматривает и сопоставляет три стратегии такого синтеза: независимый принцип достаточности, скромные естественные права на благосостояние и достаточностную оговорку Локка.

Своё предпочтение Вендт отдаёт третьему варианту, считая свою версию оговорки Локка удачной альтернативой как леволибертарианским эгалитарным версиям, так и более «слабым» оговоркам Роберта Нозика и Эрика Мака. Получившаяся форма умеренного либертарианства оказывается близка мейнстримной позиции Bleeding Heart Libertarians.

Анархизм можно понять как два тесно связанных, но не обязательно влекущих друг друга убеждения — одно моральное и одно политическое. Моральный или философский анархизм утверждает, что государство не имеет морального права принуждать людей. Политический анархизм требует, чтобы институт государства был упразднён. Хотя философский анархизм часто используется как этический фундамент для политического, реальная взаимосвязь концепций куда менее явная и более нюансированная.

Константин Морозов критически рассматривает аргументы в пользу анархизма, доказывая, что из базовых философско-анархистских обязательств не следует необходимость упразднения государства.

https://syg.ma/@insolarance-cult/anarkhizm-protiv-anarkhii