Цените слух, цените зренье.
Любите зелень, синеву —
Всё, что дано вам во владенье
Двумя словами: я живу.

Любите жизнь, покуда живы.
Меж ней и смертью только миг.
А там не будет ни крапивы,
Ни звёзд, ни пепельниц, ни книг.

Любая вещь у нас в квартире
Нас уверяет, будто мы
Живём в закрытом, светлом мире
Среди пустой и нищей тьмы.

Но вещи мёртвые не правы —
Из окон временных квартир
Уже мы видим величавый,
Бессмертию открытый мир.
(Самуил Маршак)

3 ноября — день рождения Самуила Яковлевича Маршака (1887-1964). Его детские стихи и сказки мы помним почти что наизусть: «Дом, который построил Джек», «Жил человек рассеянный на улице Бассейной», «Весёлую азбуку», «Двенадцать месяцев» и многие другие. Кто-то читал произведения зарубежных авторов в его талантливых переводах. И совсем немногие — стихи Маршака, адресованные взрослым. Эти стихи — о жизни, о скоротечности дней, о волшебных воспоминаниях детства, о родителях, о любви.

Текст стихотворения публикуется по изданию: Маршак С. Я. Собр. соч. в 8 т. Том 5; Изд. «Художественная литература», Москва, 1970.

#персонадня #литературныйкалендарь #стихи #Маршак

Встреча в Венеции.

Мы жили в Венеции уже две недели, когда раз Мережковский, увидев в цветном сумраке святого Марка сутулую спину высокого старика в коричневой крылатке, сказал:
— А ведь это Суворин! Другой, что с ним, — Чехов. Когда они выйдут на площадь, я поздороваюсь с Чеховым. Он нас познакомит с Сувориным.

Чехова мы оба считали самым талантливым из молодых беллетристов. Однако, меня он мало интересовал: детское убеждение, во-первых, что всё равно никто из теперешних не сравнится с Гоголем, Толстым и Достоевским, а во-вторых, и безотносительно — писанья Чехова казались мне какими-то жидкими.

Я, кажется, дерзну на большую вольность: скажу несколько слов о Чехове. А у него не только не было «седин», но даже чувствовалось, что никогда никаких и не будет. Не оттого, что приходила мысль о его ранней смерти. Но оттого, что Чехов, — мне, по крайней мере, — казался природно без лет.

Мы часто встречались с ним в течение всех последующих годов; и при каждой встрече — он был тот же, не старше и не моложе, чем тогда, в Венеции. Впечатление упорное, яркое; оно потом очень помогло мне разобраться в Чехове как человеке и художнике. В нём много черт любопытных, исключительно своеобразных. Но они так тонки, так незаметно уходят в глубину его существа, что схватить и понять их нет возможности, если не понять основы его существа.

А эта основа — статичность. В Чехове был гений неподвижности. Не мёртвого окостенения: нет, он был живой человек и даже редко одарённый. Только все дары ему были отпущены сразу. И один (если и это дар) был дар — не двигаться во времени.

Всякая личность (в философском понятии) — ограниченность. Но у личности в движении — границы волнующиеся, зыбкие, упругие и растяжимые. У Чехова они тверды, раз навсегда определены. Что внутри есть — то есть; чего нет — того и не будет. Ко всякому движению он относится как к чему-то внешнему и лишь как внешнее его понимает. Для иного понимания надо иметь движение внутри. Да и всё внешнее надо уметь впускать в свой круг и связывать с внутренним в узлы. Чехов не знал узлов. И был такой, каким был — сразу. Не возрастая — естественно был он чужд и «возрасту». Родился сорокалетним — и умер сорокалетним, как бы в собственном зените.
«Нормальный человек и нормальный прекрасный писатель своего момента», — сказал про него однажды Андреевский. Да, именно — момента. Времени у Чехова нет, а момент очень есть. Слово же «нормальный» — точно для Чехова придумано. У него и наружность «нормальная», по нём, по моменту. Нормальный провинциальный доктор, с нормальной степенью образования и культурности, он соответственно жил, соответственно любил, соответственно прекрасному дару своему — писал. Имел тонкую наблюдательность в своём пределе — и грубоватые манеры, что тоже было нормально.

Даже болезнь его была какая-то «нормальная», и никто себе не мог представить, чтобы Чехов, как Достоевский или князь Мышкин, повалился перед невестой в припадке «священной» эпилепсии, опрокинув дорогую вазу. Или — как Гоголь постился бы десять дней, сжёг «Чайку», «Вишнёвый сад», «Трёх сестер» и лишь потом — умер. Иногда Чехов делал попытки (довольно равнодушные) написать что-нибудь выходящее из рамок нормального рационализма. Касался «безумия» (не безумие ли Гоголь, не безумие ли черти Достоевского и даже старец Зосима, да и Толстой не безумец ли со своим «Хозяином»?), но у Чехова в таких вещах выходило самое нормальное сумасшествие, описанное тонко, наблюдательно, даже нежно и — по-докторски извне. Или же получалась — это гениально сказал про «Чёрного монаха» один мой друг — просто «мрачная олеография».
(Зинаида Гиппиус «Живые лица»)

Сегодня, 20 ноября — день рождения Зинаиды Николаевны Гиппиус (1869-1945), поэтессы и писательницы, драматурга и литературного критика, «мадонны русского декаданса».

Илл.: Лев Бакст. Портрет Зинаиды Гиппиус. 1906 г. Бумага, пастель. Москва, Третьяковская галерея.

#персонадня #литературныйкалендарь

Сегодня наш герой — Афанасий Афанасьевич Шеншин.

Он родился 5 декабря 1820 г. в усадьбе Новосёлки Мценского уезда Орловской губернии и был сыном помещика Афанасия Неофитовича Шеншина и привезённой им из Германии Каролины Шарлотты Фёт.

При рождении Афанасий был записан (ходили слухи, что за взятку) законным сыном своих родителей, хотя те сочетались браком только через год после его рождения. Когда Афанасию было 14 лет, эта ошибка в документах обнаружилась, и он был лишён фамилии, дворянства и русского подданства и стал «гессендармштадтским подданным Афанасием Фётом». Только спустя 39 лет ему с большим трудом удалось официально вернуть себе фамилию Шеншин! Но литературные произведения и переводы Афанасий так и продолжал подписывать — Фет (причём уже без «ё»). Таким образом, у известного русского поэта было три фамилии.

Впрочем, в жизни Фета было так много травм, разочарований и катастроф, что можно утверждать, что его жизнь и его творчество развивались по абсолютно разным законам, в разных планах бытия. Очень интересно написана биография Фета Михаилом Макеевым в книге, вышедшей в серии ЖЗЛ.

А. А. Фет писал в письме Ф. Е. Коршу:

Член Академии больной,
Всё порываюсь к прежней цели
И, благодарен всей душой,
Шлю за обещанным мне Paley.

За каждым есть свои грехи;
В одном лишь твёрдо я уверен:
Хоть и мараю я стихи,
Но книг марать я не намерен.

Итак, склонившись головой,
Прошу прислать мне вашу книжку.
Простите, что Меркурий мой
Заменит тут мою одышку.

Смущаюсь я не раз один:
Как мне писать в делах текущих?
Я между плачущих Шеншин,
И Фет я только средь поющих.

#персонадня #литературныйкалендарь #Фет

Осип Эмильевич Мандельштам говорил: «Если поэзия не лечит, значит, это не поэзия. Ничто так не радует, как если ты вдруг узнаёшь, что твою заветную мысль уже высказал другой. Значит, она объективна».

Сегодня мы будем лечиться поэзией Мандельштама, в честь дня его рождения, и узнавать свои заветные мысли в его строках.

***
Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного мёда,
Как нам велели пчёлы Персефоны.

Не отвязать неприкреплённой лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчёлы,
Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина — дремучий лес Тайгета,
Их пища — время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок —
Невзрачное сухое ожерелье
Из мёртвых пчёл, мёд превративших в солнце.

(1920)

На фото: Осип Мандельштам, Корней Чуковский и Юрий Анненков провожают Бенедикта Лившица (второй справа, в сапогах) на фронт. 1914 год.

#персонадня #литературныйкалендарь