Была в гостях у родителей ещё одного героя Дагестана Магомеда Абдулаева. Он 21 один день держал опорник рядом с ВСУ, сначала 8 дней с товарищем, потом один без еды, воды, в холоде. Сообщал нашим координаты противника.

Вчера семья наготовила всего - хинкал, чуду, пироги. Помочь матери и жене Магомеда с готовкой пришли тети, теща. Был уже вечер, в доме было много детей, они сидели по углам и слушали наш разговор. Отец Магомеда говорил, что надо бить фашистов на Украине, как деды били, жаль, не добили. Мать и жена молчали, я спросила, как они ждали Магомеда, с которым все эти дни не было связи. Мать, казавшаяся прежде строгой, сразу заплакала. Сказала, Магомед перед тем, как уйти в тот раз на позиции, предупредил - 10 дней с ним связи не будет, не надо его искать, надо терпеливо ждать. Семья ждала, каждый день они молились.

Прошло 10 дней, Магомед не позвонил. Жена и мать каждую минуту проверяли мессенджеры, его в них давно не было. Приходя с работы, мать бросалась к телевизору. Отец Магомеда говорит, она уже поселилась на Украине, смотрит и смотрит, как наши освобождают села и города, как выживают люди в прифронтовых поселках. Она давно уже молится и за них. На работе у нее - женщины, у которых тоже сыновья там. Да почти у каждой женщины там сын. Каждый день женщины останавливают работу и встают на коллективный намаз, чтобы просить Всевышнего спасти их сыновей, дать поскорее Победу. Мать Магомеда в этих намазах просит за двоих сыновей, которые воюют в СВО, за всех мирных украинцев, которые ей уже по телевизору стали родными, просит, чтобы Всевышний помог людям, оставшимся без дома. Она ждёт их после Победы в Дагестане. Она надвигает платок на глаза, чтобы спрятать слезы, и говорит - если вы зайдёте в любой день на любой намаз в мечеть, то там почти все будут молиться за своих сыновей в СВО. У всего Буйнакска сыновья в СВО, и когда идёшь по улице, и встречаешь знакомую мать, сперва спрашиваешь, как сыновья там, звонили, нет. А если встречаешь незнакомую, то по глазам понимаешь - тоже ждёт. Есть ещё женщины, сыновья которых никогда не вернутся. Стоит разговору зайти о них, женщины плачут, отец, махнув рукой, уходит из-за стола. Плачет жена Магомеда, не прячась, просто размазывая ладонью слезы по щекам. У нее погиб там двоюродный брат, вот только что хоронили. В окно заходит голос муллы, зовущего на намаз.

Магомед не верил, что он выйдет оттуда, и когда ему сбросили пауэрбанк с дрона, записал видео для семьи, чтобы дети потом смотрели и знали: отец стерпел и не отступил. Почему не отступил? А почему он должен перед кем-то отступать? "Не так дагестанских мальчиков воспитывают" - говорит его отец, вернувшись. И перед кем ему отступать, перед этими ВСУ что ли? Дагестанцу? Там на опорнике никого не было, и никто б не увидел, что он отступил. Но он бы сам хотел, вернувшись домой, прямо смотреть людям в глаза. Его отец теперь людям смотрит в глаза прямо. Когда он это говорит, женщины снова бросаются в слезы - они хотят, чтобы солдат просто вернулся живой.

О том, что Магомед жив, сообщит младший брат. Он тоже воюет. Они тогда все собрались в этой комнате, где мы сидим за столом, к ним повалили родственники - плакать и поздравлять. Потом они смотрели видео с Магомедом, которые уже крутились в интернете. Им стало очень тяжело, когда они увидели своего близкого таким - слабым, голодным, обмороженным, с уже седой бородой. Но отец сказал, что с этими видео ему было бы легче, если бы сын не дай Бог погиб. Он бы всегда знал, что он, как настоящий мужчина, защищал Родину, не отступал. А это видео стало бы уроком для внуков.

Скоро мать найдет способ передать Магомеду в госпиталь хинкал. Когда он впервые позвонил ей оттуда, она только говорила - "Ты вышел... Ты вышел...". "Мама, перестань. Все нормально" - ответил он.

Идрис Шапиевич идёт в гости к Ахмеду Омаровичу. Сам он — глава соседнего села, а Ахмед Омарович — бывший чабан. Они дружат с армии, вместе проходили боевые учения в Закавказье. Ахмед Омарович был старшим разведчиком ракетно-миномётного дивизиона, а Идрис Шапиевич — секретчиком в штабе дивизии.

В горах темнеет рано. Над домом Ахмеда Омаровича висит месяц. Дом стоит на обрыве, внизу успокоительно журчит речка, а за ней — гора, над горой в чёрном небе оранжевой полосой — отголосок заката, в нём чёрные облачка изображают под месяцем барашка, косулю, дерево.

— Ахмед! — кричит Идрис Шапиевич. — Э! Я тебе гостей привёл! Ты хоть помнишь, как мы на границе Турции стояли?
— Хо! — отвечает Ахмед Омарович. — Почему не помню?! Ты чего раскричался, как у себя дома?! Иди чай пить, ле!

У Идриса Шапиевича сын погиб в 1990-х — его и других сотрудников МЧС взорвали террористы на заправке. Отцу выдали пакет с его останками. «Человек ко всему привыкает, — говорит Идрис Шапиевич, идя по залитому цементом двору. — Думал, никогда не смогу жить, а живу».

А у Ахмеда Омаровича пять сыновей, но дом пуст. Во всём хозяйстве никого, кроме двух больших коров, которым скоро телиться. Пахнет навозом, сеном, собранным в горах, снизу журчит речка, в главной комнате на первом этаже под низким потолком горит простая лампа. Свет от неё тёмный, а тени от людей и предметов короткие, тяжёлые.

Все пятеро сыновей Ахмеда Омаровича — на СВО. А жена умерла шесть лет назад.

Идейный — старший сын. Первым на войну пошёл он. Потом второй сын сказал отцу: «Как там старший один будет Родину защищать? Я пойду, его буду защищать». «Иди», — сказал старый чабан. Тогда пришёл к нему третий сын и сказал: «Отец, два брата там. Не могу я тут сидеть. Кто будет им там помогать?» «Правильно говоришь, — ответил отец. — Иди ты тоже Родину защищать». Пришёл к отцу четвёртый сын: «Отец, там почти все братья. Они вернутся, как я буду им в глаза смотреть? Отпусти, с тобой всё равно младший остаётся». «Это ты хорошо говоришь, — сказал отец. — Иди ты тоже». И наконец пришёл к нему младший сын. Говорит: «Все братья там. Мне теперь что, тут одному сидеть?» «И спасибо тебе, сынок, — ответил ему чабан. — Благодарю тебя за такие слова от души. Иди, помогай братьям». Младший сын тоже ушёл на СВО, но, когда старшие об этом узнали, написали письмо командованию и попросили младшего брата домой вернуть, чтобы с отцом оставался хоть кто-нибудь. Младший сын невесёлым вернулся домой, помог отцу по хозяйству и через два месяца попросил: «Отец, отпусти меня, я тебе помог, но я там должен быть». «Молодец, — ответил Ахмед Омарович. — Я, между прочим, ждал, пока ты это скажешь».

Чабан Ахмед Омарович никогда не говорил сыновьям, что они должны идти на СВО. Он знал: они и так пойдут Родину защищать, а если не пойдут, тогда он им скажет идти. А если они не захотят, он тогда сам пойдёт в военкомат, хоть ему за 70 и он инвалид второй группы. А что? Он старший разведчик ракетно-миномётного дивизиона, автомат в руках держать умеет.

— А что вы будете делать, — говорит он, — если мои сыновья не пойдут, твои не пойдут, его не пойдут? Кто будет Родину защищать? Ха?! Спрашиваю я вас?! До Москвы, что ли, пускай враг дойдёт? Чего ждать? Если в Дагестан враг придёт, то это поздно уже будет, тогда от него только убегать. И что женщины, дети делать будут?

Продолжение моей колонки в канале Специально для RT

«Мы поддерживаем настоящих мужчин, которые делают трудную работу»

Участники рок-группы «Зверобой» в интервью Telegram-каналу «Лучше и не скажешь» рассказали, что считают себя счастливыми людьми, выступая перед российскими военнослужащими и жителями Новороссии. По мнению гитариста Алексея Иовчева, самое главное сегодня — быть полезным Родине.

Сколько выступлений за десять лет конфликта в Донбассе провела группа «Зверобой», что музыканты стремятся передать слушателям в своем творчестве и какие эмоции вызывают концерты у детей, проживающих под обстрелами, смотрите в нашем видео.

Благодарим парней за их неоценимый вклад в приближение победы 👏🏻

Лучше и не скажешь. Подписаться

Это фото прислали мне друзья из Йошкар-Олы. Терапевт участка №10 Альшабани Мохаммед Амин Таха Мустафа. Терапевт участка №8 Зазай Садик Улла. Спасибо, что медсестры пока русские. По крайней мере, я мало себе представляю нашего гражданина, особенно пенсионера, который, не сломав язык, сможет выговорить имена терапевтов. С одной стороны, ничего вопиющего. Очевидно, что выпускники наших медвузов из арабских стран, Индии просто решили после учебы не возвращаться домой, а остаться работать в России. Значит, Россия для них более привлекательна. Или же, набравшись опыта, они через несколько лет вернутся к себе. Но меня все-таки гложет вопрос – а что с россиянами? Почему они не идут во врачи? Что случилось? Но, может быть, во мне слишком жив архетип Айболита? Я по-своему представляю врача, и когда вызываю терапевта, я хочу, чтобы ко мне пришел Иван Петрович с такой бородкой и чемоданчиком, который потрет ручки и скажет – «Ну, милочка, что там у вас». А не Альшабани Мохаммед Амин Таха Мустафа, который будет говорить на ломанном русском и будет иметь иной менталитет. Нет, точнее я вовсе не против, если ко мне придет Альшабани Мохаммед Амин Таха Мустафа. Я против, если со всех участков ко всем только Зазайи и Альшабани и будут приходить. Когда появляются признаки системности, возникает и протест, и отторжение. А судя по доске дежурств, признаки системности есть

Зеленский снова попросил ядерное оружие в качестве компенсации за то, что Украину не возьмут в НАТО. В феврале 22-го, накануне спецоперации он на Мюнхенской конференции уже потрясал угрозами пересмотреть отказ Украины от ядерного оружия. Что, в том числе, и приблизило СВО. Будь у Зеленского ядерное оружие, он бы его, безусловно, применил по Москве. В этом через три года СВО уже нет никаких сомнений - Зеленский угробил сотни тысяч людей, не побоялся замахнуться на Церковь. У него нет тормозов, нет понятия грех на душу, и ядерное оружие в его руках - это не инструмент сдерживания, это то, что должно сработать. Он уже доказал, что за власть готов расплачиваться многими жизнями. А смерть Москвы - это для него большое удовольствие. Знаете, мне все больше кажется, что когда он развлекал московскую богатую публику, он много раз чувствовал себя униженным и оскорбленным, и этот комплекс так глубоко в нем сидит, что он рад был бы уничтожить Москву как место своих унижений. Нет места, и унижений как бы тоже не было. И если б после 22-го, после его угроз пересмотреть Будапештский меморандум СВО не началась, а в его руках оказалось ядерное оружие, прилёт по Москве стал бы просто вопросом времени

Вы когда-нибудь теряли работу? Уверена, что да. Вы при этом говорили, что весь мир рухнул, а добра в нем стало меньше? Уверена, что нет. А группа россиян, сидевших на грантах агентства иностранной помощи USAID, так говорит. По их, не Гриша, Миша, Лена просто потеряли источник дохода, а прямо мир рухнул, и добро покинуло его.

Если внимательно почитать посты людей, для которых решение Трампа заморозить бюджет USAIDна 90 дней, стало настоящей катастрофой, можно понять о каком «добре» они говорят. Добро, за которое им платили, это проекты вроде помощи в преодолении моральной травмы или работы с российскими журналистами, пребывающими в состоянии стресса. Или тренинги на темы вроде «Созерцание своего счастливого будущего». То есть это всевозможные лекции, вебинары, семинары, группы. Продолжение моей колонки в канале "Специально для RT"

Третий день дагестанские паблики взрываются постами в мой адрес. Начинаются они обвинениями в том, что я просто не люблю дагестанцев, а заканчиваются восхвалением представителей местной власти. Причем хвалят так откровенно и вдруг, что из постов сразу торчком встают уши. В этот раз я виновата в том, что съездила к бойцу СВО Исе Гаджиеву, который семь месяцев находился в зоне СВО с грудным ребенком, брошенным матерью. Наверное, по мнению авторов и заказчиков этих записей, помогать бойцу было не надо. Сами они вместо того, чтобы объединиться в помощи человеку – ведь, в конце концов, у него маленький ребенок, и он – отец-одиночка – бросились искать на него компромат. Вы как хотите, но это – уровень душевного развития. Перерыли все сплетни района, из которого Иса, вытряхнули все, что можно. Такое отношение к бойцам СВО. С Министерством Обороны России мы посотрудничали в этом деле совсем по-другому – в дело Исы включились сразу, обещали устранить свои недочеты и помочь Исе устранить его собственные. Очень жаль, что вместо того, чтобы помочь человеку, дагестанские чиновники бросились заказывать грязноватые посты. Уровень.

Что касается меня, то я, напротив, с большим уважением отношусь к дагестанцам, разумеется, к тем, кто этого заслуживает. И я не думаю, что кто-то записал больше интервью с героями СВО и их семьями из Дагестана, чем я. И я очень жду, когда ребята вернутся с СВО в Дагестан, где для некоторых, по-прежнему, герои – бойцы ММА, которые ни разу не высказались в поддержку России, только ползают по рингу в трусах, зарабатывая деньги. А не бойцы, которые ножками под минами, пулями и дронами идут в штурмы. Когда ребята вернутся в республику и займут место в структурах власти, Дагестан получит второй шанс на развитие потому, что за спиной каждого бойца будет стоять большая семья боевых товарищей – русских, якутов, бурятов, татар и так далее. А Дагестан я люблю. Но тот Дагестан – настоящий, в котором не носят чужеродных арабских тряпок, знают что такое горская честь и благородство, и в котором ни один уважающий себя мужчина не бросится искать сплетни на бойца с ребенком, а просто придет к нему и спросит – «Брат, чем тебе помочь?».

Девушку уже отпустили, но все равно об этом случае хочется поговорить. Чеченка Эльза Солтаева 24 лет сбежала из дома от родственников, с которыми у нее недопонимание, а в семье – физическое насилие. Выглядит изможденной, старше своих лет, видно, что человек натерпелся. Ее задержала полиция Казахстана по запросу родственников. Судьба Эльзы не может не вызывать беспокойства, ведь были же уже другие девушки из Чечни, которых возвращали, и они там, в Чечне бесследно пропадали.
 
Но я даже не об Эльзе хочу поговорить, а о недавно закрытом USAID – агентстве по выдаче американских денег на благотворительные, гуманитарные и правозащитные проекты. Когда читаешь фамилии правозащитников, занявшихся делом Эльзы, то вспоминаешь, что эти же люди организовывали митинги жен мобилизованных на северном Кавказе, а потом бежали из России, плюя в СВО. На какие деньги бежали – неясно. Хотя все же ясно. И тогда было подозрение, что все-таки на американские, а теперь после всех разоблачений Трампа о USAID подозрение оформляется в стойкую уверенность. К сожалению, женской темой и делами вот таких девушек занимались в России правозащитные центры, которые в нужный момент высказались против СВО. Они уверяли, что к политике не имеют отношения, но ровно до тех пор, пока не настал час Х.
 
Нарушены ли права Эльзы и других чеченок, которые в свои 24, будучи совершеннолетними и независимыми, не хотят жить по предписанию родственников? Очевидно, да. Но разве «правозащитникам», живущим на американские гранты, Эльзу жалко? Нет, они Кадырова ненавидят. Их основная задача – показать какие в России дикие нравы, а Чечня в этом смысле – идеальная выставочная площадка. Помощь Эльзе идет побочно.
 
И что с этим делать? Не замалчивать такие ситуации. Чтобы «правозащитники» на американских грантах не смогли говорить, что только «рассказывают правду». К примеру, наша редакция «Регнум» сразу опубликовала это видео, а спасла девушку огласка в России, а не американские деньги. 

Сегодня появилась сердитая информация о жизни украинского артиста Верки Сердючки, он же – Андрей Данилко. Ему уже 51 год, но он все еще попадает под мобилизацию, и под угрозой отправки на фронт без сценических костюмов, а натурально в военной форме и с автоматом, он вынужден был согласиться на все условия, которые ему выдвинул украинский Минкульт. А они такие: выступать он может только на благотворительных концертах, деньги за них отдавать полностью и ждать, какую долю с них ему решит выделить Минкульт, во время выступлений Данилко обязан отрабатывать поддержку Украины. Мало того, если он выедет с концертом из страны, сопровождать его будет специальный сотрудник, который не даст ему сбежать, как от Украины бежали многие и многие его соотечественники, едва оказавшись за границей.

Крепостной театр возвращается! Были такие в середине восемнадцатого века. Помещики любили ставить спектакли и брали в них актерами своих крепостных – крестьян и дворовых людей. При этом, как бы хорошо те ни играли, вольнодумство им было запрещено, а критика власти или недовольство крепостничеством были строго наказуемы. Расплачивались с крепостными актерами вещами и частью собранных денег, сколько кому выделять решал хозяин. О свободе творчества, разумеется, не могло быть и речи. За любую провинность барин мог отдать крепостного актера на тяжелые работы. Да это же ситуация практически Сердючки-Данилко! Мало того, бывали случаи, когда недовольный игрой барин в перерывах заходил за сцену с плеткой, и оттуда слышались визги и вопли. Так что у Данилко все еще не так плохо – его физически не бьют. По крайней мере, будем надеяться на это. Но на тяжелые работы, то есть на фронт, отдать могут.

Продолжение моей колонки в канале "Специально для RT"