Заехали вглубь Сахалина. Ничего поблизости, только сопки

С вечера читаю в соцсетях сообщения как под копирку - «Пожалуйста, не сглазьте!», «Держим кулачки!», «То чувство, когда боишься сглазить. Пусть все получится». Место проживания авторов - Москва. Пишут об успехах украинской армии. «Тсс, пожалуйста, не сглазьте, пусть у них все получится, пусть убьют побольше моих соотечественников - российских военных» - вот как следует это читать. Прямым текстом этого не говорится - ведь суд, тюрьма, страх, трусость, но желто-голубые флажки в конце предложений ясно дают понять о чем идёт речь. Наверное, в своих мечтах они встречают в Москве ВСУ хлебом солью. А вы думали, все в прошлом, и полицаев мы никогда не увидим - они только в книжках и фильмах про войну? Нет, человеческая природа всегда одинакова, и доблесть, благородство, низость и ничтожность распределяются в человеческой популяции все в той же пропорции, что и всегда. Я сейчас смотрю во все глаза и воочию наблюдаю духовных детей полицаев

В Покровское в пятидесяти километрах от Донецка прибывают эшелоны с личным составом и техникой, по одному из них в момент разгрузки был нанесён удар Искандерами - попаданий нет. На Великоновоселковском направлении резкая активизация - противник применяет все огневые средства для подавления наших позиций, замечено перемещение вдоль линии фронта бронетехники и колесного транспорта . Пока так.

Я уже рассказывала вам про слепую Бабу, которая доживала свой век в вымершей деревне Смоленской области. И при нашей случайной встрече два дня рассказывала мне про немецкую оккупацию. Две истории я запомнила больше всего.
Жила в той деревне Дуброво очень красивая девушка по фамилии Преданникова. Она была замужем за офицером. У них был маленький сын. Муж ушёл на фронт. Пришли немцы, и она спуталась с немецким офицером. Она не работала как все, ей были разные поблажки и сытная еда. Брат ее стал полицаем. А когда наши освободили Смоленщину, в рядах освободителей вернулся ее муж. Заходит он в избу, а сын его с ним по немецки заговаривает. Русский офицер наставил пистолет на жену и сказал - «Ты мне больше не жена, а он - не сын. Уходи, а то убью». Преданникова бежала в Кардымово. Это соседний населенный пункт, но туда слухи о ней не дошли - тогда не было соцсетей. Сейчас есть, и они все фиксируют. А Преданниковы были всегда.

А вторая история о том, как Баба маленькой сидела с братом и отцом в чужой избе - их пустили ночевать, когда их избу немцы сожгли. В соседней комнате русские мужчины играли в карты и говорили о том, что все - кончился Советский Союз, теперь на этой земле будет хозяйкой Германия. А папка Бабы встал, пошёл в ту комнату, встал у стола и обратился к картежникам с мягким местным акцентом, меняющим «е» на «я» - «Запомните, какая бы слабость теперь у наших войск не была, Победа будет за нами. Россия ня побядима. Так в Библии написано».

В Библии, конечно, так не было написано, но Победа была за нами потому, что один маленький человек верил в то, что так в Библии и написано. А в Библии было написано про любовь. И он - этот человек - свою родину любил.

Звонила друзьям в Донецк. С каждым подробно поговорила. Никто не пакует чемоданы и не собирается бежать. Напротив, было принято решение сосредоточиться на работе и делать ее максимально, может быть с удвоенной силой. Страшно ли им? Да. Страшно, как никогда не было за восемь лет войны, развязанной Украиной. Но этот страх питает упорство. Это называется присутствием духа. С них нужно взять пример и делать свою работу - свою личную работу, какой бы она ни была - сосредоточенно. Это будет называться присутствием духа

Вадим Владимирович работает технологом в Сахалинской компании «Союз Восток», которая занимается морепродуктами. Основную часть продукции у них закупали японцы. Ещё до спецоперации, до санкций, до всего Азия брала процентов 60. Я думала, они, как «приличные» люди, откажутся от наших моллюсков. Но нет. Санкции санкциями, а биоресурсы наши любят. Как-то на предприятии оставалось 20 тонн продукции, все 20 попросила Азия и вдруг 10 попросила Москва. «Мы - российская компания, - сказал Вадим Владимирович. - Мы хотим, чтобы Россия ела нашу продукцию. Мы, конечно, десять отдали Москве». «А что было с ещё десятью?» - спросила я. «А они остались у нас».
Вадим Владимирович воевал в Афганистане. Если бы не ранение, пошёл бы воевать сейчас на Донбасс.
- Зачем? - спросила я.
- А за тем, что если их не остановить на Донбассе, они к нам на Сахалин придут. Наши ребята, идущие воевать, знают, что идут за своих родителей и детей, которые на Сахалине.
Передаёт вам - «присмотритесь к трубачу, мы хотим кормить Россию, а не Азию»

Этого текста могло бы и не быть, если бы я, придя в больницу, не найдя того, что мне надо, уже развернувшись уйти, не спросила бы сама не знаю почему - «Зачем вам столько икон?». И получился текст о духовной жизни Донецка, с предсказаниями сумасшедшего или праведного дяди Миши, с исповедями раненых, в которых ясно читалась обстановка, сложившаяся на фронте.

И если бы я не задала этого вопроса, раненые в конце не произнесли бы таких фраз - «А я верю, — говорит рыжий. — Только молиться не умею. Но я все равно каждый день молюсь и прошу, чтобы он простил нас всех — и нас, и укропов — и уже наконец-то наступил бы мир.
— А если это невозможно, то хотя бы чтобы Владимир Владимирович начал то, чего он еще не начинал… Так начните, пожалуйста, Владимир Владимирович».

Глава 3

«Дядя Миша, вы неправильно рассуждаете, — снисходительно возражает сосед. — Каждый человек верит по-своему.
— А-а-а, по-своему? — победоносно тянет дядя Миша. — Вот и получите — по-своему!
— Вы мне нашего политрука напоминаете, — мотает головой сосед. — Его как ранило, он тоже, заезжая на «скорой» в Донецк, на каждый храм начал креститься.
— Я в церковь от рождения хожу! — парирует дядя Миша. — Господь меня учит постоянно. Вера без дел мертва, и если ты ходишь в школу, но не учишь уроки…
— Дядя Миша, может, хватит! — выкрикивает темноволосый, оторвавшись от книги. — Сколько можно эти сказки слушать? Вас самого не напрягает?!
— Я же говорю, с людьми разговаривать бесполезно, — обреченно тянет дядя Миша. — Они забыли Господа и получили войну.
— А мой ротный, Вован, тоже забыл? — спрашивает исподлобья сосед.
— Так почему же тогда война началась? — тихо спрашивает дядя Миша и закрывает глаза, застывает, прижав к себе Молитвослов.
Все молчат.
— Если бы все люди пошли в храм, завтра бы земля изменилась, — распахивает глаза дядя Миша, — и цветы бы запахли по-другому. Воздух стал бы другим.
— Он меня креститься агитирует, — говорит раздетый сосед.
Дядя Миша снова подскакивает на кровати.
— А я за шо ему и говорю: крестись, причащайся! Православная вера была, есть и будет. Ее никогда не побеждали и никогда не победят.
— Только я татарин, — говорит сосед. — Мусульманин.
— Так у вас же икон нема! — восклицает дядя Миша. — Икон — нема! Это куда годится?! Как можно без икон, без причащения?! На мой взгляд, это тупик.
— Ничего, дядя Миша, ничего, в исламе тоже есть свои фанатики, — отзывается татарин. — Я понимаю, что вы хотите как лучше.
— А получается как всегда, — буркает темноволосый из-за книги.
— Дядя Миша считает, что он вправе судить другого, — говорит татарин.
— С этого войны и начинаются, — замечает темноволосый.
— Мой отец был простым водителем, — говорит дядя Миша. — Он приучил меня так верить. А я всю жизнь проработал крановщиком. Меня Господь с детства учил. Я разговаривал с ним, как с вами разговариваю.
— Ну бывает… — вздыхает татарин.
— Не хочу с вами разговаривать. — Дядя Миша отворачивается к окну, за которым еще идет обстрел. — Люди всегда говорят, что я ненормальный или больной.
Он умолкает. Темноволосый захлопывает книгу.

— Я подорвался, когда поднял носилки с раненым командиром, — глядя в потолок, глухо говорит он. Кадык тяжело проходится по его шее. — Носилки с двухсотым (мертвым. — М. А.) командиром поставили на землю. Я их просто поднял, сменив другого. Они стояли на мине. Саперы прошлись, но не заметили. Плюс обстрелы укроповские постоянно. Там, на передовой, нелегко. Там вообще тяжело. Но из Луганска я вернулся нормально — живой. А приехал сюда и ничего не успел сделать. Подорвался на второй день. Я очень об этом сожалею — что не успел для родной республики ничего сделать. Но я на передовую вернусь. Ха. Мы живем в век высоких технологий, дядя Миша. Мне сделают высокотехнологичный протез, и я обязательно вернусь.

https://expert.ru/expert/2022/37/donetskaya-antarktida/

БОЛЕЛЬЩИКИ
...Пока две команды сильных, специально подготовленных мужчин на льду сосредоточенно сражались за шайбу, тысячи людей на трибунах вокруг кричали, жевали сосиски, хлебали пиво, мелко дрались друг с другом из-за расцветки шарфа или майки, размахивали флагами. Это - болельщики, они заплатили за зрелище и желали развлекаться сообразно купленным билетам...

Сегодня многие здесь ведут себя относительно Военной Ситуации - Россия/Украина, как "болельщики". Вопли, диванная аналитика, кидание огрызками и какашками в "болельщиков" противника, требование обязательных голов и немедленной победы - всё это отражение состояния общества, ну и уровень организаторов сражения.

Важно:
- когда всё начиналось в феврале - обе страны собирались как на парад. Запад вместе с Зеленским - рапортовали что за недельку всей ордой расправятся с орками, вернут Крым и Смоленск, а там может и Красная Площадь ляжет под ноги светлоликих евроукров.
Наши говорили о молниеносной победной войнушке - ну неделя, от силы две. Там же наши люди. Они вынесут нам ключи от городов и хлеб-соль на рушниках. О, как же плохо обе стороны готовились к сражению! Все эти мечтания и просчеты обернулись ДЛЯ ВСЕХ кровавыми историческими уроками и тысячами могил.

- прошло полгода. Пришло понимание ситуации. Все эти узлы противоречий - это вскрывшийся нарыв глобального передела мировых рессурсов. И Россия, и Украина зона алчных интересов истощившего свои земли и запасы Запада. Когда 50 глав МИД западных стран собираются вместе, чтобы не дать погаснуть войне на Украине, это совершенно беспрецедентное историческое объединение засранцев, собравшихся во чтобы то ни стало уничтожить славян и дограбить территории.

- Россия не имеет выбора. Мы можем или победить или прекратить существование как государство. При этом мы не имеем право вести себя как тупые болельщики. Мы уже все де-факто на поле. Пиво и сосиски придётся отложить. Мы не на параде и не на трибунах. Идет тяжёлое противостояние и поражения такой же важный урок, как и победы.

У Симонова в "Живых и Мёртвых":
" То, что видел Синцов за последние два дня, говорило ему: да, немцы могут прийти и сюда, – и, однако, представить себе эту землю немецкой было невозможно. Такое множество безвестных предков – дедов, прадедов и прапрадедов – легло под этими крестами, один на другом, веками, что эта земля была своей вглубь на тысячу сажен и уже не могла, не имела права стать чужой."

P.S. Я тут длинно написала. Но по существу: нам всем надо "завалить е..ло" насчет анализа - куда отступили и кто что не так сказал. Надо прекращать трендёж и нытьё. Надо вкалывать. Фронту нужны деньги. Фронту нужно оружие. Фронту нужна гуманитарка. Фронту нужны люди. Другой ситуации и другой страны у нас с вами нет.

В далеком уже 2014-м году я слушала полкового священника на военной базе в Донецке, и думала, что 2022-й никогда не наступит. Священник обещал третью мировую, войну России с НАТО и вообще говорил субъективные странные страшные вещи. Например, что война нужна. Она, видите ли, меняет людей – духовно переформатирует. Предлагал мне сравнить Советский Союз на входе в Великую Отечественную и на выходе из нее. Советские люди, говорил он, вышли из нее другими. Сплоченными. По крайней мере, сплоченными. Он говорил, что не только силой побеждают в войне, но и правильным к ней отношением. Говорил, что война, если ее сейчас не остановить, пойдет дальше. Дальше и дальше. А ее в 2014-м никто не собирался останавливать. Я слушала его и не верила ему. Война пойдет дальше? Дойдет до Москвы? Я не просто отрицала то, чего боялась и чего не хотела, мне сложно было представить, будто эта локальная маленькая гражданская война может перелиться на Россию, на Европу, на половину «цивилизованного» мира.
Я вспомнила этот разговор сейчас, находясь на Сахалине. В 2022-м. В Южно-Сахалинске десятого сентября отмечалось 140-летие города, и к ночи громыхнул салют. Я давно не слышала таких остервенелых праздничных канонад. Зацепившись за них, я вдруг нырнула мыслями в 14-й год и снова села напротив того полкового священника. Оказалось, что я отчетливо помню его слова. Оказалось, что теперь, спустя восемь лет, я прекрасно понимаю о чем он говорит. Но к пониманию этому я пришла не вдруг, постепенно.

Я сказала тому священнику, что впервые в жизни слышу звуки взрывов, выстрелов. Я – мирный человек, москвичка, я никогда не была на войне.

– Мне страшно.

– Не надо бояться, — ответил он. – Не бойся ничего. Послушай меня, — сказал он. – Вопрос не в том, сколько проживет человек. А в том, где будет его душа после смерти.

«Фанатик» – подумала я. А потом я вернулась в Москву. Москва жила себе как жила. Донбасс превращался в постоянно тлеющую точку. Потом – за восемь лет – все еще привыкнут к тому, что она есть, тлеет, что-то там временами кипит, бурлит канонадой, в медленном котле войны свариваются живьем люди. И всем начало казаться, что наличие такой точки – само собой разумеющееся. Она так же естественна, как минеральные воды в Ставропольском Крае, как озеро на Байкале, как горы на Кавказе. А на Донбассе идет война – такая его достопримечательность. С этим можно жить, ведь тебя это не касается.

Но в 14-м году я вернулась в Москву, и она, конечно, жила своей жизнью. Из такой бурливой Москвы мне было еще сложнее принять слова полкового священника о том, что будет большая война, и она всех нас захлестнет. Я попала в другую – в свою – в прежнюю жизнь. Я ходила по кафе, общалась с друзьями. «Ну как там на Донбассе?» – между делом спрашивали меня приятели и коллеги. «Там людей убивают» – отвечала я. «Да, да. Конечно, жаль» – говорили мне, и разговор чаще сводился на что-нибудь другое. Если, конечно, во мне не просыпалась злость, и я не начинала назло, во всех подробностях рассказывать как убивают людей. Не знаю, чего я ждала от своих приятелей и коллег. Что они пойдут и напишут в соцсетях о том, что людей убивать нельзя? Ну, может быть. Но они этого не сделали. Не потому, что они были плохими людьми. А потому, что их это не касалось. Редкими моментами я зло думала – «Посмотрела бы я на вас, если бы вас это коснулось».

В 15-м году я поехала в Киев. Украина уже вовсю убивала на Донбассе людей. Я сидела в ресторане на террасе, и вдруг прозвучал салют.

Продолжение по ссылке

https://ahmedova.com/nado-pomenyatsya/

Украина утверждает, что на временно оставленных территориях задержала российский учителей. Официально угрожают им 12 годами лишения свободы. А простые украинцы требуют их казнить, порвать, а куски разбросать по закоулочкам. Самое интересное во всем этом то, что в Донецке полна коробочка украинскими пленными. И должен бы присутствовать страх, что бумеранг возмездия полетит в них. Но такого страха нет. Нас вовсе не боятся. Потому что уверены: Россия тем же отвечать не будет. Она - добренькая

Ночью ДРГ пыталась пройти через наши порядки - видимо, прощупывают оборону. Если бы не помощь, которую оказывает гражданское общество армии - противник смог бы подойти вплотную и уничтожить нашу позицию. Но тепловизоры делают своё дело: солдаты ставят прибор на поверхности, через телефонное приложение коннектят его со смартфоном, и находясь в укрытии наблюдают подходы. Спасибо всем, кто отзывается на призывы о помощи и поддерживает наших ребят - ваша помощь неоценима.

Украинские блогеры, которым, видимо, включили свет, снова надрываются - «Больше российские учителя никогда не поедут на оккупированные территории!». Но это же игра слов. На оккупированные Украиной не поедут, а на освобождённые поедут.

Российские паблики с утра бьются, утверждая, что в Харьковской области не было российских учителей. А местные - не российские? А те, которые с освобождённых территорий - русскоговорящие и русскодумающие - готовы были получать российские паспорта и учить на русском - они не российские что ли? А чьи тогда? Они - российские и они свои. И их судьба так же важна, как и судьба тех, кто мог бы приехать из Воронежа, из Владивостока или из Махачкалы. Ведь с этого все и начиналась - с того, что они свои. Поэтому, прошу прощения, а в чем разница?

Это поразительно - то, что пишут некоторые - «вы лодку не раскачивайте, вы не лейте воду на мельницу врага, у нас все по плану, а то что там люди пострадали, так зачем об этом говорить?».
Меня с самого начала заботили только люди - наши люди, к которым мы шли с помощью. Меня беспокоит судьба маленького человека внутри большого процесса. Может, для кого-то, сидящего на диване и переключающего телеграм-каналы, как кнопки в телевизоре, все идёт по плану. Не к нему же пришли желто-голубые, не его же отпинали на глазах у детей и бросили в подвал. У него действительно все идёт по плану. Настолько по плану, что забыл он цели спецоперации - спасти, помочь, денацифицировать. И если плевать ему на маленького человека - учителя - то чем такой человек отличается от той Украины, от которой мы все хотим избавиться? А я знаю, что на оставленных территориях сейчас очень жестко. И я бы никогда не стала делить людей, над которыми чинится насилие за то, что они приняли Россию, на своих и не своих. Но для кого-то жертвы реально становятся досадными помехами в эфире. Кино-то называется - «Все идёт по плану. Не раскачивайте».

Сегодня люди (не могу сказать кто) поехали в место (не могу сказать какое). Оно находится между ЛНР и Харьковом. ВСУ объявляли его занятым. Поехали на свой страх и риск, чтобы проведать гражданских, дать им понять, что их не бросили. Обнаружили в этом месте наших. Они там хорошо стоят и не собираются уходить. Сказали, что все пришло в норму, кризиса нет. А гражданские были очень воодушевлены приездом и благодарны. А кто ездил - вы и сами догадались.

Ни свет, ни заря позвонила Шишкина и спросила – А что значит «если»?
Начиталась сообщений, в которых россияне, поддерживающие Донбасс, ставили победу под сомнение и уже говорили – «если мы победим».
- Когда украинцы в четырнадцатом стояли в аэропорту – в пяти километрах от города – что-то никто не завывал, - изрекла Шишкина. - А сейчас они дальше. Поводов для сильных переживаний не вижу.

Дальше Шишкина сообщила, что у нее был тяжелый день – между обстрелами она и сама от страха всплакнула разок. Но потом ей позвонила женщина – Татьяна Петровна. Ее сын добровольно мобилизовался. Он погиб. Выслушав ее, Шишкина спросила – «Татьяна Петровна, вы с ума сошли? Что вы мне сейчас говорите? Не напрасно ли погиб ваш сын и победим ли мы? И это спрашиваете вы – мать, воспитавшая сына, который сам взял оружие и пошел на выстрелы?!». Татьяна Петровна помолчала, а потом совсем другим голосом сказала – «Простите меня, Елена Николаевна. Я никогда в нашей победе не сомневалась».
 
– Слушай, - обратилась Шишкина ко мне, - я вообще не пойму, почему люди из России заныли. Сейчас важен настрой общества. От общего духа зависит победим мы или нет. Это не зависит от того, у кого оружие модней и круче. Это от духа зависит, а дух у нас всегда был. Я всем донецким сказала – «Ну мы восемь с половиной лет уже в этом живем. Вы же не уехали. Вы же еще в 14-м  сделали свой выбор. Да, страшно, да устали, да, все уже полусломлены физически. Но внутри-то – дух есть. Мы потому и встали в 14-м, что дух есть. Так и что это значит – «если победим?».

- Марин, я тебе рассказывала, - продолжила Шишкина, - как я недавно иду, начался обстрел. Я забежала в подъезд. Стою и не могу понять – что это за новая сирена такая звучит. Я такой никогда не слышала. Прислушалась, а это в оперном театре певица распевается. Потому что у нее завтра концерт. Это у нас поют во время обстрела. Это у нас через полчаса после обстрела асфальт кладут потому, что город должен быть чистым. В километре обстрел, а женщины в оранжевых жилетках белят бордюры. И я сама сейчас помою голову без воды, высушу без фена потому, что нет электричества, и пойду работать. Что значит «если»?

В городе Советск Калининградской области отменили празднования дня города.

«Празднование Дня города Советска отменено. Причина — напряженная ситуация в зоне боевых действий и гибель наших земляков, выполнявших воинский долг. После похорон одного из участников специальной военной операции, которые пройдут в этот четверг, радостно петь и плясать считаем крайне неэтичным и непростительным по отношению к памяти павших и их родственникам» - глава городского округа Соколовский.

Молодцы. Танцы после похорон - это лицемерие. Будем ждать, что и главы других городов последуют этому примеру

Я уже отъезжала от берега, где долго созерцала воду – смешение Японского и Охотского морей. Села в машину, поехала. Сквозь отсутствие связи пробился звонок Шишкиной – «Кинь монетку за мир!». Фыркнув, попросила водителя развернуться. Нашарила в сумке монету в 10 рублей – обычно не бывает, но на Сахалин я приехала из Донецка, а там в ходу живые деньги.
Поплелась к морям кинуть по-быстрому – «За мир!». И тут меня начало прямо ломать. «Как ты не хочешь за мир? У тебя с головой все ок? За победу хочешь? А чем мир отличается от победы?». Голову разрывало от поиска ответа. Я топталась на берегу в досаде на себя. Но, сказав себе, что я – не самый лучший человек, сурово бросила монетку – «За Победу!». Нет мира без победы.
На следующее утро я вернулась на то же место. За ночь погода испортилась. Это было мое первое промозглое утро на Сахалине. Моря бушевали. Вышвиривали медуз. У меня моментально просвистело уши. «Ну, моря, - сказала я, - я вам монетку подарила. А вы мне что?». Они тут же выбросили к моим ногам сердце  

Ещё в начале спецоперации, или проще - войны, - я поделился своим отношением к происходящему, написав, что это война России с Россией. И тогда многие поддержали такой взгляд, и сегодня именно под этим углом на происходящее смотрят очень многие. Владимир Соловьёв пошутил, что мой тон довольно пессимистичен - я ответил, что у меня просто длина "волны" другая.

Я не ждал и не жду быстрых внешних побед. Я восемь лет ждал, когда Россия примет по Донбассу решение, так что ждать я умею... Единственная победа, которая имеет смысл - это преображение России. Так звучит, будто все эти годы никто ничего не делал, не ликвидировал ельцинскую разруху, не строил государственность... Всё это было - но вот и промежуточный экзамен...

То, что город за городом отказывается от празднеств, потому что считают их в нынешней ситуации не этичными - хороший знак. Реакция общественности на Шнура и подобное показала, в какое состояние приходит общество - его здоровая часть. И у власти подход меняется, что тоже обнадёживает: в четырнадцатом за конструктивную критику меня бы просто внесли в чёрные списки, а сейчас наблюдаю нормальное, здоровое восприятие - всё преобразуется в соответствии с веяниями времени. И если процесс не замрет - а предпосылок к этому нет - значит, "верной дорогой идём, товарищи".