На днях видела в украинских СМИ фото этой собачки - питбуля по кличке Адик. Заметки о нем начинались грозно - «Украина вернёт каждый метр земли, каждого человека и каждое животное». Дальше заметки сообщали, что Адик был на «Азовстали» с «защитниками» Мариуполя, а потом вместе с хозяйкой отправился в российский плен. Но там Адика подарили Кадырову, и тот сказал, что питбуль никакой не Адик, а чеченский Борз. «Но Украина обещала вернуть Адика, и она это сделала» - грозно подводили итог в заметках. А потом она так же вернёт каждый метр, каждый сантиметр и дальше по тексту.
Трудно было не догадаться, что собаку выпросили у Кадырова, надавив на эмоциональные мозоли - хозяйка по нему скучает, пёс скучает по ней. И тот отдал. А, может быть, взял с украинцев нечто большее, чем обычно дают за животных. Кто ж теперь знает. Животные точно не ведают политических разногласий, съедающих людей. Они невинны. Отдал и отдал. Но вот так на Украине ведь все - лепят пиар-акции из чего угодно, даже из собственных унижений
Трудно было не догадаться, что собаку выпросили у Кадырова, надавив на эмоциональные мозоли - хозяйка по нему скучает, пёс скучает по ней. И тот отдал. А, может быть, взял с украинцев нечто большее, чем обычно дают за животных. Кто ж теперь знает. Животные точно не ведают политических разногласий, съедающих людей. Они невинны. Отдал и отдал. Но вот так на Украине ведь все - лепят пиар-акции из чего угодно, даже из собственных унижений
Российский сегмент запрещённых соцсетей бурно обсуждает предложение Пригожина принять на льготных основаниях в вузы МГУ и МГИМО отвоевавших полгода и - что самое главное - выживших бывших заключённых. Ветеранов. Естественно, в запрещённых сетях все против. А я вспоминаю лучшие времена, когда наши интеллигентные люди горячо заступались за зэков, о которых рассказывали либеральные организации, вроде «Руси сидящей». Вспоминаю, как кричали, что зэки - тоже люди, особенно когда правозащитники вытаскивали какую-нибудь историю о пытках. Требовали от государства, чтобы оно увидело в них людей. А почему сейчас сами не хотят в них людей увидеть? Почему бывшие сидельцы не могут учиться, если хотят?
По всему получается, что зэки, которых либералы защищали раньше, были для них просто политическим инструментом - чтобы обвинить Россию в очередном нарушении прав человека. И сами они в зэках никогда людей не видели. Жаль-жаль. А зэк - все-таки человек. И в тюрьмах разные люди сидят.
По всему получается, что зэки, которых либералы защищали раньше, были для них просто политическим инструментом - чтобы обвинить Россию в очередном нарушении прав человека. И сами они в зэках никогда людей не видели. Жаль-жаль. А зэк - все-таки человек. И в тюрьмах разные люди сидят.
Политики ругаются. Один сенатор обвиняет других и в том числе депутатов ГД в призыве к антиконституционным мерам - конфискации имущества у уехавших от СВО из России граждан. Призывает их покинуть органы власти, раз не хотят соблюдать конституцию.
И то, и другое - безусловно популизм. Одни предлагают конфискацию, зная, что этого в конституции нет, но разговоры вокруг них будут бурлить. Другой - говорит публично «Нет!», хотя понимает, что конфискации не будет, а для обращения к коллегам он мог бы задействовать иные инструменты, но точно не публичные высказывания с ноткой агрессии, которые покажут обществу, что во власти не все гладко, все ругаются и не могут договориться.
Конфискация имущества - безусловно незаконна. И все же юристы в большинстве, все работают с законом. И даже поражение в базовых правах мужчин, бежавших от СВО - вне закона. Но государственные должности они никогда не должны занимать. Госфинансирования они никогда не должны получать. И негласные - для структур - списки таких людей должны быть. А все остальное - популизм и пиар.
И то, и другое - безусловно популизм. Одни предлагают конфискацию, зная, что этого в конституции нет, но разговоры вокруг них будут бурлить. Другой - говорит публично «Нет!», хотя понимает, что конфискации не будет, а для обращения к коллегам он мог бы задействовать иные инструменты, но точно не публичные высказывания с ноткой агрессии, которые покажут обществу, что во власти не все гладко, все ругаются и не могут договориться.
Конфискация имущества - безусловно незаконна. И все же юристы в большинстве, все работают с законом. И даже поражение в базовых правах мужчин, бежавших от СВО - вне закона. Но государственные должности они никогда не должны занимать. Госфинансирования они никогда не должны получать. И негласные - для структур - списки таких людей должны быть. А все остальное - популизм и пиар.
В этом году я не поздравила ни с Рождеством, ни с Новым Годом людей, которых поздравляла всегда. Причина – взгляды на происходящее на Украине, разумеется. Никаких терзаний при этом не испытываю, и легко вижу грань между иным мнением, на которое человек имеет право, и мнением, имеющим разрушительные последствия. Но и в этом не хотелось бы упустить состояния, в котором ты сам становишься непримиримым перед другим мнением в принципе, высокомерным, ведь прав только ты, и как следствие – интеллектуально костным. Твой обзор сужается, раз ты разучиваешься видеть и различать другие оттенки. И все – ты костный, негибкий. Вот эту грань уловить сложнее всего. И поэтому надо очень четко отделять иное мнение от мнения, несущего разрушительные последствия.
Вот, к примеру, пацифизм. У нас за этот год в стране обозначилось множество пацифистов. И если брать тех, кто поддержал СВО, то пацифизм – это как бы просто иное мнение относительно СВО. «Вы думаете так, а мы – иначе». Хорошо, вы думаете иначе, но давайте смотреть на последствие вашего мнения. К чему должна прийти страна, если все в ней встанут на пацифистские рельсы? В соответствии с этим мнением, она должна будет объявить капитуляцию, покинуть театр боевых действий, бросить там зависящих от нее людей на верую смерть, принять новые цены на ресурсы. Признать себя слабой. Позволить другим себя потрошить и собой управлять. Унизиться. Это деградация? Это безусловная деградация. И потому пацифизм превращается из «просто иного мнения» во мнение, несущее разрушительные последствия. Пацифизм сегодня – позиция, и позиция политическая. И это я еще не говорю о тех, кто имея российское происхождение, поддержал Украину.
К чему я вообще завела этот разговор? Не потому, что в моем списке контактов уже бесполезные номера, на которые я никогда не отвечу. Скорее, потому, что в принципе страшно то общество, в котором люди разучиваются слышать друг друга и улавливать оттенки иных мнений. Но мне кажется, если дать четкую классификацию «иному мнению», как мнению, предлагающему иной путь, иное видение, но не деструктив и деградацию для огромного количества людей и всей страны, то в нашем российском обществе мы еще имеем все шансы его воспринимать и даже в многообразии. Но шансов мнению, несущему разрушительные последствия, давать не надо. Это – не мнение, это деструктивная гражданская позиция.
Вот, к примеру, пацифизм. У нас за этот год в стране обозначилось множество пацифистов. И если брать тех, кто поддержал СВО, то пацифизм – это как бы просто иное мнение относительно СВО. «Вы думаете так, а мы – иначе». Хорошо, вы думаете иначе, но давайте смотреть на последствие вашего мнения. К чему должна прийти страна, если все в ней встанут на пацифистские рельсы? В соответствии с этим мнением, она должна будет объявить капитуляцию, покинуть театр боевых действий, бросить там зависящих от нее людей на верую смерть, принять новые цены на ресурсы. Признать себя слабой. Позволить другим себя потрошить и собой управлять. Унизиться. Это деградация? Это безусловная деградация. И потому пацифизм превращается из «просто иного мнения» во мнение, несущее разрушительные последствия. Пацифизм сегодня – позиция, и позиция политическая. И это я еще не говорю о тех, кто имея российское происхождение, поддержал Украину.
К чему я вообще завела этот разговор? Не потому, что в моем списке контактов уже бесполезные номера, на которые я никогда не отвечу. Скорее, потому, что в принципе страшно то общество, в котором люди разучиваются слышать друг друга и улавливать оттенки иных мнений. Но мне кажется, если дать четкую классификацию «иному мнению», как мнению, предлагающему иной путь, иное видение, но не деструктив и деградацию для огромного количества людей и всей страны, то в нашем российском обществе мы еще имеем все шансы его воспринимать и даже в многообразии. Но шансов мнению, несущему разрушительные последствия, давать не надо. Это – не мнение, это деструктивная гражданская позиция.
Только что говорила с Татьяной Николаевной Москальковой - уполномоченной по правам человека России. Александр сегодня возвращён из плена в результате обмена. Эту историю я рассказывала - он был в украинском плену с человеком - Петром, в результате пошедшем на обмен. Это в их лагере для военнопленных начальником - Сан Саныч, появляющийся всегда в маске и почитывающий мой канал.
Перед тем, как Пётр ушёл на обмен, Александр просил его запомнить адрес сестры в Донецке и сообщить ей, что жив. Сестра Петра написала мне, сообщила адрес, я по цепочке - Юре Леонову. По счастливой случайности в тот момент, когда я ему звонила, он проезжал рядом с тем домом. Адрес оказался точным, но сестры не было дома, и соседи упросили Юру подождать. Когда сестра, наконец, появилась, он передал ей трубку, и она просила меня за брата, говоря, что у неё воюют ещё сын и муж. Я попросила Татьяну Москалькову. И вот совместными усилиями человека спасли. Сегодня. Его сестра назвала это Рождественским чудом
Перед тем, как Пётр ушёл на обмен, Александр просил его запомнить адрес сестры в Донецке и сообщить ей, что жив. Сестра Петра написала мне, сообщила адрес, я по цепочке - Юре Леонову. По счастливой случайности в тот момент, когда я ему звонила, он проезжал рядом с тем домом. Адрес оказался точным, но сестры не было дома, и соседи упросили Юру подождать. Когда сестра, наконец, появилась, он передал ей трубку, и она просила меня за брата, говоря, что у неё воюют ещё сын и муж. Я попросила Татьяну Москалькову. И вот совместными усилиями человека спасли. Сегодня. Его сестра назвала это Рождественским чудом
Forwarded from Специально для RT
Главный редактор ИА Regnum, писатель, журналист, член СПЧ Марина Ахмедова @Marinaslovo
Киевский книжный магазин объявил сбор книг на русском языке для их дальнейшей переработки. Магазин напомнил, что уже собрал 57 т книг на русском, отправил их на гипсокартон, а на вырученные деньги был куплен внедорожник для ВСУ. Со сбора новых тонн будет куплен ещё один, а также вещи, необходимые ВСУ.
Как автор, книги которого были запрещены на Украине ещё в 2015 году и ушли ещё тогда на переработку, я не могла не подумать злорадно: если книга прочтена, никак её уже не выскрести из человека. Хоть сожги её, хоть изрежь на мелкие кусочки и пусти их по ветру. Настоящие прочтённые книги живут в нас всегда. Я представила себе авторов этих книг — по ассоциации с теми, кого в этом году Украина низвергала активней всего. Достоевского, Толстого, Пушкина. В голове родилась метафора. Закатанные в гипсокартон, те красноречиво молчат со стен и потолков в украинских домах. А потом представила, как обменянный на них внедорожник мчит по театру боевых действий и везёт пассажиров, в сердца которых не стучит слезинка ребёнка Достоевского. Да, это были красивые метафоры.
Но, как это обычно бывает, они сразу же разбились о прозаичность реальности, когда я заглянула в аккаунт киевского книжного магазина и прочла комментарии под объявлением о сборе. Желающих избавиться от книг, «написанных на языке оккупанта», было довольно много, и все они спешили притащить книги в магазин лично либо отправить их в Киев «Новой Почтой». «А тридцать томов Большой советской энциклопедии можно?» — спрашивали администратора магазина. «Можно», — соглашался тот. «А старые журналы на русском можно?» — спрашивали другие. «Можно, везите всё». — «А можно привезти книги не русскоязычных авторов, но переведённые на русский?» — «Везите».
Если бы у меня были тома Большой советской энциклопедии и залежи старых журналов, я, может быть, тоже захотела удобным способом избавиться от них. Кому они теперь нужны, когда всё можно посмотреть в интернете? Когда-то бабушки и дедушки этих людей отстаивали многочасовые очереди в магазинах, чтобы эту энциклопедию приобрести. И раз они приобретали её на русском, значит, и говорили они на русском — по логике жертвователей, их собственных внуков или детей, на «языке оккупантов». По той же логике на «языке оккупантов» говорят и думают сами жертвователи, иначе бы в их домах не лежали до сих пор и эта энциклопедия, и старые журналы на русском.
На удивление и к радости моей, в комментариях не было ни слова о книгах Достоевского, Толстого, Пушкина или Чехова. И вся эта акция начала напоминать сбор макулатуры, а не литературы. Нормальная, между прочим, советская, пионерская традиция. И что бы украинцы ни говорили, каким бы способом ни избавлялись от советских энциклопедий, советское в них ещё очень живо. Руководство магазина уловило бы все эти нюансы, если бы читало книги великих русских писателей. Там про всё это есть. Но оно не улавливает, ведь измеряет книги тоннами и килограммами, а не смыслами. И потому тот киевский магазин — вовсе не книжный магазин, а обычный пункт приёма макулатуры.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
🟩 Подпишись на канал «Специально для RT»
Киевский книжный магазин объявил сбор книг на русском языке для их дальнейшей переработки. Магазин напомнил, что уже собрал 57 т книг на русском, отправил их на гипсокартон, а на вырученные деньги был куплен внедорожник для ВСУ. Со сбора новых тонн будет куплен ещё один, а также вещи, необходимые ВСУ.
Как автор, книги которого были запрещены на Украине ещё в 2015 году и ушли ещё тогда на переработку, я не могла не подумать злорадно: если книга прочтена, никак её уже не выскрести из человека. Хоть сожги её, хоть изрежь на мелкие кусочки и пусти их по ветру. Настоящие прочтённые книги живут в нас всегда. Я представила себе авторов этих книг — по ассоциации с теми, кого в этом году Украина низвергала активней всего. Достоевского, Толстого, Пушкина. В голове родилась метафора. Закатанные в гипсокартон, те красноречиво молчат со стен и потолков в украинских домах. А потом представила, как обменянный на них внедорожник мчит по театру боевых действий и везёт пассажиров, в сердца которых не стучит слезинка ребёнка Достоевского. Да, это были красивые метафоры.
Но, как это обычно бывает, они сразу же разбились о прозаичность реальности, когда я заглянула в аккаунт киевского книжного магазина и прочла комментарии под объявлением о сборе. Желающих избавиться от книг, «написанных на языке оккупанта», было довольно много, и все они спешили притащить книги в магазин лично либо отправить их в Киев «Новой Почтой». «А тридцать томов Большой советской энциклопедии можно?» — спрашивали администратора магазина. «Можно», — соглашался тот. «А старые журналы на русском можно?» — спрашивали другие. «Можно, везите всё». — «А можно привезти книги не русскоязычных авторов, но переведённые на русский?» — «Везите».
Если бы у меня были тома Большой советской энциклопедии и залежи старых журналов, я, может быть, тоже захотела удобным способом избавиться от них. Кому они теперь нужны, когда всё можно посмотреть в интернете? Когда-то бабушки и дедушки этих людей отстаивали многочасовые очереди в магазинах, чтобы эту энциклопедию приобрести. И раз они приобретали её на русском, значит, и говорили они на русском — по логике жертвователей, их собственных внуков или детей, на «языке оккупантов». По той же логике на «языке оккупантов» говорят и думают сами жертвователи, иначе бы в их домах не лежали до сих пор и эта энциклопедия, и старые журналы на русском.
На удивление и к радости моей, в комментариях не было ни слова о книгах Достоевского, Толстого, Пушкина или Чехова. И вся эта акция начала напоминать сбор макулатуры, а не литературы. Нормальная, между прочим, советская, пионерская традиция. И что бы украинцы ни говорили, каким бы способом ни избавлялись от советских энциклопедий, советское в них ещё очень живо. Руководство магазина уловило бы все эти нюансы, если бы читало книги великих русских писателей. Там про всё это есть. Но оно не улавливает, ведь измеряет книги тоннами и килограммами, а не смыслами. И потому тот киевский магазин — вовсе не книжный магазин, а обычный пункт приёма макулатуры.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Депутат Госдумы Светлана Журова высоко оценила шансы ушедшего из ММА Хабиба Нурмагомедова в политике. Говорит, имеет высокие шансы.
А зачем нам в политике Хабиб - человек, не решившийся высказаться по СВО и занявший позицию красноречивого молчания - и вашим, и нашим? Имеет, конечно, право, но в политике он, спрашивается, зачем? Чтобы молчать по важным вопросам или делегировать высказывания своему менеджеру, сказавшему о силовиках, разгонявших в Дагестане митинги против мобилизации - «Шакалы, прикрывающиеся щитом репрессивной машины"? Не-не, давайте больше не превращать политику в сливной бачок. Хабиб пусть занимается тем, что у него лучше всего получается - спортом и помалкиванием.
А зачем нам в политике Хабиб - человек, не решившийся высказаться по СВО и занявший позицию красноречивого молчания - и вашим, и нашим? Имеет, конечно, право, но в политике он, спрашивается, зачем? Чтобы молчать по важным вопросам или делегировать высказывания своему менеджеру, сказавшему о силовиках, разгонявших в Дагестане митинги против мобилизации - «Шакалы, прикрывающиеся щитом репрессивной машины"? Не-не, давайте больше не превращать политику в сливной бачок. Хабиб пусть занимается тем, что у него лучше всего получается - спортом и помалкиванием.
Спор государственных мужей продолжается. Сенатор Клишас напоминает зампреду Совбеза Дмитрию Медведеву, что законы военного времени пока в нашей стране не приняты, а потому нельзя решать проблему переметнувшихся к предателю россиян теми способами, какими предлагает Медведев. При помощи «безукоризненно незаметных людей». Вот тут наглядно проявляется отличие политика от блогера, каковым окончательно становится Медведев. Он, юрист по образованию, пишет свои посты, зная, что его предложения несбыточны, но хорошенько баламутят россиян. Так же с 14-го года вели себя украинские политики, осознавшие себя блогерами, и мы видим во что, в конце концов, Украина превратилась. Кто эти «безукоризненно незаметные люди»? Убийцы что ли, как с сайта «Миротворец»? Надо остановиться с хайпом, хоть и всем хочется много подписчиков в телеграм-канале. Надо уже вспомнить, что мы - правовое государство, и для того, чтобы разобраться с предателями, надо либо законы соответствующие вводить, либо заводить уголовные дела по факту имеющихся обстоятельств. И начать привыкать к мысли: быть политиком круче, чем блогером
В Брянской области ФСБ задержала россиянина, собиравшегося воевать на стороне ВСУ. В его отношении возбудили дело о госизмене. Дело о госизмене! Почему бы не возбудить его и в отношении тех, кто изъявляет желание воевать на стороне ВСУ, прославляет ВСУ, а не угрожать им какими-то отрядами ночных мстителей?
«Ах как же, как же заключённые были помилованы ещё до того, как их вывезли из колонии?!» - опять надрывается коллективный либерал. Я не знаю, правда ли вышеприведённый факт или не правда - миловали перед участием в СВО или нет. Но что есть помилование, когда ты отправляешься в зону СВО? Бумажки, которые тебе выдают на выходе из колонии - это формальность. А настоящее помилование ещё предстоит вырвать зубами на фронте - у огня, у судьбы, у войны. Прежде, чем попрекать помилованием, надо просто поинтересоваться - а сколько этих заключённых выжило. Передовая не так щедра на помилование. Она вообще его редко выдаёт.
Вчера посмотрела по диагонали комментарии под постом о воюющих осуждённых. И пришла к выводу, что в данный момент, более, чем воюющий украинец, мне противен потный русский мужик, гикающий с дивана - «Маринка, а если тебя этот вагнеровец изнасилует?», «А если ты с ним ночью встретишься?».
И во всем этом нельзя не прочувствовать горечи и страхов утратившего мышечную массу мужичка. Он же не за меня переживает, а за себя самого - а вдруг это он сам встретится с вагнеровцем в подворотне, да ещё после всего, что в интернете наболтал? Ну ладно, смягчим - встретится не в подворотне, а средь бела дня с мужчиной, вернувшимся с фронта. И сразу потеряется на его фоне. Тот смог пойти Родину защищать, а этот - нет. И тут речь вовсе не о том, что все мужчины должны воевать. Но среди тех, кто не пошёл, многие про себя знают - «Если бы прижало, я бы смог. Я бы от мобилизации не бегал». А те, кто оскорбляют воюющих, прекрасно знают, что самим бы духу не хватило, и тут говорят одни только комплексы неполноценности. И я почти уверена, что, написав мне свой убогий комментарий, такой мужичок подходит к зеркалу, смотрит в него на себя и становится сам себе еще более противен.
Хорошо, что у воюющих нет времени и возможности читать эти потоки душевной грязи, вытекающие сейчас из диванного русского мужичка. Они берут Соледар, и скоро принесут нам в нем победу. Участие в боевых действиях переформатирует людей тотально. На первый план выступает боевое братство и наивысшим проявлением верности - стране, Богу, себе - там становится принесение себя в жертву за друзей и товарищей. Выжив и потеряв товарищей, человек сильнеет духом. И мужичок строчащий липким пальчиком комментарий, об этом шестым чувством догадывается, и переживая о моей судьбе в тёмной подворотне, он в общем-то боится за самого себя - он итак потерянный, а на фоне сильных и духом, и физически совсем потеряется. Но на то сильные и сильны, что они милосердны к слабым. Так что не надо бояться, а надо выпить тёплой водички, залезть под одеялко и так тихонечко полежать, успокаиваясь.
И во всем этом нельзя не прочувствовать горечи и страхов утратившего мышечную массу мужичка. Он же не за меня переживает, а за себя самого - а вдруг это он сам встретится с вагнеровцем в подворотне, да ещё после всего, что в интернете наболтал? Ну ладно, смягчим - встретится не в подворотне, а средь бела дня с мужчиной, вернувшимся с фронта. И сразу потеряется на его фоне. Тот смог пойти Родину защищать, а этот - нет. И тут речь вовсе не о том, что все мужчины должны воевать. Но среди тех, кто не пошёл, многие про себя знают - «Если бы прижало, я бы смог. Я бы от мобилизации не бегал». А те, кто оскорбляют воюющих, прекрасно знают, что самим бы духу не хватило, и тут говорят одни только комплексы неполноценности. И я почти уверена, что, написав мне свой убогий комментарий, такой мужичок подходит к зеркалу, смотрит в него на себя и становится сам себе еще более противен.
Хорошо, что у воюющих нет времени и возможности читать эти потоки душевной грязи, вытекающие сейчас из диванного русского мужичка. Они берут Соледар, и скоро принесут нам в нем победу. Участие в боевых действиях переформатирует людей тотально. На первый план выступает боевое братство и наивысшим проявлением верности - стране, Богу, себе - там становится принесение себя в жертву за друзей и товарищей. Выжив и потеряв товарищей, человек сильнеет духом. И мужичок строчащий липким пальчиком комментарий, об этом шестым чувством догадывается, и переживая о моей судьбе в тёмной подворотне, он в общем-то боится за самого себя - он итак потерянный, а на фоне сильных и духом, и физически совсем потеряется. Но на то сильные и сильны, что они милосердны к слабым. Так что не надо бояться, а надо выпить тёплой водички, залезть под одеялко и так тихонечко полежать, успокаиваясь.
В Regnum город, за который наши воины сейчас проливают кровь, называется Артемовском. Никакой не Бахмут. Такое указание дано лично мной корректорам. Я в курсе, что первое название Артемовска - Бахмут. Но Украина переименовала город уже после событий 2014-го года не потому, что хотела вернуть ему первоначальное название, а потому, что боролась против всего русского. По сути, вот это переименование стало еще одним маленьким шагом в превращении Украины в Антироссию. Поэтому для меня, для нас - только Артёмовск. А там, после победы, видно будет. Я считаю, что название городам и сёлам должны выбирать люди, которые в них живут. Но пока - только Артёмовск. А вот - «на Украине» - такое написание при мне будет всегда.
Депутат Госдумы Дмитрий Гусев предлагает титровать предателей. Вот идёт фильм, например, с участием предателя Смольянинова. И в нем появляется титр - «признан предателем».
Мне кажется, это - горячка. Надо вырабатывать меры в отношении предателей консолидировано и адекватно. Не выдавать в СМИ свои единичные инициативы, а собрать общие предложения по этому вопросу, обсудить, найти общее решение. Обсудить это решение с обществом.
Ну появится этот титр в начале и конце фильма, и что это даст? Во-первых, титры никто не читает. Во-вторых, в процессе просмотра кино ты испытываешь эмоции, а они стирают из памяти титр. Когда герой положительный, ты за него переживаешь, и, тем более, стираешь грань между героем и актёром, который его играет. Даже если ты прочёл титр о предателе. Я не могу себе представить фильм, в котором титр будет выпрыгивать в середине сцены - «Этого героя сыграл предатель». Это помешает просмотру, нарушит восприятие сюжета, особенно в фильме о войне. Или же многим просто противно будет смотреть фильм вообще и видеть рожу предателя на экране. Несмотря на то, что титр о предательстве был.
Очевидно, что вопрос о том, что делать с предателями, в обществе стоит очень остро. И потому важно не вбрасывать отдельные малоэффективные инициативы, а выходить к обществу по-серьёзному, со взрослым решением.
Мне кажется, это - горячка. Надо вырабатывать меры в отношении предателей консолидировано и адекватно. Не выдавать в СМИ свои единичные инициативы, а собрать общие предложения по этому вопросу, обсудить, найти общее решение. Обсудить это решение с обществом.
Ну появится этот титр в начале и конце фильма, и что это даст? Во-первых, титры никто не читает. Во-вторых, в процессе просмотра кино ты испытываешь эмоции, а они стирают из памяти титр. Когда герой положительный, ты за него переживаешь, и, тем более, стираешь грань между героем и актёром, который его играет. Даже если ты прочёл титр о предателе. Я не могу себе представить фильм, в котором титр будет выпрыгивать в середине сцены - «Этого героя сыграл предатель». Это помешает просмотру, нарушит восприятие сюжета, особенно в фильме о войне. Или же многим просто противно будет смотреть фильм вообще и видеть рожу предателя на экране. Несмотря на то, что титр о предательстве был.
Очевидно, что вопрос о том, что делать с предателями, в обществе стоит очень остро. И потому важно не вбрасывать отдельные малоэффективные инициативы, а выходить к обществу по-серьёзному, со взрослым решением.
Соледар взят, и если бы не травмы Изюма и Херсона, радость от этой победы была бы другой. Но, имея горький опыт, учишься радоваться осторожно. Особенно когда знаешь, как тяжело вырывалась эта победа. И что мясорубке, которая молотила людей, было все равно в какую сторону работать - в ту или в эту. Но почему-то мне кажется, что вот такое чувство радости, смешанное с горечью, лучший воспитатель Человека в человеке, чем та, которую мы могли бы бездумно испытать десять месяцев назад
«А я не хочу, чтобы кто-то умирал!» – говорят люди, которые просто не в состоянии порадоваться взятию Соледара. Как будто тут есть кто-то, кто хочет, чтобы люди умирали. Как будто нас персонально спрашивают – «А вы хотите, чтобы люди умирали? Нет, не хотите? Тогда мы не будем убивать». Не все могут понять, что время персональных хотелок давно закончилось. Вернее, оно никогда и не начиналось. Возникала лишь иллюзия, возможная только в обществе сверхвысокого потребления. Но даже иллюзии такой больше нет – всё. Я тоже много чего не хочу, но у меня никто не спрашивает. Я с 14-го года не хотела, чтобы когда-нибудь началось все вот это. И с 14-го же года знала, что от моих хотений не зависит ничего.
Я не хотела видеть убитым Мариуполь. Я прямо до сих пор не хочу этих картин в глазах – когда растерзанные люди лежат вдоль дорог. Я бы не хотела, чтобы в моей голове сидели горы тел из Волновахи. Да я бы даже не хотела ехать в Донецк в феврале 2022. Я вышла пообедать с подругой, когда мне позвонила главный редактор «Эксперта» и попросила туда поехать. «Я не хочу, чтобы вы туда ехали» – сказала подруга, услышав разговор и мое согласие. И я тоже не хотела. И я могла бы отказаться. Но ни мое хотение, ни мой отказ ни на что бы не повлияли. Был фронт работы, с которым лучше всего могла бы справиться я, и я поехала, не пребывая в иллюзиях относительно ценности своих хотений.
Я потом еще много чего не хотела и до сих пор не хочу. Я не хотела ехать по обстреливаемым дорогам. Я не хотела ждать под мостами окончания обстрелов. Но самое главное – я не хотела страданий людей. И что еще хуже – быть свидетелем этих страданий. Но именно эти страдания, которые в итоге слились с моими собственными, сделали меня взрослой, показав – иные, жестокие силы хотят того, что происходит сейчас. И противостоять им я буду не тем, что закричу как маленькая истеричка – «А я не хочу, чтобы люди умирали с двух сторон!» – а включившись в работу, которую лучше меня или кроме меня не сделает никто. По крайней мере, я свой пласт работы ни на кого перекладывать не буду. Я ее могу делать и через не хочу.
Я не хотела видеть убитым Мариуполь. Я прямо до сих пор не хочу этих картин в глазах – когда растерзанные люди лежат вдоль дорог. Я бы не хотела, чтобы в моей голове сидели горы тел из Волновахи. Да я бы даже не хотела ехать в Донецк в феврале 2022. Я вышла пообедать с подругой, когда мне позвонила главный редактор «Эксперта» и попросила туда поехать. «Я не хочу, чтобы вы туда ехали» – сказала подруга, услышав разговор и мое согласие. И я тоже не хотела. И я могла бы отказаться. Но ни мое хотение, ни мой отказ ни на что бы не повлияли. Был фронт работы, с которым лучше всего могла бы справиться я, и я поехала, не пребывая в иллюзиях относительно ценности своих хотений.
Я потом еще много чего не хотела и до сих пор не хочу. Я не хотела ехать по обстреливаемым дорогам. Я не хотела ждать под мостами окончания обстрелов. Но самое главное – я не хотела страданий людей. И что еще хуже – быть свидетелем этих страданий. Но именно эти страдания, которые в итоге слились с моими собственными, сделали меня взрослой, показав – иные, жестокие силы хотят того, что происходит сейчас. И противостоять им я буду не тем, что закричу как маленькая истеричка – «А я не хочу, чтобы люди умирали с двух сторон!» – а включившись в работу, которую лучше меня или кроме меня не сделает никто. По крайней мере, я свой пласт работы ни на кого перекладывать не буду. Я ее могу делать и через не хочу.
В министерстве культуры Чечни отказались лишать Меладзе звания народного артиста после его шепота «слава-Украине». В министерстве говорят - он же не высказывался против главы Чечни и самой республики.
Вот так министерство чеченской культуры сузило понятие Родины до Чечни и ее главы.
Вот так министерство чеченской культуры сузило понятие Родины до Чечни и ее главы.
Социал-демократическая партия Германии, которую представляет канцлер Щольц, выступает за переговоры с Россией по Украине. С формулировкой - «Даже если доверия к российскому руководству больше нет, дипломатические переговоры должны оставаться возможными». Так интересно… Недавно их бывшая канцлер вовсю откровенничала, что водила минскими соглашениями за нос Россию, а доверия все равно нет к нам.
Forwarded from Специально для RT
Главный редактор ИА Regnum, писатель, журналист, член СПЧ Марина Ахмедова @Marinaslovo
В сети ожесточились споры: как называть точку, самую горячую сейчас на карте боевых действий, — Бахмутом или Артёмовском. Бахмутом его называет украинская сторона, и ей упрямо вторит российская либеральная пропаганда. Возникновение этих споров именно сейчас закономерно: они как далёкие огненные отсветы кровавых боёв за город, достигших пика, после которого город, скорее всего, будет освобождён.
«Освобождён» — это тоже неслучайный выбор слова. Он чётко показывает, на чьей я стороне. Пропаганда — украинская и либеральная — назвала бы это событие другими словами: «захвачен», «оккупирован». Выбор слова для одного и того же явления сегодня как никогда свидетельствует о том, на чьей ты стороне и как относишься к СВО. А вот и сама СВО — тоже выбор.
В 2014 году Украина упорно называла бойню, устроенную в Донбассе, АТО — антитеррористической операцией. Россия, напротив, называла происходящее там по существу — гражданской войной. Теперь Украине не нравится СВО, но пользоваться аббревиатурами она начала первой. Уже тогда, в 2014-м, начал разворачиваться ещё один фронт, на котором происходила и до сих пор происходит нефизическая битва — битва слов. И она тоже логична, ведь на Украине бьются сейчас не только войска, но и смыслы — русские и западные. А слово — вместилище смысла.
Благодаря этой битве, не заводя разговоров о политике, можно считать политические взгляды человека из его прямой речи. Он может впрямую не отвечать на щекотливый вопрос «Чей Крым?». Его отношение станет явным из выбора слов — аннексией он назовёт событие или присоединением. Он может не говорить напрямую, что поддерживает Украину, ему достаточно выбрать предлог — «в» или «на». Использование предлога применительно к Украине стало вопросом принципиальным. Выбрав «в» или «на», можно без многих слов многое сказать. Но всё же остаются люди, не разбирающиеся в тонкостях словесных баталий. Вот ради них и ведётся война слов. Именно эти неискушённые люди могут стать той массой, которая продавит нужный смысл.
Они могут бездумно использовать в речи «Бахмут», «в Украине», «аннексия». Они могут не вкладывать в выбор слов того принципиального значения. Но сразу же становится ясно, под чьим влиянием они находятся: какие сайты посещают, каких авторов читают, с кем согласовывают свою точку зрения. Человек 100 раз прочтёт «в Украине», и это повторение выместит из его сознания правильный русский вариант — «на Украине». Слова — оружие мощное. Они имеют свойство незаметно внедряться в подсознание и оттуда заметно говорить. И чем больше людей, повторяющих слова — отражения определённого смысла, тем больше шансов у этого смысла победить. Нет, война слов не так безобидна, как кажется. Слова тоже стреляют и имеют широкую зону поражения. А в конечном итоге даже автоматы и миномёты не могут победить, если за ними не стоят сильные смыслы.
Так Бахмут или Артёмовск? Мы говорим «Артёмовск». Несмотря на то, что Бахмут — первоначальное название этого русского города. Он был переименован в Артёмовск большевиками. Но после 2014 года Украина вернула ему название Бахмут — именно потому, что вступила в битву с русскими смыслами. Она положила на это название жирный слой украинского националистического смысла, через который русское сознание пока не может пробиться к своей исторической памяти — к 1571 году, когда русский царь Иван Грозный отдал приказ создать пограничные сторожи и такая была создана по реке Бахмут.
Точно так же Украина пыталась внести новый смысл в название Донецка — добавив в него на украинский манер мягкий знак. Она смягчила и ослабила этот твёрдый промышленный город. И первое, что сделали дончане после «майдана», — вынули мягкий знак из названия и швырнули его Украине обратно, показав: смысл Донецка в том, что он твёрд и не сдаётся.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
🟩 Подпишись на канал «Специально для RT»
В сети ожесточились споры: как называть точку, самую горячую сейчас на карте боевых действий, — Бахмутом или Артёмовском. Бахмутом его называет украинская сторона, и ей упрямо вторит российская либеральная пропаганда. Возникновение этих споров именно сейчас закономерно: они как далёкие огненные отсветы кровавых боёв за город, достигших пика, после которого город, скорее всего, будет освобождён.
«Освобождён» — это тоже неслучайный выбор слова. Он чётко показывает, на чьей я стороне. Пропаганда — украинская и либеральная — назвала бы это событие другими словами: «захвачен», «оккупирован». Выбор слова для одного и того же явления сегодня как никогда свидетельствует о том, на чьей ты стороне и как относишься к СВО. А вот и сама СВО — тоже выбор.
В 2014 году Украина упорно называла бойню, устроенную в Донбассе, АТО — антитеррористической операцией. Россия, напротив, называла происходящее там по существу — гражданской войной. Теперь Украине не нравится СВО, но пользоваться аббревиатурами она начала первой. Уже тогда, в 2014-м, начал разворачиваться ещё один фронт, на котором происходила и до сих пор происходит нефизическая битва — битва слов. И она тоже логична, ведь на Украине бьются сейчас не только войска, но и смыслы — русские и западные. А слово — вместилище смысла.
Благодаря этой битве, не заводя разговоров о политике, можно считать политические взгляды человека из его прямой речи. Он может впрямую не отвечать на щекотливый вопрос «Чей Крым?». Его отношение станет явным из выбора слов — аннексией он назовёт событие или присоединением. Он может не говорить напрямую, что поддерживает Украину, ему достаточно выбрать предлог — «в» или «на». Использование предлога применительно к Украине стало вопросом принципиальным. Выбрав «в» или «на», можно без многих слов многое сказать. Но всё же остаются люди, не разбирающиеся в тонкостях словесных баталий. Вот ради них и ведётся война слов. Именно эти неискушённые люди могут стать той массой, которая продавит нужный смысл.
Они могут бездумно использовать в речи «Бахмут», «в Украине», «аннексия». Они могут не вкладывать в выбор слов того принципиального значения. Но сразу же становится ясно, под чьим влиянием они находятся: какие сайты посещают, каких авторов читают, с кем согласовывают свою точку зрения. Человек 100 раз прочтёт «в Украине», и это повторение выместит из его сознания правильный русский вариант — «на Украине». Слова — оружие мощное. Они имеют свойство незаметно внедряться в подсознание и оттуда заметно говорить. И чем больше людей, повторяющих слова — отражения определённого смысла, тем больше шансов у этого смысла победить. Нет, война слов не так безобидна, как кажется. Слова тоже стреляют и имеют широкую зону поражения. А в конечном итоге даже автоматы и миномёты не могут победить, если за ними не стоят сильные смыслы.
Так Бахмут или Артёмовск? Мы говорим «Артёмовск». Несмотря на то, что Бахмут — первоначальное название этого русского города. Он был переименован в Артёмовск большевиками. Но после 2014 года Украина вернула ему название Бахмут — именно потому, что вступила в битву с русскими смыслами. Она положила на это название жирный слой украинского националистического смысла, через который русское сознание пока не может пробиться к своей исторической памяти — к 1571 году, когда русский царь Иван Грозный отдал приказ создать пограничные сторожи и такая была создана по реке Бахмут.
Точно так же Украина пыталась внести новый смысл в название Донецка — добавив в него на украинский манер мягкий знак. Она смягчила и ослабила этот твёрдый промышленный город. И первое, что сделали дончане после «майдана», — вынули мягкий знак из названия и швырнули его Украине обратно, показав: смысл Донецка в том, что он твёрд и не сдаётся.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Я не большой защитник издания «Подъем», на которое сослались СМИ, писавшие об ответе министерства культуры Чечни на вопрос - будут ли лишать Меладзе званий. Напомню, по версии издания, министерство ответило - нет, потому что он не критиковал Чечню и ее главу. Но, будучи журналистом, я знаю как это обычно бывает - сотрудники министерства дают комментарий, комментарий производит скандал, и уже сотрудник становится крайним - он говорил не от имени министерства, а от своего собственного. Издание обвиняют в фейке. А я не знаю, фейк это или не фейк. Вот когда увижу официальную информацию о том, что министерство культуры Чечни лишило Меладзе всех званий, тогда я и склонюсь к мысли, что, скорее всего, фейк. А пока я такого заявления не видела. Покажите мне, если я пропустила.
Эту премию Правительства Российской Федерации я получила сегодня - за освещение событий на Украине. Получила ее в статусе главного редактора «Регнума», но по факту за годы работы в Донбассе и репортажи, написанные оттуда для «Русского Репортера» и «Эксперта» с 2014-го года. И за тексты в этом моем телеграм-канале.
Очень серьезно отношусь к этой премии. Будем работать дальше.
Очень серьезно отношусь к этой премии. Будем работать дальше.