Вспомнили другую историю тестовых полётов. Из тех времён, когда ещё можно было поднять большой агродрон в Бахмуте.

Как-то наши техники собрали новую версию Бабы-Яги в лаборатории, подготовили к испытаниям. Пилотом назначили Али.

Али русский, но у него есть египетские корни, и часть жизни он прожил в Египте.

- Почему Али? Чтобы если что не так пойдёт, Командиру его отдать? Типа египтянина не жалко?
- Просто он только с полигона вернулся. Он лучший.

Предупредили всех соседей про Событие, чтобы никто не сбил случайно. Всё перепроверили, настроились. Ну, и с Богом. Полетели.

Али поднимает махину в воздух, всё хорошо, движется плавно, послушно. Груз свой тащит.

И вдруг

Бабу-Ягу начинает вести. Она перестаёт слышать пульт, уносится куда-то всё дальше в сторону Первомайки.

Али бросается за ней следом со всех своих длиннющих ног, через какие-то ямы и куски стен перескакивает.

Стоим, смотрим им вслед.

- Зимовать улетела.
- Да, даже Баба-Яга улетела, а ты нет.
- Загасится в Первомайке.
- А представляете, она сейчас блокпост пролетает, где ВПшники в полной боевой.
- Бедняги, там уже кто-то чипсами подавился.
- Кто-то маме уже звонит. Мама! У нас тут хохлячья Баба-Яга! 35 мин в минуту скидывает! Код красный!

Тут возвращается Али. Кудри в разные стороны, в них какой-то мусор, глаза круглые:

- Всё. Русский я забыл. Дальше только через переводчика.

Что делать? Идём к Командиру.

- Передайте Али через переводчика, что ему сейчас колокольчики оторвут.

Приходим. А Командир сидит, невозмутимый, пересматривает трансляцию этого позора, чаёк потягивает. Даже не летает по подвалу ничего.

Оказалось, они с Директором поспорили, на сколько полётов хватит новой версии. Директор говорил, на два. Командир - на один.

Как он это делает? Неясно. На то он и Командир.

Вернулись из отпуска. За год с копейками, что я живу жизнью нашего полка, сейчас настало самое трудное время. Противнику завезли много дронов-камикадзе, они выжигают всё подряд. А мы продолжаем выполнять задачи, поставленные Президентом. Понятно, мы не отступим, не имеем права. И в итоге продавим противника мастерством и упрямством, как было все последние полтора года на нашем направлении. Но в моменте тяжеловато.

Накануне возвращения друг спросил:

- Ты по службе соскучилась?

По спальникам и грохоту прилётов? Гудению кусков кровли на ветру? Разномастной посуде с трещинами? По ночному шебуршанию крысок, которые ищут мои вафли? Влажным салфеткам вместо душа? Запаху генераторов, который невозможно вывести из одежды? Щелям в стенах после пожара, которые мы специально не заделываем, чтобы хоть как-то проветривать?

Конечно, соскучилась. Тут мои братишки и Командир.

Сейчас нас встретит Печкин и будет 4.5 часа дороги тарахтеть и жужжать, как всё плохо.

Потом обнимемся с Командиром. Сяду от него по левое плечо, буду наблюдать и слушать. Продержавшись 40 минут, после чьего-то косяка он скажет весело:

- Шама, заткни уши.

И дальше будет излагать остальным что-то очень громкое, адресное и убедительное.

Бурый будет смотреть одновременно хитро и печально, выгадывать, как добыть больше зимней обуви и стелек с подогревом пацанам на позиции. Чук - суетиться и смачно шагать взад-вперёд по комнате, пока не услышит, что бойцы вышли на связь, и не успокоится. Коловрат зайдёт, скажет коротко по делу три фразы в пол, улыбнётся смущённо и спрячется обратно в ночь. Саян станет очень медленно расчерчивать карту, потому что снова не спал четверо суток, выбивая для нас нужные документы.

А дома связисты будут улыбаться до ушей и говорить, мол, да нет, мы не соскучились. Только мяса вам нажарили к ужину. На радиаторных решётках на кирпичах.

Там, где много смерти, много бережности друг к другу. Пусть она с нами останется навсегда.

Камрады! Спрашиваете в личке, чем помочь. Помощь нужна только одна: реквизиты в закрепе.

Ударил мороз, сегодня ночью упала птица, на которую мы скидывались вместе с вами в конце января. Либо лопасти обледенели, либо аккумулятор на морозе сел совсем быстро. Нам снова нечем летать по темноте и кормить позиции. Снова взяли в долг у фонда, который уже не знаю, как нас терпит. Птичка придёт завтра. Сможете помочь закрыть -384.000, будем очень благодарны.


Т-банк (бывший Тинькофф):
2200700107425976

Сбер:
2202203206968309

Ещё, конечно, можно подписать к нам контракт. Но это для совсем безнадёжных отчаянных.

Мы ведем весёлый блог. Но пусть это веселье вас не обманывает. Это как пир во время чумы. Или, может быть, это просто мой личный внутренний выбор: пусть будет смех и радость. Тогда и жизнь будет.

Что было вчера на самом деле. Ночью, когда мы кормили людей, последний ночной дрон рухнул. Покормили не всех. А представляете, что такое сидеть в земляной яме в -12, когда нет газа вскипятить воду? Когда нет еды и воды? И даже сигарет нет, а это единственный способ скоротать время в этой яме.

Когда начался сеанс связи - в заранее условленный час все позиции выходят на связь и сообщают, как обстановка - один боец, у которого рука сломана, просто плакал. Говорил, что всё в порядке, и плакал. Оставить холодными на вторую ночь было нельзя. Все бы просто замёрзли.

На рассвете, как только дозвонились, выпросили у нашего друга Самира в долг три новые птицы. Да, на самом деле три, а не одну. Я в постах про сборы всегда преуменьшаю, сложно объяснить людям, что такой дорогой гаджет в мороз и с нашим ландшафтом может прослужить всего день.

Но они в столице, это минимум сутки дороги. Стали писать по соседям. Найти, только бы найти до ночи. В долг, с возвратом, сломанную, как угодно.

Птицу дал полк 1008, в прошлый раз мы им помогли в такой же ситуации. Но птица была нерабочая. Срочно в лабораторию, на стол к нашим инженерам. Разобрали, пересобрали, заменили нужное. Подняли её в воздух в 23.50. До утра успели облететь всех. Кому-то были нужны медикаменты, кому-то больше грелок и сигарет. У соседей вдалеке видели бойца, который просто стоял и ел снег, потому что пить хочется. Забив на демаскировку.

Что сказать, я понимаю, что вся эта ситуация - это и есть кино. Только вот я его не сняла. Потому что весь день искала деньги на оплату дронов. Писала всем друзьям батальона, когда поняли, что не хватает даже на один, разместили тут. Мы с вами собрали 512 к с копейками. Ещё около 700 к - скинулись с ребятами. И дивизия помогла, чем смогла.

Ничего из этого я не сняла. Но эта история во мне осела. Пусть и в вас осядет.

Страшно, что будет, если морозы не закончатся, и мы потеряем и эти три птицы. Но мы что-то придумаем. Как всегда.

Впитываем крупицы мудрости, оставленные нам Булгаковым:

…десятого же полковник Най-Турс, необычайно скупой на слова вообще, коротко заявил генерал-майору Блохину, терзаемому со всех сторон штабными птичками, о том, что он, Най-Турс, может выступить уже со своими юнкерами, но при непременном условии, что ему дадут на весь отряд в сто пятьдесят человек папахи и валенки, без чего он, Най-Турс, считает войну совершенно невозможной.

Генерал Блохин, выслушав картавого и лаконического полковника, охотно выписал ему бумагу в отдел снабжения, но предупредил полковника, что по этой бумаге он наверняка ничего не получит ранее, чем через неделю, потому что в этих отделах снабжения и в штабах невероятнейшая чепуха, кутерьма и безобразье. Картавый Най-Турс забрал бумагу, по своему обыкновению, дернул левым подстриженным усом и, не поворачивая головы ни вправо, ни влево (он не мог ее поворачивать, потому что после ранения у него была сведена шея, и в случае необходимости посмотреть вбок он поворачивался всем корпусом), отбыл из кабинета генерал-майора Блохина. В помещении дружины на Львовской улице Най-Турс взял с собою десять юнкеров (почему-то с винтовками) и две двуколки и направился с ними в отдел снабжения.

В отделе снабжения, помещавшемся в прекраснейшем особнячке на Бульварно-Кудрявской улице, в уютном кабинетике, где висела карта России и со времен Красного Креста оставшийся портрет Александры Федоровны, полковника Най-Турса встретил маленький, румяный странненьким румянцем, одетый в серую тужурку, из-под ворота которой выглядывало чистенькое белье, делавшее его чрезвычайно похожим на министра Александра II, Милютина, генерал-лейтенант Макушин.

Оторвавшись от телефона, генерал детским голосом, похожим на голос глиняной свистульки, спросил у Ная:

– Что вам угодно, полковник?
– Выступаем сейчас, – лаконически ответил Най, – прошу срочно валенки и папахи на двести человек.
– Гм, – сказал генерал, пожевав губами и помяв в руках требования Ная, – видите ли, полковник, сегодня дать не можем. Сегодня составим расписание снабжения частей. Дня через три прошу прислать. И такого количества все равно дать не могу. Он положил бумагу Най-Турса на видное место под пресс в виде голой женщины.
– Валенки, – монотонно ответил Най и, скосив глаза к носу, посмотрел туда, где находились носки его сапог.
– Как? – не понял генерал и удивленно уставился на полковника.
– Валенки сию минуту давайте.
– Что такое? Как? – генерал выпучил глаза до предела.
Най повернулся к двери, приоткрыл ее и крикнул в теплый коридор особняка:
– Эй, взвод!
Генерал побледнел серенькой бледностью, переметнул взгляд с лица Ная на трубку телефона, оттуда на икону божьей матери в углу, а затем опять на лицо Ная.
В коридоре загремело, застучало, и красные околыши алексеевских юнкерских
бескозырок и черные штыки замелькали в дверях. Генерал стал приподниматься с пухлого
кресла.
– Я впервые слышу такую вещь... Это бунт...
– Пишите тгебование, ваше пгевосходительство, – сказал Най, – нам некогда, нам чегез час выходить. Непгиятель, говогят, под самым гогодом.
– Как?.. Что это?..
– Живей, – сказал Най каким-то похоронным голосом.
Генерал, вдавив голову в плечи, выпучив глаза, вытянул из-под женщины бумагу и прыгающей ручкой нацарапал в углу, брызнув чернилами: «Выдать».
Най взял бумагу, сунул ее за обшлаг рукава и сказал юнкерам, наследившим на ковре:
– Ггузите валенки. Живо.
Юнкера, стуча и гремя, стали выходить, а Най задержался. Генерал, багровея, сказал
ему:
– Я сейчас звоню в штаб командующего и поднимаю дело о предании вас военному
суду. Эт-то что-то...
– Попгобуйте, – ответил Най и проглотил слюну, – только попгобуйте. Ну, вот попгобуйте гади любопытства. – Он взялся за ручку, выглядывающую из расстегнутой кобуры. Генерал пошел пятнами и онемел.
– Звякни, гвупый стагик, – вдруг задушевно сказал Най, – я тебе из кольта звякну в голову, ты ноги пготянешь.
Генерал сел в кресло. Шея его полезла багровыми складками, а лицо осталось сереньким. Най повернулся и вышел.

«Белая гвардия», 1920-е

Только не давайте это читать нашему старшине Бурому!!!!!!!

Я вообще всему плохому научилась из школьного списка литературы.

SOS