Стихотворение дня

Из книги Белее снега"

Как пережить сто тысяч сумасшедших
и не утратить интереса к людям,
как быть для человека - человеком,
как смертным быть, когда бессмертен ты,
как разрешить проклятые вопросы?
Плывут по небу белые киты,
а между ними - синие торосы.
В мясную лавку залетают осы
и за добычу спорят с мясником,
в окне старуха заплетает косы,
беседуя с зевающим котом.
Бандит привозит раненого дога,
собака умирает на столе,
и он в машине плачет, и во мгле
над ним сияет млечная дорога.
Вот черное становится зеленым,
настолько ночь безлунная темна,
в такую ночь к безусым и влюбленным
приходит смерть как верная жена,
я видел их оплывшие окопы
на рубежах недальних под Москвой,
лес - тех мальчишек, не замерзли чтобы,
укрыл осенней ржавою листвой.
Там у дороги - только крест поклонный,
ни надписи, ни памятника нет,
букет гвоздик, как будто кровь дракона,
в его подножье заметает снег.

14 января 2020 года

Городу Петра, с любовью

Тот человек на кухне коммунальной,
он говорил с иронией печальной
о бабушках в тугих воротниках,
о театральных сумочках в руках,
об их любимых кофточках и брошках,
о пуделях, о пинчерах, о кошках
и прочем очень здешнем колорите,
особом быте или бытии.
Бессмысленно тянулись дни мои,
мне нравился старинный город Питер.
Я выходил в обшарпанный подъезд
и щелкал зажигалкой, и при вспышке
я видел, как дома сходили с мест
и открывались записные книжки
дубовых исторических дверей.
Вода гудела в трубах батарей,
на мраморной ступеньке – два бокала
стояли – в них не высохло вино.
"Скажи, вино, кого ты целовало?" –
шептал я, глядя в темное окно, –
"Вот город – средоточие чудес,
настоянный на клюквенных болотах..."
И под фонарь – с невидимых небес
слетала ледяная позолота.

В том городе не то еще увидишь,
к Адмиралтейской набережной выйдешь,
"Цой жив" прочтешь на каменной стене,
и Цой прочтет, и улыбнувшись кротко,
опередит тебя, и по волне
и по Неве, где ходят корабли,
пройдет своей размашистой походкой
и скроется в заоблачной дали.

Смотри, как умирает время,
как превращается оно
в небесный свет над нами всеми,
где все уже совершено,

где вечно сорок пятый год,
девятое святое мая,
где бабушка моя живет
и Петр морской парад встречает,
и Николай с императрицей
стоят в кругу своих солдат,
царевич входит в Летний сад,
и у него цветок в петлице.
На нем фуражка набекрень,
вокруг – невероятный день,
вполнеба бьет фонтан Коронный,
вполнеба голуби летят,
и липы – шагом, в две колонны
проходят через Летний сад.

Что было старым – стало новым.
На город утренний смотри –
лучи божественного Слова
вливаются в огонь зари.
Адмиралтейскую иглу
обходит след инверсионный,
и свет, струясь в проем оконный,
квадрат рисует на полу.

18 января 2025 года

Это новое стихотворение размещено на Бусти, но я не стал закрывать его под подписку, понимая, что всем моим читателям будет важно и отрадно его читать.

Я закончил его сегодня ночью, собрав в процессе, наверное, всю атмосферную энергию вокруг себя в радиусе пары километров.
Во всяком случае, один дорогой электроприбор в моем доме, который стоял рядом со мной, сгорел. Шучу, конечно, просто совпадение.

Кто хочет выразить благодарность за эти стихи, – подписывайтесь на Бусти

https://boosty.to/dmelnikoff

Я вам – стихи, вы мне – подписку. Все честно, по-моему.
На Бусти у меня на странице вообще много всего, чего нет на открытых каналах. Не прогадаете.

Спасибо.

Сего дня, 18 января 1943 года наши войска прорвали блокаду Ленинграда.
Ура!

Снег падает на рябь свинцовых вод;
здесь в Питере престраннейший живет
благообразный пожилой скелет
в пальто огромном с барского плеча,–
его глазницы источают свет,
как будто в череп вставлена свеча.
Во глубине Синявинских высот
еще терпенье гордое хранят
сей город отстоявшие, и вот
в башмачкинской шинели Ленинград,
подвешенный на ледяной реке,
качается, как в люльке родовой,
бойцов, застывших в роковом броске,
младенческой касаясь головой,
две страшных няньки — голод и мороз
над ним хлопочут, день похож на день,
на Пискаревском миллионы роз
краснеют в абсолютной темноте,
терновый окровавленный венок,
зажав, как шапку, в белом кулаке,
склоняется над памятником Бог...

и кошки рыбу ловят на реке,
и ходят среди общей суеты
блокадные собаки и коты,
цветы на подоконниках растут,
на окнах свежестираная бязь,
и с саночек погибшие встают
и по домам расходятся, смеясь.

Бог распределяет энергию гениальности по своему усмотрению.
Взглянул на Италию – Возрождение, перевел взгляд на Россию – и вот уже мы являемся наследниками двух великих эпох – золотого и серебряного веков русской литературы.
Строго говоря, ни мы, ни итальянцы ничем этого не заслужили и не заслуживали. Гениальность страны в той или иной области – это дар от Бога, такой же, как и в отдельном человеке.
Дар не заслуживается, он даруется.
И никак на этот Божественный произвол, на эту точку выбора страны, исторического времени или отдельного человека Богом мы повлиять не можем.
Мы можем только стараться дать нашим детям и юношеству лучшее из возможных образование, готовить всемерно почву для нового культурного подъема. Исходя из наших ограниченных человеческих сил и ресурсов.
А уж родятся ли у нас новые пушкины и достоевские, курчатовы и королевы – ну что ж, мы можем только надеяться на высшую милость.
И спокойно, последовательно и честно делать свое дело.
Каждый на своем месте.
Надеяться, верить, любить.

Прости, что мне уже пора,
и нечего тебе оставить.
Сегодня солнечно с утра,
по улицам холодный глянец
разлит, как жидкое стекло,
умчалось летнее тепло,
и где искать его – не знаю,
не верится, что всё прошло,
что я надолго уезжаю,
что остается пустота
от поцелуев и объятий,
так брошенные навсегда
теряют память в интернате.
Пиши про музыку в окне,
про одинокие рассветы,
про клены старые в огне,
пиши, что любишь. Только это.
А если что со мной всерьез,
и вдруг я не вернусь оттуда,
считай, что за букетом роз
я просто вышел на минуту.

Бродский в свое время надписал Высоцкому на своем сборнике стихов: "Лучшему поэту России как внутри нее, так и извне".
Это правда. После "Я когда-то умру..." и "Кони привередливые..." – это была простая констатация факта, в которой нет ни грана комплиментарности.
Поэта судят по верхам.
Верхи у Высоцкого такие, до которых (экзистенциальная ясность и трагизм "Коней...", с предельной точностью выражающих черты русского характера и души в крайней, последней, на грани жизни и смерти ситуации, эпическая мощь и правда нашей "лагерной", сталинской эпохи, заключенная форму любовной баллады в "Я когда-то умру...", при том, что любовь преобладает над всем и говорит через лирического героя – дотянуться – это, извините, не кот чихнул.
Ретроспективно, оценивая весь корпус стихотворений, – у самого Бродского нет таких вершин. Вот такой высоты и накала – нет.
И конечно, сам Иосиф это понимал, как человек очень хорошо знающий, что такое поэзия и в лучших своих проявлениях совершенно правдивый.
Поэтому Б. и сделал такой инскрипт Высоцкому, признав за ним первенство. Заслуженное признание.
Аксиос.
А всяких дурачков деревенских, которые слаще морковки ничего не ели, да и в поэзии понимают ровно столько же, сколько в теории взаимодействия элементарных частиц, можно даже пожалуй поблагодарить за этот повод – вспомнить о великом русском поэте Владимире Высоцком.
Впрочем, я о нем никогда и не забывал.

Незаслуженно забытых поэтов не бывает.
Или твои стихи становятся живой сердцевиной национального самосознания, или нет.
Часто это происходит при жизни поэта, реже – после смерти, – здесь есть прямая зависимость от эпохи, в которую живет тот или иной автор.
Это уж как повезет.
Но если тебя забыли, значит, ты не сказал читателю такого, что нельзя забыть, не стал частью личности другого человека, не стал воздухом, которым дышат другие, уже независимо от тебя самого.
Ладно, мое дело сочинять стишки, а не философствовать.

Стихотворение дня
Из книги "Белее снега"

Всё прошло, осталась ты.
Просто белые дороги.
Просто белые цветы.
Просто музыка в итоге.

Ветер, воющий в трубе,
дом, прокуренный под утро,
изменения в судьбе,
незаметные как будто.

Поле, дерево, сорока.
Ты, которую любил.
Всё прошло. Осталось много,
много больше, чем просил.

23 января 2021 года

87 лет сегодня Высоцкому. Мог бы жить еще.

С Днем рождения, Владимир Семенович!

Помним, любим, ты всегда с нами.

На той войне, на той войне
часы ты видел на стене,
все умерли, они ходили,
одни в разрушенной квартире
они ходили, как могли,
вот здесь, на краешке земли,
они смотрелись, как осколок
уюта, тишины, тепла,
напротив, со ступенек школы,
шатаясь, женщина сошла,
какой-то дед из серой мглы
тебе кричал: "Не уходите!",
еще ты клены в парке видел,
их расщепленные стволы.
На той войне, на той войне
ты видел девочку в окне,
она тебе рукой махнула,
на ней был вязаный платок,'
ты видел - танковое дуло
рождает огненный цветок,
и там солдат перебегал,
танк выстрелил - солдат упал,
контуженный взрывной волной,
как он домой теперь вернется,
как он теперь придет домой,
тогда еще светило солнце,
потом пошел под утро дождь,
потом ты ел из банки борщ,
потом ты ложку потерял,
потом опять ходил в атаку,
потом ты спал, потом ты спал,
во сне к тебе пришла собака,
и вы с ней долго обнимались
и радовались, как могли,
и два воробышка купались,
купались в золотой пыли.

Из книги "Белее снега"

По той простой причине, что у меня в голове все время идет кино (нет, я не сумасшедший, в больничках не лежал, депрессий и маний в личном опыте не имею, просто такой тип умственной деятельности), то чужие фильмы я смотрю редко. Над современными текстами, что поэтическими, что прозаическими, как правило, смеюсь, настолько непрофессионально и слабо это написано.
Но роман "Деды и прадеды" Конаныхина я прочел до конца.
Это сильная вещь.
Там такие сцены есть, что я заплакал пару раз, что со мной бывает крайне редко.
Конаныхин пишет умом и сердцем, как и должно быть в русской прозе.
И не про себя любимого.
А про всех. Россия, эпохи, судьбы, наш трагический 20-й век.
Остальные романы надо прочитать (это я себе), все жду, когда ж у меня работы убавится.
Ничего, где наша не пропадала.

Рекомендую к прочтению. Совершенно определенно.

https://yangx.top/grishkafilippov/24411

Царь, конечно, святой. Он сына нес на руках на расстрел. Вы вдумайтесь в это. Он сына предал жертве, как Бог предал жертве Христа.
Что бы он ни говорил до этого, что бы он ни делал (или не делал) до этого, все это стирается тем, что он совершил в последние минуты своей жизни.
И Царь, и Царевич, и все остальные, они положили себя жертвой в основание будущей России. Новой, чистой и справедливой. И она будет. Пусть хоть после нас, но будет.

Из книги "Белее снега"

Бог ставит свет, холодный и нагой,
и слушает погибшую березу,
держа ее под голову рукой,
как мальчик держит сломанную розу.
Что вымолит бездомная старуха?
Поднять ее из грязи или сжечь?
В расщелину божественного слуха
течет нечеловеческая речь,
и воздух, потрясая сединой,
стоит за Ним, как раб за господином,
держа корзинку с полною Луной,
держа платок с единородным Сыном,
и нити снега сквозь меня летят,
и, задрожав, поваленное древо
становится к своим товаркам в ряд,
и время, обращенное назад,
потоки снега устремляет в небо.

Из книги "Белее снега"

Я знаю, ты не спишь,
в таком кромешном мраке
нельзя спокойно спать,
и ничего нельзя.
Летит сыра-земля
к праматери собаке,
к чертям собачьим в пасть
сквозь звездные поля.

Кто даст тебе приют,
подвинувшись во гробе?
Кто скажет: "Лезь сюда!",
пока твой не готов?
Возьми любовь мою,
и в девственной утробе
укройся навсегда
от ледяных ветров.

Давай я расскажу
о том, как плыло лето
над утренней Москвой.
Ты покупал пломбир,
и он сиял в руке,
как будто шар из света,
и листьев дивный мир
шумел над головой.

Я чистое стекло,
которому не больно,
за мною синева,
весенние цветы,
возьми мое тепло,
во мне его довольно,
во мне горят слова,
чтобы согрелся ты.

27 января 2020 года

Сего дня, 28 января 1996 года, умер Бродский.

Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

1980 г