"Станция Луга. Двадцать пять минут. Буфет!
Хвалынцев вышел из вагона и, вместе с толпой алчущих и жаждущих пассажиров, направился в залу, где дымящиеся блюда разнообразных снедей, среди столов, покрытых свежим бельем, ясным хрусталем, бутылками и цветами, так вкусно и приветливо манили к себе взоры и аппетит проголодавшихся путешественников.
Он спросил себе обед и, с торопливостью - по большей части свойственною непривычным железнодорожным путникам, которые боятся опоздать при роковом звонке -- принялся истреблять поданные ему блюда.
Но не успел он еще изрядно потрудиться над крылом пулярки под рисом, как вдруг почувствовал, что кто-то сзади хлопнул его по плечу самым приятельским образом".

(Всеволод Крестовский, "Кровавый пуф", 1874)

В начале XX века Кунцевский вокзал славился своим буфетом и, в первую очередь, пирожками. Ходила поговорка: "Из Кунцева голодным не уедешь".

"Огромная красная вывеска с надписью золотом: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Дешевая столовая питательного пункта ст. Лозовая. Не трудящийся да не ест!"...
Подхожу, стучу в дверь, сплошь заклеенную местными и центральными газетами, яркими плакатами, призывами о помощи голодающим. Через несколько минут в разбитое окно выглядывает заспанное женское лицо в буденновке с красноармейской звездой.
- Чего надоть?
- Нельзя ли у вас поесть чего-нибудь, - спрашиваю нерешительно, - у вас тут написано: дешевая столовая...
- Питалка давно закрымши, продухтов нету! - И окно с таким же звоном захлопывается".

(Иван Савин, "Кусочек рая", 1922 год.)

Открыли у нас на ст. Сергач столовую. Кормят ничего себе. К сожалению, в столовку, предназначенную для железнодорожников, собирается чуть ли не весь город.
Железнодорожники не могут добиться обедов.
Недавно один наш товарищ, не дождавшись, помер за столом в этой столовке.

("Гудок, 1921 год)

Частенько натыкаюсь на посты, в которых описывается ресторанная жизнь дореволюционной России. В том числе описание ресторанов, буфетов на вокзалах и железнодорожных станциях.
В подмосковье на станции в буфете подают необыкновенные пирожки. Едут со всей Москвы. Под Тверью на вокзале - необыкновенная блинная, где-то подают единственные в своём роде рыбные блюда, где-то на южном направлении немецкие переселенцы держат ресторацию, в которую со всей страны стремятся попасть путешественники, чтобы отведать уникальных вкуснейших блюд…
Мечта гастрономического туриста да и только. Вокзал ли, станция ли, в любом направлении, путешественник может открыть для себя неповторимые вкусы и ароматы.

Вспоминаю своё детство. Восьмидесятые, любой московский вокзал. Мы с мамой или едем куда-то, или встречаем-провожаем кого. И в голове чёткая установка, вбитая родителями - ничего руками не трогать - всюду грязь и зараза. Да здесь и глазам заметно и носом прочувствовано. Грязища, сальные поручни, сальные табуретки, вечно загаженные полы, смрад, вонь везде. Вокзал как особо опасная зона. О том, чтобы что-то на вокзале купить и съесть… Самому такое в голову взбрести не могло. А там продавалось, общепит там присутствовал. Правда на сто процентов соответствовал общей вокзальной эстетике того времени. И запахом и внешним видом.

Иван Иванович Поляшов, крестьянин деревни Погорелово, построивший около 1903 года удивительной красоты терем, который без перестроек, реставрации или музеификации стоит и по сей день. По легенде, Поляшов, "Поляш" в местном фольклоре, был соперником Мартьяна Сазонова, и Погореловский терем был построен и задуман чтобы переплюнуть Мартьяна. Асташово построено около 1897 года, Погорелово около 1903его, так что по времени все сходится. Легенда утверждает, что соперничество не мешало дружбе - "Поляш с Мартьяном часто ездили на тройках в Чухлому, чай вместе пить." По той же легенде, Поляшов сделал себе имя и состояние на подрядных работах для императорской семьи - одни говорят делал леса при ремонте Зимнего, другие - построил какой-то павильон. За эти заслуги Иван Иванович получил потомственного почетного гражданина.
И Мартьян и Поляш вернулись из Петербурга, из отхода, на родину, но Мартьян был уже человеком пожилым и жил, как бы сейчас сказали, на пенсии. Поляшов же был одним из богатейших чухломских капиталистов.
1917 г. Есть основания предполагать, что в начале 1917 г., поняв сложность политической ситуации, Иван Ив. начинает освобождаться от недвижимости и предпринимать шаги по возвращению долгов. В частности 25 января 1917 г. он продаёт жене личного почётного гражданина Анне Захаровне Троицкой, проживавшей в сельце Давыдовском Введенской волости Чухломского у., 21 десятину ?сто двадцать девять квадратных сажень земли за 1.500 рублей.
3 февраля 1917 г. он совершил очередную сделку, продав крестьянину д. Ямской Кемской волости Никольского у. Вологодской губ. Алексею Ивановичу Косареву недвижимое имение (приобретённое им в 1910 г.) 96 десятин 1117 сажень по пустоши Глухари при д. Здурееве Судайской волости за 1440 рублей.
Выписки подтверждают местную легенду, согласно которой Поляшов скупил все старые мельницы в округе, закрыл их, и устроил свои собственные, на современный лад. Так же рассказывали, что он занимался лесом и имел лесопилку. Вообще, он оставил о себе хорошую память в легенде - говорят, помогал своей деревне, всегда одалживал деньги без процентов в неурожайные годы.
Из других известных нам фактов, Поляшов был вкладчиком в приходскую церковь в Дорке, на его деньги она была перестроена и расширена - единственная найденная нами фотография Иван Ивановича снята на освящении церкви после работ, в 1910 году. Поляшов - солидный господин в костюме, с бородкой и медалями на лацкане.
Отец его, Иван Дмитриевич, похоронен на том же погосте, у церкви, с южной стороны от алтаря. Год его смерти неизвестен, но предположительно она и послужила причиной вклада Ивана Ивановича. Интересно, что отца Поляшов похоронил строго с противоположной стороны алтаря от местных мелкопоместных помещиков, надгробье солидное (массивная плита) но очень простое (у помещиков же все больше ангелы и вычурные эпитафии), а записал он отца "крестьянином деревни Погорелово". Кажется, он гордился своим сословием, и считал себя - а он был богаче, пожалуй, всех дворян в уезде, кроме возможно, Катениных, - более толковым чем они, добившимся успеха своим трудом, а не происхождением.
Вот такой русский self made man.
Дальнейшая судьба Поляшова трагична. Дом отобрали в 1918 году, ему, жене и дочке оставили комнату под лестницей. Паровая мельница, лесопилка и проч были разворованы еще в смуту гражданской войны и никогда не восстанавливались. Прожил он в своей каморке до 1936 года, причем сразу после его смерти, жена с дочкой исчезли из Погорелово, по видимому опасаясь чего то. Дочка в 1980ые жила в Томске и приезжала однажды с внучкой посмотреть на дедушкин дом.
Могла ли биография Поляшова сложиться по другому? Как выглядела бы наша страна, если бы такие люди, как Иван Иванович могли бы заниматься своим делом и дальше?

Пока человек думает о Боге как об экзаменаторе, который требует от
него выполнения определенного проверочного задания, или как об одной из сторон в двухсторонней сделке, пока он считает, что в отношениях с Богом можно ставить, обоюдные требования, преждевременно говорить о правильных отношениях с Богом. Он еще не понял, что такое он сам и что такое Бог.
В правильные отношения с Создателем человек не сумеет вступить до тех пор, пока не обнаружит полного своего банкротства...

Это изменение выразится в переходе от уверенности в своих силах к такому состоянию, когда, отчаявшись в наших попытках добиться желаемого результата, мы все предоставим Богу.

#Просто_христианство

Ничего удивительного. Леваки везде действуют по одним лекалам. А их главный враг - национальная историческая идентичность, в основе которой Бог, национальные интересы (национальная солидарность), свобода, собственность.

Антигосударственная и антинациональная пропаганда левых - это все равно, что взять любую обычную семью и начать ее разрушать акцентами на ссорах и скандалах (которые, конечно же, есть в каждой нормальной семье). Мол, посмотрите, какая ужасная у вас жизнь, ребята, ничего хорошего, папа напился, мама истеричка, старший брат у младшего игрушку отнял, какая мерзость эта ваша семья, отказывайтесь от нее, давайте строить коммуну, где всё будет по-честному и по-справедливому!

Красные - это враги рода человеческого. Они выступают против священных основ человеческих обществ.

В ночь с 28-го на 29 апреля 1922 года Иван Михайлович был арестован по обвинению в сопротивлении изъятию церковных ценностей. 10 июня 1922 года начался судебный процесс над духовенством и мирянами Петро­градской епархии.
15 июня трибунал допросил Ивана Михайловича.

- Раньше, до революции, вы имели какое-нибудь отношение к Церкви? - спросил его председатель суда.

- Я был верующим человеком с малых лет.

- Какую-нибудь деятельность вы проявляли?

- До того момента, пока не произошла революция, пока не была восстановлена приходская жизнь, деятельность мирян не могла проявляться.

- Теперь скажите, как вы себе мыслите: эти ценности принадлежат государству, которое их поручило во временное пользование верующим?

- Безусловно, государству. Это - народное достояние, отданное по закону 1918 года в пользование верующим.

- Скажите, - издевательским тоном спросил обвинитель, - не слишком ли была тяжелой задача, взятая вами, думать о том, как превращать золото в хлеб, нужно ли переливать эти ценности или не нужно? Ведь это же достояние государства. Я не представляю себе, как же вы, грамотные люди, юристы, хорошо знакомые с законами советского правительства, хорошо знаете, что все ценности, находящиеся в церквях, являются достоянием государства. Ваше ли дело было думать и заботиться о том, где будет превращено это в хлеб, как превратить в хлеб? Государство решило, что голодает тридцать миллионов людей, и ни о какой постепенности речи и быть не может. Сегодня лампадочку, через месяц ризу снимут, через месяц - еще что-нибудь. Государство в своих инструкциях указывает: приступить к немедленному изъятию, то есть все ценности, которые могут быть реализованы на хлеб, изъять из церквей. <...> Скажите, пожалуйста, как же ваше правление, состоящее из людей грамотных, представляло себе задачу - вторгаться в компетенцию государства?

- Я могу сказать, что когда 6 марта в Смольном обсуждался этот вопрос, то тогда товарищ Комаров (член Петроградской комиссии помощи голодающим) сказал такую фразу: «Для того, чтобы безболезненно, без эксцессов осуществить такой ход пожертвований, придется даже сделать некоторое послабление декрету, чтобы все это прошло тихо, мирно и спокойно».

- Теперь скажите по вопросу о противоречии: ведь каноны писались до издания декрета об изъятии ценностей? - спросил Ивана Михайловича защитник.

- Каноны писались тысячу пятьсот лет тому назад, - ответил Иван Михайлович.

- Следовательно, в то время каноны не могли предвидеть, что в будущем будет издан декрет об изъятии ценностей. Поэтому будет ли противоречие, если с точки зрения канонов принудительное отчуждение есть, может быть, кощунство, а вы, с одной точки зрения, сторонник власти, а с другой - как религиозный человек - находите в этом противоречие?

- Видите ли, я уже давал показания; я лично беспрекословно подчиняюсь всем постановлениям власти гражданской, в частности, и тут подчинился и принял меры к тому, чтобы целый ряд приходов подчинился декрету об изъятии церковных ценностей. Но вопрос о том, что с канонической точки зрения внутри меня религиозное чувство, может быть, и оскорблено, но я не выявляю наружу <...> делаю все, чтобы осуществление общегражданского декрета произошло безболезненно, тихо. Что же в моей душе делается, то это вопрос мой.👇

Это икона святых мучеников Иоанна Ковшарова и Юрия Новицкого. Её можно увидеть в Никольском морском соборе в Кронштадте.

Ковшаров и Новицкий были paccтpeляны в 1922 году по итогам Петроградского процесса. Время было, сами понимаете, не из лёгких - прокатилась по нашей земле гражданская война, за ней пришла страшная засуха, а там подтянулась и продразверстка. Итог - крестьяне остались практически без хлеба. Начался голод.
До конца 1921 года Церкви было запрещено участвовать в помощи голодающим, хотя такая возможность у Церкви была. Но когда им всё-таки разрешили начать благотворительные сборы, светская власть обомлела: всего лишь от каких-то "кружечных сборов" (казалось бы, что там? Мелочь) Церковь очень быстро набрала для голодающих больше 9 миллионов рублей. Это не считая продуктов и вещей.

И уже в феврале 1922 года было принято постановление ВЦИК "Об изъятии церковных ценностей для реализации на помощь голодающим". Формально должны были изымать только те предметы, отсутствие которых "не может существенно затронуть интересы самого культа". Но на деле из храмов начали выносить всё подчистую, включая богослужебную атрибутику. При этом саму Церковь не допускали к контролю за тем, по чьим карманам что дальше происходит с изъятым. Кампания по изъятию церковных ценностей повсеместно сталкивалась с ожесточенным сопротивлением не только священнослужителей, но и прихожан. Только за первое полугодие 1922 года произошло почти 1500 столкновений.

Адвокат Иван Ковшаров на момент этих событий был юрисконсультом Александро-Невской лавры и комиссаром по епархиальным делам, задачей которого было "представительство и защита общих прав и интересов Петроградской епархии".
Профессор права и судебный следователь Юрий Новицкий был председателем правления Общества православных приходов Петрограда и губернии.
Членом правления этого общества был и Ковшаров. При этом оба юриста выступали за компромисс между Церковью и властью в вопросах помощи голодающим, за добровольные пожертвования на эти цели.

6 марта 1922 года судьбы двух этих людей сплелись. Митрополит Петроградский и Ладожский Вениамин в сопровождении Ивана Ковшарова и архимандрит Сергий в сопровождении Юрия Новицкого приехали в Петроградской Совет - на переговоры. Митрополит представил заявление, в котором отметил три вполне логичных вещи:

1) Церковь готова добровольно пожертвовать для спасения голодающего Поволжья всё своё имущество;
2) Но необходимо, чтобы в глазах верующих этот акт выглядел именно как добровольная жертва, а не как принудительное изъятие;
3) Для этого нужно допустить представителей от верующих к наблюдению и контролю за реализацией изъятого имущества. В противном случае митрополит не сможет дать своего благословения.

Реакция Петроградского совета последовала незамедлительно: все четверо "переговорщиков" были тут же арестованы "за сопротивление изъятию церковных ценностей".
5 июля 1922 года всем обвиняемым был зачитан приговор.
Осужденных поместили в нижнем этаже тюрьмы, в котором обыкновенно помещались смертники. 12 августа, около одиннадцати часов ночи всех приговоренных к расстрелу вывели из камер. Митрополит Вениамин, архимандрит Сергий (Шеин), Юрий Новицкий и Иоанн Ковшаров, как передает церковное предание, были расстреляны 13 августа 1922 года на Ржевском полигоне на окраине Петрограда в лесу, примыкающем к Ириновской железной дороге, и погребены в безвестной общей могиле.

Прошло много лет, пал советский режим. В 1990 году приговор в отношении митрополита Вениамина, архимандрита Сергия, адвоката Ковшарова и профессора Новицкого был отменен, а осужденные реабилитированы.
В 1992 году все четверо были причислены к лику святых мучеников.