Детство золотое, часть 10.

Начало тут.

Аккурат 1 сентября, с детством пора заканчивать 😉

Я много слышал и читал про дружные школьные классы, которые уже после выпуска встречались годами и десятилетиями. Наверное, так бывает. На похоронах отца я, например, видел нескольких его одноклассников, с которыми они общались всю жизнь.

У нас в классе было не так. Все дружили парами-тройками, общались небольшими группами. Откровенно сказать, я вообще не понимаю, как может дружить весь класс. Интересы совершенно разные, разный менталитет, разный интеллектуальный уровень.

Довольно тесно мы стали общаться с одноклассниками только в последний год учебы - и сейчас я понимаю, что это скорее был подсознательный страх перед неизвестным будущим.

После выпуска мы продолжали общаться, что называется, по инерции. Практически все поступили в вузы - в СССР это было практически предопределено, если уж ты пошел в 9-10 класс, то потом в вуз. Лишь несколько девчонок попрактичнее ушли в торговый техникум. На первом курсе в институте всё очень непривычно, все чужие, особенно четко заметно разделение городских и приезжих, поэтому именно первый год после школы мы как-то держались вместе с одноклассниками. Но не толпой, а так же, как и дружили в школе - по двое-трое.

Ну а потом начался естественный процесс ухода в другую жизнь. У всех появились свои компании, свои интересы, девчонки повыходили замуж (в СССР было принято это делать лет в 18-19). У парней появились девушки, тащить их в общую компанию никто не хотел.

В итоге нас осталось трое: я, В. и пришедший к нам в класс после перетасовки девятых классов А. А., наверное, самый уникальный человек из тех, кого я знал в то время. Умный, циничный, начитанный, отлично разбирающийся в международной политике, люто презирающий коммунистическую власть. Мы с ним быстро нашли общий язык. Я уже не помню, сколько мы выпили мадеры на маленькой кухоньке у В. за бесконечными разговорами о политике и музыке...

Как я уже писал, В. после школы пошел в ИАТУ ГА, но там, как я понимаю, у него не сформировался свой круг. А. поступил в медицинский, но, как ни странно, у него находилось время с нами общаться. Потом он работал анестезиологом в областной, ну а сейчас уже на пенсии. Кстати, его жена, чудесная и крайне остроумная девушка, работала со мной в ЛК. Ну собственно А. меня попросил, я привел ее к шефу ЛК, она ему понравилась, и в итоге мы оказались в одной команде.

Пару раз организовывали встречи класса. Мне на них было странно. Одноклассники по инерции относились ко мне так же, как в школе, а я быстро и резко изменился. Они меня не понимали, мне они были неинтересны. Все эти книжно-киношные "а помнишь" не несли никакого смысла.

Зато с каждой встречей было видно четкое разделение бывших одноклассников на две категории. Первая - это трезвомыслящие прагматики, четко знающие, что делать, чтобы достичь классического советского благополучия: квартира, машина, дача. Вторая - это нетрезвые романтики, старающиеся жить интересно и не так, как все. Вторых было меньше, но они, к счастью, были.

А потом наступил 1991 год. Страна развалилась, вместе с ней развалились все старые связи. К счастью, в лихие 90-е никого из класса не убили и никто не ушел в бандиты. Редкий случай. Никто не стал и "новым русским".

Сейчас от класса остался только дохленький чат в Одноклассниках да редкие весточки о том, что кто-то умер. И случайные встречи в супермаркетах. "Привет, жив? Жив пока. Ну давай."

#мемуар

Jacek Malczewski. "Śmierć Ellenai". 1883.

"Przyszli wygnańce na ziemię Sybirską i obrawszy miejsce szerokie, zbudowali dom drewniany aby zamieszkać razem w zgodzie i w miłości braterskiéj; było zaś ich około tysiąca ludzi z różnego stanu.
A rząd dostarczył im niewiast aby się żenili, albowiem dekret mówił że posłani są na zaludnienie.
Przez jakiś czas był pomiędzy niemi wielki porządek i wielki smutek, albowiem nie mogli zapomnieć że są wygnańcami i że już nie zobaczą ojczyzny; chyba Bóg zechce…
A gdy już zbudowali dom i każdy się zajął swoją pracą oprócz ludzi którzy chcieli aby je nazywano mądrymi i zostawali w bezczynności mówiąc: oto myślémy o zbawieniu ojczyzny; ujrzeli raz wielka gromadę ptaków czarnych lecącą z północy.
Za ptakami zaś ukazał się obóz jakoby i tabor i sanie zaprzężone psami i trzoda renów z gałęzistemi rogami i ludzie na łyżwach niosący oszczepy; był to cały lud Sybirski.
Na czele zaś szedł król ludu a zarazem xiądz, ubrany podług zwyczaju w futrach i w koralach, na głowie zaś miał wieniec z wężów nieżywych zamiast korony."

Очень странно, кстати, что эта тема вообще никак не раскрыта в истории Сибири.

#арт

"Закручивание гаек", вероятно, обоснованное в текущей политической ситуации, может иметь очень тяжелые последствия в долгосрочной перспективе.

Угрозы, особенно не имеющие четких границ и правил, порождают страх. Страх приводит к отсутствию критики и боязни высказывать свое мнение, отличное от общепринятого. Особенно это критично в условиях, когда границы "общепринятого мнения" никем не сформулированы и могут меняться "на лету" в зависимости от потребностей власть предержащих. Или от банального желания свести счеты.

Отсутствие критики приводит к отсутствию альтернативных мнений, и, что особенно важно, формированию концепций альтернативных путей развития общества. А без этого общество обречено на застой, то есть отсутствие развития.

Базовое правило как маркетинга, так и эволюции: к развитию ведет только здоровая конкуренция.

Уже не детство. Часть 1

Начало тут.

Где-то в середине девятого класса мой друг В., тот самый, с Брода, передал мне адрес девочки из Польши для переписки.

Нынешнее поколение, естественно, не представляет, что это было. Интернетов и мессенджеров тогда не было, а великое советское государство в сфере международного молодежного движения пыталось усидеть на двух стульях: с одной стороны, организовывать некое общение молодежи разных (само собой, социалистических) стран, а с другой, включать вахтера, то есть запрещать и не пущать.

В крупных городах существовали КИДы - "Клубы интернациональной дружбы". Их официально курировал обком комсомола, а неофициально - КГБ. Социализм социализмом, а вахтерство вахтерством. Поэтому интернациональная дружба поощрялась, но жестко контролировалась.

Такая дружба обычно начиналась с переписки (бумажными письмами!), а потом обе страны способствовали обмену - сначала один приезжал в гости в другую страну, потом второй. Сам В. дружил с монголкой, над чем втихую потешались, так как поговорка "Курица не птица, Монголия не заграница" была весьма в ходу.

Польша была загадочна и романтична. За возможность переписки я ухватился сразу.

Девочку звали Рената. Фамилию не скажу, она, по моим данным, жива и здорова по сей день. Переписывались мы довольно часто - в силу того, насколько в СССР медленно ходила международная почта. Она учила в школе русский язык, а я по очевидным мотивам начал учить польский. Благо проблем с этим не было - были и учебники, и пластинки.

В августе перед моим десятым классом Рената приехала в Иркутск. Жить у меня дома она отказалась - как я понял, ей не советовали именно в SB MSW, то есть в польском КГБ. Да особо было и негде - квартира у родителей была маленькая, две комнатки, где теснились мы вчетвером. Поэтому родители были не особо в курсе - знали только, что она приехала. Жила она в Интуристе, поездку ей оплатил ZSMP - польский аналог комсомола.

Провела она в Иркутске чуть меньше двух недель. Для меня это был, конечно, невероятный драйв - я впервые в жизни общался с иностранкой, да еще и красавицей. Наверное, по польским меркам она была довольно обычной блондинкой, но на иркутских улицах выделялась резко. Ну это понятно.

Я попросил ее, чтобы мы общались исключительно по-польски - чем немало ее огорчил, так как ее интересовала как раз практика русского языка. Но она по-русски говорила примерно на пару порядков лучше, чем я по-польски, и мы провели много времени, исправляя мое произношение их убийственных словечек типа przez, częścią, zaczęła и других.

Рената была невероятно раскрепощенной и свободной. Для Польши это было нормой, тем более что она была из Варшавы. Так сказать, столичная штучка, причем из непростой семьи - ее отец был каким-то большим начальником. Но для сибирской провинции такая девушка была натуральным шоком.

Ну а для нее, понятно, были экзотикой и я, и тайга, и Байкал, куда мы все-таки разок выбрались. Это сейчас Байкал доступен любому, а тогда это была целая эпопея.

Не буду рассказывать о наших с ней личных отношениях, опять же потому, что это не только мои секреты. Но от нее я узнал много новых слов польского языка. И не только слов.

Потом Рената уехала. Мы обменялись еще несколькими письмами. В зимние каникулы я должен был съездить в Варшаву.

Это был август 1980 года - для тех, кто понимает. 14 августа началась забастовка в Гданьске, через месяц в Польше была создана "Солидарность". Ушел в отставку Эдвард Герек. И все взаимоотношения молодежи были прекращены на государственном уровне.

А жаль... Wszystko mogło potoczyć się zupełnie inaczej.

#мемуар

Какое счастье, что я не работаю больше с политикой и политиками.
И все эти тараканьи бега мне совершенно по барабану. Как и то, кто там победил и проиграл.

Виктор Штемберг - по-своему уникальный художник.
Был одновременно мастером обнаженной натуры и портретов высокопоставленных особ.
Вплоть до революции 1917 года зарабатывал на портретах аристократов и членов царской семьи, а сразу после революции - на портретах выдающихся большевиков, в том числе Ленина.
Жаль, рано умер. А то бы и до портретов Сталина дошёл.

#арт

Уже не детство. Часть 2

Начало тут.

Некоторые читающие меня и знающие некоторые истории из моей жизни интересуются, почему я пишу не всё.
Потому что гладиолус.
Потому что я слишком много знаю, в том числе то, чего знать не надо бы, а говорить об этом - тем более.
Есть не мои секреты, есть чужая личная жизнь. Есть, как и у любого человека, вещи, которых я стыжусь и о которых хотел бы забыть.

В десятом классе (это нынешний одиннадцатый) я уже хорошо понимал, что страна идет не туда. Собственно, это все понимали. Особенно после событий в Польше. Но часть боялась, часть не видела смысла это обсуждать, часть не верила в изменения, а остальных всё устраивало.

В принципе сейчас, ретроспективно, я понимаю, что жить в СССР было нормально. Не шибко хорошо, не шибко плохо - нормально. Надо было только держаться подальше от милиции, тюрьмы и армии.

Главное, что там было - это принцип "не высовывайся, и будешь жить не хуже других". То есть не критикуй власть и начальство, не пей больше всех, не воруй - и у тебя будет квартира (с годами) с мизерной квартплатой, возможность получать скромную зарплату (безработицы в СССР реально не было), возможность при желании заработать сильно больше других (поработав лет пять на Крайнем Севере). И многих это устраивало. Меня - не очень.

Я много читал о жизни на западе и понимал, что и там далеко не сахар. Но там ты мог что-то изменить в своей жизни радикально. В СССР это было невозможно. Отлаженная десятилетиями система не позволяла сделать даже шаг в сторону. Отдушиной были туризм с альпинизмом, которыми занималась вся интеллектуальная элита, и чтение, в том числе запрещенной "самиздатовской" литературы.

Именно в десятом классе я начал активно искать единомышленников. И находил. Мы понимали, что страна в глубочайшем застое, что перспектив на изменение нет, что нужно что-то менять. Учитывая, что нас не просто воспитывали, а натаскивали на революционные идеи, мы понимали, что в теории это может быть и революция.

По-моему, в ноябре или декабре моего десятого класса меня познакомили со странным волосатым очкариком, откровенно прибабахнутым на первый взгляд. Это был легендарный Игорь Подшивалов. Потом меня познакомили с Борисом Черных и другими людьми из "Вампиловского книжного товарищества". Так как у отца была пишущая машинка, и он еще в детстве научил меня на ней печатать, то я взялся перепечатывать "Литературные тетради".

Именно Черных, кстати, почитав то, что я пишу в "Молодежку", задал мне вопрос, почему я ограничиваю себя Иркутском и не пишу в, как бы сейчас сказали, "федеральные" издания. Как раз после разговоров с ним несколько моих рассказов вышли в "Юности" и "Огоньке".

Я понимал, что это опасно. Но это было невероятно интересно. Умнейшие интеллектуалы, серьезные разговоры, доступ ко всей запрещенной литературе. Это был потрясающий драйв.

Длилось это чуть больше года. Что удивительно, но со многими людьми, с которыми я познакомился и близко сошелся позднее, я мог бы сойтись именно в этом круге. Но мы странным образом не пересекались во времени и пространстве. Поэтому с прекрасной Оксаной П. я познакомился уже потом, а через нее и с великим (без сарказма) поэтом Сергеем К., здоровья ему. Как и с семьей М.Д. - Е.В.

Ну а потом, как известно, всё закончилось. Мне пришлось пережить тяжелое общение в стенах КГБ. Общаться товарищи майоры умели, тут уж ничего не скажешь, как и запугивать. Но меня искренне удивило то, что всего несколько человек, даже не замышлявших ничего против советского строя, а лишь обсуждавших политику, философию и литературу, напугали до полусмерти целое управление советской госбезопасности. Я уже тогда подумал, что это явно свидетельствует о слабости всей системы. А через несколько лет всё начало разваливаться.

Намного позже я узнал, кто всех сдал. Называть не буду. Человек это в определенных кругах известный, многим даже очень. Я его не осуждаю - повторю, в КГБ умели давить и запугивать. Можно стоять насмерть и до конца, когда тебе нечего терять, как это делал Подшивалов. А вот когда есть что терять, когда за спиной ребенок... это совсем другая история.

#мемуар

Павел Кашин само по себе невероятно прекрасен, а в сочетании с Артюром Рембо - тем более.

#музон

Уже не детство. Часть 3

Начало тут.

Про выбор вуза.

Варианта у меня было три. По приоритету: военно-морское училище (морем я бредил всегда), журфак (благо писать я умел, и очень неплохо) и медицинский.

Военно-морское я долго обсуждал и с дядей Колей, и с отцом. Вариант для меня существовал только один - Владивосток. И специальность штурмана. В географии я всегда был на уровне "бог", и чем занимается штурман, мне было понятно с юных лет. Мне это нравилось.

Однако был один небольшой минус. А именно - минус два с половиной на каждый глаз. Я прекрасно понимал, что с таким зрением ни в какое военное училище меня не возьмут.

Я решил вопрос радикально. Просто выучил наизусть таблицу Сивцева. Однако на первой же комиссии выяснилось, что я не один такой умный, и в комиссии используется другая таблица - Головина. Военврач ласково похлопал меня по плечу и посоветовал поступать в гражданскую мореходку. В гражданскую я не хотел.

С журналистикой вышло еще интереснее. Я к этому времени публиковался в "Молодежке" и даже пару раз во взрослой "Комсомолке", и мне казалось, что я понимаю, что такое профессия журналиста. Плюс имелась масса стереотипов о романтизме профессии и прочих иллюзиях.

Моя мама дружила с женой Геннадия Бутакова, на тот момент заместителя главреда "Восточки". А он сам был ее пациентом. И они оба часто бывали у нас в гостях, как и мы у них. В какой-то момент мой отец, слегка обескураженный моими планами на журналистику, попросил Геннадия Михайловича пообщаться со мной на эту тему. И тот довольно грамотно мне объяснил, что романтика журналистики и другие розовые сопли - это только в кино. А на самом деле это трудная и неблагодарная работа, на жёстком поводке у редактора и без возможности даже высказать свое мнение. Понятно, что он слегка преувеличил, но речь шла о советско-партийной журналистике, и по большому счету он был прав.

Я ему очень благодарен за тот разговор, что я не раз ему высказывал, уже будучи как раз журналистом. Журфак советского образца делал из людей настоящих набитых стереотипами и шаблонами роботов (за очень редким исключением), с которыми, к сожалению, до сих пор приходится работать. Я пришел в большую журналистику в итоге уже намного позднее, во времена относительной свободы слова, и это была совсем другая профессия.

С медицинским получилось еще смешнее. Так как в медицине я, что называется, крутился с юных лет, то никаких особых секретов об изнанке этой профессии у меня не было. Дом был набит медицинской литературой, я ее постоянно читал на досуге и к концу десятого класса знал точно не меньше студента-второкурсника.

Но отец был на тот момент председателем приемной комиссии мединститута, и он мне сказал такую фразу:

- Точно нет. Ты же поступишь, я тебя знаю. А мне потом все будут тыкать, что ты поступил по блату.

"Ну и ладно", - сказал я и отдал документы в медучилище. И одновременно на геофак ИГУ - я уже писал, что мой друг В. показал мне на пример своей одноклассницы Елены Р., которая как раз училась на первом курсе геофака и была в восторге и от преподавателей, и от однокурсников.

Историю с медучилищем рассказывать не буду - это как раз из той сферы, где гордиться нечем. Но поучиться я там поучился, пусть и не до конца. Тот первый год после школы был, наверное. самым насыщенным в моей жизни - я учился в двух учебных заведениях, а по ночам работал в больнице. Но когда меня вежливо (все-таки фамилия в медицине известная) попросили отчислиться из училища, я с облегчением вздохнул. Потому что долго жить в таком цейтноте было не очень комфортно.

Что не помешало мне уже немного позднее поговорить с директором училища, сдать недостающие экзамены и все-таки получить свидетельство об окончании. Работы в Третьей Кировской вполне хватило для того, чтобы завотделением позвонил и подтвердил, что практики мне хватает.

#мемуар

Когда я впервые услышал эту песню, а было это лет 15 назад, я был готов подписаться под каждым словом.
Именно так я думаю и в целом живу.
С тех пор я регулярно слушаю ее минимум раз в неделю.
Чего и вам всем желаю.
Тимуру Султановичу мой низкий поклон.
А видеоряд зачетный.

#музон

И о погоде.
Максу было пять или шесть лет, когда он, глядя на такое же безобразие за окном, произнес:
- Алло, бог! Какой снег, сентябрь на дворе!

#макс

Вчера умер Евгений Ясин.
Я счастлив и горд, что мне удалось с ним общаться, и достаточно плотно.
Помню, когда я впервые увидел его, мне пришло в голову только одно слово: глыба.
Пожалуй, из всех моих знакомых это слово подходит только ему и космонавту Георгию Береговому.
Фантастический умный, культурный, ироничный и обаятельный человек. Абсолютно честный и принципиальный. Находил общий язык со всеми - от мальчишки до президента. Классический интеллигент в лучшем смысле этого слова.
Жаль, что его убрали из правительства. Возможно, при нем страна была бы немного лучше.

Немного несвойственного мне обсуждения тряпок. Но тут скорее про экономику.

Примерно 40 последних лет я ношу в городе преимущественно одну модель джинсов - Wrangler Texas. Помню, как в Универе товарищ Березовский чуть не выгнал меня с госэкзамена за то, что я явился на него (цитата) "в штанах потенциального противника". Он бы и выгнал, да поздно заметил.

Покупать штаны через интернет - то еще извращение, поэтому брал я их всегда в фирменном магазине в Иркутске. По стабильной многие годы цене 4,5 - 5,5 тысяч. То есть по тогдашнему курсу - примерно за 80 долларов.

Но года полтора назад цена на мои любимые джинсы взвилась до 15 тысяч рублей. То есть по курсу - примерно до 200 долларов.

Не то чтобы я меняю джинсы каждые полгода. Это же Wrangler. Их можно носить не снимая лет по пять. Просто иногда хочется купить себе новые.

Купив одну пару за 15 тысяч, я понял, что кошелек не резиновый. И тут мне пришло в голову - а почему бы не купить их в Монголии? В Монголии с одеждой всё хорошо: во-первых, там беспошлинный ввоз из Европы и Азии, и цены вдвое, а то и втрое ниже, чем в России, а во-вторых, там есть бренды, которых в России не только нет, но и никогда не было. Например, великий бренд Baleno, футболки которого носятся лет по десять.

Окей, какие проблемы, я в Монголии бываю едва ли не больше, чем в России. Иду в великий монгольский шопинг (скрепя сердце, так как признаю только одну форму шопинга - по антикварным лавкам).

И как бы не так.

Для начала, в Монголии нет Wrangler. Есть только позорные Levi's, которые я и в 90-е надевал с большим сомнением. Но даже позорные Levi's стоят, по нынешнему убийственному курсу 35 тугриков за рубль, всё те же 15 тысяч рублей. То есть 150 долларов.

Ладно, пес с ними, с американскими джинсами в Монголии. Из всего вышеизложенного только один вопрос: где иркутские продавцы брали раньше Wrangler за 80 долларов?

Какое лютое ретро нашел. "Интернет Zhurnal.ru" от 1998 года.
Сейчас без слёз читать это невозможно. И по содержанию, и по дизайну.
Но зато сколько знакомых людей... Собственно, все.

Однако не будь этого нашего юношеского наива и задора - не было бы и того прогресса, что есть сейчас.

Помню, как на какой-то тусовке в те времена Антон Носик потыкал мне в грудь пальцем и спросил:
- У вас там в Иркутске что, заповедник интернет-гениев?
Было приятно, конечно.

На недавнем совещании кто-то из сотрудников задумчиво произнес:
- Интересно, когда же это все-таки закончится?
На что другой так же задумчиво ответил:
- А сколько длится арабо-израильской конфликт, например?

Для жертв ЕГЭ открою секрет: если считать от декларации Бальфура, то уже 105 лет.

Я как-то говорил, что ЮАР дала миру прискорбно мало музыкальных хитов.
Был неправ. Оказывается, братья Болланд, которые нидерландский дуэт "Bolland & Bolland" и авторы знаменитого хита "In the Army Now", многократно перепетого затем более именитыми группами, как раз родились в ЮАР.
1981 год, первое концертное исполнение.

#музон

Добрался наконец посмотреть пресловутый фильм "Индиана Джонс и колесо судьбы".
Крайне странная попытка. И ожидаемо провальная.
Современному поколению Инди неинтересен. А то поколение, которое с упоением смотрела первые четыре фильма (на самом деле три), четко видит, что в пятом использованы те же приемы, но через ...дцать лет они уже никого не волнуют.
Да и Форд совсем не тот. Ну прямо совсем. Как правильно замечают комментаторы, "волшебства больше нет".
И присутствие Джорджа Лукаса в группе сценаристов фильм не спасает совершенно.
Уже и четвертый фильм был так себе. А пятый - это культурная катастрофа.
Всегда надо останавливаться вовремя. И не только в производстве кино.

Случайно наткнулся на совершенно невероятный и потрясающий фильм "Санаторий «Под клепсидрой»".
Шикарный артхаус, театр абсурда, масса умной философии, прекрасные актеры. Ожидаемо Золотая ветвь Каннского фестиваля.
И всё бы ничего, но фильм снят в социалистической Польше в махровом 1973 году.
Как вообще тогда, в жесткой социалистической цензуре, разрешили снимать и эту буржуазную мистику, и этих голых девиц?
"Главное – помнить, что никакая Мексика не является окончательной, за каждой Мексикой скрывается новая..."

В монгольском языке масса заимствований из русского. И не только. Например, "полный бак" на заправке звучит "фулль", явно заимствованный из английского.
Но из русского, понятно, больше. Все-таки 67 лет социализма.
Со словоформами монголы особо не парятся, поэтому вот такая реклама - нормальное явление:

ПИДЖАК+ӨМД+ЮПКА= 3ХОС

Наслаждаюсь учебником истории для 5 класса.
Нет, для жертв ЕГЭ он вполне правдоподобно звучит.
Но переделать с ног на голову Сказание Синухе, придумав то, чего там в принципе не было и быть не могло, могли, конечно, только три академика вместе...
Ну и главное - на кой хрен, простите за мой древнеегипетский, пятиклассникам Сказание Синухе? Вы, блин, дебилы, им про фараонов, мумии, Шомпольона, экспедицию Бонапарта и погребальные обряды интересно расскажите, они будут читать как детектив. А не эту муть голубую, от которых даже профессиональных историков тошнит...

Какой забойный ремастеринг с оригинальной аудиодорожкой "בײַ מיר ביסטו שײן‌‎" 1937 года. Хотя музончик, конечно, сильно осовременили, вэй из мир.

Забавно, что американки "The Andrews Sisters" в оригинале поют ее именно на идише. После того, как песня стала хитом в США, простые американцы, не понимавшие, естественно, ни слова ни на идише, ни на немецком, пели ее как "Buy Me a Beer, Mr. Shane".

Еще более забавно, что эта же песня, спетая Царой Леандер на шведском языке, получила огромную популярность в нацистской Германии. Только через несколько лет ведомство доктора Геббельса прочухало, что песня написана евреем Секундой для еврейского же мюзикла "Можно было бы жить, да не дают", и дало задний ход.

Ну а в 1940 году ленинградский школьник Павел Гандельман сочинил на эту мелодию знаменитое советское дворовое "В кейптаунском порту..."

#музон