#достоевскийпопонедельникам

Утро было холодное, и на всём лежал сырой молочный туман. Не знаю почему, но раннее деловое петербургское утро, несмотря на чрезвычайно скверный свой вид, мне всегда нравится, и весь этот спешащий по своим делам, эгоистический и всегда задумчивый люд имеет для меня, в восьмом часу утра, нечто особенно привлекательное. <...> Всякое раннее утро, петербургское в том числе, имеет на природу человека отрезвляющее действие. Иная пламенная ночная мечта, вместе с утренним светом и холодом, совершенно даже испаряется, и мне самому случалось иногда припоминать по утрам иные свои ночные, только что минувшие грёзы, а иногда и поступки, с укоризною и стыдом. Но мимоходом, однако, замечу, что считаю петербургское утро, казалось бы самое прозаическое на всём земном шаре, — чуть ли не самым фантастическим в мире. Это моё личное воззрение или, лучше сказать, впечатление, но я за него стою. В такое петербургское утро, гнилое, сырое и туманное, дикая мечта какого-нибудь пушкинского Германна из «Пиковой дамы», мне кажется, должна ещё более укрепиться. Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая грёза: «А что, как разлетится этот туман и уйдёт кверху, не уйдёт ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?»

(«Подросток»)

P. S. «А, может быть, в Питер, и всё образуется…» (с)

Сегодня день памяти Иосифа Бродского

Его земной путь закончился 28 января 1996 года в Нью-Йорке, в ночь, когда он собирался попрощаться с родным домом и поехать в деревню Саут-Хэдли в Западном Массачусетсе, где уже пятнадцать лет преподавал в колледже.

Вообще вся поэзия Бродского, начиная с первых юношеских стихов, проникнута предвкушением — не просто ожиданием, а именно предвкушением — неизбежного прощания. Прощания с домом, любовью, друзьями, родиной, наконец и с жизнью.

Завтра на Чтениях в соборе мы сможем погрузиться в тихие меланхолические размышления поэта о том, что со всем прекрасным и любимым в жизни нам обязательно придётся проститься.

Почему Бродскому было так близко это щемящее чувство утраты? Возможно, потому, что именно эта неизбежность наполняет каждый миг нашей жизни особенной ценностью и хрупкой красотой? Поговорим об этом завтра. А пока просто прикоснитесь к этому чувству в одном стихотворении.

Предпоследний этаж...

Предпоследний этаж
раньше чувствует тьму,
чем окрестный пейзаж;
я тебя обниму
и закутаю в плащ,
потому что в окне
дождь — заведомый плач
по тебе и по мне.

Нам пора уходить.
Рассекает стекло
серебристая нить.
Навсегда истекло
наше время давно.
Переменим режим.
Дальше жить суждено
по брегетам чужим.

Иосиф Бродский, 1960

А вот и разъяснения по нашей вчерашней чеховской викторине.

«Фамилию и свой фамильный герб я отдал медицине, с которой не расстанусь до гробовой доски. С литературой же мне рано или поздно придётся расстаться. Во-вторых, медицина, которая мнит себя быти серьёзной, и игра в литературу должны иметь различные клички…» — писал А. П. Чехов в 1886 году своему другу, писателю и журналисту Виктору Билибину.

Точное количество псевдонимов Чехова, который с литературой так и не расстался, неизвестно, но их было больше 50.
Но совершенно точно среди них не было имени Феофилакт Косичкин, так как этот псевдоним принадлежал А. С. Пушкину: под этим именем Александр Сергеевич опубликовал в 1831 году несколько критико-сатирических статей, направленных против Фаддея Булгарина.

Булгарин, по определению В.В.Вересаева, был «гнуснейшей фигурой русской журналистики, именем, ставшим нарицательным для журнальной рептилии, доносчика и шантажиста», но это уже отдельная длинная история.

#Чехов #псевдонимы

То, о чем я собираюсь рассказать, — невероятно. И произошло это на конференции в Лос-Анджелесе.

Еще в самолёте меня представили знаменитому ученому Джорджу Гибиану из Корнуэлла. Мы разговорились (Джордж превосходно владеет русским языком).

Но поразило меня другое. Меня поразил его галстук. На вишневом фоне, пониже безукоризненного узла, золотилась отчётливая монограмма — «С. Д.».

Это были мои инициалы. Я порозовел от гордости. Я и не думал, что моя популярность так велика.

Всю дорогу я ласково подмигивал Гибиану…

Началась конференция. Нас познакомили с её организатором — госпожой Матич. Это была красивая молодая женщина с чудесной улыбкой.

Но поразило меня другое. Её элегантные кожаные туфли были украшены моими инициалами — «С. Д.».

Я был крайне взволнован. Моя популярность достигла небывалых размеров. Я даже чуть изменил походку.

Далее в ходе конференции меня подстерегали бесчисленные сюрпризы.

Свои инициалы я обнаружил на портфеле выдающегося журналиста Роберта Кайзера. На авторучке, принадлежащей драматургу Эдварду Олби. На золочёной пудренице Веры Данхэм. На зажигалке Эллендеи Проффер…

Моё сердце бешено колотилось. Глаза сверкали. Щеки покрылись малиновым румянцем.

Я говорил себе: «Не возбуждайся! Всё идёт нормально. Семинары, заседания, художественные чтения, банкеты, разговоры в кулуарах… Литература третьей волны заявила о себе громогласно и убедительно».

Окончился последний, заключительный семинар. Нас повезли в Беверли Хиллс. Там в особняке Дохини Грейстоун состоялся прощальный банкет. На одной из веранд под звуки флейты я разговаривал с Аксёновым.

Кумир моей юности был, как обычно, сдержан и приветлив. Слава не превратила его в оракула и монстра.

«Я буду таким же, — мелькнуло в сознании, — простым и доступным»…

Но поразило меня другое. Голубые носки Василия Аксенова были украшены моими инициалами — «С.Д.»…

И тогда я не выдержал.

— Вася, — сказал я притворно, — что означают эти буквы? Что означают эти непонятные буквы — «С. Д.»?

— Кристиан Диор, — ответил Вася, — CHRISTIAN DIOR. Самая модная парижская фирма. Производит одежду, духи, украшения…

Наступила мучительная пауза. Голос флейты звучал уныло и равнодушно.

Я вздохнул и подумал: «Триумф откладывается!»…

(Сергей Довлатов, «Новый американец», 1981 г.)

Фото: Нина Аловерт

P. S. А для тех, кто дочитал до конца, бонусом — «Чемодан» в исполнении автора ☺️

#Довлатов #пятничноечтение

Ах, какая пропажа — пропала зима!
Но не гнаться ж за нею на север?
Умирают снега, воды сходят с ума,
И апрель свои песни посеял.

Ну да что до меня — это мне не дано:
Не дари мне ни осень, ни лето,
Подари мне февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

Полоса по лесам золотая легла,
Ветер в двери скребёт, как бродяга,
Я тихонечко сяду у края стола,
Никому ни в надежду, ни в тягость.

Все глядят на тебя — я гляжу на одно:
Как вдали проплывает корветом
Мой весёлый февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

Ах, как мало я сделал на этой земле:
Не крещён, не учён, не натружен,
Не похож на грозу, не подобен скале,
Только детям да матери нужен.

Ну да что же вы всё про кино, про кино —
Жизнь не кончена, песня не спета:
Вот вам, братцы, февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

Поклянусь хоть на Библии, хоть на кресте,
Что родился не за пустяками:
То ль писать мне Христа на суровом холсте,
То ль волшебный разыскивать камень.

Дорогие мои, не виновно вино,
На огонь не наложено вето,
А виновен февраль — три сосны под окном
И закат, задуваемый ветром.

(Юрий Визбор)

#февраль #стихи #Визбор